Безумец или блаженный? 4 страница

Другой англичанин, Джером Горсей, доверенное лицо Б.Ф. Годунова, заявляет, что после смерти Ивана IV его фаворит приобрел власть «князя-правителя» (lord-protector), но тут же добавляет: «Три других главных боярина вместе с ним составили правительство». Это, по словам Горсея, Н.Р. Юрьев, князья И.Ф. Мстиславский и И.В. Шуйский50. Следовательно, произошло своего рода деление пирога власти на куски.

Когда скончался старик Никита Романович, Годуновы оказались лишены поддержки со стороны могучего союзника. И положение их заколебалось. Дело тут не только в беспорядках, вспыхнувших по воле Шуйских. Политические интриги, инициированные Б.Ф. Годуновым, развивались с переменным успехом. Порой иностранные дипломаты рассматривали его положение как недостаточно прочное, воспринимали дьяка Андрея Щелкалова как равновеликую и даже более устойчивую фигуру; Борис Федорович вел рискованные переговоры то о новом браке своей сестры в случае смерти царя, то о предоставлении политического убежища своей семье в Англии, переговоры эти не удавалось скрыть, и сам факт их ведения худо сказывался на репутации Годунова51.

Итак, очень хорошо видно: пока не рухнула партия Мстиславских-Шуйских, царский шурин вынужден был делиться властью и не обладал ее полнотой. Таким образом, всесильным правителем Московского царства Борис Федорович сделался лишь на исходе 1586-го. А прежде ему пришлось провести два с лишним года в изнурительной и опасной борьбе.

Впрочем, даже после поражения Шуйских над головой Б.Ф. Годунова нависал дамокловым мечом сам факт существования царевича Дмитрия… За спиной мальчика стояли Нагие, надо полагать, до крайности обозленные своим положением полуссыльных. По мере взросления малолетнего царевича они могли превратиться в серьезную проблему. У Нагих не было ни малейшего допуска ни к делам правления, ни к особе монарха. Они просто не имели возможности «прорваться» наверх и навредить Борису Федоровичу. Серьезную угрозу представляла для Годуновых иная ситуация: сам государь мог заинтересоваться судьбой младшего брата, вызвать его в столицу… а за ним потянулась бы родня… кто-нибудь из Нагих вошел бы в доверие к Федору Ивановичу… что ж, тогда плоды рискованного противоборства с Шуйскими могли исчезнуть в одночасье. Но в 1586 году, когда Дмитрий был еще малышом, он вряд ли мог заинтересовать Федора Ивановича. Таким образом, на протяжении нескольких лет Годунов мог безмятежно наслаждаться политическим первенством.

* * *

Всё, сказанное выше, относилось к дворцовым интригам, то есть к оборотной стороне политики. Обращаясь к ее лицевой стороне, иными словами, к государственной работе, хотелось бы подчеркнуть: политика России за первые два с половиной года царствования Федора Ивановича вовсе не является плодом единоличного творчества Бориса Годунова. Это очень важно. Государь не мог дать своему шурину всей полноты «соправительской» власти, покуда существовали влиятельные аристократические группировки, противостоявшие Годуновым.

Пусть царь, как уже выяснилось, не принимал особенного участия в делах правления. Но в Боярской думе сидело несколько крупных самостоятельных политиков. Соответственно, правительственный курс рождался из суммы многих воль при формальном старшинстве конюшего Б.Ф. Годунова. За успехи Московского государства в 1584—1586 годах следует поминать добрым словом, помимо Бориса Федоровича, еще и Н.Р. Юрьева, князей И.Ф. Мстиславского, И.П. Шуйского, думного дьяка А.Я. Щелкалова, думного дворянина М.А. Безнина…

Вместе им удалось многого достигнуть. Они пребывали в постоянной борьбе за первенство, они мечтали уничтожить, растоптать соперников, но при всем том успевали поработать на благо России. Можно только удивляться качеству русской политической элиты XVI века: составлявшие ее нравные честолюбцы, люди гордые и амбициозные, оказались в достаточной мере сильны, умны и храбры, чтобы на крепких плечах своих вынести груз бесконечных войн и колоссального административного хозяйства России. Позднее слово «аристократия» приняло в русском языке негативный оттенок. В аристократах стали видеть бездельников, ждущих больших благ и карьерного роста за одну лишь «высокую кровь», по одному лишь праву рождения. Но это — внуки и правнуки поистине великой русской аристократии допетровской эпохи. А она, древняя наша знать, обязана была очень много трудиться на государя и государство. Да, служилая аристократия России много интриговала, устраивала заговоры, не брезговала порой предательством. Но все же она представляла собой собрание людей, превосходно справлявшихся со своими обязанностями на поле брани и в зале совета. Те самые бояре, которым в советское время создали негативный образ — безграмотных жирных болтунов, сидящих в Думе, «брады уставя», — в действительности то и дело отправлялись в походы, вели переговоры с иностранными дипломатами, управляли городами и областями, возглавляли «приказы»[31], занимались судейской работой и нескудно жертвовали на воздвижение храмов. Среди них наш современник без труда обнаружит десятки деятелей, коими страна должна бы гордиться, ибо они стали настоящими звездами в армии, дипломатии или на поприще устроения государства. Русский народ в недрах своих, на почве православной культуры, вырастил мощную силу — самостоятельную национальную элиту, обладавшую превосходными качествами.

Список крупных успехов боярского правительства 1584— 1586 годов весьма велик.

Прежде всего, пришлось провести грандиозную чистку, выбившую с должностей главных мздоимцев из числа приказных людей, судей, военачальников. Пришлось уйти многим неправедным судьям, и девизом царствования стало обещание никого не подвергать наказаниям без улик. Джером Горсей, описывая действия правительства в первые месяцы после венчания Федора Ивановича на царство, рассказал, в частности, об «антикоррупционных» мерах: «Были также по всей стране смещены продажные чиновники, судьи, военачальники и наместники, их места заняли более честные люди, которым, по указу, под страхом сурового наказания, запрещалось брать взятки и допускать злоупотребления, как во времена прежнего царя, а отправлять правосудие не взирая на лица; чтобы то лучше исполнялось, им увеличили земельные участки и годовое жалование… ни одно наказание не налагалось без доказательства вины, даже если преступление было столь серьезным, что требовало смерти [преступника]»52. Конечно, чистка предполагала не только замену проштрафившихся должностных лиц более честными людьми, но и утверждение на ключевых постах сильных фигур, связанных с лидерами нового правительства. Но, очевидно, не только эти соображения определяли выбор «игроков» новой административной команды. В стране накопилось социальное напряжение. Волнения в столице выглядели как грозное предвестие новых бунтов. И грандиозная программа, целью которой стало очищение приказного аппарата от наиболее одиозных личностей, очевидно, потребовалась для успокоения умов, для установления надежного порядка. Тут люди, чуравшиеся мздоимства, обрели особую ценность… Царство пребывало в состоянии страшного разорения — после нескольких кровопролитных войн, эпидемий и масштабного государственного террора. В 1581—1582 годах несколько областей России посетил очень внимательный наблюдатель — папский посланник ученый иезуит Антонио Поссевино. Описывая свой вояж[32], он, среди прочего, сообщает: «Иногда на пути в 300 миль в его (Ивана Грозного. — Д. В.) владениях не осталось уже ни одного жителя, хотя села и существуют, но они пусты. В самом деле, ровные поля и молодые леса, которые повсюду выросли, являются свидетельством о ранее более многочисленных жителях… Что касается царской столицы, которой… является Москва, я сообщаю следующее: в настоящее время в ней не насчитывается и 30 тысяч населения, считая детей обоего пола. И какое бы впечатление ни производил город на человека, подъезжающего к нему, когда приезжий оказывается на небольшом расстоянии… открывается картина, более соответствующая истинному положению дел: сами дома занимают много места, улицы и площади… широки, все это окружено зданиями церквей, которые, по-видимому, воздвигнуты скорее для украшения города, чем для совершения богослужений, так как по большей части почти целый год заперты. Конечно, и при нынешнем государе Москва была более благочестива и многочисленна, но… она была сожжена татарами, б о льшая часть жителей погибла при пожаре[33], и все было сведено к более тесным границам»53. Впрочем, великое разорение воцарилось в России гораздо раньше. Датский дипломат Я. Ульфельд, проехавший половину страны, оставил записки, в которых то и дело всплывают картины чудовищного оскудения и запустения центральных районов державы; значительные области обезлюдели… После смерти Ивана IV правительство решило смягчить ситуацию, дать городскому населению и особенно помещикам шанс восстановить хозяйство. Поэтому некоторые пошлины и подати оказались отменены, прочие же уменьшились в размере.

Тяжелее всего бремя государева «тягла» ударило по крестьянам. А из их числа хуже всего приходилось земледельцам, населявшим небольшие поместья. Малолюдные села, починки и деревни с огромным трудом платили должное казне, а ведь им приходилось еще содержать помещика с семьей, обеспечивая его боевую готовность. «Служилый человек по отечеству» по первом зову обязан был являться на воинский смотр «конным, людным, оружным». Обстоятельства вооруженной борьбы с крымскими татарами, шведами, поляками и литовцами крайне редко позволяли ему оставаться дома. А постоянное напряжение поместного хозяйства приводило к тому, что обеспечить его было уже просто нечем… Поэтому, несмотря на угрозу тяжелой кары, в последние годы Ливонской войны помещики все чаще оказывались «нетчиками». Иными словами, они не являлись на воинские смотры, и в списках напротив их имен появлялось слово «нет». Им не с чем было выйти в поле, им приходилось скрываться от местных властей. Ну а крестьяне в подобной ситуации ударялись в бега. Не в поисках лучшей доли, нет. Просто от полной безнадежности. Многие пытались устроить свою жизнь в северных областях Новгородчины, в нынешней Карелии, Прионежье, далеком Поморье. И населенность этих диких, слабо освоенных земель во второй половине XVI века резко повысилась. Но для беглецов столь дальняя дорога означала худший вариант изо всех возможных: ведь налаженное хозяйство, многоразличный скарб, хоромину — все это было немыслимо увезти через полстраны, на окраину русской ойкумены. Да и скотину так далеко не угонишь. Большинство договаривалось с каким-нибудь соседним крупным вотчинником, который мог бы дать льготу на первые годы жизни в его владениях, снабдить ссудой — денежной или зерновой, наконец, просто спрятать от бдительного ока сыщиков. Работать на огромное богатое хозяйство также было не столь разорительно: крупный землевладелец имел возможность не снимать со своих крестьян последнюю рубашку, обеспечить им менее тяжелый режим работы… Еще того лучше — «заложиться» за крупный монастырь. Знаменитые обители располагали колоссальными земельными владениями. Некоторые из них контролировали столь значительные участки земли, что по размерам их можно было бы сравнить с небольшими субъектами федерации наших дней. Обители от прежних государей получили немало льгот — финансовых и судебных. В их необозримых владениях применялись наиболее передовые способы хозяйствования. Вот и съезжали крестьяне от мелкопоместных дворян, уходя в монастыри. А когда государево «тягло» оказывалось слишком давящим и для посадских людей, «закладчиками» обителей становились горожане. Каков результат? Помещик терял рабочую силу. Его уже некому оказывалось кормить, вооружать, одевать, ему неоткуда было брать лошадей. По русскому Судебнику (своду основных законов) 1550 года помещик не имел права задерживать на своей земле крестьян, если они хотели переселиться; однако от крестьянина в подобной ситуации требовалось заплатить хозяину земли все долги, отработать все повинности и расстаться со значительной суммой «пожилого». Тогда осенью на протяжении двух недель он получал «окно на свободу» — возможность покинуть поместье и уйти с имуществом и семьей. Это «окно» приурочивалось к Юрьеву дню. Те, кто мог и хотел законным образом начать новую жизнь на новом месте, очень ждали Юрьева дня. А те, кто не располагал деньгами на выплату «пожилого» или оказывался безнадежно опутан долгами… те просто бежали. В общегосударственных масштабах уход крестьян приобрел катастрофические черты.

Помещики теряли способность нести военную службу. Но ведь именно они — не стрельцы, не иностранные наемники, не служилые татары или казаки и не блестящая российская артиллерия, а бойцы поместного ополчения — составляли главную боевую силу вооруженных сил Московского царства. Заменить их на поле боя было в принципе некем. А чего стоил нищий безлошадный вояка с дедовским луком? Много ли навоевали бы русские воеводы, имея под руками рать, состоящую из таких воинов? Правительству пришлось, ради сохранения боеспособной армии, нажать на крестьян. Это прежде всего выразилось в назначении «заповедных лет», то есть годов, когда перемещение от одного землевладельца к другому запрещалось. По стране в массовом порядке составлялись «писцовые книги» — подробные землеописания, где, среди прочего, фиксировалось, кто и на каком месте пашет землю, занимается ремеслом, имеет двор, лавку и т. п. Писцовые книги играли роль важного подспорья для сыска беглых. Все акты кабального холопства[34]с 1586 года регистрировались государственными органами, и, следовательно, государство «брало на себя гарантии осуществления сыска беглых холопов»54. В то же время оно, до некоторой степени, обязывалось защищать и самого кабального холопа от злоупотреблений со стороны господина.

Упорядочена была ямская служба, жизненно важная для правительства огромной страны.

Удалось обеспечить стабильность во внешнеполитической сфере. Московское государство, ослабленное, оскудевшее полками, отдавшее многие области Новгородчины шведам и полякам по результатам Ливонской войны, нуждалось в мирной передышке. В середине 1580-х оно пребывало в состоянии, когда начало нового серьезного противоборства на западных рубежах грозило военной катастрофой. И каждый год, проведенный без войны, способствовал восстановлению сил. Поднималась из руин экономика, росла смена воинам, павшим на полях сражений грозненской эпохи. А она была очень богата войнами, и очень мало давала стране отдышаться-откормиться перед очередным масштабным столкновением…

Иначе говоря, при Федоре Ивановиче мир требовался России как воздух. Он был единственной гарантией того, что тяжело раненная страна сумеет вновь подняться на ноги.

И дипломаты того времени старались вовсю.

Речь Посполитая представляла собой наибольшую угрозу для западных границ Московского государства. Ям-Запольское перемирие, заключенное в январе 1582 года, не устраивало ни польского «короля-кондотьера»[35]Стефана Батория, ни Ивана Грозного. Первый был до крайности раздосадован неудачей под Псковом, последовавшей за чередой внушительных успехов. Король видел военную слабость России и планировал продолжить давление на восточного соседа. В свою очередь, Иван Грозный не собирался мириться с потерей драгоценного Полоцка и всех русских завоеваний в Ливонии. Он отнюдь не считал борьбу законченной, хотя достаточных ресурсов для ее возобновления не имел.

После смерти Ивана IV у русских дипломатов начались серьезные сложности с Речью Посполитой. Вместо восьми лет, остававшихся от Ям-Запольского перемирия, они получили отсрочку на десять месяцев. Затем отсрочка продлилась еще на два года, и большего Стефан Баторий не давал. Русское правительство лихорадочно готовилось к новой войне. Литовский рубеж дышал ею. Летом—осенью 1586 года поляки самым очевидным образом принялись искать предлог для начала боевых действий. Казалось, счет мирного времени шел даже не на месяцы, а на недели.

В Москве готовились драться всерьез. Июль 1586-го застал отряды воевод И.И. Сабурова и Е.И. Сабурова на пути к Торопцу и Великим Лукам. Оба военачальника относились к роду, весьма близкому Годуновым. Иначе говоря, в решающий момент конюший постарался отправить к границе людей, которым мог доверять. А вот в Смоленске тогда «годовал» боярин князь В.И. Шуйский, коего сменил князь Т.Р. Трубецкой — опять-таки из семейства, ладившего с Годуновыми. К исходу 1586 года на Новгородчине, а затем в Брянске сконцентрировалась большая русская армия. Внешнеполитическое напряжение было столь велико, что полки готовились к бою то со шведами, то с поляками. Главнокомандующим сил обороны против «литовских войск» назначили князя Федора Ивановича Мстиславского55 — бесталанного сына опального князя И.Ф. Мстиславского. Такой полководец имел все шансы привести нашу армию к тяжелому поражению.

России тогда несказанно повезло: на сей раз не попустил Бог новой войны. В декабре 1586 года скончался воинственный король Стефан Баторий, и в Москве вздохнули спокойно. Теперь Польша, лишенная превосходного полководца на троне, занятая муками бескоролевья, уже не выглядела столь опасным противником. На следующий год наши дипломаты сумели заключить с нею перемирие сроком на 15 лет.

Зато на южном и юго-восточном направлениях дипломатов приходилось заменять воеводами. Здесь бесконечная война с татарами, унаследованная Федором Ивановичем от предков, не прекращалась. Тяжелейшим было положение на территории бывшего Казанского ханства, присоединенного к России 30 лет назад (1552). Здесь то и дело начинались восстания, наносившие страшный урон. Их подавление стоило огромных сил. Иван Грозный, неоднократно посылавший туда карательные рати, замирить край так и не сумел. В 1582 году полыхнул большой бунт «черемисы», и для его окончательного разгрома не хватало сил.

Сначала при Федоре Ивановиче на «луговую черемису» отправилась армия во главе с князем Д.П. Елецким. Видимо, этого не хватило. Пришлось ставить на землях «луговой черемисы» крепость Санчурск («Санчюрин город»), которой уготована была роль опорного пункта русских войск во враждебном краю. «Для береженья» при строительстве отрядили армию из трех полков во главе с князем Г.О. Засекиным56. Осенью 1586 года биться с незамиренной черемисой пошла еще одна трехполковая армия. Роль главнокомандующего исполнял князь И.А. Ноготков57. Он огнем и мечом прошел по черемисским улусам. Такой разор, кажется, сломил волю черемисы к сопротивлению. Область покорилась.

Еще хуже при Федоре Ивановиче дела шли на юге. Московское царство испытывало страшный натиск ногайцев и крымцев.

Иван Грозный создал для степных народов, живущих за южным рубежом русской державы, великий соблазн. Он показал им, что центральные области России достижимы, что нашу оборону можно взломать и тех смельчаков, которые сумеют пробиться к Москве и примосковному краю, ждут сказочные богатства и драгоценный «полон» — тысячи новых русских рабов. Как забыть татарам триумфальный поход Девлет-Гирея, спалившего в 1571 году Москву и благополучно пригнавшего из сердца России толпы пленников? Почему бы не повторить подвиг удачливого воителя? Сам он, попытавшись добить, окончательно растоптать Московское царство, нарвался в следующем году на стойких его защитников, потерпел поражение у Молодей и бесславно откатился назад. Однако то, что удалось одному вождю орд, может повторить другой, пусть и не сразу.

В 1584—1586 годах удары с юга градом сыплются на страну. И война с бунтующей черемисой дает крымцам новую надежду на успех. Пока у русского царя руки связаны битвами в Поволжье, трудно ему выставить сильную оборонительную армию к Оке — главному рубежу российской обороны против Степи.

Борьба идет с переменным успехом.

Весной 1584 года крымские татары во главе с Арасланом-мурзой, сыном Дивея-мурзы, когда-то плененного русскими ратниками у Молодей, осуществляют глубокий прорыв. Они грабят можайские и вяземские места. Отряд думного дворянина М.А. Безнина громит татар на реке Высе и освобождает «полон». Ждали наступления самого крымского хана, и на Оке развернулась пятиполковая армия во главе с тем же князем Ф.М. Трубецким. Из Москвы были отправлены правительственные эмиссары — проверять боеготовность войск. Под Ряжск является татарское войско из-под Азова. В апреле 1585 года на Оку вновь отправилась русская пятиполковая армия, возглавленная князем Б.К. Черкасским, а также И.Д. Колодкой Плещеевым — против чаемого «крымского царя» и «ногайских мурз». В мае—июне 1585-го у Шацка действовали отряды ногайцев, против которых вышла русская рать во главе с лучшим нашим полководцем того времени — князем Дмитрием Ивановичем Хворостининым. Осенью того же года крымцы вновь угрожают Рязанщине. Несколько месяцев спустя против нового набега вывел три полка князь Андрей Иванович Шуйский. Весной 1586 года на Оке русскими силами опять командовал князь Б.К. Черкасский, с которым был также князь Ф.Н. Ноготков. После упорной борьбы, захватив около четырехсот бойцов противника в плен, русские воеводы князья М.Н. Одоевский и П.И. Буйносов, командовавшие тогда передовым полком и полком левой руки, вновь разбили татар.

Летом 1585 года московской дипломатии выпала колоссальная удача, способная сильно облегчить борьбу с Крымом. Оставалось лишь грамотно ею воспользоваться, что и проделали с блеском столичные государственные мужи.

Крымское ханство попало в полосу затяжной междоусобной борьбы. От рук собственной родни пал тамошний правитель Магмет-Гирей. Ханом стал Ислам-Гирей, его наследником — Алп-Гирей, а братья Ислама бежали к соседям. Один из них, Мурат, решил обратиться за покровительством к новому русскому царю. Он явился в Астрахань, оттуда во главе с многочисленной свитой направился в Москву и был принят Федором Ивановичем с распростертыми объятиями. Его, по словам летописи, «пожаловали великим жалованием». Лучшего подарка для страны, истекавшей кровью в борьбе со своим извечным неприятелем — крымцами — и придумать было невозможно! Турки, чьим вассалом являлось Крымское ханство, вскоре потребовали выдать беглеца с ханской кровью Гиреев, но в Кремле имели иные планы относительно судьбы этого человека. Тем более что его поддерживала часть крымских родичей, в том числе братья — Сеадат-Гирей и Сафа-Гирей, оказавшиеся в ногайских кочевьях. Москва взяла под свою державную руку одного из царевичей-Гиреев, вступила в союзнические отношения с другими, сея рознь в стане врагов. Теперь она могла надеяться даже на то, что при благоприятных обстоятельствах Крым окажется в вассальной зависимости от нее.

Мурат-Гирей пробыл гостем московского государя Федора Ивановича год. Летом 1586-го он в добавку к своему татарскому отряду получил войско из двух тысяч бойцов и отправился с ним к Астрахани, дабы оттуда беспокоить набегами крымский фланг. Ногайский хан Урус, также склоняясь на сторону России, принес царю присягу. И на месте слабо защищенной русской степной окраины против зарвавшихся крымцев выстроилась агрессивная коалиция.

Мурат-Гирей прожил в Астрахани несколько лет и скончался в 1590 году, исполнив службу, возложенную на него российским правительством. Так, Новый летописец сообщает: царевич «…в Асторохани ко государю многую службу показал, многие бусурманские языки (народы, племена. — Д. В.) под его царскую высокую руку подвел»58. После его кончины проводилось масштабное расследование, выявлявшее крымских «ведунов», которые «испортили» Мурат-Гирея, его семью и доверенных людей. Найдя виновных, их подвергли пыткам и сожгли. Московский летописец добавляет в картину службы татарского царевича конкретные факты. Когда ногайцы напали на владения крымского хана, Мурат-Гирей отправил с ними русский отряд — дворян, казаков, стрельцов во главе с Федором Яновым59.

Помимо этого крупного успеха в борьбе с Крымским ханством, добрые плоды приносила традиционная и очень эффективная политика строительства новых городов на восточных и южных рубежах. Действуя от их крепких стен, русские полки чувствовали себя намного увереннее. И хотя продвижение с опорой на новые крепости стоило очень дорого, оно надежно закрепляло целые области за Московским государством. Помимо упомянутого Санчурска, в Поволжье и на землях вятских марийцев выросли стены Царевококшайска или Кокшажска (1584), Цывильска (1584) и Уржума (1584). Летопись сообщает: «Государь праведный… посла воевод своих и повеле ставити во всей черемиской земле городы, — и поставиша на Нагорной и на Луговой стороне город Кокшугу и город Цывильск и город Уржум и иные многие города, — и насади их русскими людьми, и тем он, государь, укрепил все царство Казанское»60.Позднее на Волге родился Самарский городок — чуть поодаль от древней, к тому времени разрушенной пристани (1586). В будущем из этого скромного укрепления вырастет могучий го-род-миллионник. На юге появились деревянные крепостицы Воронеж (1586) и Ливны (1586). В Предуралье около 1586 года на месте более древнего поселения возникает русский городок Уфа[36], и управляет им воевода Михаил Александрович Нагой — из тех самых опальных Нагих, родственников последней жены Ивана Грозного. Ныне здесь процветает еще один город-миллионник. Россия расширялась на юг и восток, власть государя Московского утверждалась на степных просторах топором плотника и пищалью стрельца.

Точно так же следовало защитить и сердце державы. Поэтому родился колоссальный строительный проект — возведение стен московского Белого города. Этот проект начали осуществлять в 1585 году. Надо полагать, когда он разрабатывался, государственные мужи учитывали горестный опыт 1571 года: стихия смертельных врагов России, крымских татар, плескалась тогда у столичных окраин; пожар, затеянный слугами Девлет-Гирея, нанес Москве страшные раны. Еще при Иване IV планировалось больше воздвигать в столице каменного строения. Идея же создать мощные укрепления Белого города отвечала двум страшным урокам, полученным от крымцев. Во-первых, Москва получала новый пояс оборонительных сооружений. Во-вторых, центр города оказывался отгороженным каменными, то есть огнестойкими стенами от прочих районов. Теперь очередному огненному бедствию сложнее было бы перекинуться с периферии в центр и наоборот.

Летопись сообщает: «Повелением благочестиваго царя Феодора Ивановича всея Руси зачат делати град каменой на Москве, где был земляной, а имя ему “Царьград”»61. Иными словами, первым, древнейшим названием Белого города было «Царьград». Очевидно, современники воспринимали это строительство как поистине царственную затею. Впрочем, может быть, дело не только в этом. Москва мыслилась тогда русскими книжниками как столица не одной лишь России, но всего восточного, православного христианства, как город, который по благодати Господней — «второй Иерусалим», а по державной мощи — «Третий Рим». Знания о могучих стенах, окружающих «Второй Рим» — Константинополь или «Царьград» русских летописей, вызывали желание и в этом уподобиться прежней столице христианского мира, самим Богом отданного басурманам из-за нестойкости в вере.

Главным зодчим Белого города стал Федор Савельевич Конь, лучший русский фортификатор того времени. Он возвел стену, подковой охватывавшую Кремль, Китай-город, а также разросшиеся вокруг них посады и торги, усадьбы знати и монашеские обители. Стена эта упиралась в берега Москвы-реки западнее Кремля и восточнее Китай-города, а по краям заворачивала внутрь, защищая столицу от нападения не только с суши, но и с воды[37]. Роль основных узлов ее обороны играли 27 мощных башен. Она имела также десять проездных ворот, и от них расходились в разные стороны главнейшие улицы древней Москвы. У основания стену складывали из белого камня, выше — из большемерного беленого кирпича.

Многолетние усилия строителей завершились только в 1593 году. Общая протяженность «Царьгорода» составляла немногим менее десяти километров — при десятиметровой высоте и толщине, достигавшей от четырех с половиной до шести метров. Зубцы сооружались по образцу кремлевских — в форме «ласточкиных хвостов». У подножия располагался ров, заполнявшийся водой. Грандиозная работа! К тому же начатая в высшей степени своевременно. В 1591 году под Москвой опять встанет армия крымских татар во главе с ханом Казы-Гиреем. Тогда-то новенький каменный пояс, надетый на тело столицы, окажется спасительным…

Белый город прослужил Москве почти 200 лет. При Екатерине II его обветшалые стены снесли, а рвы засыпали. Последними исчезли Арбатские ворота (1792). Ныне по линии Белого города расположено Бульварное кольцо, столь любимое москвичами. От древних оборонительных сооружений осталось немногое. Часть строительного материала, взятого из стены Белого города, уже в XVIII столетии использовали для сооружения новых домов. Так, нынешнее здание московской мэрии частично возведено именно из фрагментов древнего щита столицы. Кроме того, при строительстве подземного перехода у станции метро «Китай-город», в районе улицы Варварки, был вскрыт фундамент стены, возведенной Федором Конем. Его теперь может обозреть всякий любопытный прохожий. Наконец, всего несколько лет назад на Хохловской площади строители под надзором музейщиков обнажили еще один большой участок фундамента. Возможно, он станет частью интерьера новой музейной экспозиции или… нового ресторана.

Могучие стены возводились тогда не только в Москве и на южном, «Татарском», направлении. Границу крепили новыми «городками» повсюду, где это оказывалось необходимым. На севере России — в Поморье и на Кольском полуострове — можно обнаружить ту же неразлучную пару: строителя и стрельца. Вот только плотника заменит каменщик…

В 1550—1580-х годах Беломорье превратилось в регион большой стратегической важности. В середине 1550-х англичане нашли мореходный маршрут вокруг Скандинавского полуострова к устью Северной Двины. С этого момента Россия во множестве принимает европейские товары, прибывающие именно по Северному морскому пути. Особенно важной эта магистраль оказалась во время Ливонской войны. Англичане пытались монополизировать торговлю с Россией, но получили от Ивана IV неприятный намек, что и без их товаров «Московское государство не скудно было»; строптивому торговому партнеру всегда можно найти замену — маршрут-то уже известен… При Федоре Ивановиче им пользовались нидерландские и французские моряки. С другой стороны, побережье Белого моря весьма интересовало злейших врагов России — шведов. Выход к нему и морские операции, способные пресечь снабжение восточного соседа стратегически важными товарами из Западной Европы, стали в ряд главных военно-политических задач Шведской короны в регионе. Тем же англичанам на пути в Россию уже приходилось сражаться с вражескими кораблями.