Качества ахеменидского царя j

jI

I «Царь Дарий заявляет: “Милостью Ахура‑ мазды я являюсь другом правды, я не друг не‑I

|справедливости; я стремлюсь к тому, чтобыj

!слабость не подвергалась несправедливостиj

!от могущественных; я также не хочу, чтобыj

Iмогущественный подвергался несправедливо‑|

|сти от слабого. Право – вот мое желание; я неj

:друг лжецу; я не поддаюсь ярости; когда мне|

|приходится решать спорный вопрос, я тща‑j

!тельно его обдумываю и мыслю твердо. Чело‑|

|века, который сотрудничает со мной, я защи‑;

щаю, согласно его сотрудничеству; того, ктоj

|вредит, я наказываю, согласно его вреду; моеj

!желание состоит не в том, чтобы человек вре‑|

Iдил; мое желание в том, чтобы он был нака‑j

■зан, если он вредит”» (DNb 5–21).i

Из этого пассажа ясно, что Дарий будет считать «ложью» все то, что идет вразрез с его законной царской властью и что несогласно с его божественной волей, как уже было записано в его надписи в Бехис‑

туне. Поэтому, не удивительно, что староперсидское слово data‑, «закон», в царских надписях Ахеме‑ нидов обозначает одновременно «царский закон» и «божественный закон». Однако в стране не существовало кодекса законов, а вся правовая и юридическая система была основана на царских декретах. Любое нарушение воли великого царя строго наказывалось: мятежники и узурпаторы сажались на кол, им отрезали нос, уши и язык, они ослеплялись.

Древнеперсидское слово data‑ преобразовалось в среднеперсидское, dad с общим смыслом «закон, правосудие, правила, принципы, декреты и т.д.», но, со своей стороны, Сасаниды хорошо различали «гражданский закон» (среднеперс. dadestan, также «суждение, юридическое решение» или «прецедент») и традиционный «религиозный» (маздийс‑ кий) закон (среднеперс. kardag). К концу сасанидской эпохи (первая половина VII в. н.э.), некий Фар‑ расман, сын Бахрама, скомпилировал сборник прецедентов в области брачного права, наследства, вопросов собственности, торговли, и т.д., озаглавленный «Книга тысячи суждений». Разумеется, существовали и другие подобные книги, но они не дошли до нашего времени.

В эту эпоху сасанидское право было хорошо разработанной системой, которая основывалась на предписаниях «Авесты» (что объясняет использование таких терминов, как «грех», «искупление» и т.д.), на традиционном уголовном и гражданском праве, а также на опыте сасанидских юристов. Следует учитывать также влияние правовой системы соседнего Запада. Неоспорим тот факт, что правосудие стало более гуманным и умеренным по сравнению с предыдущими эпохами: калечение и телесные наказания (удары хлыстом и т.д.) повсеместно заменялись штрафами. Это не означает, однако, что казни больше не практиковались: ослепление оставалось очень распространенным наказанием для мятежников, измена наказывалась распятием, а забрасывание камнями, сдирание кожи или казнь «девяти смертей» были только некоторыми из пыток, применявшихся к христианским мученикам. Заключение в тюрьму не было формой наказания, заключение могло тянуться неограниченное время (пророк Мани, например, скончался в тюрьме), заключения в знаменитую сасанидскую тюрьму очень опасались, ведь недаром она называлась «Замком Забвения»!

Сасанидские судьи (среднеперс. dadvar) подразделялись на две категории – младших судей (среднеперс. dadvar I keh) и старших (среднеперс. dadvar I meh), каждая с собственной, хорошо определенной компетенцией. Они были очень знающи как в гражданском законодательстве, так и в духовном праве. Некоторые случаи разрешались двумя судьями или даже коллегией судей, и можно было обжаловать решение младшего судьи. В случае неправильного поведения или пристрастия судьи сами могли подвергнуться санкциям. В III в. н.э., должность «священника и судьи всей империи» являлась наивысшим ступенью в религиозной юридической системе. В «Книге тысячи суждений» упоминается звание верховного судьи, «судьи судей империи» (даже если в действительности высшая судебная власть принадлежала царю).