Правила охоты 16 страница

Что же еще?

Но чем больше он волновался, тем сильнее чувствовал потребность в новом убийстве. На фоне металлических дверей перед его глазами стояло лицо студентки юридического факультета. Это видение настолько захватило его, что, когда двери раскрылись, он вздрогнул, и женщина, стоявшая рядом с ним, удивленно на него посмотрела. Бешеный поспешно вышел из лифта и направился к себе в офис. Его секретарша куда-то ушла. Когда он проходил мимо ее стола, то заметил уголок розового листка бумаги, выглядывавший из-под папки. Бешеный остановился, быстро огляделся по сторонам и вытащил листок. Листовка. Он положил ее на место. Где же секретарша?

Он вошел к себе в кабинет, бросил портфель у стола, сел и закрыл лицо руками. Когда в дверь осторожно постучали, он продолжал сидеть все в том же положении. Бешеный поднял голову и увидел, что его секретарша смотрит на него через вертикальную стеклянную панель около двери. Он жестом пригласил ее войти.

— С вами все в порядке? Я увидела, что вы сидите вот так…

— Плохой день, — отозвался Бешеный. — Я уже почти закончил работать и собираюсь ехать домой.

— Хорошо. Мистер Векслер прислал бумаги относительно развода Карлсона, но дело, кажется, совсем заурядное, — сказала секретарша. — Вам не нужно ничего делать по нему до конца недели.

— Спасибо. Если у тебя не осталось никаких дел, ты тоже можешь быть свободна, — проговорил он.

— Ой! Спасибо, — радостно воскликнула она.

Когда Бешеный, выйдя на улицу, шел к своей машине, он думал о том невинном разговоре, который произошел между ним и секретаршей. Он сказал: «Плохой день». Потом еще: «Я уже почти закончил работать и собираюсь ехать домой». Это ему только кажется, что он так сказал. А может быть, для его секретарши эти слова прозвучали как-то иначе. Может быть, он сказал это как-нибудь по-особенному, по-техасски. Или здесь тоже так говорят?

Разве он говорит, как Линдон Джонсон?

* * *

У себя дома Бешеный заглянул в морозилку, достал упаковку, сунул ее в микроволновую печь, установил таймер и нажал на кнопку. Его лицо отражалось в окошечке печи. Губы похожи на красных червяков. Рука скользнула в нагрудный карман пиджака и нащупала листок бумаги. Он вынул его и перечитал все заново.

Жертвы соответствовали определенному типу. Темные глаза, темные волосы. Привлекательные. От молодых до женщин среднего возраста.

Он задумался над этим. Конечно же, они правы. Может быть, ему следует выбрать блондинку? Но блондинки ему не нравились. Белая кожа, светлые волосы. У них холодная кровь. И старуха ему не нужна. Это просто противно. Старухи уже не раз думали о своей смерти. Женщины, которых выбирает он, должны впервые сталкиваться с такой перспективой.

«Я не буду ничего менять», — подумал он. И правда, в этом нет никакой нужды. В двух городах живут более миллиона женщин. Примерно четверть миллиона соответствуют этому типу. Четверть миллиона потенциальных избранниц. С этой точки зрения описание типичных черт ничего не давало. У полиции ничего не получится. Он почувствовал себя увереннее. Все это бесцельно. Ну и что, что одна женщина от него отбилась? Ну и что, что еще один свидетель видел его в вечер убийства Браун? Бешеный пришел к выводу, что полиция знает меньше, чем он ожидал. Если только полиция выложила все.

Раздался сигнал микроволновой печи, он вытащил свой обед и поставил его на стол.

«Сегодня ночью, — подумал он. — Я больше не могу ждать».

* * *

Чуть позже шести часов вечера он позвонил девушке-инвалиду домой. Никто не ответил. Он позвонил еще раз в семь часов. Никакого ответа. В восемь часов к телефону подошли.

— Филлис? — спросил он писклявым голосом.

— Вы, должно быть, ошиблись номером.

Бешеный впервые услышал ее голос. Он оказался низким и звучал как музыка.

— Да что вы, — сказал Бешеный. Он был сама любезность, по голосу он мог сойти за кого угодно, но только не за убийцу. Он назвал номер, который на одну цифру отличался от номера девушки.

— Вы ошиблись, — повторила она. — Мой номер пять, четыре, семь, шесть.

— О! Прошу прощения, — проговорил он и повесил трубку.

Она была дома.

Готовился он тщательно. Возбуждение росло, но Бешеный держал себя в руках. Это было возбуждение охотника, радость охоты. Он наденет свою лучшую спортивную твидовую куртку, сверху черное кашемировое пальто, черные мокасины и фетровую шляпу.

У пальто были большие карманы. Туда влезет картофелина. С ней все так здорово получилось в прошлый раз. Он подошел к стенному шкафу, вынул из коробки упаковку «Котекс», которую он купил три месяца назад. Клейкую ленту. Под кожаные перчатки надел резиновые. Шарф частично закроет нижнюю часть лица и убережет его от возможности быть узнанным. В конце концов, это было что-то новенькое, выбор пал на женщину, живущую неподалеку. Он должен быть готов отступить в любую минуту. Если кто-нибудь увидит его у ее дверей, прощай все.

Нож брать? Не надо. У нее найдется.

Когда он собрался, то прошел через боковую дверь в прилегающий к дому гараж, сел в машину, нажал кнопку дистанционного открывания двери гаража, задним ходом выехал на улицу, закрыл дверь, проехал два квартала и остановил машину. Он протянул руку и взял с заднего сиденья коричневый конверт, открыл его и заглянул внутрь. Там лежало с полдюжины бланков, которые он выудил из мусорной корзины на первом этаже правительственного центра. Бланки заявлений о приеме на работу.

Бешеный шел к ее двери, возбуждение было трудно сдержать. «Я иду к тебе, — твердил он. — Я иду к своей Избраннице». Он почувствовал, как в лицо ему подул ветер, он радовался ему, пахло северо-западом, приближающейся зимой.

Бешеный быстро шел к ее дому. Бизнесмен идет по делу. Не останавливаясь, он свернул к ее двери. В центре двери на уровне головы имелось маленькое оконце, оно было наполовину прикрыто занавеской. Он заглянул в кухню. Никого. Бешеный постучал в дверь.

Он подождал и снова постучал. Что там, какой-то шум? Потом он увидел ее. Она ехала в своей инвалидной коляске по полу, покрытому линолеумом. Она небогата, но какое у нее лицо, какое свежее лицо у женщины с такими тяжелыми травмами. Она оптимистка.

Она приоткрыла внутреннюю дверь, а внешнюю оставила закрытой.

— Да?

— Мисс Уиткрофт? Меня зовут Луис Валлион, я адвокат из конторы Фельсен-Гор. Я член комитета по стипендиям ассоциации адвокатов Миннесоты.

Он сунул руку в карман пальто, достал визитную карточку и, открыв дверь, протянул ее девушке. Она взглянула на карточку и удивленно спросила:

— Что вам угодно?

Он показал ей коричневый конверт для деловых бумаг.

— Я только что беседовал с деканом юридического факультета Дженсеном. Собственно, я заходил туда, чтобы забрать заявления о приеме на работу в Фельсенскую юридическую контору, и декан Дженсен сказал, что вы, должно быть, забыли написать такое заявление. Или оно потерялось.

Он взмахнул перед ней конвертом и начал доставать белые листы бланков.

— Я ничего об этом не знаю, — сказала она, — я никогда об этом ничего не слышала.

— Никогда не слышали об этой конторе? — Бешеный был озадачен. Как она могла ничего о них не знать? — Извините, я полагал, что все старшекурсники знают о них. Они так хорошо платят, и, знаете ли, там вы сможете получить больше знаний и опыта в области гражданского права. По крайней мере, за этими местами так же гоняются, как и за должностью секретаря, особенно учитывая то, что они хорошо платят.

Она заколебалась, посмотрела ему в лицо, окинула взглядом его одежду, коричневый конверт, визитную карточку.

— Может быть, вы зайдете, мистер…

— Валлион, — сказал он, входя в дом. — Луис Валлион. Ужасная ночь, знаете ли.

* * *

На этот раз все было по-другому. Почти с удобствами. Бешеный убивал свою жертву в течение почти двадцати минут. Он лежал голым около нее на ее же кровати с натянутым презервативом, чтобы не оставить следов спермы. Ему это было необходимо. Первый раз он кончил, когда устраивал ее на кровати, и еще раз, когда наконец вонзил нож под ребра. Ее спина выгнулась, и душа отлетела.

Глядя на нее, он почувствовал, что ему хочется спать, и положил голову ей на грудь.

* * *

Холодно и жестко. Он сел и огляделся. Боже мой, он заснул. Его охватила паника, он посмотрел на ее холодеющее тело, а потом оглядел всю комнату. Сколько прошло времени? Сколько? Он посмотрел на часы. Девять сорок пять.

Бешеный поднялся, снял презерватив и спустил его в унитаз. Все его тело было в крови. Он вошел в крохотную ванную, включил воду в душе и ополоснулся. Резиновые перчатки он не снимал: не хотел, чтобы остались отпечатки пальцев. Только не сейчас. Только не в лучший час его жизни.

Когда Бешеный почти полностью смыл с себя кровь, он вышел из душа, но оставил воду включенной. Если с него упал какой-нибудь волосок, то вода смоет его. Он взял было полотенце, но тут же положил его на место. На нем тоже могут остаться волосы. Бешеный вытерся своей майкой и, когда воды на нем почти не осталось, сунул ее в карман своего пальто. Мысли о волосках вызывали у него паранойю. Он продолжал сбривать лобковые волосы, но боялся, что могут остаться волосы с его груди или с головы. Бешеный взял клейкую ленту, обмотал ею ладонь и провел по постели с той стороны, где лежал. Когда он покончил с этим, то посмотрел на ленту, к ней прилипли две тонкие, похожие на волосы, волоконные нити и один или два черных лобковых женских волоска. Ничего рыжего. Ничего от него. Он сунул ленту в карман пальто, туда, где лежала мокрая майка, вернулся в ванную, выключил воду и оделся.

Когда Бешеный был готов, он огляделся вокруг и собрал свои вещи. Он продолжал оставаться в резиновых перчатках. Спортивная куртка, пальто, шляпа, шарф, водительские перчатки. Он ничего не забыл? Визитная карточка. Он нашел ее на полу. Вот теперь все. Оставим носок с картофелиной на полу. Теперь положим записку ей на грудь. «Обезопась себя от случайного обнаружения». Готово. Он потрепал ее по животу и ушел.

Выйдя на улицу, Бешеный спустился на тротуар и завернул за угол. По дороге он снял резиновые перчатки. В квартире старухи света не было. Свет горел наверху в третьей квартире, но к окну никто не подошел. Он быстро зашагал по улице и, когда проходил под уличным фонарем, заметил темное пятно на тыльной стороне руки. Глядя на него, Бешеный заколебался. Что это, кровь? Он дотронулся до него языком. Кровь. Сладкая. По дороге к машине он не встретил никого. Открыл дверцу, сел и уехал.

Он поехал к дороге I-94. В глазах ощущалась тяжесть. Он собирался сделать еще одну вещь. Телефон на придорожном столбе около прачечной с автоматами. Внутри сидел человек и читал газету, пока его белье вертелось в сушилке. И раньше это было ошибкой, ошибкой было делать это и сейчас. Но ему это было необходимо. Это ему было так же необходимо, как и то, что он делал с женщинами. Ему нужен был кто-то, с кем он мог поговорить. Кто-то, кто мог бы его понять. Бешеный притормозил у телефона и набрал домашний номер Дэвенпорта.

И нарвался на автоответчик. «Сообщите, что вы хотите», — коротко произнес голос Дэвенпорта, не называя себя. Раздался сигнал. Бешеный был разочарован. Это было не то же самое, что разговор с живым человеком. Он снова прикоснулся кончиком языка к пятнышку крови на руке, посмаковал его, а потом проговорил:

— Я пришил еще одну.

Сигнала отбоя не было. Он облизал губы.

— Это было чудесно, — добавил он.

«Это было чудесно».

Лукас прослушал запись во второй раз, в груди его росла какая-то безнадежность.

— Ублюдок, — прошептал он.

Дэвенпорт перемотал пленку и снова прослушал запись.

«Это было чудесно».

— Ублюдок.

Он уселся за стол, положил на него локти и подпер голову одной рукой. Так он сидел минуты три и при этом не мог ни о чем думать. Дом обступил его со всех сторон, неосвещенный, тихий, защищающий. Мимо дома по улице проехала машина, свет ее фар скользнул по стене. Злясь на самого себя, он позвонил в Миннеаполис и попросил старшего дежурного.

— У нас ничего, — ответили ему.

В полиции Сент-Пола ответили то же самое. В Блюмингтоне ничего не случилось. Слишком много окраин, чтобы проверять их все. И Лукас подумал, что Бешеный, вероятно, убил кого-то на территории самого Лукаса. Теперь это уже было похоже на соревнование. Точно.

— Лукас? — Голос Даниэля звучал сердито.

— Он мне звонил. Говорит, что убил еще одну.

— О Господи! — произнес Даниэль.

Дэвенпорт услышал, как жена Даниэля спросила, действительно ли убили еще одну и где.

— Я не знаю где, — сказал Лукас. — Он мне этого не сказал. Он только сказал, что это было чудесно.

Девушку-студентку нашли через два дня. Ближе к вечеру. Она редко пропускала занятия. Когда она не пришла в первый день, то ее отметили как отсутствующую, но выяснять ничего не стали. Когда же она пропустила второй день, никого не предупредив и ничего не объяснив, ей домой позвонила подруга. Но никто не ответил. В обеденный перерыв подруга приехала к ней и увидела в окне свет. Она постучала, заглянула через окно внутрь и заметила торчащую из двери спальни ручку инвалидной коляски с резиновым набалдашником. Обеспокоенная, она пошла к старушке-хозяйке, которая принесла ключи. Так они ее и нашли.

— Боюсь, что ее убил Бешеный, — рыдала подруга, когда приехали первые полицейские. — Я думала об этом по дороге сюда. Что, если ее убил Бешеный?

* * *

— Красный Конь?

— Энни, еще одна жертва, — сказал Лукас. Он дал ей имя и адрес убитой. — Это около университета. Она студентка юридического факультета, инвалид. Ее зовут Черил…

— Продиктуй по буквам.

— Уиткрофт. Ч-е-р-и-л У-и-т-к-р-о-ф-т. В газетах было о ней несколько статей. Кажется, в «Стриб».

— Я могу посмотреть. У нас есть справочная библиотека.

— Посмотри еще и в «Пионер пресс». Она училась на последнем курсе, была одной из лучших. Ее родители тоже живут здесь, в восточной части Сент-Пола. Пока еще никто об этом не знает, но очень скоро это будет известно всем. На улице миллион полицейских, которые ходят туда-сюда. Медицинские эксперты. Мы опрашиваем студентов и соседей. Если ты быстро примчишься со своей командой, то застанешь, как будут выходить ее родители.

— Через пять минут, — сказала она и повесила трубку.

* * *

— Черил Уиткрофт, — произнес Даниэль.

Он стоял на кухне без шляпы, без пальто, сердитый.

— Что же она сделала, чтобы заслужить такое, Дэвенпорт? Она что, согрешила? Или блудила по ночам? Пропускала мессу по воскресеньям? Что же она такого сделала, черт побери, Дэвенпорт?

Лукас, видевший, в каком состоянии находится шеф, попытался отвлечь его вопросом:

— Что показали ее родителям?

— Лицо. И все. Ее мать хотела увидеть ее целиком, но я попросил отца увести ее. Он был почти так же плох, как миссис Уиткрофт, но все же понял нас и увел ее. А тут им прямо в лицо суют телекамеру. Господи, это не люди, а животные! Телевизионщики не лучше Бешеного.

Детективы из отдела убийств ходили по квартире, низко опустив головы, как будто их унылые фигуры могли уменьшить гнев Даниэля. Говорили шепотом. И, когда Даниэль уехал, все равно продолжали говорить шепотом. Когда он выходил на улицу, телекамера засекла его лицо. И потом его профиль, застывший от мучительных переживаний, как глыба льда с озера Верхнее, использовался в качестве заставки перед началом ночных новостей по восьмому каналу.

Пока эксперты проводили осмотр места преступления, Лукас терпеливо ждал.

— Есть какая-то разница по сравнению с его обычными приемами? — спросил он медэксперта.

— Да. Он ее резал, как мясник. Раньше он действовал с хирургической точностью. Приходил и убивал. А эту он искромсал. И она почти все это время была жива.

— А секс?

— Ты имеешь в виду, изнасиловал ли он ее? Нет. Не похоже. У нее несколько колотых ран над лобком с проникновением в вагину и ректальную область, потом в подлобковые области…

— Куда?

— Ну спереди, спереди, снизу вверх. Похоже на то… Матерь божья… — Медэксперт провел рукой по своим седеющим волосам.

— Сэм…

— Похоже на то, что он пытался обнаружить, где она начинала ощущать боль. У нее ведь целая история болезни, и, судя по всему, травма позвоночника, которая привела ее к инвалидности, произошла в верхнем отделе. Выше бедер, ниже груди. Она бы потеряла поверхностную… Господи, Лукас, это просто в голове не укладывается. Ты не мог бы подождать, пока мы составим отчет?

— Нет. Мне нужно знать сейчас.

— Ну, когда у человека бывает травма позвоночника, то он в разной степени теряет контроль за мышечными функциями, а также чувствительность в нижней части тела. Эти потери варьируются от незначительных расстройств до полного паралича, когда теряются все функции. Именно это с ней и случилось. Но в зависимости от того, какой участок позвоночника был травмирован, человек теряет поверхностную чувствительность… ну, он теряет чувствительность в различных частях тела. Мы говорим о болевой чувствительности. И похоже на то, что он методично исследовал ее тело, пытаясь обнаружить, где она начинала чувствовать боль.

— А как насчет колотых ран в вагинальной области?

— Так вот я и хотел сказать, что они не такие же, как все остальные раны. Это уже, похоже, связано с сексом. Такие раны не редкость, когда за убийством стоит сексуальная мотивация. Еще имеет место скальпирование груди…

— Что? Скальпирование?

— Он сдирал с нее кожу. Я думаю, что он перестал это делать, когда понял, что она умирает. Только тогда он в конце концов вонзил в нее нож, чтобы добить ее самому. Умертвить.

— Боже мой.

Эксперты обследовали все кругом. Лукас копался в вещах убитой и нашел несколько выпускных фотографий в верхнем ящике комода. На ней была черная мантия и академическая шапочка с кисточкой. Он сунул фотографию себе в карман и ушел.

* * *

Лукас уже не спал, когда услышал, как у его парадной двери шлепнулась газета. Он еще минуту полежал с закрытыми глазами, потом сдался и пошел к двери, чтобы забрать ее.

На всю страницу шел огромный заголовок. Под ним на четыре полосы расположился снимок, на нем было видно, как покрытое простыней тело везут на тележке. Фотограф снимал широкоугольным объективом, так что лицо человека, толкавшего тележку, было искажено. ЗВЕРСКОЕ УБИЙСТВО ДЕВУШКИ-ИНВАЛИДА, говорилось в заголовке. Лукас закрыл глаза и привалился спиной к стене.

* * *

Совещание началось зло, и злоба так и витала в воздухе до его окончания.

— Так вы говорите, ничего существенного?

Они все собрались в кабинете Даниэля — Лукас, Андерсон, Лестер и еще дюжина ведущих детективов.

— Все, как в остальных случаях. Он не оставил нам никаких следов, — сказал Андерсон.

— Больше я таких ответов не принимаю! — вдруг рявкнул Даниэль, ударив при этом по крышке стола и вперив взгляд в Андерсона. — Я не хочу больше слушать эту ерунду про…

— Это не ерунда, — так же на повышенных тонах ответил Андерсон. — Это то, что у нас есть: ни хрена. И я не хочу слышать ни от тебя, ни от Дэвенпорта о том, какую бурю нам устроит пресса. Это первое, что ты нам сказал, как только мы сюда вошли. Ну, что там с этой прессой? Да пошла она куда подальше! Мы делаем все, что только можем, вашу мать!

Он повернулся и вылетел из комнаты.

Даниэль, чей эмоциональный взрыв был на середине перекрыт шквалом эмоций Андерсона, плюхнулся обратно на свой стул.

— Пусть кто-нибудь пойдет и вернет его, — сказал он после минутной паузы.

Когда Андерсон вернулся, Даниэль кивнул ему.

— Извини, — сказал он, потирая глаза. — Я теряю контроль. Мы должны положить всему этому конец. Нужно его поймать. Идеи есть? Давайте ваши предложения.

— Не надо снимать наблюдение с Макгаун, — сказал Лукас. — Я все еще думаю, что с этим получится.

— После убийства Уиткрофт она все там облазила, — заметил один из детективов. — Как она узнала? Ведь она на добрых полчаса опередила всех остальных.

— Не беспокойся об этом, — ответил Даниэль. — Я хочу, чтобы наблюдение было таким тщательным, чтобы даже муравей не мог туда пробраться. Понятно? Что еще? Что-нибудь есть? Как там дела с опросом людей, которые могли купить пистолет у Райса?

— Там кое-что есть, — сказал Слоун. — Сразу после войны Райс был в Японии и привез оттуда кое-какие сувениры, крошечные фигурки из слоновой кости. Ну, как их там называют? Не могу вспомнить. Так вот, он рассказал о них своему соседу, и тот посоветовал ему насчет художественной галереи, которая занимается искусством Востока. И вот человек из этой галереи пришел к нему и купил эти фигурки. Он дал за них Райсу пятьсот долларов. У нас есть счет. Я ходил к нему поговорить, его зовут Алан Нестер, и его заведение находится на Николлет.

— Видел я его заведение, — сказал Андерсон. — «Алан Нестер. Предметы искусства Востока». На первом этаже «Балморал Билдинг».

— Шикарный адрес, — заметил Лукас.

— Он самый, — поддакнул Слоун. — Тем не менее он так и не нашел для меня времени. Сказал только, что ничего не знает и что только одну минуту поговорил с мистером Райсом и тут же ушел. Никакого пистолета не видел и ничего о нем не слышал.

— Ну и что? — спросил Даниэль. — Ты думаешь, что это он?

— Нет, нет. Он слишком высокий, должно быть, выше ста девяноста сантиметров, и очень худой. И по возрасту он староват. Ему лет пятьдесят. Один из тех придурков, что вместо галстука носят шарф.

— Галстук-эскот?

— Да, кажется. Я не думаю, что он убийца, но он занервничал и начал врать. Возможно, он ничего не знает про Бешеного, но из-за чего-то он нервничает.

— Приглядись там, посмотри, что можно раскопать, — сказал Даниэль. — А что с остальными?

— У нас еще шесть человек, — ответил Слоун. — Это наименее вероятные кандидаты.

— Займись ими в первую очередь. Кто знает, что там может оказаться.

Он посмотрел по сторонам.

— Что-нибудь еще?

— У меня ничего, — откликнулся Лукас. — Ничего не приходит в голову. Сегодня похожу по улицам, посмотрю, как там дела, а потом поеду на север. У меня здесь плохо получается.

— Задержись на минуточку, ладно? — попросил Даниэль. — Все свободны. И прошу прощения, Энди. Я не хотел на тебя кричать.

— Я сам от себя этого не ожидал, — проговорил Андерсон, горько усмехаясь. — Это все Бешеный.

* * *

— Андерсон не хочет говорить о прессе, — сказал Даниэль, хлопнув по стопке газет на своем столе. — Но надо же что-то делать. Я сейчас не говорю о том, как бы удержаться на службе. Ведь начнется паника. Где-нибудь в Лос-Анджелесе это обычная вещь, но наши люди… Такого просто не бывало. Все начинают бояться.

— Что ты подразумеваешь под словом «паника»? Люди кинутся бежать по улицам? Этого не будет. Все просто будут тише воды, ниже травы.

— Я говорю о людях, у которых есть оружие. Я говорю о студентах колледжей. Кто-то из них может вернуться с вечеринки в неурочное время, когда родители его не ждут, среди ночи, ведь папаша запросто разнесет ему голову из своего кольта. Вот о чем я говорю. Ты, вероятно, молод и не помнишь, как Чарли Старкуэзер убивал людей в Небраске, и тогда люди, выходя на улицу, брали с собой ружья. Нам такого не надо. И не нужно, чтобы Национальная ассоциация стрелкового оружия провернула очередную кампанию нагнетания страха под лозунгом «Пистолет в каждом доме, танк в каждом гараже».

— Мы должны побеседовать с издателями и управляющими телестанциями или их владельцами, — сказал Лукас после минутных раздумий. — Они могут просто распорядиться, чтобы журналисты умерили свой пыл.

— Думаешь, они на это пойдут?

Лукас еще немного подумал.

— Если мы правильно поведем себя. Репортеров в основном все презирают, но они ведь тоже люди, и, как все люди, они хотят, чтобы их любили. Дай им только возможность продемонстрировать, что они по-настоящему хорошие ребята, они ботинки тебе будут лизать. Но все должно исходить от тебя. На высшем уровне. Босс договаривается с боссом. Может быть, стоит взять с собой заместителей. Может быть, даже мэра. Это им польстит, продемонстрируй им, как ты их уважаешь. Конечно же, они зададут вопросы типа: «Вы что же, хотите, чтобы мы сами себя подвергли цензуре?» А ты должен ответить: «Конечно же нет. Мы только хотим предупредить вас о том, какую угрозу представляет всеобщая паника. Мы хотели бы, чтобы вы отнеслись к этому с пониманием».

— Должен ли я еще и поделиться с ними своими тревогами? — саркастически заметил Даниэль.

Лукас указал на него пальцем.

— Вот именно. И не стоит иронизировать. Ты имеешь дело с прессой. И можешь прямо так и сказать — «поделиться». Именно так и говорят: «Позвольте мне этим с вами поделиться».

— Думаешь, они на это купятся?

— Думаю, да. Это позволит газетам тоже почувствовать некоторую ответственность. Они могут на это пойти, потому что со всех этих событий особого навара не имеют. Газета не может привлечь рекламодателей только тем, что печатает сообщения об убийствах. И их не особенно интересует краткосрочное увеличение тиража. Они все равно не смогут все продать.

— Ну а телевидение?

— С ними забот будет побольше, потому что их рейтинг колеблется, и это для них действительно имеет значение. Господи, кажется, я где-то в газете читал на прошлой неделе, что близится подведение итогов. Если мы не заключим что-то вроде соглашения с телестанциями, то они просто с ума все посходят из-за этого Бешеного.

Даниэль тяжело вздохнул.

— Определение победителя среди телестанций. Я совсем об этом забыл. Но мы же полицейское управление. Мы должны ловить преступников. А я сижу здесь, и меня в пот кидает от какого-то подведения итогов на телевидении.

— Я составлю тебе список всех тех, с кем тебе нужно будет поговорить, — сказал Лукас. — Я передам его Линде через час. С указанием номеров телефонов. Лучше всего тебе позвонить им напрямую. В таком случае они подумают, что ты их знаешь.

— Ладно. Сколько встреч устраивать? Одну или две? Одну для газетчиков, а другую для телевизионщиков?

— Думаю, одну для всех. Телевизионщики любят принимать участие во всех мероприятиях, в которых участвуют газетчики. Тогда они тоже чувствуют себя журналистами.

— Ну а как быть с радио? — спросил Даниэль.

— К черту радио.

* * *

Андерсон заглянул в дверь кабинета Лукаса.

— Что-нибудь есть?

— Возможно, он ездит на «сандерберде» темного цвета, новом, может быть, темно-синем, — сказал он, и в его голосе прозвучал лишь легкий оттенок удовлетворенности.

— Откуда ты это взял? — спросил Лукас.

— Ладно. Медэксперты вычислили, что ее убили где-то между ночью среды и утром четверга. Нам известно, что в семь часов вечера она была жива, потому что тогда она разговаривала по телефону с подругой. Парень, который живет на противоположной стороне улицы, работает в ночную смену. Он возвращался домой в двенадцать двадцать и обратил внимание на то, что у нее все еще продолжал гореть свет. Он это заметил, потому что обычно она рано ложилась спать.

— Откуда он это знает?

— Сейчас расскажу. Он работает посменно, и смены постоянно меняются. Когда он работал в дневную смену с семи до трех, то он часто видел ее на улице, когда уходил на работу. Однажды он спросил ее, почему она так рано встает. Она ответила, что всегда встает рано, это лучшее время дня. Она не могла работать по ночам. Поэтому он обратил внимание на свет у нее в квартире. Подумал, может быть, у нее большая контрольная.

— И что же…

— Поэтому мы думаем, что тогда она уже была мертва. Или умирала. Дальше, около десяти часов — точно мы время не смогли установить, так что это примерно плюс-минус пятнадцать минут — по улице шел один паренек, который заметил, как какой-то человек идет по противоположной стороне. Он шел в том же направлении, что и мальчишка. Среднего роста. Темное пальто. Шляпа. Они шли по той самой улице, на которой находится дом Уиткрофт. Вот так они прошли пару кварталов. Но ты ведь знаешь, с каким особым вниманием относишься к людям, когда идешь по улице пешком поздно вечером?

— Да.

— Так вот, они прошли два квартала, и этот человек остановился около машины «сандерберд». Мальчишка запомнил это, потому что увлекается автомобилями. Человек открыл машину, сел и уехал. Позже, когда паренек услышал о том, что произошло с Уиткрофт, он начал вспоминать, что было тогда, и ему этот мужчина показался странным. На улице полно места, где можно припарковать машину, да вдобавок еще холодно, так зачем же ставить ее в двух или даже в трех кварталах от нужного вам места?

— Умница парень.

— Да.

— А ты его самого проверил? — спросил Лукас.

— Да. С ним все в порядке. Студент инженерного факультета университета. Он здесь живет постоянно. И тот, что живет на другой стороне улицы, тоже подозрений не вызывает.

— Гм.

Лукас покусал губы.