Стремление к "измерению Иного", к целостности

По-видимому, существует глубочайшая неудовлетворенность человека своим положением в мире, тем, что называется людским жребием. Человек ощущает свою оторванность и отделенность от всего мироздания [16]. Часто ему трудно даже внятно объяснить природу этой отделенности. но порой он чувствует себя отрезанным от "чего-то" могучего, "чего-то" совершенно иного, чем он, порой же – отделенным от некоего вневременного "состояния", о котором у него не сохранилось четких воспоминаний, но которое он смутно помнит в глубине своего существа: этим изначальным состоянием он наслаждался до Времени, до Истории. В этом состоянии (которое можно охарактеризовать как мистическое) "сознание существует сразу в двух временах одновременно (совершенное прошлое или будущее сочетается с застывшим настоящим моментом, то есть наблюдается ускользание всяческих субъект-объектных отношений, выход за пределы бытия), и за счет этого - появляется внешняя точка опоры, точка отсчета [6, гл.22].

Эта отделенность приобрела форму разлома, проходящего внутри личности и затронувшего при этом сущностную основу мира. Это было "падение", не обязательно в иудео-христианском значении термина, но падение, влекущее за собой фатальные, роковые последствия для человечества и одновременно – онтологическое изменение структуры мира. (С определенной точки зрения, можно утверждать, что многие воскрешают ностальгию по Раю, ностальгию по парадоксальному состоянию, когда было возможно бесконфликтное существование оппозиций, проявлявшихся как многообразные аспекты таинственного Единства) [6, 16].

Существует глубинная потребность "познать самих себя" - продолжить трещины в сознании, хотя и не настолько, чтобы непоправимо углубить их ("контролируемое безумие"), ибо только на границах трещины и возможна мысль. В каком-то смысле такое переживание идентично переживанию смерти, утраты личности, расколу бытия (не говоря уже о том, что переживания смерти сами по себе часто встречаются в измененных состояниях сознания). Однако стремление к смерти характерно для человека, ибо только по сравнению со смертью жизнь представляет какую-то ценность, преодолевая смерть, обретаешь жизнь. Человеку "требуется именно пустая, недостоверная тщета на краю ужаса, не имеющая настоящих отношений с миром.... Именно умирая, не имея никакой возможности бегства, можно заметить разорванность, которая образует человеческую природу и в которую трансцендируется "то, что существует". Я-которое-умирает воспринимает то, что его окружает, как пустоту, а себя - как вызов этой пустоте; Я-которое-живет ограничивается предчувствием смятения, в котором кончится все. Обольстительность, мощь, суверенность необходимы этому Я-которое-умирает: нужно быть богом, чтобы умереть. В определенном смысле смерть есть неизбежная пошлость, но в другом - глубоком - смысле она недоступна. Животному неведома смерть, хотя она отбрасывает человека в животность. Идеальный человек, воплощающий разум, остается посторонним смерти: животность бога присуща ее природе; животность одновременно грязная (зловонная) и святая. Отвращение и пылкая обольстительность соединяются, ожесточаются в смерти: это уже не банальное уничтожение, а тот самый пункт, где сталкиваются последняя ненасытность и крайний ужас. Страсть, повелевающая такими играми и странными сновидениями, - это не просто исступленное вожделение быть "Я", это вожделение быть ничто. В ореоле смерти, и только в нем, "Я" обосновывает свое господство; в нем пробивается на свет чистота безнадежной настоятельности; в нем осуществляется надежда я-которое-умирает (умопомрачительная, горячечно-пламенная надежда, в которой отступают границы мечты)" [1].

Такой "экзистенциальный голод" приводит к появлению идеи Бога, ибо наше ЭГО не может развиваться и осваивать новые измерения сознания, пока в нем нет представления о чем-то сверх-естественном или сверх-опытном. Символ Бога и есть та самая точка, благодаря которой происходит внутренний рост [23]. Когда ЭГО - комплекс представлений о своей уникальности - занимает подчиненное положение в сфере сознания человека, "одержимость собой" ему не грозит; но когда ЭГО убеждено в собственном главенстве в окружающем его поле смыслов, малейшая провокация обнаруживает его несостоятельность - возникает раскол сознания.

В конечном счете, перед нами – стремление вновь обрести утраченное единство, и потому человек жаждет обрести картину мироздания, в которой противоположности предстанут взаимодополняющими аспектами единой реальности. Опыт бытия в мире, где противоположности требуют примирения, породил первые философские и теологические спекуляции. Прежде, чем они стали основополагающими философскими представлениями, Единое, Единство, Целостность были чаяниями, которые ищут свое выражение в мифах и верованиях, ритуалах и мистических техниках. На уровне досистемного мышления это таинство целостности воплощается в попытках достичь перспективы, когда все оппозиции разрешаются, Дух Зла обращается Тем, кто прокладывает путь промыслу Господню, а Демоны предстают лишь ночными, темными проявлениями Божественности. Тот факт, что эти архаические мотивы и темы до сих пор живы в фольклоре и продолжают всплывать в снах и фантазиях, доказывает, что мистерия обретения целостности до сих пор остается неотъемлемой частью человеческой драмы. Она вновь и вновь оживает в самых различных проявлениях, на разных уровнях культурной жизни – в мистической философии и теологии, в мифологии и фольклоре, в снах и фантазиях наших современников, в созданиях художников.

Стремление к цельности изначально присуще человеку (Целостность= наличие Цели, смысла бытия), он создает искусственные модели (государство, виртуальные реальности - в литературе, игры), ищет средства, дающие ему это ощущение. Это утверждение подкрепляется универсальной культурной тенденцией к изменению "естественного" потока сознания при помощи психоактивных веществ, социально предписанных методов и условий [18, 40].

Общество, лишенное непосредственного мистического опыта, вынуждено создавать какие-то другие структуры. Так, например, возникает государственная структура как искусственная модель "связного", цельного мира, наводящая мосты через "трещину", дающая ощущение связности и цельности, если отсутствует другой способ связи. Как следствие, возникает противостояние индивидуального - личного, стремящегося к свободе и движению вперед, и государственного - как поддерживающего стабильность. В живой природе этот феномен давно известен - это борьба наследственности и изменчивости - двух свойств любого живого объекта. Наследственность стремится к сохранению уже имеющегося, в то время как изменчивость отвечает за приспособление к изменяющимся условиям окружающей среды. Так и личное - проявляет приспособление к условиям, ответственно за создание нового, "лучше гармонирующего" с внешними условиями, с государственным, олицетворяющим сохранение и передачу достигнутых умений и навыков.