Леонид Кроль 22 страница

Для ясности возьмем семью, где будущий пациент — мальчик, единственный ребенок; сторона, втягивающая его в игру, — мать, а отстраненная, отчужденная — отец. Согласно правилам игры, которые требуют утаивания истинных чувств относительно супружеского раппорта, мать будет скрывать в себе горечь непонимания (возможно, когда-то она пыталась объясниться, но не была услышана). Не будет она изливать свою обиду и сыну. Невысказанные претензии к мужу накапливаются с каждым днем, все больше усиливая стресс, дополняемый тем, что жене приходится все время подавлять желание дать выход своим эмоциям и сквитаться с мужем. На этом безысходном фоне возникает чрезмерная привязанность к сыну. Неосознанно для самой матери, близкие отношения с сыном выступают в качестве своего рода мести мужу, поскольку сын невольно становится соперником отца.

Следует заметить: в данной разновидности семейных отношений нередко выясняется, что, будучи ребенком, муж сам пережил “аффективную депривацию”, страдая от недостатка родительской любви, в особенности материнской. Поэтому он еще глубже переживает то, что внимание жены переключается полностью на сына. И это не все. Формируемая матерью ее взаимная привязанность с сыном, как противоположность отношений с отцом, побуждает ее инструментально выстраивать свое поведение заданным образом, то есть в соответствии с задачами привязывания. Подобное поведение может принимать как совершенно открытые, очевидные формы, так и глубоко скрытые. В открытой форме — мать превозносит до небес все таланты, которыми якобы обладает сын и обделен отец: мальчик — замечательный спортсмен, его ожидает блистательная спортивная карьера; у него необыкновенный интеллект; несмотря на свой юный возраст, он может постоять за себя, а его рисунки — это явный талант и т.д.

Стоит мужу возразить в попытке несколько умерить мамашины восторги, как его с обидой упрекают: “Ты совсем не веришь в нашего Роберта!”. Эти завышенные ожидания со стороны матери, критические замечания и растущее охлаждение со стороны отца ложатся все более тяжким бременем на плечи ребенка, который боится не оправдать материнских надежд. Если он и в самом деле не дотягивает до планки ее ожиданий, то проблема усугубляется тем, что на поверку отец оказывается прав. На деле в большинстве случаев, хотя и не всегда, отец настроен чрезвычайно критично к тому, как мать воспитывает их сына.

На самом глубинном уровне установившаяся связь матери и сына еще более губительна, поскольку главным образом именно матери занимаются воспитанием ребенка. В их отношениях вырабатывается своего рода система сигналов. Стоит мальчику своим поведением в чем-то повторить отца, как мать тут же принимает огорченный вид, проявляет к нему холодность или погружается в молчание. Не понимая причины такой перемены, мальчик нервничает, его снедает тревога, неясность своей вины. Но со временем он начинает уяснять, какое именно поведение вызывает отрицательную реакцию матери и старается избегать повторения подобных проявлений своего характера, хотя и не понимает, почему он должен их избегать.

В результате ребенок вырастает полной противоположностью своего отца. Если отец, например, заядлый спортивный болельщик, мальчик будет обожать классическую музыку. Если папаша немного грубоват, сын будет вести себя как истинный аристократ. Кроме того, такая длительная и полная зависимость от матери послужит большим препятствием в налаживании общения с другими членами семьи и с внешним миром.

В качестве примера послушайте, что говорит о своем детстве старший брат из такой же семьи: “Когда я был маленький, я прямо видеть не мог, как мать носится с этим сопливым гением и превозносит его до небес. Ему было лет пять, а он уже считал ниже своего достоинства играть со мной, все умные книжки почитывал. Пару раз я ему врезал как следует, но мать так разозлилась, что я решил не связываться с ним больше. Потом я подрос и стал время от времени покуривать травку, просто так, пусть мамулька хоть немного оторвется от своего любимчика. И знаете, сработало. Она перепугалась не на шутку. Потом у нашего гения неважно пошли дела в школе и у него от этого вроде как крыша поехала. Мне пришлось за ним присматривать, развлекать его и выгуливать... Теперь, когда я прохожу курс психотерапии, я думаю, может, я все это делал, чтобы выслужиться перед матерью? Потом брату стало хуже, он пытался покончить с собой, в общем болезнь превратилась в хроническую, а я, честно говоря, его возненавидел. Я на каждом шагу твердил, что теперь ему крышка. Я просто зверел, видя, как мать трясется над ним и всячески его ублажает. Иногда мне просто хотелось, чтобы она вышвырнула его из дома”.

Эрозия искусственного, псевдопривилегированного раппорта с матерью обычно происходит постепенно, начиная с мелких промахов в учебе и поведении и кончая полной несостоятельностью в школе, спорте и других социально значимых видах деятельности. Ребенок осознает, что бывший верный союзник теперь не испытывает к нему ничего, кроме разочарования и даже презрения. Он горько переживает состояние покинутости. О сближении с другим родителем нечего и думать, ведь там не было и намека на близость, поскольку отец втайне смотрел на сына как на соперника. Братья и сестры, раньше завидовавшие ему из-за того, что он получал львиную долю материнской любви, теперь не испытывают к нему ни малейшего сострадания, злорадствуя исподтишка: “А чего еще ждать от маменькиного любимчика!”. Что касается матери, то обнаружив, что все ее усилия пошли прахом, она вынуждена теперь признаться себе в справедливости отцовской критики, что приводит ее в еще большее негодование. Ребенок из орудия мести превратился в бумеранг. Его драгоценная мать, экс-привязанность, теперь повернулась к кому-то другому; возможно, ее новый избранник — брат или сестра, или супруг, или даже некто третий. Вспышка психотического поведения в ребенке происходит в результате крушения всего, что он думал и знал о себе, всех его бывших убеждений, уверенности, определенности, составлявших основу его эмоционального и когнитивного универсума.

Трагедия ребенка начинается с того, что к нему приходит смутное прозрение, что он стал жертвой смещения эмоций, которое для матери служило способом достижения какой-то цели и вовсе не было вызвано истинной любовью. Психоз вызывается не столько осознанием этой эмоциональной потери, сколько желанием сохранить открытие в тайне даже от самого себя. Ребенок все также считает родителей безупречными, а подавленная критика в их адрес, если иногда и прорывается, то в формах, не имеющих отношения к истине. “Они такие буржуа!” или “Не дают мне самостоятельно и шагу ступить!” и прочее в том же духе.

Дальнейший ход событий говорит сам за себя

Хочу особо подчеркнуть, что события в подгруппе семей с психически больным ребенком (в стадии хронического заболевания) не всегда разворачиваются таким образом, как было указано выше. Явления, которые мы наблюдали, иногда прямо противоположны изложенным мною. Так, мы не раз сталкивались с инверсией, то есть обменом ролей между родителями. Прежде “обожавший” ребенка родитель становится абсолютно нетерпимым к нему и мечтает только о том, чтобы вновь обрести душевный покой. В то же время другой родитель, до этого занимавший отстраненную позицию, начинает все больше беспокоиться о ребенке и, в стремлении помочь ему, выкраивает для него время, которого раньше никогда не находилось для супруги. Отец берет на себя роль “спасителя” ребенка. Однако эта чрезмерная забота неосознанно приобретает такой же фальшивый и своекорыстный характер, каким отличалось до этого чувство матери к сыну. Досадить жене, вызвать у нее то же чувство ревности, отверженности и злобы, что пережил он сам, — вот мотивы, лежащие в основе его возрастающей близости с сыном.

Таким образом, ребенка вторично вовлекают в псевдопривилегированный раппорт (с новым смещением привязанностей) с единственной целью сравнять счет в семейной патовой ситуации. Для ребенка в этой новой связи нет никакого просвета, нет надежды выпутаться из родительских хитросплетений и стать автономным и самостоятельным членом семьи. Он находится все в том же состоянии смятения и непонимания причин такого чрезмерного внимания к себе.

Любопытно отметить, что при смене ролей родители обращаются к терапевту с совершенно противоположными просьбами. Ранее отстраненный, безразличный к ребенку родитель, превратившийся в любящего его спасителя, теперь умоляет спасти сына, иначе жизнь потеряет для него смысл; а восторженно поклонявшаяся мальчику мать — выглядит мрачной и напряженной. Она сбивчиво и неясно твердит о безысходности семейной ситуации, или признается, что испытывает непреодолимый ужас при мысли, что мальчик может стать “буйным”, или даже высказывает опасения, как бы чрезмерная близость отца с сыном не кончилась плохо для самого отца. Такие заявления поначалу ставили нас в тупик, но теперь, опираясь на нашу модель, мы можем их истолковать следующим образом: “Мне уже дурно от этого ребенка. Хочу, чтобы муж опять был со мной, а не трясся все время над мальчишкой и его болячками...”.

Наша команда считает, что значительно продвинулась вперед, выявив причины таких несовместимых просьб в семьях с больными хронической шизофренией, несмотря на все существующие между ними различия.

Построенная на наших выводах модель позволила в дальнейшем значительно сократить время, необходимое для прослеживания уже знакомого процесса, вызывавшего серьезные психические нарушения у подростка. Само собой разумеется, понять — еще не значит вылечить, но без понимания нельзя пускаться в путь. Это тем более справедливо в отношении той подгруппы семей, где, согласно правилам взаимной скрытности, постоянно происходит смещение привязанностей, а это губительно сказывается на состоянии пациента и препятствует лечению.

Необходимое пояснение

Прежде чем закончить свой доклад, хочу прояснить один немаловажный момент. Рассказывая о супружеских маневрах и контрманеврах, в которые вовлечен больной подросток, я не хочу, чтобы у вас возникло ложное представление о них как о неких монстрах. Теперь, взирая на ситуацию с высоты моего возраста, когда я уже могу позволить себе отбросить наивный морализм, я не совсем уверена, что в подобной ситуации повела бы себя лучше.

Вот почему главное в нашей работе с такими семьями — это понимание природы того бедственного положения, в котором они оказались. Следует понять скрытое за внешними проявлениями страдание, которое точит семью годами и в котором они не могут признаться даже самим себе. Наш подход отличается полной открытостью. Мы не позволяем себе никаких недомолвок, уловок или хитростей. Мы прямо излагаем семье нашу теорию в самом начале контакта, с тем чтобы у них было время подумать и согласиться или не согласиться с нами. Во время сессий не может быть и речи о каких-либо нравоучениях или моральном осуждении.

Позвольте мне на этом остановиться. Лечение данной подгруппы семей — процесс весьма сложный, поэтому я не буду вдаваться в детали, тем более, что наша команда готовит подробный материал на эту тему. Хочу только добавить, что родители смогут понять и принять на себя ответственность за болезнь ребенка только в том случае, если сами встретят понимание своих накопившихся страданий и увидят со стороны терапевта искреннее желание помочь им.

Выступление Дональда Мейхенбаума

Не случайно, что и в моей области (модификация познавательного поведения) исследователи направляют свое внимание главным образом на детей и взрослых, осмотрительно избегая проявлять интерес к подросткам, особенно к тем, у кого выявлены серьезные формы психопатологии, такие как шизофрения. Только мужественный и проницательный клиницист осмелится проникнуть в сложный механизм возникновения болезни и ее проявления в семье. Надо отметить особую смелость теории Палаззоли относительно повторяющихся семейных паттернов, ведущих к серьезным нарушениям психики подростка. Тем не менее, возникает ряд вопросов в связи с изложенным клиническим материалом.

Во-первых, многие исследователи развития психопатологии подчеркивают разнонаправленность патологических влияний. Не только родители воздействуют на детей и подростков, но и последние в значительной мере воздействуют на родителей. Если почитать Ричарда Белла, Джералда Паттерсона или Дональда Кизлера, у которых встречаются такие понятия, как “взаимообусловленность”, “принуждение”, “комплементарность последствий взаимодействия”, то можно понять, насколько следует быть осторожным в установлении прямых причинных связей, когда дело касается обсуждаемой нами области. С этой точки зрения, можно поставить под сомнение вывод Палаззоли относительно того, что корни серьезных психических нарушений у подростков следует искать в скрытом страдании их родителей. Такое предположение возлагает слишком тяжкое бремя на родителей и преуменьшает (если не вовсе перечеркивает) роль подростка в появлении, а то и в прямом провоцировании родительских реакций. Существует опасность, что на смену ошибочному понятию “шизофреногенной матери” придет термин “шизофреногенная семья”. Не следует забывать и о биологической предрасположенности к расстройствам шизофренического характера и об их воздействии на внесемейные взаимоотношения. Полагаю, что эвристически перспективной будет биопсихосоциальная модель, которая даст более исчерпывающее понимание и возможность более эффективного лечения шизофрении у подростков.

Во-вторых, рассмотрение семейной системы под углом зрения теории игр дает нам богатый набор метафорически окрашенных терминов типа “супружеского пата”, “закамуфлированного конфликта”, “материального соблазнения”, “эмоционального смещения” и т.д. В этих понятиях также таится опасность. Парадигмы, которыми мы оперируем (например, “игры”), оказывают влияние на наши представления, на оценку полученных данных, на сам подбор и анализ исследуемого материала. Теория игр определяет и нашу семантику: мы говорим о “победителях” и “проигравших”, о явных и тайных правилах игры, о целях и стратегиях и т.п. В этих построениях скрывается некое примысливание и смысловое содержание, которые несовместимы с зачастую явно выраженным автоматизмом актов социального взщаимодействия.

В-третьих, модель Палаззоли вызывает дополнительные сомнения в связи с тем, что ее теория стадиальности социальных взаимодействий и эмоционального приспособления практически ничем не подтверждается. Кроме того, если трудно подтвердить данными даже такую существенно более простую модель, как “двойная связь”, что же говорить о новых исследовательских парадигмах или являющихся результатом наблюдений натуральных кодовых системах таких сложнейших межличностных паттернов, о которых говорит Палаззоли? Как можно измерить или воссоздать такие понятия, как структурирование идентичности или чувство личностной идентичности, “смещение” или “смешение” привязанностей и тому подобное?

Четвертое: следует весьма осторожно строить выводы на основе ретроспективных клинических материалов. Если одновременно не будет собран материал наблюдений в корректно сформированных контрольных группах, один лишь клинический материал может натолкнуть психотерапевта на ложные умозаключения, невзирая на всю его проницательность и исследовательскую хватку.

И, наконец, слушая доклад, мы видим за работой чуткого и вдумчивого клинициста, разматывающего запутанный клубок межличностных отношений. И все же нельзя не задаться вопросом, почему исследуемые автором семейные структуры приводят именно к шизофрении, а не к другим видам психопатологии? Почему из нескольких детей в семье один по сравнению с другими в большей степени подвержен риску подростковой шизофрении? Как увязать рассказанное Палаззоли с проявлением высокой эмоциональной экспрессивности, которая, выступая в социальном критицизме и в негативных внутрисемейных взаимодействиях, сама по себе является патогенным фактором? Только найдя ответы на эти и многие смежные вопросы, мы сможем превратить смелые клинические наблюдения в достоверные научные утверждения.

Вопросы и ответы

Вопрос: Видите ли вы какое-либо сходство между психическими расстройствами у подростков и случаями нервной анорексии? Второй вопрос касается супружеской диады: исследовали ли вы воздействие фактора поколений?

Палаззоли: Да, я занималась сравнительным изучением семей, где дети-подростки больны шизофренией, и семей со случаями анорексии. Мы отметили определенные различия, на основании которых создали две разные модели. Они приведены в нашей последней книге “Семейные игры”. Во второй категории семей мы не обнаружили той невероятной скрытности в отношениях, которая характерна для семей с шизофрениками. Что касается второго вопроса, то исходно мы ограничивались упрощенной моделью, не учитывающей взаимоотношений родителей с семьями, где они родились и воспитывались. Уже после выхода книги мы занялись более пристальным изучением отношений в более развернутой семейной системе, включая старшее поколение. Возможно, эти отношения определяют взаимный выбор супругов в браке и их крайнюю эмоциональную замкнутость. Для окончательных выводов потребуется время.

Вопрос: Скажите пожалуйста, среди семей, которых вы лечили, не было ли такого случая, чтобы один из супругов на протяжении этого времени скончался? Как будет разворачиваться игра, если такое произойдет? Я лично столкнулась с подобным фактом. Когда отец умер естественной смертью, сын (с установленным диагнозом) перенял многие и не самые лучшие черты своего отца.

Палаззоли: Таких случаев у нас не было.

Маттео Сельвини: Правда, нам попадались семьи, где был только один родитель. В таких случаях мы исходили из предположения, что, возможно, патовая ситуация существует между матерью больного ребенка и ее собственной матерью, или, например, между матерью и ее сестрой.

Вопрос: Нет ли у вас гипотезы, объясняющей, какой тип подростка более склонен к заболеванию?

Палаззоли: Это очень интересный вопрос и ответа на него пока нет. Сложнейший процесс развития семьи включает массу событий, которые не попадают в поле нашего зрения. Большую роль играют такие факторы, как физические особенности ребенка, его пол, сходство с одним из родителей.

Джей Хейли считает, что каждый ребенок в семье занимает свое особое место, и только один, в силу своего специфического положения в семейной структуре, оказывается втянутым в проблемы родителей. Только один ребенок (очень редко двое) становится психотиком или шизофреником.

Маттео Сельвини: Как показывают накопленные нами данные, в обсуждаемом типе семейной игры псевдопривязанность чаще всего устанавливается между матерью и сыном, довольно часто — между матерью и дочерью, и очень редко между отцом и дочерью. Бывает, патовая ситуация возникает с рождением второго сына, когда мать использует искаженный способ выражения своих претензий к мужу: она начинает нарочито восхищаться вторым ребенком.

Я согласен с замечанием доктора Мейхенбаума о необходимости учитывать роль самого подростка в этом процессе. Как раз этим вопросом мы намереваемся заняться. У нас уже есть кое-какие данные, но пока не было времени их обработать, поэтому они не вошли в доклад. Мне кажется, что, находясь в привилегированных отношениях с одним из родителей, подросток испытывает смешанные чувства, поскольку в какой-то мере осознает, что игра, в которую его втянули, не совсем честная. Ребенок сам активно ищет союзника в одном из родителей. Вся ситуация порождает в нем определенное чувство вины. Вернее, смешанное чувство вины и превосходства, особого отличия, по сравнению с остальными детьми.

СОДЕРЖАНИЕ

“На златом крыльце сидели...” Предисловие Л.М. Кроля............................................ 5

Джеффри Зейг. Вступление. Эволюция психотерапии................................................. 9

Сальвадор Минухин. Множество моих голосов........................................................ 17

Выступление Зерки Т. Морено..................................................................................... 36

Сальвадор Минухин.Еще раз об истории семейной терапии.................................... 40

Выступление Мары Сельвини Палаззоли................................................................... 54

Джей Хейли. Психотерапия как новое явление.......................................................... 57

Выступление Сальвадора Минухина........................................................................... 78

Джей Хейли.Дзэн и искусство терапии....................................................................... 84

Выступление Вильяма Глассера................................................................................ 102

Мюррей Боуэн.Психотерапия - прошлое, настоящее, будущее............................. 110

Выступление Джеймса Ф. Мастерсона..................................................................... 125

Клу Маданес.Достижения в стратегической семейной

психотерапии............................................................................................................... 134

Выступление Пола Вацлавика................................................................................... 148

Клу Маданес.Рассказы о психотерапии.................................................................... 152

Выступление Мэри М. Гулдинг................................................................................. 173

Вирджиния Сатир. Что кроется за очевидным:

психотерапевтическое путешествие........................................................................... 179

Выступление Ирвина Польстера............................................................................... 195

Карл Витакер.Двадцатилетие семейной терапии: о динамике

американской семьи — семейное бессознательное.................................................. 203

Выступление Альберта Эллиса................................................................................. 219

Карл Витакер.Символическая экспериентальная

семейная терапия: модель и методология................................................................. 230

Выступление Пола Вацлавика.................................................................................... 243

Пол Вацлавик.“Хочешь видеть, учись действовать”.............................................. 249

Выступление Эрнеста Л. Росси.................................................................................. 266

Пол Вацлавик. Конструирование клинических “реальностей”................................ 272

Выступление Клу Маданес........................................................................................ 283

Мара Сельвини Палаззоли. Паттерны внутрисемейного

взаимодействия, ведущие к шизофрении в последующих

поколениях.................................................................................................................. 288

Выступление Дональда Мейхенбаума....................................................................... 299

ЭВОЛЮЦИЯ ПСИХОТЕРАПИИ

“Семейный портрет в интерьере”

Семейная терапия

Том 1

Перевод с английского

Т.К. Кругловой

Научный редактор

Т.В. Снегирева

Ответственный редактор

А.Б. Фенько

Выпускающий редактор

И.В. Тепикина

Компьютерная верстка

С.М. Пчелинцев

Главный редактор и издатель серии

Л.М. Кроль

Научный консультант серии

Е.Л. Михайлова

Изд. лиц. № 061747

Подписано в печать 13.04.1998 г.

Формат 60Ѕ88/16

Гарнитура Таймс. Печать офсетная

Усл. печ. л. 19. Уч.-изд. л. 17,7. Тираж 5 тыс. экз.

Заказ №

М.: Независимая фирма “Класс”, 1998. — 304 с.

103104, Москва, а/я 85.

ISBN 0-87630-677-6 (USA)

ISBN 0-87630-440-4 (USA)

ISBN 5-86375-076-6 (РФ)

[1] Хочу выразить благодарность Дороти Хэнкинс за любезное разрешение воспользоваться материалом из ее пока еще не опубликованной книги, посвященной истории филадельфийской детской консультативной клиники.

[2] Английское слово “ Mom ” является детской формой слова “Mother ” <мать>. — Прим. переводчика.

[3] После конференции я получил посылку от Элизабет Эриксон. Теперь эта подушечка стала самым дорогим из всего, что у меня есть.

[4] Новый Центр исследования семьи в Милане. — Прим.ред.

[5] От “alienation” (англ.) — отчуждение, изоляция. — Прим. переводчика.

[6] Доклад представляет точку зрения, уже изложенную в несколько измененном виде в публикациях К. Маданес (1981) “Стратегическая семейная терапия” и (1984) “За односторонним зеркалом: успехи в практике стратегической терапии”, San Francisco, CA, Jossey-Bass.

[7] Религиозное течение и система лечения, основанные Мэри Бейкер Эдди около 1866 г. Официальное название “Церковь Христа Познающего” (Church of Christ, Scientist). — Прим. переводчика.

[8] Примечание редактора английского оригинала: Замечательный доклад Витакера “Гипноз и глубинная терапия семьи”, сделанный в 1980 году на Первом международном конгрессе эриксоновского гипноза, вошел отдельной главой в сборник под редакцией Дж. Зейга “Эриксоновские подходы к гипнозу и психотерапии” (New York, 1982).

[9] Непременное условие (лат.).