Знать и чиновники

Вполне возможно, что население Египта составляло 4 – 5 млн человек. Для древнего государства это огромная цифра, и поэтому фараон нуждался в хорошо организованной армии, полиции и множестве чиновников. Его дворец был не только его домом, но здесь располагались шесть Великих Палат, шесть подразделений его администрации. И здесь опять нас поражает, сколько параллелей можно провести между эпохой того далекого фараона и эпохой Людовика XIV в современной истории. Если бы вы были иностранцем и вас пригласили во дворец засвидетельствовать свое почтение его хозяину, там, как и в Версале, вы прежде всего увидели бы толпу чиновников, беспечно разгуливающих взад‑вперед по двору и коридорам дворца. Египтяне были чиновниками до мозга костей, и Египет был одним из наиболее эффективных государств во всей истории человечества.

С самого начала, с момента становления Первой династии и до конца Четвертой династии (3100 – 2480 гг. до н. э.) цари Египта могли поддерживать более или менее единоличное правление. Однако они управляли царством с разнообразным и быстро растущим населением, которое простиралось на 500 миль с юга на север и объехать которое можно было лишь после долгого и утомительного путешествия по Нилу. Неизбежно рано или поздно должно было произойти перераспределение власти. Когда царь Джосер Третьей династии решил перенести столицу в Мемфис (в Нижнем Египте), вполне естественно, что знатные люди Верхнего Египта волей‑неволей должны были взять на себя ответственность за состояние дел в своей части государства. Постепенно увеличивающееся разделение полномочий между администрациями Нижнего и Верхнего Египта, судя по всему, совпало с концом Древнего царства; а решимость следующих фараонов вновь укрепить свою власть над собственными чиновниками и местной знатью, ставшими слишком независимыми, возможно, способствовала хаосу, который сопутствовал Первому переходному периоду. Если бы нам было известно о претензиях провинциальной аристократии, мы бы больше, чем сейчас, знали о внутренних проблемах, серьезно нарушивших структуру египетского государства. Хотелось бы больше знать и о разрастании египетского чиновничества и его соперничестве с монархией и жрецами. В высокоцентрализованном государстве влияние чиновников всегда огромно, но во все века и во всех странах самые высокопоставленные из них были достаточно умны, чтобы не заявлять вслух о своих амбициях. Древний Египет в этом смысле не был исключением, поэтому его чиновники сохранили свое влияние.

Надписи на гробницах не несут даже намека на межведомственные трения или ревность. Каждая благодарность или вознаграждение, которые чиновник получал в течение жизни, приписывались непосредственно фараону, как источнику всяких благ. Это был официально пропагандируемый миф. Теоретически эти надписи со всеми их длиннющими перечислениями титулов и званий должны дать нам точное представление о том, на какие слои и классы делился высший состав египетского общества. Судя по этим надписям, разнообразных титулов в Египте существовало великое множество: Клаус Байер насчитал около 2000 титулов, упомянутых на гробницах Пятой и Шестой династий («Должности и титулы в Древнем царстве»).

Так, один из самых знатных людей, Хархуф, судя по его гробнице в Асване, был «принцем, носителем печати Нижнего Египта, преданным другом, лектором‑жрецом, носителем печати бога и исполнителем царских приказов». Египтяне любили подобным образом украшать себя самыми пышными и удивительными титулами; и, хотя их общий смысл, как правило, совершенно ясен, очень трудно ассоциировать их с конкретными функциями и обязанностями. Некоторые из них прямо указывают на определенные должностные функции, в то время как другие являются чисто номинальными и носят декоративный характер. Так, если бы вас вдруг представили «надзирателю за сдвоенной ванной комнатой», вполне вероятно, что перед вами – кто‑то вроде кавалера британского ордена Банги 2‑й степени, такой человек на деле не имеет ничего общего с банным делом. Конечно, вполне возможно, что «надзиратель за сдвоенной ванной комнатой» имел какие‑то особые обязанности и привилегии, например, он мог подавать полотенце выходящему из ванны царю. Точно так же придворные Людовика XIV гордились тем, что имели почетное право держать рубашки царя во время утреннего одевания. Если бы вам довелось повстречать хранителя сандалий, то, вероятно, вы обнаружили бы, что он не более чем обладатель ордена Подвязки. С другой стороны, у фараона было нечто вроде «домашнего ордена», напоминающего орден рыцарей Виндзора. Когда Хархуф говорит о себе как о «единственном друге», то имеется в виду, что он – член узкого круга придворных, которым фараон пожаловал титул «единственного друга» или «самого близкого компаньона».

После фараона самым важным человеком в государстве был верховный советник. Однако в титуле этого высокопоставленного человека было нечто двусмысленное, поскольку, оказывается, его носили самые разные отпрыски царской фамилии, которые никогда не могли бы в действительности занимать такую должность. Тем не менее имена многих выдающихся верховных советников, обладавших поистине неограниченной властью, дошли до нас. Среди них был Ментухотен и Сехетепибра, которые помогли великим фараонам Двенадцатой династии достичь тех вершин, о которых мы уже упоминали. Некоторые верховные советники пользовались столь высоким уважением благодаря своей мудрости, преданности и образу жизни, что позже им стали поклоняться как богам. К этой группе «избранных» принадлежат мудрецы Кагемни и Птахотеп, которые оставили после себя множество мудрых изречений; Имхотеп, египетский Леонардо да Винчи, гений, осветивший ярким светом правление царя Джосера; и Аменхотеп, философ и друг Аменхотепа III, который приказал ему возвести храм, чтобы увековечить свое имя. Таким образом, верховные советники, один из титулов которых указывал на то, что им особым распоряжением велено быть «главными распорядителями всех дел царя», иногда приобретали царский и богоподобный статус.

Рис. 61. Верховный советник проводит совещание чиновников

Давайте же во время короткой экскурсии по Большому дому заглянем в роскошные апартаменты верховного советника Рехмиры, одного из наиболее знаменитых законодателей Восемнадцатой династии. В этот момент он возглавляет утреннее заседание чиновников (рис. 61). В дальнем конце комнаты находится пустая скамья, и очень тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, мы садимся на нее. Придворные заседают уже несколько часов; Рехмира был самым типичным «жаворонком» и известен тем, что любил на заре прогуливаться по сонным улицам Фив, общаясь сам с собой и обдумывая многочисленные проблемы. Ко времени нашего завтрака он уже переделал целую кучу дел, с которыми мы не управились бы и до обеда. Вот он сидит на возвышении в окружении своих помощников, писцов, главы его кабинета и хранителя всех «входящих материалов». Просители и заключенные, чьи дела рассматриваются на заседании, чинно стоят у подножия платформы под неусыпным надзором пары блюстителей закона. Все дела рассматриваются в строго определенном порядке, поскольку одно из самых строгих правил верховного советника гласит: «Нельзя давать слово человеку, стоящему позади, раньше человека, стоящего впереди». По сути, многие из рассматриваемых вопросов – это просьбы о пересмотре дел, дела, представляющие собой юридический казус или поставившие в тупик магистратов нижестоящих судов: Кенбета, Большого Кенбета и Зазата. Рехмира внимательно выслушивает все аргументы; время от времени он откидывает полы своего одеяния и подпирает голову рукой. Резкий утренний свет, льющийся через высокие окна в комнату с ослепительно белыми стенами, освещает резкие, суровые черты его лица. Он то и дело негромким голосом прерывает говорящего и просит его говорить коротко и по существу. Он напоминает всем, что до полудня должен рассмотреть множество дел, после чего передать секретарю фараона ежедневный отчет. Мы видим, что верховный советник спокойно и вежливо ведет себя со всеми просителями, даже с самым бедным крестьянином, которого обвиняют в краже осла. Его вердикты очень конкретны и понятны всем без исключения. Давным‑давно он наизусть запомнил слова традиционного напутствия, с которым обратился к нему царь при его вступлении в должность: «Верховному советнику следует быть не мягким, но твердым. Ты не должен принимать сторону Сару или Зазата или обращать человека в рабство. Когда к тебе приходит проситель из Верхнего или Нижнего Египта, ты должен внимательно рассмотреть его дело и действовать так, чтобы соблюсти его права. Также помни, что чиновник должен жить с открытым лицом (т. е. жизнь его должна быть для всех открытой книгой). Ветер и вода донесут обо всем, что он делает. Обращайся к своему другу как к незнакомому человеку и к незнакомцу – как к другу. Чиновник, следующий этому принципу, будет долго занимать свой пост. Не отсылай просителя обратно не выслушав его, и не отвергай сразу его просьбу. Если ты откажешь, объясни, почему ты это делаешь. Человек, у которого случилась беда, ждет, чтобы его выслушали с сочувствием. Это ему нужно даже больше, чем исправить ситуацию. Не гневайся на человека без нужды. Гневайся только тогда, когда это действительно нужно. Настоящий судья всегда внушает страх. Это делает всю процедуру суда более впечатляющей. Но если люди боятся его до беспамятства, это может испортить его репутацию. Люди не скажут о нем: «Он прекрасный человек». Тебя будут уважать, если ты будешь действовать в строгом соответствии с нормами справедливости».

Рабочий день Рехмиры не закончится с закрытием заседания чиновников; не закончится он даже после его аудиенции у фараона. После непродолжительного отдыха ему предстоит еще встретиться с вице‑королем Нубии, напыщенным и крайне обидчивым человеком, с которым надо вести себя очень осторожно и тактично. После этого состоятся консультации с правителями двух очень важных для Египта номов (округов), которые находятся в столице. До того как он сможет вернуться домой и отдохнуть в кругу своей семьи, ему придется еще довольно долго потрудиться у себя в кабинете, разбирая накопившиеся бумаги. Он должен изучить данные налоговых поступлений, расписки из царских складов, последние сведения о поголовье скота и наличии корма для животных, а также регулярные сообщения о количестве выпавших осадков и уровне воды в Ниле. Потом следует разобрать накопившуюся корреспонденцию. Помимо всего этого, он должен не забыть написать местному руководителю мелиорационных работ о плачевном состоянии фиванских резервуаров; правителю Асьюта о том, что его просьба о широкомасштабной вырубке деревьев отклонена; подчиненному ему чиновнику Нижнего Египта, чтобы тот поторопил губернаторов своих провинций и заставил их подготовить комплект отчетов, представляемых раз в три года к назначенному сроку.

Рехмира возлагает большие надежды на своего старшего сына. Этот мальчик очень проницателен и разумен, и Рехмира надеется, что когда‑нибудь он сменит его на почетном посту. Египтяне считали наследственный принцип передачи власти целесообразным не только когда речь шла о власти фараона, но и когда дело касалось деятельности высших чиновников. Поэтому равно, как существовали династии фараонов, существовали и династии верховных советников и высокопоставленных чиновников. Были династии номархов, руководителей провинций (они могли быть из числа аристократов или чиновников), которые присваивали себе чуть ли не царский статус. В своих номах они были полноправными хозяевами наподобие самого фараона, и постепенно их провинции стали напоминать маленькие царства. Если бы вы провели хоть час при дворе номарха, вы бы в нем без труда увидели копию двора Рехмиры в Фивах; и верховный советник, точно так же, как и Рехмира, ходил бы на аудиенцию к своему господину, чтобы передать ему ежедневный отчет.

Мы уже сказали, что притязания провинциальной знати привели к распаду Древнего царства; именно в это время, в эпоху правления Шестой династии, номархи начали воздвигать для себя грандиозные гробницы и украшать их надписями, которые свидетельствуют о небывалом отсутствии всяческой почтительности по отношению к монарху. Номарх Двенадцатого нома в Иераконполе заявляет: «Я потребовал у царя Пепи II, чтобы он удостоил меня чести и выделил моему отцу саркофаг, похоронное полотнище и масла. Я попросил царя сделать его принцем и наградил особым подарком». Очевидно, Пепи II стремился задобрить таких номархов, как этот, которому удалось сделать свою должность наследственной, а не назначаемой царем. Очевидно, явное ослабление царской власти и рост влияния номархов впоследствии привели к междоусобицам Первого переходного периода. Этот период, схожий с эпохой Войны Алой и Белой розы в Англии, стал свидетелем того, как номы Верхнего Египта, объединившиеся вокруг номарха Фив, сразились с конфедерацией номов Нижнего Египта, которых объединил номарх Гераклеополя. Впоследствии победу одержали фиванцы, и, как и Тюдоры после победы под Босвортом, они первым делом постарались укрепить свои позиции как среди сторонников, так и среди противников. Фиванские фараоны Среднего царства интегрировали номы в централизованную систему управления и сумели свести провинциальную знать к уровню обычных землевладельцев, а сами тем временем укрепили центральное правительство своими ставленниками. Египет, как никогда, нуждался в сильной центральной власти. В периоды, когда провинциальная знать находилась в резкой оппозиции по отношению друг к другу, пострадавшей стороной было все государство. Для этого существовала очень простая причина: Египет находился в полной зависимости от регулярных поставок воды, и самой важной задачей центральных и местных властей было поддержание в надлежащем порядке сложной системы каналов. Чтобы разрушить ирригационную систему, достаточно было незначительной ссоры между несколькими удельными князьками Верхнего Египта. А последствия этого сказывались потом в Среднем и Нижнем Египте. Поэтому обязательным условием успеха были командная работа и чувство ответственности перед обществом.

В периоды сильной власти фараона стандарт гражданского правления в Египте был повсеместно очень высок, а власть фараона, в свою очередь, зависела от эффективности правления на местах. Необычно длительные периоды стабильности и благоденствия, которые встречались в истории Египта, являются доказательством того, что недостатка в эффективных управленцах как среди местной знати, так и среди карьерных чиновников в Египте не ощущалось. Им было суждено гордиться своим участием в создании образа своей страны, который так глубоко поразил воображение последующих поколений. Так, Амени, знатный человек эпохи Шестнадцатой династии, уроженец Верхнего Египта, хвастается, что он много лет служил правителем в номе Орикс и выполнял все обязанности, возложенные на него Большим домом. Он назначил управляющих во всех поместьях провинции и поручил им следить за тем, чтобы поголовье скота составляло не менее 3000 голов. Когда подходило время переписи поголовья, он получал заслуженную похвалу от Большого дома. Его поставки всегда соответствовали квотам, определенным царем, он никогда не допускал недопоставок.

(Из надписи на гробнице Амени.)

Амени горд тем, что был абсолютно всегда справедлив по отношению к своим подданным, что все жили в полной безопасности, что он победил бедность, очень усердно следил за успехами сельского хозяйства и никто не был голоден даже в годы неурожая.

Жрецы

Во время правления первых четырех династий Древнего царства, когда власть фараона была неоспоримой и безусловной, знать и чиновники находились в полнейшем подчинении. То же самое можно сказать и о третьей важнейшей ступени в общественной иерархии – жрецах.

В начале династического периода существовали три различные школы религиозной мысли в Египте. Первая, распространенная в двух городах Гермополя (один находился в дельте, а второй – в Среднем Египте), утверждала, что мир был создан Тотом, писцом богов. Вторая, с центром в Гелиополе (на территории пригорода современного Каира), городе Солнца, считала, что создателем является не Тот, а бог Ра, или Ра‑Атум. Третья школа жрецов (в Мемфисе) поклонялась богу Птаху, который считался предком самого бога Ра‑Атума (рис. 9). А поскольку Мемфис был резиденцией царей Тинитов Древнего царства, культ Птаха находился в, так сказать, привилегированном положении. Более возвышенная и интеллектуальная, чем ее соперницы, делавшие ставку на примитивных племенных богов, доктрина мемфисской школы пользовалась расположением фараонов.

Рис. 62. Жрец

Рис. 63. Гор и его мать Исида

Жрецы солнца Гелиополя, однако, скоро начали демонстрировать некоторую изобретательность, которой было суждено стать их отличительной чертой в династический период. Они выдвинули новую и очень удобную доктрину, которую назвали «царской доктриной». Они утверждали, что не только Ра‑Атум был первым царем Египта, но и Гор, «второе я» каждого египетского царя, был фактически воплощением Ра‑Атума (рис. 63). Таким образом, они отстаивали божественное происхождение власти фараона, стояли на страже наследственного принципа передачи власти и ее чистоты. Неудивительно, что их влияние неуклонно росло до тех пор, пока в последние годы Древнего царства гробницы фараонов не стали возводиться в форме храмов Солнца. Более того, когда чопорная знать Древнего царства была окончательно сметена с лица земли, жрецы бога солнца сумели сохранить свою позицию. Возвышение церковных выскочек Осириса и его сестры Исиды вовсе не повредило им, а, напротив, пролило новую воду на их мельницу – разве они не были двумя самыми любимыми детьми из восьми детей Ра‑Атума (рис. 66)? Их также не смутил тот факт, что цари Верхнего Египта предпочли осесть в Фивах и поклоняться никому не известному божку маленького клана, плебею Амону. Жрецы Гелиополя, чей престиж ко времени Среднего царства был ни с чем не сравним, просто‑напросто прибавили имя своего августейшего божества к имени Амона и стали поклоняться богу Амону‑Ра (рис. 24).

Культ Ра постепенно стал официальной религией египетского государства. Однако с этим не прекратилось поклонение множеству других богов и божков – всего их было более двух тысяч. Местные боги продолжали вполне благополучно существовать бок о бок с великими богами Фив и Мемфиса. Жрецы Древнего Египта вовсе не были фанатиками; их религия была чересчур всеобъемлющей, чтобы поощрять фанатизм. Ее формы и принципы были слишком разнообразны, чтобы их реформирование стало действительно насущной проблемой. В обществе, где не было радикальной и прогрессивной этики, реформаторы в любом случае были в проигрыше. Поэтому, когда фараон Эхнатон начал активную кампанию, направленную против жрецов Фив, страна облегченно вздохнула только тогда, когда он потерпел поражение.

Нападать на религию означало нападать на саму жизнь. Религия не была просто теорией, вещью, существовавшей отдельно от жизни, она проникала во все поры повседневной жизни египетского общества. Как мы уже видели, храмы были не просто местом, где проводились религиозные обряды, они были одновременно и школами, и университетами, и библиотеками, и архивами, и центрами управления и научных изысканий; они были мастерскими и хранилищами. Религия также не была вопросом большой экономической значимости, она выполняла свою основную функцию: простым и доступным языком объясняла тайны бытия. Когда вы пройдете по галереям музеев, вы увидите статуи усталых египетских богов, высушенные мумии кошек, птиц и крокодилов, которые когда‑то были объектами поклонения. И вполне вероятно, вам будет трудно представить себе, что такую своеобразную религию кто‑то принимал всерьез, тем не менее количество и разнообразие египетских богов было всего лишь отражением многообразия и странностей жизни. Если боги были странными и чудесными, забавными и устрашающими, такова была и сама жизнь. Египтяне жили в стране, где отдельные объекты с пугающей отчетливостью возвышались среди яркой пустынной местности. У них было обостренное чувство зрения, и они лучше, чем мы, осознавали богатство и своеобразие бытия и всего живого. Они смотрели на мир свежим, будто детским, взглядом, и им казалось, что божественный дух наполнял содержанием все предметы, принимая при этом бесконечное по своему разнообразию число человеческих и животных форм. Он мог переходить из одной формы в другую или существовать одновременно во всех формах. Дух был един и неделим. Люди, птицы, животные, рептилии, насекомые и рыбы были всего лишь различными аспектами жизненной силы. Именно поэтому египтяне не считали чем‑то из ряда вон выходящим продолжать поклоняться своим весьма странного вида богам, будь то в образе людей, полулюдей‑полуживотных или животных. Нам они временами кажутся даже устрашающими, но для египтян они были вполне привычными и удобными.

Вообще, в религии, не имеющей точного понятия плохого и хорошего, мало что могло показаться египтянину пугающим. Вопросы зла и добра относились к компетенции гражданских властей, но не жрецов. Мораль лежала в сфере гражданского общества и права, а религия занималась в основном вопросами магии. В египетском пантеоне богов, по сути, не было сатаны, который был бы источником постоянного ужаса и беспокойства. Даже Сет, бог засухи и шторма, повелитель Красной земли, негостеприимной пустыни, который убил своего брата Осириса, был объектом поклонения. Он также играл свою роль в системе вселенной. Если с ним обращались уважительно и как полагается, он мог быть поистине полезным и снисходительным. Никто не считал богов и богинь далекими и внушающими священный страх. Они объединялись подобно людям в семьи – были матерями, отцами, братьями, сестрами, дядями, тетями, кузенами и т. д. У них были свои взлеты и падения, свои ссоры и примирения. Их недостатки, любовные похождения, пьяные приключения становились темами народных сказок. Египтяне относились к ним почти как к членам своей семьи, как если бы они каждый день работали бок о бок с жителями долины Нила. Действительно, они настолько не боялись своих богов, что, если боги медлили с ответом на просьбу людей, их могли лишить положенных подношений или их идолы могли подвергнуться наказанию.

Если бы вы посетили египетский храм, то знали бы, что посещаете государство в государстве, подобное средневековому монастырю. Неформальный дух египетской религии находил свое отражение в оживленной деловой атмосфере этого средоточия жизненной силы египтян. Вы бы не удивились, увидев, как высокочтимые жрецы, подобрав полы своих одежд, пашут, провевают зерно или ухаживают за пчелами. Как и католические ордены, одни школы жрецов больше склонялись к практической деятельности, а другие – к теории и схоластике. Некоторые жрецы сидели скрестив ноги перед своими маленькими учениками, посвящая их в секреты гладкой и изящной руки; другие корпели над папирусными свитками в Доме жизни, как они называли библиотеку; третьи обсуждали проблемы астрономии или новые способы лечения лихорадки или сломанной конечности. В Египте были тысячи жрецов, и вместе с гражданскими чиновниками они владели навыками, которые в современном обществе являются прерогативой представителей различных профессий.

Конечно, каким бы незначительным по своему статусу ни был жрец, он имел свой строго очерченный круг обязанностей в ежедневном религиозном ритуале. Главными исполнителями наиболее важных обрядов были, безусловно, самые высокопоставленные жрецы. В текстах мы находим упоминания о четырех важнейших рангах жрецов: Отец бога, раб или слуга бога, чистый жрец и лектор‑жрец. В их обязанности входило исполнение важнейшего ежедневного ритуала. Это была точная копия обряда в Доме утра, который фараон (верховный жрец) уже исполнял в своем дворце в столице. Сначала один из жрецов в сопровождении помощников и женщин‑певиц, имевшихся при каждом храме, торжественно срывал глиняную печать с двери в алтарь. Он доставал из ниши фигурку местного бога и начинал кормить ее, одевать в цветные одежды, румянить лицо и украшать символами царской власти. Затем он вновь ставил ее в нишу, снова опечатывал дверь и, пятясь, покидал святилище, заметая собственные следы пальмовой веткой.

Рис. 64. Жрец и прислуживающие в храме женщины

Рис. 65. Жрецы, несущие модель священной лодки Ра

Хотя ежедневный ритуал был главным и самым торжественным ритуалом дня, на этом обязанности жрецов не заканчивались. Каждый жрец был членом команды, работающей сутками. Члены этой команды делили между собой часы дневной и ночной смен. Точно так же храмовые церемонии не были их единственным занятием. Жрецы отвечали за организацию праздников в честь конкретного бога и контроль за их проведением; эти праздники были очень зрелищными и изысканными, иногда они длились больше недели (рис. 64, 65). Среди них следует упомянуть о праздниках урожая в честь бога плодородия Мина в Эсне и Фивах, причем в Фивах в этом празднике принимал участие сам фараон; шумный, больше напоминающий оргию праздник в честь богини Баст в Бубастисе; веселые ежегодные дни рождения Сета в Омбосе, Дендерахе и Папремисе; ежегодные юбилеи Гора в Буто.

В расцвете своей славы императорские Фивы любили празднества, которые по своей красочности и роскоши могли соперничать с любым другим праздником, когда‑либо проводившимся в мире. Самым ранним из ежегодных праздников был Праздник Долины, в самом разгаре которого фараон пересекал Нил на своей церемониальной барже, чтобы отдать дань уважения теням предков в их Домах вечности, расположенных среди западных холмов. Однако, каким бы впечатляющим ни был этот праздник, его затмевал другой, посвященный Амону, длившийся целый месяц. Во время этого праздника изображения Амона, его жены Мут и их сына Хожу привозились по Нилу из Карнака в Луксор, а после окончания фестиваля – увозились обратно. Этот фестиваль проходил во время разлива, когда люди могли отдохнуть от своих ежедневных трудов и полюбоваться изумительным видом проплывающей мимо божественной флотилии. Если что‑то и опровергает миф о суровом характере Египта, то это как раз череда всех этих празднеств, когда жители страны танцевали, пили и веселились дни напролет. Создавалось впечатление, что боги тоже решили отдохнуть от повседневных забот. Обладая крепким здоровьем, некоторым запасом наличных денег и весьма ограниченным чувством социальной ответственности, путешественник мог проехать по Черной земле от конца до конца и обнаружить, что практически каждый день египтяне отмечают какие‑нибудь праздники.

Без сомнения, праздники были хорошим поводом для низменных забав и развлечений. Это было самое хорошее время для хозяев гостиниц, продавцов сувениров, хранителей городской казны и продавцов пирожков, которые мы сейчас назвали бы хот‑догами, и безалкогольных напитков. Однако праздники также были наполнены возвышенным религиозным чувством. Средоточием празднества был позолоченный образ божества, проплывавший над процессией. Впереди него торжественно шествовали обритые наголо жрецы со знаками отличия, обнаженные до пояса или же одетые в яркие одежды, шкуры животных и с причудливыми масками птиц и животных на голове. Вокруг них толпились женщины‑музыканты с трещотками в руках. Именно жрецы заранее определяли порядок проведения и продолжительность фестивалей, и они воистину являлись талантливыми организаторами массовых представлений. Они были равно искусны как в постановке грандиозных празднеств, так и в организации пары полезных чудес для своего царственного господина (ну, например, говорящей статуи или оракула). Вообще, о египетских жрецах можно говорить как о первых в мире режиссерах‑постановщиках. А их главным номером, без сомнения, была драма в восьми частях в честь Осириса, которая проходила каждый год в Абидосе. Фестивали в честь Осириса также проходили в Гелиополе, Буто, Саше, Летополе и Бусирисе в дельте, которая, собственно, и была родиной Осириса; однако именно в Абидосе драматическое искусство египетских жрецов проявилось в полной мере.

Краткий вариант пьесы, дошедшей до нас, датируется эпохой правления Сесостриса III Двенадцатой династии (примерно 1878 – 1843 гг. до н. э.). Он был записан на папирусе неким Ихернофретом, которому царь поручил осовременить древний текст. Если предположить, что этот сценарий использовался еще в период правления Пятой династии, то есть пятью столетиями раньше, то эта пьеса может считаться первым полномасштабным театральным действом в истории. Ее ставили еще в 550 году до нашей эры в Абидосе, на закате Двадцать шестой династии, то есть она просуществовала примерно две тысячи лет. Ну разве это не рекорд?

Рис. 66. Исида со своим братом и мужем Осирисом

Мы уже отмечали в одной из предыдущих глав, что Абидос считался главным из священных городов Египта. Постепенно практически все стали считать для себя святой обязанностью совершить паломничество в этот город, чтобы принять участие в представлении и установить памятную доску в священном некрополе; и мы уже знаем, что богатые люди часто оставляли завещания, чтобы их тела перевезли в Абидос для захоронения возле «лестницы великого бога». В представлении ведущие роли отдавались фараоном самым главным чиновникам; особо важной считалась роль Гора, «любимого сына» Осириса. Волшебный цикл жизни, смерти, мумификации, воскрешения и восшествия на престол Осириса был запечатлен в ряде сцен, которые длились много дней подряд. Жители Абидоса и тысячи паломников участвовали в массовых сценах, исполняя роли сторонников Осириса или его врага Сета. Совершались пышные процессии и происходили ожесточенные баталии на воде и на суше, которые сменялись трагическими и патетическими эпизодами; кульминацией всего этого действа была окончательная победа бога. Сам Макс Рейнхардт не пожелал бы более грандиозного и разнообразного материала.

Однако египетская религия имела и другую сторону, помимо храмовых служб и контроля за повседневной деятельностью. Эта сторона религии была связана со смертью и мертвыми. Мы пытаемся показать, что египетские гробницы – это не ужасные и мрачные места, которыми мы их ожидаем увидеть; но, с другой стороны, созерцание конечности бытия никогда не бывает приятным. В Египте празднования в честь жизни уравновешивались празднованиями в честь смерти. Довольно большая часть жрецов проводила всю свою жизнь служа мертвым. Эти жрецы вели уединенную жизнь в некрополе, или городе пирамид, они находились на содержании какого‑нибудь принца или знатного человека, умершего много поколений назад и оставившего значительную сумму денег, чтобы за его душу совершались постоянные молитвы. Крупные места захоронений были, по сути, тюрьмой для этой печальной касты, поскольку стоимость вещей, захороненных в гробницах, делала необходимой круглосуточную охрану кладбища.

Каждую неделю главный жрец совершал ритуал в честь умерших, аналогичный ежедневному ритуалу, совершаемому в храмах. Вместо фигурки бога жрец извлекал идола или настоящую мумию умершего человека, клал на песчаный холм и начинал одевать и кормить. Затем он выполнял очень важный обряд Раскрытия рта, когда он касался губ или мумии священным металлическим инструментом. Этот обряд возвращал умершему функции живого организма и воскрешал его как «живую душу». И наконец, жрец складывал на низком алтаре или столике обычные подношения в виде фруктов, мяса, хлеба и пива, к которым добавлялось молоко, кровь или вода Нила. Эти подношения назывались «дары, принесенные царем» и были признанием связи с богами, которую мог поддерживать только царь, и делались в память о времени, когда царь сам приносил такие дары своим умершим близким и любимым людям. Это была духовная суть подношений, которыми питались «Ка» и «Ба» (рис. 67), влетавшие в храм через ложную дверь. Можно спросить, что же случалось со всем этим изобилием еды и питья? Неужели все это выбрасывалось? Или было в распоряжении главного жреца? Или раздавалось в качестве пожертвования бедным?

Рис. 67. Подношение мертвым

Наконец, нам, видимо, следует упомянуть о процедуре мумификации, которая так завораживает современных мирян и которая стала своеобразным несчастливым символом всего народа. Для очень многих словосочетание «Древний Египет» сразу же ассоциируется с ящиком мумий – это еще одна причина, по которой египтян ошибочно считают мрачными и внушающими страх. Само слово «мумия» используется не вполне верно, поскольку, по сути, оно не относится к понятию «мертвое тело», а восходит к слову «MUMIYAH», которое гораздо позже использовалось арабами для обозначения асфальта. Потемневшая кожа древних трупов ошибочно заставила людей предположить, что тела умерших сначала окунались в жидкий темный раствор. Однако на деле это происходило лишь в последний период существования этого искусства, когда оно уже находилось в упадке.

На раннем этапе тела зажиточных египтян завертывались в полотнища, которые до этого окунались в натрий; в остальных случаях умерших просто клали в деревянные гробы или в устланные тростником ямы в песке. Вероятно, в качестве естественных консервантов выступали горячий воздух и сухой песок, и именно из‑за этого египтянам пришла в голову идея, что физическое тело можно навечно уберечь от распада. Проводились многочисленные эксперименты, и к концу эпохи Древнего царства было опробовано огромное количество разных способов захоронения. Самая древняя засвидетельствованная мумия относится к периоду правления Восьмой династии (в 1941 году при бомбардировке Королевского хирургического колледжа она была уничтожена). Практика мумифицирования получила толчок к дальнейшему развитию, когда под влиянием все укреплявшегося культа Осириса фараон потерял свою прерогативу вознесения на небеса, и эта привилегия распространилась на обычных граждан.

Среди жрецов увеличилось число приверженцев процедуры мумификации, и они достигли настоящих высот в этом искусстве. В период расцвета они могли даже предлагать расценки на свои услуги, которые варьировались от таланта серебра до жалкой пригоршни медных денег. Сначала жрецы удаляли мозг умершего, вводя крючок в его ноздри таким образом, чтобы не повредить лицо покойного. Затем они удаляли все внутренности через надрезы в животе и помещали их в четыре алебастровые вазы; их образцы можно увидеть в различных музеях. Вазы были под защитой четырех сыновей Гора, которые, в свою очередь, находились под охраной четырех самых любимых богинь Египта. Сердце заворачивалось отдельно и вновь помещалось в тело усопшего, поскольку оно, по сути, было хранилищем ума и чувств и могло понадобиться усопшему, когда он предстанет перед богиней Маат. В пустую полость живота помещалось льняное полотно, известь и ароматические вещества, и тело высушивалось при помощи окиси натрия (в сухом виде или в форме раствора). Проходило не менее семидесяти дней, прежде чем тело считалось полностью обезвоженным и готовым к дальнейшим процедурам: омовению и натиранию маслами.

После этого начиналась процедура обертывания. Льняные полотнища сначала окунались в клей, а затем плотно накладывались на тело. Через некоторое время процесс обертывания приостанавливался, чтобы поместить между слоями полотна магические предметы. Наиболее популярными из них были следующие: большой скарабей, сделанный из зеленого камня, красный фетиш Исиды и белый фетиш Осириса. Также между складками льняного полотна помещались куски папируса с магическими заклинаниями или религиозными текстами. При этом надо отметить, что каждый палец на руках и ногах покойного бинтовался отдельно. Обычно полотнище много раз обертывалось вокруг тела умершего: например, мумия Тутанхамона была завернута не менее чем в 16 слоев.

Сложное и причудливое искусство мумифицирования достигло своего расцвета в период правления Восемнадцатой династии, когда полнота, присущая человеку при жизни, возвращалась его трупу при помощи клейких паст, которые наносились на все тело. Иногда использовались и искусственные глаза, а ногти на ногах и пальцы держались при помощи ниток или металлических скрепок. После Двадцать первой династии практика мумифицирования стала иной, что было вполне естественно для периода заката египетской цивилизации в целом: меньше внимания стали уделять бальзамированию тела, но особое значение приобрело сохранение внешне здорового образа. Поэтому в моду вошли цветные полотнища и причудливые маски на лицах умерших (фото 7 и рис. 68).

Рис. 68. Жрец, одетый как Анубис, завершает обряд мумифицирования

Хотя сам этот ритуал сохранялся и даже был популярен до самого пришествия Христа, приемы этой сложной процедуры значительно упростились. В итоге небрежно завернутые в льняные полотнища тела умерших стали просто опускать в раствор битума, при этом они становились столь легковозгораемыми, что арабы с радостью выкапывали их, чтобы использовать в качестве дров.

Однако гораздо больший интерес, чем мумии, представляют собой саркофаги или гробы, в которых они хранились. Обычно они были очень красивой формы и покрыты изнутри и снаружи изящными символами и надписями, которые и сами по себе представляют большую ценность для современных историков. Обычно они выполнены очень искусно и с большой долей изобретательности. Что касается посмертных масок, которые обычно надевались на мумию, то они были выполнены с большой деликатностью, изяществом и реализмом. В этом смысле великолепными образцами этого искусства являются саркофаги греческих династий, поскольку именно тогда они традиционно украшались портретом усопшего. А среди греко‑египетских портретов, дошедших до нас, есть несколько, которые с полным основанием можно отнести к лучшим образцам мировой портретной живописи.

Воины

Анналы Древнего Египта полны упоминаний и слухов о всяческих войнах. Поэтому нельзя сказать, что у египтян вообще отсутствовали агрессивные инстинкты, присущие человечеству в целом. Возможно, эти инстинкты у них были не очень развиты.

С другой стороны, войны, которые они вели, были столь несущественны, что просто невозможно зачислить египтян в ряды лучших воинов Древнего мира. Даже самые крупные их военные кампании мало чем отличались от межплеменных драчек.

За три тысячи лет династической истории Египта мы знаем только о трех крупных сражениях: битве при Мегиддо (Тутмос III), битве при Кадеше (Рамсес II) и морском сражении против «народов моря» (Рамсес III).

Тутмос III действительно был талантливым полководцем; при Мегиддо он совершил блестящий бросок через очень труднопроходимый горный перевал вопреки советам своих приближенных. Что касается победы Рамсеса II при Кадеше, то она была омрачена позорным поведением египетской армии; ситуацию спасла только храбрость батальона иностранцев, находящихся в плену у египтян и вынужденных сражаться на их стороне.

Очевидно, великие нации‑воины появляются только тогда, когда границам их государства угрожает другая воинственная нация. Так, британцы и немцы стали великими нациями‑воинами, поскольку испытывали постоянное давление со стороны французов. Но существовало ли подобное давление на Египет? У него вообще не было воинственных соседей. Бедуины западных и восточных пустынь были всего лишь обычными племенами, нубийцы жили далеко на юге, и большую часть своей династической истории египтянам не приходилось опасаться народов восточного Средиземноморья. В то время еще не началось формирование великих национальных государств. Синайская пустыня была прекрасной естественной преградой для вторжения извне, народы Сирии и Палестины были слишком малы и раздробленны и образовывали достаточно большую нейтральную зону, отделявшую Египет от его потенциальных врагов. Египтянам нужно было всего лишь создать эффективную систему патрулирования пустыни и построить сильную оборонительную линию крепостей в Нубии и восточной дельте, чтобы сохранить мир и независимость своего государства.

Именно так они и поступали. Построенные ими крепости превосходили по качеству крепости средневековой Европы или крепости, возведенные крестоносцами на Святой земле. Их стены толщиной 20 футов, спроектированные первоначально для защиты дворца фараона, их глубокие рвы, мощные укрепления и бойницы делали их практически неуязвимыми для прямых атак, поэтому крепости великолепно выполняли свои оборонительные функции.

Великие нации‑воины не возникают в результате ведения исключительно оборонительных действий. Целью любой такой нации является агрессия. Если египтяне могли спокойно жить за линией своих оборонительных крепостей, то зачем им развивать философию нанесения первого удара? У них не было необходимости вторгаться на соседние территории, чтобы обеспечить себе нормальное существование. У них не было причин развивать в себе дух агрессии. Поэтому они не знали, что такое воинская дисциплина и какие испытания сопряжены с войной.

В Древнем царстве было мало или вообще не существовало крупных воинских соединений. Небольшие регулярные отряды охраняли главные торговые пути, контролировали группы рабочих и сопровождали экспедиции к каменоломням и рудникам Тураха, Синая и Вади‑Хаммамата. Было также небольшое количество командиров, которых называли «ведущими караван». Они предоставляли услуги отрядов наемников для выполнения особых поручений в пустыне. Патрулирование заброшенных земель на востоке и западе страны также осуществлялось группами добровольцев. Это были так называемые «охотники», люди, во многом напоминавшие скаутов на американской границе. Они «прочесывали» пустыню со своими собаками‑следопытами и сообщали о передвижениях бедуинов, преследовали бежавших преступников, искали золото и охотились на дичь.

Нет никаких свидетельств того, что на ранней стадии развития египетского общества существовала регулярная армия. Тем не менее номархи и местные землевладельцы к тому времени уже начали формировать свои личные отряды охраны и небольшие частные армии. С кризисом центральной власти в конце Древнего царства феодалы начали воевать друг с другом, используя подвластные им войска; с окончанием же периода гражданских войн правители Среднего царства решили покончить с этим раз и навсегда. Они запретили создавать военные формирования на местах и заменили их хорошо обученной централизованной армией, главнокомандующим которой был сам царь. Цари Двенадцатой династии, в частности ее основатель Аменемхет I, Сесострис II и Сесострис III, энергично занялись созданием такой армии. Была введена всеобщая воинская повинность, были сформированы полки и соединения, а также была создана специальная гражданская администрация для обеспечения армии всем необходимым. Генералиссимус выполнял обязанности бригадного генерала при фельдмаршале, которому он, собственно, и подчинялся, а генералы командовали специализированными отрядами. Среди них главными были командующий штурмовыми отрядами и командующий рекрутами.

Деятельность правителей Двенадцатой династии в этом направлении была активно продолжена основателями Нового царства. Фараоны Восемнадцатой династии были ярыми поборниками создания империи. Именно среди них мы видим самых воинственных из фараонов: это Тутмос I, Тутмос III, Аменхотеп II и Горемхаб. Последний был солдатом старой закалки, которого призвали спасти страну после катастрофического по своим последствиям правления неуравновешенного гения Эхнатона. Горемхаб прекрасно справился со стоявшей перед ним задачей и передал царский скипетр своему пожилому товарищу по оружию, полководцу Рамсесу I, основателю Девятнадцатой династии. Сын Рамсеса I, Сети I, стал еще одним великим фараоном и в свою очередь передал трон сыну, Рамсесу П.

В период правления Восемнадцатой династии, наконец, начал меняться баланс сил Древнего мира. Население Ближнего Востока стало постепенно распространяться за пределы своих тихих долин. Набирали силу маленькие государства, кочевые племена становились все более сильными и опасными; в процессе формирования находились другие, более агрессивные, чем Египет, империи. Египту пора было осознать, что он является частью большого мира. Чтобы держать в узде беспокойное Средиземноморье, ему нужно раздвинуть свои владения вплоть до реки Евфрат и внимательно следить за ситуацией на севере, где начала формироваться империя хеттов. Это было необходимо прежде всего для того, чтобы обеспечить собственную безопасность.

Рис. 69. Сирийские пленники

В период правления Восемнадцатой и в начале правления Девятнадцатой династий Египет показал, что он может приспособиться к изменившимся условиям жизни. Исходя из того, что лучшая защита – это нападение, египетские цари решительно двинулись на завоевание Сирии и Палестины, установив там свой сюзеренитет (рис. 69). В течение двадцати лет Тутмос III совершал ежегодные летние походы в Палестину, держа местных князей в строгом подчинении. Для этого, конечно, требовалась большая и хорошо подготовленная армия (рис. 71 – 72). В период своего расцвета армия Рамсеса II насчитывала 20 000 человек, которые были поделены на четыре дивизии по 5000 воинов в каждой. Каждая дивизия была названа по имени одного из самых воинственных богов Египта, носила его штандарт. Полководцы стояли во главе различных родов войск: лучников, воинов, вооруженных боевыми топорами, копьеносцев, рекрутов, резервистов, маркитантов. Один из наиболее влиятельных полководцев стоял во главе «храбрецов царя», элитной группировки войск, которая должна была всегда находиться в центре сражения.

Существовали специальные награды для офицеров и солдат, совершивших героические поступки. Помимо пенсии, продвижения по службе, подарков в виде наделов земли и рабов, они также могли получить «золото славы», специальную эмблему почести, которую вешали им на шею на торжественной церемонии в присутствии самого царя. Это был главный знак отличия.

В период анархии, известный как Второй переходный период, пришедшийся на эпоху между Средним и Новым царствами, произошло очень важное событие: египтяне решили одомашнить лошадь. Должно быть, они узнали о лошади гораздо раньше, когда много путешествовали по Средиземноморью, однако тогда они проявили к ней не больше интереса, чем к верблюду, и она не играла сколь бы то ни было серьезной роли в их жизни и в их мифологии. Возможно, они считали, что лошадь слишком большая и что ее слишком трудно прокормить, а потому пользы от нее меньше, чем от быка. Мы не знаем, почему на лошадь был наложен запрет, но, так или иначе, он был внезапно снят примерно в 1700 году до нашей эры во время правления гиксосов или царей пастухов, правителей азиатских племен, проникших в дельту и постепенно подчинивших себе всю страну. Мы не знаем точно, они привели лошадь в Египет или сами узнали о ней от арианцев, однако скоро знатные египтяне начали охотиться, восседая на конных повозках, и устраивать соревнования колесниц. Скоро они поняли преимущества использования колесниц в военных действиях. Кстати, к тому времени колесницы уже давно были на вооружении многих армий мира, в частности сирийской. Очень скоро египтяне стали использовать колесницы для нанесения первого удара по оборонительным линиям противника; пехота следовала вплотную за ними, а затем двигалась в сторону, чтобы перегруппироваться и нанести удар по врагу в конце битвы, причинив ему наибольшие потери. Военная колесница была больше чем личная, поскольку в нее запрягали двух лошадей и в ней ехали два человека: возчик и воин. Возчик управлял лошадьми с помощью вожжей и кнута, а воин стремился защитить и себя, и возничего при помощи большого щита и при первой возможности наносил удар по врагу мечом, копьем или из лука. Как и частная, военная колесница представляла собой легкое двухколесное движущееся средство с каркасом из тростника (рис. 70). Большинство колесниц были изящно украшены, равно как и уздечки запряженных в них лошадей. По какой‑то причине египтяне редко ездили верхом: либо знатные египтяне считали это недостойным занятием, либо порода используемых ими лошадей не была приспособлена для верховой езды. Поэтому в египетской армии не было кавалерии.

Рис. 70. Колесница, запряженная двумя лошадьми

Рис. 71. Лучники в походе

Рис. 72. Копьеносцы в походе

Несмотря на внешний блеск и славу, окружавшие военную жизнь, египтяне враждебно относились к этому занятию. Офицер, занимавшийся по поручению фараона набором рекрутов, объезжал деревни и забирал на обязательную военную службу каждого десятого. Вряд ли он мог пользоваться у крестьян большой популярностью. Египетский крестьянин по натуре был миролюбивым. Его не вдохновляла перспектива провести свою жизнь в неуютных казармах, маршируя взад‑вперед под презрительным взглядом командира и выполняя его приказы под звук трубы. Работа на полях была трудной, но, по крайней мере, рядом с домом.

Школьные учителя постоянно убеждали своих учеников не выбирать военную службу в качестве своей будущей карьеры. Накал чувств и откровенность их сатирических текстов и воззваний потрясающа; она свидетельствует о свободе слова, которая существовала при несомненно авторитарном режиме, существовавшем в Египте. В одном из сочинений о гордом вознице колесницы говорится как о человеке, которого заставили потратить все деньги, унаследованные им от родителей, на содержание лошадей и самой колесницы. С ним случается происшествие, и его колесница попадает в канаву как раз в тот момент, когда командующий проводит инспекционную проверку. Его арестовывают, приговаривают к наказанию – 100 ударам палками. Что касается простых пехотинцев, то автор рисует их еще более мрачными красками. «Пехотинец проходит столь суровую школу, что все его тело с ног до головы покрыто ранами. При малейшем сопротивлении его подвергают наказаниям. После этого его заставляют идти маршем через горы в Сирию, неся на плечах мешок, как верблюд несет свой горб. Эта тяжесть надрывает ему спину. Ему приходится пить отвратительную воду, и он не спит ночью, потому что необходимо стоять в дозоре. Когда приходит пора сразиться с врагом, он уже так измучен, что похож на слабую птицу, с легкостью попадающую в силки. А когда наконец может вернуться на родину, он подобен куску трухлявого дерева. Он болен, не может двигать ни руками, ни ногами, и его везут домой на спине ишака. В конце концов на него нападают разбойники, и все его добро достается его слуге».

Войско фараона выглядело воистину впечатляюще, когда оно маршировало мимо резиденции фараона. Украшенные кистями шлемы, лезвия длинных изогнутых мечей, металлические пластинки и блестки на плащах сверкали на солнце. Однако в бою оно очень часто терпело сокрушительные неудачи. Величественные надписи на памятниках ничего не говорят о поражениях, но они имели место, о чем мы знаем из других источников. Например, однажды великий царь хеттов Шубилулюма преследовал разбитую египетскую армию вплоть до Сирии. А битва при Кадете обернулась таким фиаско, что царь Египта обнародовал и оставил в памяти поколений позорное поведение своей армии. «Какими трусами вы себя показали, возничие моих колесниц! Я не могу гордиться вами!»

В Кадете ситуацию спасло только мужество шардана, пленных и добровольцев из числа «морских народов» Средиземноморья. «Морские народы» были немногим лучше обычных пиратов Средиземноморья; но начиная с периода правления Восемнадцатой династии все больше варваров и полуварваров зачислялось в египетскую армию. Возможно, египтяне считали, что война – дело варваров. Так, большинство телохранителей Эхнатона были ливийцами и нубийцами, а телохранители Рамсеса II набирались исключительно из числа шардана. К концу правления Восемнадцатой династии в египетской армии были даже хетты.

Наемники не могли спасти Египет. Они не хотели сражаться в рядах своих добродушных хозяев. К тому же их оружие было несовершенно. Точно так же, как солдаты Среднего царства пытались остановить наступление вооруженных бронзовыми мечами гиксосов при помощи медного оружия, так и солдаты Нового царства были обречены сражаться бронзовыми мечами против завоевателей, у которых в руках было железное оружие. В Египте железа практически не было. И хотя в Египте хватало золотых дел мастеров и ремесленников по металлу, в новую технологическую эру египтяне всегда входили медленнее, чем другие страны. В век меди они все еще жили в каменном веке, да и в последующие эпохи они отставали от других народов ровно на шаг. Ведь, в конце концов, они были египтянами – гордыми, далекими, консервативными, и не собирались соперничать с куда менее достойными людьми из внешнего мира.

Результатом этого явилось то, что при столкновении с сильными армиями других народов египтяне неизменно терпели поражение. И эфиопы, и ассирийцы, и персы легко побеждали египетскую армию.

Мы можем утешать себя мыслью, что способность одного народа силой поставить на колени другой народ не является абсолютным показателем его превосходства. Умение сражаться хорошо и успешно – это завидное и часто неотъемлемое качество того или иного народа. Однако не надо глубоко знать историю, чтобы понять, что победа одного народа над другим не обязательно является победой цивилизованного общества над нецивилизованным. Так было и в случае с Древним Египтом. Египту не нужна была армия, чтобы создать свою мощь. В победе или в поражении Египет все равно оставался Египтом.

Писцы

Будучи плохими солдатами, египтяне были хорошими администраторами. Процветание Двух земель было создано мощным отрядом людей, вооруженных не мечом, но стилем.

В стране крестьян человек, умеющий читать и писать, – маленький царь. Это справедливо и в отношении Египта. (Далее вы увидите описание первого иероглифического письма.) Как говорят, «писец вершит судьбы других». Профессия писца была «величайшей из профессий». Она считалась одной из самых престижных. Знатные люди и принцы, и даже сам фараон позволяли скульпторам изображать себя сидящими со скрещенными ногами в позе писца, со свитком папируса на коленях (рис. 73).

Рис. 73. Писец

Учителя, всячески осуждавшие стремление своих учеников к военной карьере, поощряли их желание стать писцами. «Будь писцом, чтобы твои ноги были ровными, а руки – гладкими, чтобы ты мог ходить в белом платье и чтобы важные люди уважительно приветствовали тебя». Они говорили своим ученикам: «Профессия писца приносит больший доход, чем любая другая. Она освобождает вас от грубого труда. Вам не придется таскать топор, корзину или плуг, не придется грести, управляя лодкой. Ваша жизнь будет свободна от забот».

Самое же главное преимущество выбора этой профессии заключалось в том, что писцам не грозила безработица. Писец мог поступить на службу к царю, в храм или к провинциальной знати. Он мог состоять в личном штате высокопоставленных чиновников либо специализироваться в какой‑либо области управления. Он мог стать специалистом в области права, налогообложения или дипломатии. Если он проявлял склонность к той или иной области знаний, то становился архитектором или инженером и проводил всю свою жизнь строя дворцы, храмы и пирамиды или развивая сеть каналов, дорог и портов.

В обществе с очень маленьким уровнем социальной мобильности, где высшее сословие, класс крестьян и класс ремесленников были четко обозначены и отделены друг от друга, писец совершенно точно принадлежал к высшему сословию или, по крайней мере, к высшей прослойке среднего класса. Перед человеком, умеющим читать и писать, способным зарабатывать на жизнь своим умом, были открыты все двери. Он мог претендовать на получение высокого поста в системе гражданской службы Египта и стать премьер‑министром и верховным советником царя (фото 18).

Однако профессия писца или чиновника вовсе не подразумевала малоподвижного образа жизни. Писцу совсем не обязательно было всю жизнь составлять списки хранящихся на складах предметов или фиксировать урожаи зерна. В Древнем царстве, еще до создания регулярной армии, он мог быть избран командующим отрядами милиции. Ему могли поручить заниматься исследованиями и контролем. Ответственного чиновника часто ставили во главе экспедиций и партий рабочих, направляемых в зарубежные страны или в пустыню для добычи редких в Египте товаров. Высокопоставленный чиновник мог быть направлен в Бейрут, Угарит или Библос за каучуком или священной древесиной, в Нубию за слоновой костью, дикими животными и ароматическими маслами, в Синай за медью, малахитом и бирюзой или на запад в Харгу и Багарию (процветающие оазисы) за прекрасными винами. Помимо всего прочего, между долиной Нила и отдаленными регионами постоянно сновали караваны, перевозящие каменные глыбы, известняк, песчаник, мрамор, кальцит и другие ценные материалы. Очень часто эти путешествия были длительными и опасными, однако, поскольку их целью было добыть материалы для украшения гробницы или дворца фараона, чиновник, успешно выполнявший свою работу, гарантированно получал щедрое вознаграждение.