Annotation 5 страница. – Ну что, не сдвинулась? – спросил Эдвардсон, не оборачиваясь

– Ну что, не сдвинулась? – спросил Эдвардсон, не оборачиваясь. Он стоял у иллюминатора и смотрел на звезды. – Нет, – отозвался Морс. Битый час он не сводил глаз со стрелки детектора Аттисона. Трижды быстро моргнув, он снова уставился на прибор. – Ни на миллиметр, – добавил Кассель из-за панели управления огнем. Так оно и было. Черная тонкая стрелка замерла на нулевой отметке. Ракетные пушки ждали своего часа, уставив черные жерла в черный космос. Детектор Аткинсона гудел, и этот ровный гул действовал успокаивающе, напоминая, что устройство соединено с другими такими же и вместе они образуют гигантскую сеть вокруг Земли. – Какого черта они ждут? – Эдвардсон по-прежнему глядел на звезды. – Почему не летят? Почему не нападают? – Заткнись, – буркнул Морс. Вид у него был встревоженный и усталый. Старый шрам на левом виске, память о лучевом ударе, издали казался нарисованным. – Да заявились бы они уже, что ли. – Эдвардсон оторвался от иллюминатора и двинулся к своему креслу, пригибая голову из-за низкого потолка. – Что? А ты разве этого не хочешь? Лицо у Эдвардсона было узкое и опасливое, как у мыши, но мыши хитрой, от которой кошкам лучше держаться подальше. – Не хочешь? – повторил он. И не дождался ответа. Товарищи были заняты делом – неотрывно глядели на шкалу детектора. – Времени у них было достаточно, – сказал Эдвардсон, ни к кому не обращаясь. Кассель облизнул губы, зевнул. – Кто-нибудь хочет забить козла? – спросил он, тряся бородой. Бороду он носил со студенческих времен и уверял, что может продержаться без воздуха почти четверть часа только за счет содержащегося в фолликулах волосков кислорода. Правда, Кассель ни разу не вышел в космос без шлема, чтобы доказать это. Морс повернул голову, и Эдвардсон машинально уставился на стрелку. Все как всегда. Это стало их жизнью, вошло в подсознание. Они скорее друг другу глотки перережут, чем оставят прибор без наблюдения. – Как думаете, скоро мы их увидим? – Карие мышиные глазки Эдвардсона прикипели к стрелке. Ему никто не ответил. Два месяца в космосе – и темы для разговоров исчерпаны. Студенческие приключения Касселя и боевые победы Морса больше никого не интересуют. Даже собственные мысли и мечты вызывают смертную тоску, как и ожидание вторжения, которое может произойти в любую минуту. – Лично меня интересует только одно, – с легкостью завел привычную шарманку Эдвардсон. – Как далеко дотягивается их сила? Целыми днями они рассуждали о телепатических возможностях неприятеля, много раз клялись оставить эту тему, но неизменно возвращались к ней. Профессиональные солдаты, они не могли не думать о враге и его оружии. Только об этом и говорили. – Ну, – тихо ответил Морс, – сеть наших детекторов контролирует систему далеко за орбитой Марса. – Где мы и находимся, – сказал Кассель, не сводя глаз с прибора. – Возможно, они даже не знают, что у нас сеть детекторов. – Эти слова Морс повторял уже тысячу раз. – Да ладно! – ухмыльнулся Эдвардсон. – Они же телепаты. Наверняка просканировали мозг Эверсета. – Эверсет не знал про детекторы. – Морс снова перевел взгляд на прибор. – Его захватили раньше, чем была развернута сеть. – Ну и что? – сказал Эдвардсон. – Им достаточно было спросить: «Слушай, как бы ты поступил, если бы узнал, что раса телепатов хочет захватить Землю? Чем бы защитил свою планету?» – Нелепое рассуждение, – возразил Кассель. – Возможно, Эверсет даже и не подумал бы о таком способе обороны. – Но ведь он человек. И мыслит как человек. Все согласились с тем, что такая защита – самая надежная. И Эверсет согласился бы. – Силлогизм, – проворчал Кассель. – Очень шаткий довод. – Плохо, что его захватили в плен, – вздохнул Эдвардсон. – Могло быть и хуже, – отозвался Морс. Взгляд у него был печальнее, чем всегда. – Что, если бы сцапали обоих? – Скорее бы они заявились, – повторил Эдвардсон.
Ричард Эверсет и К. Р. Джонс совершали первый межзвездный перелет и в системе Веги обнаружили обитаемую планету. Дальше, как обычно, все решил жребий – монетка. И на планету в разведывательном скутере полетел Эверсет. Джонс оставался на корабле и поддерживал радиоконтакт. Запись их разговора потом транслировали по всей Земле. – Встретил туземцев, – передавал Эверсет. – Какие забавные! Опишу тебе их позже. – Они пытаются как-то объясниться? – спросил Джонс, ведя корабль по снижающейся спирали. – Нет! Постой… Черт возьми! Они телепаты! Представляешь? – Чудненько. Продолжай. – Слушай, Джонс, они мне не нравятся. Эти ребята задумали какую-то гадость. О господи! – Что случилось? – Джонс поднял корабль чуть выше. – Плохо дело. Эти гады одержимы властью. Они захватили все близлежащие звездные системы и сейчас собираются… – Что? – Нет, я не так их понял. – Голос Эверсета вдруг потеплел. – И совсем они не плохие. Соображал Джонс быстро, к тому же отличался природной подозрительностью. Он поставил автопилот на максимальное ускорение, лег на пол и сказал: – Рассказывай дальше. – Спускайся сюда, – предложил Эверсет, нарушая все мыслимые регламенты. – Сам увидишь. Отличные ребята, никогда не встречал таких… Здесь разговор прекратился, потому что Джонса вжало в пол ускорение в двадцать G – он хотел, чтобы корабль быстрее набрал скорость, необходимую для совершения С-прыжка. Джонсу сломало три ребра, но он вернулся домой. Итак, телепатическая раса начала войну. И как теперь быть Земле? Информацию, которую доставил Джонс, тщательно проанализировали и сделали выводы. Самый очевидный из них был таков: телепаты без труда воздействуют на мозг человека. Они быстро внушили Эверсету что хотели и стерли все его подозрения. Завладели сознанием легко и просто. Но почему они не влезли в мозг Джонса? Помешало расстояние? Или просто не были готовы к его неожиданному отлету? Ясно одно: противник теперь знает все, что знал Эверсет. То есть врагам известно, где расположена Земля и насколько она беззащитна перед телепатами. Следовательно, вскоре они пожалуют в гости. Нужно найти хоть какую-то защиту от их мощной способности. Но какую? Где взять броню против мысли? Как уклониться от пси-волны? Ученые с красными от недосыпания глазами непрерывно обсуждали свои периодические таблицы. Как понять, что мозг человека взят под контроль? Да, в случае с Эверсетом враг действовал не очень шустро. Но будет ли так всегда? Что, если телепаты умеют делать правильные выводы из собственных ошибок? Психологи рвали на себе волосы и посыпали голову пеплом. Как отличить человеческую мысль от нечеловеческой, по каким критериям? В любом случае надо было что-то делать, и делать срочно. Но что? Технологическая планета выдвинула технологическое решение: построить космический флот и оснастить его специальными датчиками и орудиями. Что и было исполнено в кратчайшие сроки. Был создан детектор Аттисона – нечто среднее между радаром и электроэнцефалографом. Любое отклонение от типичной волновой картины человеческого мозга вызвало бы движение стрелки прибора. Даже кошмарный сон или нарушение пищеварения, а попытка воздействовать на мозг человека и подавно. Звездолеты с экипажами по три человека заполнили пространство между Землей и Марсом, образовав гигантскую сферу с Землей в центре. Десятки тысяч людей склонились над пультами, пристально наблюдая за стрелками детекторов Аттисона. А стрелки не двигались.
– Может, пальнуть разок-другой? – спросил Эдвардсон, положив палец на красную кнопку. – Чисто для проверки орудий. – Они не нуждаются в проверке, – ответил Кассель, поглаживая бороду. – Кроме того, на других кораблях нас не поймут. Еще, чего доброго, паника поднимется. – Кассель, – с ледяным спокойствием произнес Морс, – оставь свою бороду в покое. – Почему? – Потому, – прошипел Морс. – Потому что я сейчас запихну ее в твою жирную глотку. Кассель широко улыбнулся и сжал кулаки. – А ну попробуй! – сказал он, вставая с кресла. – Меня вот тоже достал твой шрам. – Прекратите! – рявкнул Эдвардсон. – И следите за стрелкой. – Чего ради? – Морс откинулся в кресле. – К системе подведен сигнал тревоги. – Но он все же посмотрел на шкалу. – А вдруг звонок не сработает? – спросил Эдвардсон. – Хотите, чтобы кто-то залез в ваши мозги? – Звонок сработает, – сказал Кассель. Его взгляд тоже переместился с лица Эдвардсона на шкалу прибора. – Пойду-ка я вздремну, – вздохнул Эдвардсон. – Постой, – сказал Кассель. – Забьем козла? – Можно. Эдвардсон достал колоду засаленных карт, а Морс снова уставился на стрелку. – Скорей бы они прилетели, – сказал он. – Сдавай. – Эдвардсон протянул Касселю колоду. – Интересно, как они выглядят, – проговорил Морс, глядя на шкалу. – Может, как мы, – ответил Кассель, не упуская из виду прибор. Он раздавал карты медленно, по одной, будто надеясь найти под ними что-то интересное. – Надо было послать с нами еще одного, – произнес он наконец. – Могли бы тогда играть в бридж. – Я не умею, – ответил Эдвардсон. – Научился бы. – Почему мы сами не послали флот? – не унимался Морс. – Почему не разбомбили их планету? – Не пори чушь, – ответил Эдвардсон. – Конец бы тогда всем нашим звездолетам. То есть, возможно, они бы и вернулись, но с противоположной целью. – Ты проиграл, – констатировал Кассель. – В тысячный раз! – рассмеялся Эдвардсон. – Сколько я тебе должен? – Три миллиона пятьсот восемьдесят долларов. – Скорей бы они прилетели, – повторил Морс. – Выписать чек? – Не спеши. Выпишешь через недельку. – Нет, кто-то должен разобраться с этими уродами. – Морс заглянул в иллюминатор. Кассель перевел взгляд на прибор. – Я тут кое о чем подумал, – сказал Эдвардсон. – О чем? – Наверное, ужасно, когда кто-то управляет твоими мыслями. Наверное, это вообще невыносимо. – Если это с тобой произойдет, ты сразу почувствуешь, – пообещал Кассель. – А Эверсет почувствовал? – Скорее всего. Но только ничего не мог поделать. А вообще, с моим-то мозгом все в порядке. Но если кто-то из вас, парни, начнет вести себя как… в общем, не как обычно… держитесь! Они расхохотались. – Ладно, – сказал Эдвардсон, – я не прочь с ними разобраться. Хватит уже тупить. – И правда, почему бы нет? – согласился Кассель. – Ты меня понял? Я о том, чтобы лететь к ним навстречу. – Ну да. А чего сидеть-то? – Мы справимся, – протянул Эдвардсон. – Они же не боги. Просто разумные существа. Морс сверил курс корабля с расчетным и поднял голову. – Думаешь, надо связаться с центром? Сообщить о наших намерениях? – Ни в коем случае! – воскликнул Кассель, и Эдвардсон согласно кивнул. – Это запрещено. Мы просто полетим и попробуем с ними договориться. Если не выйдет – вышибем их из космоса. – Смотрите! В иллюминаторе они увидели красное пламя реактивного двигателя – соседний корабль устремился вперед. – Должно быть, им пришла в голову та же идея, – сказал Эдвардсон. – Давайте доберемся туда первыми, – предложил Морс. Кассель включил двигатели, и перегрузка вжала их в кресла. – Стрелка так и не сдвинулась? – спросил Эдвардсон, стараясь перекричать звонок присоединенной к детектору сигнальной системы. – Ни на миллиметр, – ответил Кассель, глядя на стрелку, которая прошла весь путь по шкале прибора и уперлась в ограничитель. Петля времени

– Прошу всех за мной. – Экскурсовод указал в сторону следующего зала. – Демонстрация вот-вот начнется. Веерд и Ган проследовали за остальными посетителями музея. В середине выставочного зала возвышалась небольшая платформа, вокруг которой и сгрудилась толпа. – Сейчас прибудет человек из прошлого, – сказал Веерд, даже не заглядывая в программу экскурсии. – Тот самый. Знаменитый. – Мило. – Ган пригладила волосы. В музее ей не особенно нравилось. По ее мнению, медовый месяц надо было посвятить танцам и шоу. Ну и возможно, в довершение всего – совершить прыжок на Марс. Но у Веерда другое представление о медовом месяце. Он давно мечтал побывать в Музее времени. – Я так рада, что мы сюда заглянули, – сказала Ган. – И я, – улыбнулся Веерд своей новоиспеченной (вот уже шесть часов как) супруге. – А после – на танцы. Будем делать все, что твоей душеньке угодно! – Тсс, – шикнула Ган. Гид тем временем говорил: – Бернард Оллин, человек из прошлого, – один из самых ценных и знаменитых экспонатов Музея времени. Стержень, на котором держится наш музей. – Гид взглянул на часы, затем оглядел толпу. – Всем все видно? Сэр, пройдите сюда, здесь есть место… Замечательно. Человек из прошлого появится вот на этой платформе. Ровно через три минуты. – Я читал об этом, – признался Веерд. – Тсс, – снова шикнула на него Ган. – Зато я – нет. – Когда Бернард Оллин прибудет, – вещал гид, – обратите особое внимание на его одежду, костюм двадцатого века. «Костюм» – принятый в то время термин для обозначения набора из нескольких предметов одежды. Хотя… Перестав слушать экскурсовода, Ган искоса глянула на Веерда. – Любишь меня? – шепнула она. – Спрашиваешь! – тихонько воскликнул супруг.
Полчаса электронная лампа спокойно лежала на столе и вот теперь покатилась. Бернард Оллин успел поймать ее у самого края. Задумчиво взвесил в руке и убрал в ящик стола. Фигушки, на этот раз его не остановят! Затем он вернулся к пульту управления машиной времени. Машина состояла из двух секций. Первая – та, что пошлет Оллина в будущее, – останется в подвале. Вторая – размером поменьше – отправится вместе с ним и позволит вернуться. Обе секции, как и сам Оллин, выглядели компактно и внешне полностью отражали внутреннюю суть своего создателя: маниакальную решимость и самоотдачу. Резкими уверенными движениями Оллин установил регуляторы в нужное положение, удовлетворенно сдвинул брови… и тут краем глаза заметил какое-то движение. Присмотревшись к основанию пульта, он увидел, что отпаявшийся оголенный провод сам тянется к другому проводу. Выругаться не позволило воспитание. Крепко стиснув зубы, Оллин взял пассатижи, ухватил ими оголенный провод, вернул его на место и прикрутил как следует. Вот ведь умники! Коснись провода друг друга – и многомесячная работа коту под хвост. Но провода сами по себе не отходят. К тому же Оллин надежно припаял все до единого. И электронные лампы тоже просто так со столов не падают… Его по-прежнему пытаются остановить, весь последний час злоумышленники из кожи вон лезут! Схемы таинственным образом перемешались, настройки сбились. В запечатанные колбы с растворами попали посторонние микроэлементы. Они делают все, чтобы не пустить его в будущее. Но почему?! Ответа Оллин не знал. Он извлек из ящика стола электронную лампу и чуть не выронил – лампа проскользнула (или ее протолкнули) между пальцами. Оллин вовремя успел сжать кулак, до боли стиснул зубы и вставил лампу в гнездо. Еще раз перепроверив настройки, он с силой потянул за главный рубильник. Голова закружилась, все словно бы сдвинулось с места – и тут же остановилось. Оллин даже не покинул подвала. Он вновь потянул за рубильник, и на сей раз ощутил сопротивление. Его будто пыталась удержать на месте чья-то гигантская невидимая рука. Отключив питание, Оллин еще раз перепроверил соединения и настройки. Все было в порядке.
Не повезло ему и в третий раз. Впору было смачно плюнуть, благо Бернард Оллин давно не размыкал губ и слюны скопилось достаточно. Это все Они. Невидимые злопыхатели преследуют его с самого детства – Оллин зовет их не иначе как просто «Они». Вот и сейчас Они срывают эксперимент. Пустили в ход некую силу, противопоставив ее мощи машины времени. Оллин давно понял: в будущее его не пускает чья-то злонамеренная, упрямая воля. Впервые она дала о себе знать, когда Оллину было десять и он играл с набором юного химика. Потом сила преследовала его в школе и университете. Но никогда она не проявляла себя так настойчиво, как сейчас. Впрочем, от этого решимость Оллина запустить машину времени лишь крепла. Ох уж эти Они! Оллин резко потянул за рубильник, голова закружилась, его повлекло куда-то… Никто ему не препятствовал, никто не держал на месте. Стиснув кулаки, он крепко зажмурился.
В воздухе из ничего начала проступать фигура Бернарда Олина. Толпа ахнула, гид улыбнулся и приготовился произнести заученную речь. Своим появлением Оллин никогда не перестанет поражать гостей музея. – И вот перед вами Бернард Оллин, человек из прошлого. Он вас не видит и не слышит. Обратите внимание на ошеломленное и отчаянное выражение его лица. Сейчас Оллин не видит ничего, кроме бесконечной серой пустоты. А все потому, что… – И гид, что называется, на пальцах объяснил теорию путешествий во времени. – Прическа этого человека, – перешел он к более приземленным темам, – весьма характерна для людей прошлого: длинные волосы спереди и короткие сзади. В двадцатом веке длинная челка служила своеобразным признаком научного или артистического склада ума. Хотя… Экскурсовод продолжал описывать обычаи эпохи, из которой прибыл Оллин, а толпа во все глаза таращилась на обескураженного мужчину на платформе. – Он так несчастен, – заметила Ган, сжав руку Веерда. – Взгляни на него! Люди затаив дыхание взирали на перекошенное от страха, почти обезьянье лицо представителя двадцатого века. – Он озирается, – пояснил Веерд. – В справочнике написано, что Оллин страдает манией преследования. О том же заговорил и гид. Молодожены прислушались. – Его паранойя – как вы, должно быть, знаете – имеет вполне вескую причину. В данный момент Оллин еще не подозревает об истинной природе своего страха и верит, что работать ему мешают люди из будущего. – Ой, смотри, – сказала Ган. – Он сейчас вернется назад, в свое время. Нажимает кнопку… ах! Она вцепилась в руку Веерда. Человек из прошлого нажал на пульте кнопку, но ничего не произошло. Взгляд Оллина преисполнился ужаса.
Когда кнопка не сработала, в желудке у Бернарда Оллина будто разверзлась бездна. Неужели он заперт в этом сером лимбе? Что же случилось? Он еще раз перевел реле в нужное положение и нажал кнопку. На сей раз он отчетливо ощутил противостоящую ему силу. Значит, никуда Они не делись. Должно быть, Оллин совершил нечто непозволительное. Наверное, есть установленные неведомыми существами законы о запрете на путешествия во времени. Им не удалось задержать Оллина в прошлом, и вот они заперли его в будущем. Чем дольше он вглядывался в окружающую серую дымку, тем меньше у него оставалось прежнего самообладания. Да, он заперт в будущем, его не пустят обратно с новым знанием. Издав нечто среднее между криком и рычанием, он снова надавил на кнопку. Окружающая его серость никуда не исчезла. Тогда Оллин сел и задумался.
– Знаю, вам всем интересно, о чем сейчас думает Оллин, – сказал гид. – Наверху есть экран, прошу, взгляните на него. Задрав головы, гости увидели, как по дисплею ползут слова, окрашенные соответственно передаваемому настроению. Параллельно основному потоку мыслей вспыхивали и гасли мысли второстепенные, а по краям экрана мигали цветные вспышки эмоций. «Потерялся… потерялся… преследуют… черт подери… выход… природа времени…» – Заметьте, – говорил гид, – что слова появляются в случайном порядке, и тем не менее в ассоциациях уже прослеживается нить истины. – А что, люди и правда так думали? – спросила Ган, удивленная окраской некоторых слов. – Постоянно, – ответил Веерд. – Но откуда у него эти мысли сексуального содержания? – Он просто не умеет себя сдерживать. Ган покачала головой. Как настоящий человек своего времени, она умела контролировать свое сознание – каждую мысль. Если ей хотелось думать о сексе, тогда – и только тогда – она о нем думала. Просто невероятно, человек думает о совокуплении, когда хочет совсем не этого! – Ассоциативный ряд меняется, – заметил гид. – Обратите внимание на ключевые слова: «взаимодействие», «перемены», «стазис» – и на то, как они переплетаются. – Любопытно, – призналась Ган. Она и представить не могла, сколько жизненной энергии и эмоций требует сухое и чисто академическое занятие вроде путешествий во времени. – Смотри, – указал на экран Веерд. – Видишь второстепенные мысли – они появляются и сразу гаснут? Это отвергнутые решения задачи. – А вот Оллин нащупал нить, – предупредил гид. – Проверил все существующие возможности. Теперь он знает, что не может отправиться в альтернативное будущее, потому что пульт управления машиной времени остался в подвале. Ган показалось, что человек из прошлого смотрит прямо на нее. – Но он не может принять жизнь и в другом варианте прошлого – по причинам, раскрывающимся в его теории времени, которая, кстати, все еще представляется ему верной. – И почему же? – спросил кто-то рядом с гидом. – Если говорить совсем уж просто, – ответил экскурсовод, – то Оллин движется по замкнутому кругу между своим настоящим и нынешним моментом. Он способен повлиять – и влияет – на свои действия в прошлом. Этот замкнутый круг, эта петля, не дает ему жить нигде, кроме как в собственном времени. – Так почему он не может… – хотел было спросить гость, но гид перебил его: – Я с радостью отвечу на все ваши вопросы позже, сэр. Сейчас я бы хотел рассказать, что намерен предпринять Оллин. – Экскурсовод улыбнулся и продолжил заранее подготовленную речь: – Оллин сделал определенные выводы и догадался: повлиять на свое нынешнее положение все-таки можно. Изменив ход событий в переломные моменты жизни, он сумеет предотвратить создание машины времени. И таким образом освободит себя от невыносимого существования в замкнутом круге. В этот момент Бернард Оллин исчез с платформы. – Никогда не забуду лицо этого человека, – сказала Ган. – Он вернется к нам примерно через пять минут, – предупредил гид. – А пока длится пауза, я буду рад ответить на ваши вопросы. – Можно мне? – поднял руку Веерд.
Десятилетний Бернард Оллин сидел на корточках в своей комнате перед аккуратно расставленным рядом пробирок. Он проводил эксперимент, описанный в прилагавшемся к набору юного химика буклете. Правда, внес в формулу кое-какие изменения: что-то подсказывало, что опыт выйдет куда интереснее, если вместо большого количества того использовать небольшую массу этого. Ух ты, вот это реакция! Оллин во все глаза уставился на пробирку, а затем принялся искать в буклете, что же он такого нахимичил. В книжечке о полученном результате не говорилось совсем ничего. Тем временем раствор в пробирке вел себя очень странно: он постоянно менялся. Юному Оллину оставалось только дивиться. Он чувствовал, что готов открыть нечто новое. Так, сказал он себе, а что, если… В этот момент в комнату неслышно вошел отец. Мистер Оллин справедливо считал, что мальчику положено играть на улице, а не возиться целый день с химикатами в душной комнате. Вмешиваться он не хотел, только наклонился поближе, чтобы разглядеть… Но вдруг его будто кто-то толкнул. Мистер Оллин повалился вперед и, выпростав руку, опрокинул пробирку с раствором. – Ну пааааап! – отчаянно взвыл маленький Оллин. Он и слышать не хотел отцовских извинений. Его мысли были заняты несостоявшимся опытом. Успокоившись и немного подумав, Оллин кивнул сам себе. Пройдет время, и он воссоздаст реакцию.
Четырнадцатилетний Оллин заперся в семейном гараже и заново смешал тот самый раствор. На сей раз он опустил в него контакты аккумулятора и, нахмурившись, – как всегда будет хмуриться в будущем, – следил за реакцией. Достав из лотка с инструментами магнит, юноша установил его рядом с пробиркой. Затем повернул его раз, потом еще раз… Результат получился неожиданный. Оллин записал его в школьную тетрадку и подвинул магнит на четверть дюйма ближе к пробирке. Внезапно его отвлек непонятный звук. Оллин задрал голову. Гараж семья Оллинов использовала как склад: на стропилах лежали лыжи, брезент, пылились старые инструменты и мебель – в общем, все, чему отец не мог найти применение в доме. По непонятной причине стул провалился в промежуток между стропилами, и подросток завороженно следил, как этот предмет мебели падает… В последний момент он успел отскочить в сторону, и металлический стул рухнул на пробирки с аккумулятором. Раствор расплескался, залив и наскоро составленные записи. Злобно выругавшись, юноша хлопнул себя по губам. «Нет, – сказал он себе, – это неспроста! Отнюдь неспроста». Схватив чистый лист бумаги, он по памяти записал результаты опыта. Так родились первые уравнения для путешествия в другие эпохи. Двадцатилетний Бернард Оллин особой популярностью среди однокурсников не пользовался. Все свободное время он проводил в лаборатории, проверяя бредовые идеи. Преподаватель физики терпел его, позволяя бить пробирки и разливать препараты, – до тех пор, пока Оллин платил за ущерб. Правда, сегодня физик не был настроен столь же терпимо: жена за завтраком наградила его саркастичным замечанием, декан прошел мимо, не удостоив даже обычным сдержанным кивком, а входя в лабораторию, преподаватель ударился ногой и рассадил лодыжку. Он с отвращением взглянул на оборудование Оллина, захламляющее практически все свободное пространство. – Приберись-ка здесь, – раздраженно велел он студенту, задаваясь про себя вопросом: почему же декан не кивнул ему? Может, из-за какой-то ошибки? Проступка? – Я почти закончил одну стадию опыта, – не выпуская из руки паяльника, ответил Оллин. Он как раз припаивал к непонятной машине какие-то провода. – Не знаю, зачем ты… – Преподаватель взвыл от боли: Оллин уронил разогретый паяльник прямо ему на руку. – Выметайся из моей лаборатории! – заорал он. – И свой хлам забирай, пока все не взорвалось! – Но, сэр… – начал было Оллин. Как объяснить, что паяльник выдернули у него из руки? Как рассказать о невидимых существах, преследующих Оллина? О Них? – Убирай всю эту дрянь, – приказал преподаватель твердым голосом, каким должен был ответить час назад своей жене.
– А сейчас, – комментировал гид, – Оллин переместился в собственное настоящее. Все попытки остановить себя в прошлом потерпели неудачу, и вот он пытается столкнуть электронную лампу со стола. Это последний шанс. Он вырвал провод из пульта машины и хочет замкнуть его с другим проводом. – Разве он еще ничего не понял? – спросил кто-то из гостей. – Он не дал себе шанса, – ответил гид. – Оллин слишком сильно увлечен насущной задачей. Правда, скоро он поймет ошибочность своего устремления. Тогда и обретет понимание. На глазах у публики человек из прошлого вновь материализовался на платформе. – Он устал, – заметила Ган. – Правда, – согласился Веерд. – Взгляни на его лицо! В этот момент все видели в Оллине первобытную версию самих себя, карикатуру на истинного человека. – В прошлом все так выглядели, – напомнил Веерд жене, и та снова взяла его за руку.
– Мы вновь можем видеть его мысли, – сказал экскурсовод. – Смотрите. Они обретают связность. По экрану проносились слова: «Я сам… все это время… сам… замкнул… не изменить…» – Гляди, – сказал Веерд супруге. – Настал решающий момент: он догадался, что сам себя преследовал, и теперь абсолютно убежден в этом. – Вообще-то, я умею читать, – напомнила Ган и тут же стиснула руку мужа, как бы извиняясь за резкость.
Окруженный серой дымкой будущего, Оллин понял: не было никаких невидимых преследователей. Это он сам пытался остановить свои эксперименты. Не пускал себя в будущее. Но чем все закончится? Неужели он навечно заперт в бескрайней серой пустоте? Нет. Кое-что он упустил. – Я пытался попасть в будущее, – вслух произнес Оллин, – и встретил на пути сопротивление. Что это за сила? Через секунду он сам же и ответил: – Это я сам. Я – в попытке вытащить себя из будущего – сводил на нет собственные усилия попасть туда. Сейчас сила бездействует. Гм, как сложно. Оллин попытался представить ситуацию в виде диаграммы: было три неудачные попытки попасть в будущее. Представим три параллельных вектора. Дальше: навстречу, останавливая их, идут другие три вектора – три случая, когда Оллин пытался из будущего вернуться в прошлое. – Эти три вектора уравновешивают друг друга, – понял он. – На каждое действие в прошлом находит противодействие в будущем. И наоборот. Оллин почесал в затылке. Все это, конечно, хорошо и правильно, но как он здесь очутился? – Проведем четвертый вектор, которому ничто не препятствует. Он идет вокруг трех противопоставленных векторов и замыкается на первом, направленном в будущее. Это я – в тот момент, когда первый раз пытаюсь вернуться в прошлое. Точно! – В четвертом случае я сам себе не препятствую – ни в будущем, ни в прошлом. Четвертый вектор и приведет меня домой! Засмеявшись, Оллин нажал на кнопку.
Человек из прошлого исчез. – Бедняга, – сказала Ган. – Пока мы здесь, давай осмотрим остальные экспонаты, – предложил Веерд. – Есть неплохие экземпляры: катамаро, три-в-трех… – Ну конечно, – ответила Ган, – я так и думала. – Ну вот и все, уважаемые, – произнес гид. – Полное объяснение этого феномена вы можете найти в путеводителе. Плюс детальный анализ теории времени Оллина. А в общем… – Обещаю, будем танцевать ночь напролет, – сказал жене Веерд. – Отправимся в турне по Солнечной системе. Если только ты… – Я с радостью взгляну на три-в-трех, – ответила Ган, хотя даже понятия не имела, о чем речь. – …а в общем, – договорил гид, – на ваших глазах замкнулась неизменяемая петля времени. Кто знает, когда этот человек из нее освободится. Пожалуй, раньше износится сама ткань времени! Ган взглянула на Веерда и позволила себе роскошь – мысль сексуального содержания. Приятную, но недолгую. О сексе можно подумать после, а сейчас нужно сосредоточиться на трех-в-трех. За спиной у молодой четы экскурсовод вещал: – Человек из прошлого вернется через два часа шестнадцать минут. Эта экспозиция открыта все дни, кроме воскресенья. В субботу – до двух часов дня.
Полчаса электронная лампа спокойно лежала на столе и вот теперь покатилась. Бернард Оллин успел поймать ее у самого края. Задумчиво взвесил в руке и убрал в ящик стола. Фигушки, на этот раз его не остановят! То, во что ты веришь

– Простите меня, пожалуйста, – сказал мистер Арчер, и его губы снова растянулись в улыбке. – Я не должен улыбаться… тем более смеяться. – Он громко расхохотался. – Сейчас это пройдет. Я просто не ожидал… даже на смертном одре… – Ничего страшного. – Человек за столом ободряюще кивнул. В огромном зале были только мистер Арчер, стол, перед которым он стоял, и мужчина, сидевший за столом. Сводчатый потолок уходил далеко ввысь – так же далеко, как голубое небо, которое Арчер видел при жизни. Стены терялись во мгле. И в центре всего этого он – Эдвард Моран Арчер. – Самая обычная реакция, уверяю вас. – Человек за столом разглядывал лацканы своего пиджака, давая Арчеру время справиться с эмоциями. – Мы делаем скидку на текущие обстоятельства. В вашем просвещенном мире не осталось места ангелам и бесам. Люди больше не верят в рай и ад, для вас это выдумки проповедников и поэтов. Естественно, когда люди умирают и оказываются здесь – или там, – у них начинается истерика. Одни рыдают. Другие смеются. – Ясно. – Мистер Арчер уже взял себя в руки, но усмешка все еще подергивала уголки его широкого рта. – Что ж, меня не назовешь хорошим человеком. Я нарушил некоторые из десяти заповедей, в том числе самые важные. Ну и где ваши огонь и сера? – Он поджал губы: усмешка грозила вырваться в любой момент. Подумать только! Его поджарят в старом добром аду! Дедушка любил описывать это в мельчайших подробностях. И все же Арчер не мог принимать происходящее всерьез. Ситуация была не только причудлива, но и комична. – Вы желаете огня и серы? – спросил человек за столом. – Вообще-то, не очень, – признался мистер Арчер. – А что, есть выбор? – Конечно! – Человек за столом выглядел как-то совсем не по-дьявольски в сером деловом костюме и с гладко зачесанными волосами. – Свобода воли – краеугольный камень в конструкции Вселенной, и данное место – не исключение. У вас есть несколько альтернатив. – Разные варианты адских мук? – опять усмехнулся Арчер. – Выбор между вырыванием ногтей и испанским сапожком? Дыбой и раскаленным железом? – Это все входит в одну категорию, – объяснил человек за столом. – Позвольте, я вам покажу. И в тот же миг Арчер принял форму бестелесного разума и оказался в небольшой комнате с низким потолком. Свет чадящих факелов ложился на каменные стены неровными красно-желтыми полосами. «Ну чисто Эдгар По», – подумал Арчер и похвалил себя за хладнокровие. Его взгляду предстала живописная сцена. В центре комнаты – мужчина в набедренной повязке, распятый на горизонтальном колесе. Его тело как натянутая струна. Вокруг него неподвижно стоят палачи. Один держит раскаленное железо в сантиметре от тела жертвы, другой прилаживает железный сапог к его ноге, а рука третьего лежит на рычаге колеса. И все замерли, как в стоп-кадре. Лица палачей скрыты капюшонами, искаженное болью лицо человека обращено вверх – Арчер видел лишь белую полоску щеки и перетянутую веревкой шею. Он вгляделся, пытаясь уловить движение, но ничего не заметил. Потом он обнаружил, что дыба незаметно натягивается туже, сапог сжимает ногу, дымящееся железо приближается к телу, обжигая плоть своим жаром так медленно, что это почти незаметно со стороны. Сцена исчезла.
– Уже не смешно? – дружелюбно осведомился человек за столом. Арчер покачал головой. – Эту сцену мы всегда показываем первой. Ничто так не приводит человека в чувство, как зрелище старой доброй пытки. Правда, говорят, что физические муки – ничто по сравнению с душевными, и я уверен, что так оно и есть. Поэтому для тех, кто не выдерживает душевных мук, у нас имеются камеры пыток. – Вы говорили про выбор. – Арчер заметил, что его бьет дрожь. Телесные истязания всегда приводили его в ужас. С самого детства. Даже мысль о боли – от занозы или ушиба – он переносил с трудом. – Да, у вас есть несколько вариантов, – сказал человек. – Можете выбрать любой. Позвольте представить ассортимент. Сознание Арчера тотчас переместилось в пространстве. Он летел к отвесному склону горы. На белой гладкой поверхности появилась темная точка. Точка превратилась в человека. Арчер завис рядом с ним. Человек медленно полз вверх. Ему не за что было уцепиться: на гладком камне – ни выступа. Словно гигантский муравей, человек боролся за каждый сантиметр. Вершина скалы исчезала в тумане, подножие тоже скрывал туман. А между двумя слоями тумана – только голая скала и ползущий по ней мужчина. Человек карабкался вверх, и Арчер понял: он вынужден это делать, чтобы не начать сползать. Потому что стоит только начать сползать, и падение уже не остановить. «Интересно, свалится, – спросил себя Арчер, наблюдая, как человек вжимается всем телом в скалу и нащупывает рукой следующий выступ, – или победит, добравшись до вершины?» Арчер почувствовал, как в нем пробуждается симпатия к человеку. – Сделай их! – крикнул он безмолвными губами. – Доберись до вершины! Сцена исчезла.
– Вариация на тему Сизифа, – сказал человек за столом. – Только вместо камня человек толкает вверх самого себя. – Что случится, когда он доберется до вершины? – Арчер приободрился. Скала гораздо лучше пыток, подумал он, опираясь на стол. – Честно говоря, никто точно не знает, есть ли там вершина вообще, – сказал человек. – Хотя лично я верю, что она есть. – Нет вершины? – Арчер охнул и резко выпрямился. – То есть вы хотите сказать, что человек будет просто карабкаться и карабкаться – целую вечность? – Я не говорил, что вершины нет. Просто это точно не установлено. Да, он будет карабкаться. Пока не сдастся. Тогда он упадет. А «целая вечность» – всего лишь одна из ваших пустых абстракций. В ней нет никакого смысла. Следующая сцена изображала океан. Серая вода, серые волны без единого барашка на гребнях – и небольшая лодка. Перед лодкой – стена тумана. Позади и с обеих сторон – серая гладь, уходящая вдаль, за горизонт. Человек на борту всматривается в туман. Лодка медленно плывет по серым волнам навстречу расступающемуся туману.
– Мило, не правда ли? – спросил человек за столом, когда сцена исчезла. – И так романтично. Утлое суденышко, таинственные воды… – И океан, разумеется, бесконечен? – спросил Арчер, кривя губы. Он чувствовал, что его загоняют в угол. – Не знаю, – ответил человек. – Безусловно, он где-то кончается. Но вполне возможно, шлюпка ходит по кругу. – И человек никогда не ступит на землю. – Но он на это надеется, – возразил человек. – Если у него есть вера, он думает, что сразу за стеной тумана лежит берег. На расстоянии километра, десяти километров, ста. А может, в нескольких метрах. – Покажите что-нибудь еще, – попросил Арчер. – Кажется, я начинаю понимать. Появилась еще одна сцена. Маленькая, хорошо освещенная комната с закрытой дверью. Лента транспортера вплывает в комнату через отверстие в одной стене и исчезает через отверстие в другой стене. Перед лентой стоит мужчина и вставляет в проплывающие мимо механизмы болты. Вроде бы несложная работа: каждую секунду подплывает очередной образец, мужчина сует в него болт и ждет следующего. – Влияние эры машин, – сказал человек за столом. – Некоторым подходит в самый раз. – Он вставит последний болт и его работа будет закончена? – Верно. – Но лента транспортера, разумеется, бесконечна. И кто-то другой, возможно, вынимает болты в соседней комнате. Арчер позволил себе горько усмехнуться. Теперь он понял, как здесь все устроено, точно так же, как понимал это про другие места, в которых ему довелось побывать при жизни. Кроме разве что больницы, где никакие деньги не могли дать ему новое сердце. – Почему он не выйдет в дверь? – спросил Арчер. – Она заперта? – Здесь нет запертых дверей. Но он не должен бросать работу. Как только он ее закончит, он сможет выйти. – Уловка старая как мир, – скривился Арчер. – Дай им надежду, заставь их верить, что в конце все будет хорошо. Умные, черти! – Возможно, – сказал человек за столом. Он опустил взгляд на лацканы своего пиджака и рассматривал их до тех пор, пока ухмылка не сошла с лица Арчера. – Но лично я не знаю. Потом были другие сцены, удивительные, странные, иногда страшные. Арчер увидел выбор древних людей: лесная поляна, на ней человек с мечом. Меж деревьев огромными скачками несется крупный волк. Взмах меча – человек явно натренирован – и волк падает на землю. Смертельно раненное животное уползает прочь. Человек стоит с мечом на изготовку и прислушивается. Едва различимые звуки – шелест ветки, стук чужого сердца – предупреждают его, и он поворачивается им навстречу как раз вовремя. Из-за деревьев с другой стороны поляны выскакивает другой волк. Человек рубит его мечом и ждет следующего. – Будет забавно, – хмыкнул Арчер, – если это окажется один и тот же волк, нападающий снова и снова. – А может, и не окажется, – возразил ему человек. – Может быть, волков очень много – сотни, тысячи, миллионы. Однажды он убьет их всех и продолжит свой путь через лес навстречу судьбе. – Может, да, а может, нет, – язвительно заметил Арчер. – Особенно если это тот же самый волк. Как мы с вами знаем. Человек пожал плечами: – Это не мое дело. Вера или ее отсутствие меня не касаются. Теперь вы все видели. Выбирайте! «Душевные муки, – задумался Арчер. – Но разве не так было всегда? Разве ад – не просто еще один способ заставить человека ждать, надеяться, верить? Вот, значит, в чем тут суть. Ну и ладно. Интересно, что за идиот выбрал камеру пыток? Мазохист? Или обычный человек, который, как и он сам, понял, что его ждет вечность ожидания? Нет уж, спасибо! Гора? Как минимум, требует постоянных усилий. Ленточный конвейер – глупо. Участь меченосца немного лучше, но кто захочет целую вечность рубить волков? А зазеваешься – еще и покусают. Да и другие альтернативы не лучше». – Наверное, океан, – сказал Арчер. – Если у вас больше нет…
В следующий миг он уже сидел в небольшой лодке, плывущей по серым волнам навстречу туману. Проклятье! Он же еще задал не все вопросы! Впрочем, не важно. Надо устроиться поудобнее, ведь впереди целая вечность. Он осмотрел лодку, хотя смотреть было особо не на что. Ни веревок, ни руля, ни запасов еды и питья. Деревянная посудина – и он в ней. Хотя места достаточно, можно растянуться на дне. Так он и сделал. Возможно, удастся уснуть. Вверху – серое равнодушное небо, внизу – серые волны, вокруг – серые борта лодки. Арчер провалился в сон. Проснувшись, он обнаружил те же самые море и небо, ту же лодку и тот же туман. Он не испытывал ни жажды, ни голода. Опустив руку за борт, потрогал воду. Настоящая. Попробовал на вкус – соленая. Океан это или слезы? Он принялся ждать. Прошло время, много времени. Он анализировал ситуацию. Несомненно, суть пытки заключается в ожидании. Целую вечность вглядываться в туман, надеясь, что вот-вот появится суша – темные очертания берега на фоне серого неба и серой воды. Арчер постарался выбросить из головы эту мысль. Глупо питать надежду в таком месте. «Пожалуй, надо было выбрать что-нибудь другое, – подумал он какое-то время спустя. – Лодка движется так медленно, так монотонно. По крайней мере, отрубая волкам головы или вставляя болты в механизмы, он хотя бы что-то делал». Арчер оглянулся на свою жизнь. Вызвал в памяти все подробности, заново пережил каждый эпизод, растягивая его во времени. Мрачнея, вспомнил поступки, из-за которых оказался здесь. Вспомнил все хорошее, все плохое и все нейтральное. Он даже был рад, что множество поступков привели его сюда. Теперь он подумает о них. Прошло время, много времени. Ничего не изменилось: все то же море, та же лодка, тот же туман впереди. Мысли медленно ворочались в голове. Время шло. Арчер лежал в лодке, сидел, стоял. Он чувствовал себя обычным человеком, если не считать того, что он не испытывает ни голода, ни жажды. Только скуку. Прошло много времени, так много, что казалось, будто вечность вот-вот закончится и начнется вновь. Арчер заново перелистал воспоминания, передумал все мысли, переставляя их местами, выстраивая из них всевозможные комбинации. Ничего не изменилось – все те же серые воды, серая лодка и серый туман. Прошло много времени. Невыносимо медленно… ПРОШЛО ОЧЕНЬ МНОГО ВРЕМЕНИ!
– Слишком долго, – произнес Арчер вслух. Он уже давно разговаривал сам с собой. – Я этого не вынесу, – добавил он. Десятки миллионов раз он пытался представить, что же скрывается под водой. Какие ужасы? Какие опасности? Прошло время – очень много времени. – Но я всегда могу выпрыгнуть за борт. После миллиардного по счету размышления на эту тему Арчер перегнулся через борт и плюхнулся в серые волны. Он не раз пытался представить, как это будет: вода, обволакивающая тело; мысли, которые она принесет; мысли, которые родятся из тех мыслей… Несколько мгновений все было чудесно. Он перебирал руками, удерживая тело на воде, и смотрел на уплывающую лодку. Потом что-то изменилось. Туман впереди рассеялся. Лодка рассекла его, и стал виден берег, длинный и темный. Арчер различил деревья и пляж. Волны подхватили лодку и выбросили на песок. Арчер заметил на берегу другие лодки. И вроде бы там были люди. – Конец есть! – ахнул он. – Лодка шла не по кругу! И альпинист… Арчер вдруг понял, что альпинист сможет добраться до вершины, если только ему хватит мужества и веры. И человек на конвейере установит последний болт. И меченосец убьет последнего волка. Все это – испытание веры! Веры – в аду! Он поплыл к берегу, но вода превратилась в густое желе, сковывающее руки и ноги, но удерживающее голову на плаву. Арчер бросил последний отчаянный взгляд на берег и начал погружаться. Разумеется, он не мог утонуть. Ведь один раз он уже умер. Он просто погружался, погружался и погружался. Куда? На дно. А что на дне? То, что ждет тех, у кого нет ни надежды, ни веры. Камера пыток, естественно. Ультиматум