Глава шестнадцатая Козий Танец

Небольшая яхта подошла к пирсу около полуночи. Ее ждали. На белом пиджаке человека, спрыгнувшего на пирс, тут же заплясали красные пятнышки лазерных целеуказателей.

Саму яхту держали на прицеле более серьезные штуковины. Одно нажатие на кнопку – и роскошная океанская красавица превратится в смесь огня, воды и обломков.

– Не надо меня убивать! – весело закричал Али, взмахнув руками. – Я привез привет от моего дяди Абусалиха! Здорово, Курт! Как делишки? Извини, что поднял с постели. У меня срочное дело для Шейха!

Курт Штабб, здоровенный рыжий баварец с красной рожей и волосатыми веснушчатыми лапами, вышел на пирс, оглядел гостя с головы до ног и проворчал:

– Для тебя я не Курт, а капитан Штабб, деточка. Что привез?

– Новости для твоего хозяина, – тем же насмешливым голосом произнес Али. – И еще кое‑какой груз.

– Какой груз?

– А вот это не твоего ума дело!

– Проверить лодку на наличие посторонних! – рявкнул капитан.

Четверо солдат ринулись по пирсу. Если бы Али не отпрянул в сторону, его вполне могли бы спихнуть в воду.

Через полминуты из катера вытащили еще троих, обыскали (нашли два пистолета) и уложили на пирсе.

– Кто такие? – строго спросил Штабб.

– Это мои люди, капитан! – с плохо скрываемым бешенством произнес Али.

– Проверим. Сержант, взять этих троих и доставить…

– Отставить, капитан!

Худощавый чернокожий в зеленой чалме спустился на пирс.

– Мир тебе, дорогой Али!

– И тебе мир, во имя Аллаха Милостивого, дорогой Раххам!

Они обнялись и церемонно облобызались.

Штабб демонстративно сплюнул в море.

Люди Али, отряхиваясь, поднимались с бетонного пирса.

– Что ты привез, Али? – спросил Раххам.

– Новости для ушей господина. И еще – груз.

– Что за груз?

– Увидишь.

Через некоторое время, не без усилий, Али с помощниками вытащили из катера и поставили на пирс большой ящик с ручками, смахивающий на гроб. Правда, в гробу обычно не делают вентиляционных отверстий.

Штабб, не удержавшись, сунулся к ящику:

– Это что?

– Не твое дело, капитан! – с удовольствием произнес Али. – Дай пройти!

Он и его люди подхватили ящик и понесли его вверх по дорожке, по обе стороны которой черными стенами стояли джунгли.

Капитан Штабб двинулся следом, пытаясь угадать, что спрятано в ящике. Вариантов было много, но ни один из них не соответствовал истине.

Спустя некоторое время капитану надоело гадать и его мысли вернулись в привычную колею. То есть к тому, как уговорить начальство на денек‑другой отпустить его на материк. Капитан Штабб испытывал острую потребность в женщине. А лучше – в двух. Удовлетворить же эту потребность можно только на материке. Чертов наниматель не потрудился завезти на остров шлюх. Штабб был сердит. Секретарь нанимателя, наглая черная макака, унизил его.

Солдаты охраны, возглавляемые сержантом, двигались на некотором отдалении от капитана. Все знали, что такое сердитый Штабб. Ему только подвернись под руку – запросто останешься без зубов.

Солдаты тоже гадали, что находится в ящике. И они были ближе к истине, чем их капитан, потому что с легкостью переносили свои желания на любой предмет. Впрочем, желания у них были такие же, как у капитана.

Никто из них не заметил пары глаз, наблюдавших за процессией из чащи.

В отличие от солдат и капитана наблюдавшее за ними существо совершенно точно знало, что находится внутри ящика. Для этого ему не нужны были глаза – хватало обоняния.

Процессия давно скрылась, а существо все еще сидело, не шевелясь, и размышляло. И предмет его размышлений, переведенный на человеческий язык, мог бы звучать примерно так: «Не пора ли выпускать джинна из бутылки?»

* * *

Друзья провели эту ночь там же, где прошлую. Жилов сказал: более надежного места пока не предвидится. Их действительно никто не побеспокоил. Однако Тенгизу Саянову приснился очень странный сон.

Была ночь. Тенгиз стоял под сенью колоннады и смотрел вдаль, туда, куда уходила казавшаяся бесконечной аллея, украшенная статуями. То были каменные изваяния львов с собачьими головами. Тенгиз откуда‑то знал, что длина аллеи – две тысячи двойных шагов. Еще он знал, что аллея эта соединяет два храма: тот, в котором сейчас находится он сам, огромный и прекрасный дар богу, и второй – чуть поменьше, но тоже далеко не маленький.

Тот храм тоже был Даром. Но не ему, а той, кого строители именовали Истиной и полагали Основой Мира.

Тенгиз запрокинул голову и посмотрел вверх. Над ним была крыша, сложенная из камня. Огромные балки, расписанные яркими красками, покоились на гигантских колоннах, изукрашенных затейливой резьбой: картинками и иероглифами. Тенгизу‑спящему было ведомо их значение, но оно было ему неинтересно. Для него было много важнее, что этот храм – создан. Невероятное творение слабых человеческих рук, его строили много веков. И он не закончен. Его будут достраивать и украшать до тех пор, пока не иссякнет любовь к нему, их богу. Тенгизспящий был уверен, что она никогда не иссякнет.

А Тенгизу‑настоящему было немного страшно. Гигантские колонны давили на него. Он казался себе крохотным и ничтожным. Ему казалось: те, кто смог построить такое, не могут быть слабыми и беспомощными.

Тенгиз‑спящий не разделял его страхов. Он даже не чувствовал их, потому что ему было плевать на громадные плиты, из которых сложен храм. Он знал: если ему придет в голову разрушить это колоссальное сооружение, он сделает это за несколько мгновений. Храм для него был лишь знаком. Но знаком не просто радующим, а очень важным. Тенгиз‑спящий был богом, а боги очень серьезно относятся к тем, кто им поклоняется.

Тенгиз‑спящий вышел из тени. Полная луна ярко озаряла окружающий мир. Это был его мир, и он был прекрасен. Тенгиз‑спящий чувствовал его на десятки тысяч шагов. Он чувствовал остывающую пустыню и густую, полную жизни воду великой реки. Он чувствовал море, в которое впадает эта река, и поросшие лесами горы, откуда брали начало эти неспешные воды. Он видел Дома Мертвых, которые сооружали для своих владык ничтожные обитатели этой черной от живительного ила земли. Это было правильно, потому что в каждом из этих владык когда‑то жила частица той, кто была частью его самого. Или он был частью ее. Но люди думали, будто они раздельны. Поэтому ее храм стоял в двух тысячах двойных шагов.

Тенгиз‑настоящий смотрел вдоль аллеи, прекрасной в ослепительном лунном свете, но для его глаз аллея была пустынна.

Зато Тенгиз‑спящий уже увидел ту, что идет к нему.

Она была женщиной. По смешным законам строителей этого храма женщинам было запрещено находиться внутри его стен. Даже мужчинам, если то не были особо посвященные жрецы, было разрешено находиться лишь на площади сразу за воротами.

Но этой женщине было позволено пересекать священные границы. Она сама себе это позволила. Точно так же, как сама посвятила себя в верховные правители этой земли. И никто не смел воспротивиться. Она была женщиной, но в ней жила частица божества. Правда, у нее был супруг. И он долго жил здесь, в этом храме. И молил о том, чтобы ему была дарована толика божественной истины. Но в нем не было настоящей любви к богу, только алчная жажда власти. И ему, мужчине, было отказано. А женщине – дано.

Тенгиз‑спящий не жалел о своем выборе. Это привнесло приятное разнообразие в его общение с крохотными обитателями этой земли. Правда, женщине пришлось заплатить за божественный дар. Ей больше никогда не родить сына.

И вот она пришла. На ней была одежда мужчины. И даже небольшая бородка была привязана к ее круглому гладкому подбородку.

– Я пришла, о мой повелитель, – прошептала женщина. Голос ее дрогнул.

Она боялась не его. Она боялась, что он сочтет ее недостаточно прекрасной. И – отвергнет.

Она не знала, что он в одно мгновение может сделать ее совершенной. Или – убить.

Женщина сняла свой тяжеленный головной убор, отвязала нелепую бородку.

«А она красива», – подумал Тенгиз‑настоящий. И вдруг вспомнил ее имя. Хатшепсут.

Женщина избавилась от одежды. Она стояла нагая в ослепительном лунном свете, и даже Тенгиз‑спящий понял, что она очень хороша. В ней действительно текла древняя кровь.

Тенгиз‑спящий засмеялся и пропел несколько слов.

Гранитная плита, на которой стояла женщина, превратилась в мелкий нежный песок. Женщина вздрогнула, но сразу овладела собой. Ее ноги утонули в песке, могущество бога приводило ее в трепет, но не в ужас. Он был ее богом.

Тенгиз‑настоящий посмотрел вниз и увидел, как поднимается его мужской орган. Во сне этот орган был очень велик. Значительно больше, чем в реальности. Тенгиз‑настоящий видел, как он раздувается, наполняясь кровью… И дивным светло‑зеленым огнем.

Женщина тоже опустила взгляд… И тотчас закрыла глаза.

Тенгиз‑настоящий увидел, как судорога прошла по ее животу, а колени начали подгибаться…

Но упасть она не успела. Тенгиз‑спящий подхватил ее обмякающее тело и прыгнул. Этот прыжок вознес бога и его ношу на пятнадцать ступеней вверх – внутрь Священного Покоя. Здесь стоял почерневший от крови жертв алтарный камень.

Тенгиз‑спящий опустил на него влажное трепещущее тело царицы.

Женщина раскинула руки. Мягкая грудь ее расплющилась о камень, голова запрокинулась вверх, тонкие пальцы вцепились в каменные кромки.

Тенгиз‑спящий провел ладонями по внутренней поверхности ее бедер, плавным движением широко развел в стороны ноги царицы. Но – медлил…

Тенгиз‑настоящий увидел влажное открывшееся лоно женщины. Там кипела и бурлила первичная женская сила. Там всё исходило от жара и жаждало соединения.

Тенгиз‑настоящий, не удержавшись, сделал движение к сладкому жерлу…

Но телом этим правил не он. Тенгиз‑спящий не шевельнулся. Он ждал.

И дождался. Она пришла. Дивная и извечная. Неотделимая всерождающая. Его богиня.

И только когда красное пламя подземного огня объяло распростертое тело царицы, Тенгиз‑спящий соединил Землю и Небеса.

И мир содрогнулся.

Когда Тенгиз проснулся, снаружи уже светало. Тенгиз мало что запомнил из своего сна. Практически ничего. Только распростертое на плоском камне нагое женское тело. Но послевкусие от сна осталось приятное. И еще Тенгиз помнил имя женщины. Хатшепсут. Что‑то смутно знакомое. Впрочем, имя он почти сразу позабыл. Всё, что осталось в памяти: ему приснился эротический сон. Тенгиз счел это хорошим признаком. Организм выздоравливает.

Глава семнадцатая Уходит наш парусник в синее море…

После завтрака Жилов устроил военный совет.

– Мы отплывем на Козий Танец как можно скорее, – сказал он. – И лучше будет, если никого не станем нанимать. Возьмем в аренду, а еще лучше – купим катер и следующей же ночью постараемся добраться до острова. Незаметно.

– В моем бумажнике – восемьсот долларов, – сказал Тенгиз. – И еще около двух тысяч – на счете. Не думаю, что этого хватит на катер.

– Деньги – не вопрос, – отмахнулся Жилов. – Кстати, Тарра, мы так и не разобрали свою добычу. Где она?

– Ты оставлять ее на заднее сиденье, – сказал Таррарафе. – Мне принести?

– Немедленно! Ну я и лопух, – сказал он Тенгизу по‑русски. – Оставить такое. Устал, должно быть. Трудный вчера выдался денек.

– А что там? – спросил Тенгиз.

– Увидишь!

Вернулся масаи, передал Жилову мешок.

– Оп‑па! – воскликнул тот, картинным жестом высыпая его содержимое на стол.

– Богато живут африканские банкиры, если выкидывают такое в мусорные корзинки, – заметил Тенгиз.

На столе громоздилась куча денег: евро, долларов и местных «фантиков». И еще – изрядное количество бумаг.

Тенгиз выудил одну: с красивыми разноцветными разводами и золотой печатью.

– Это что за бумажка? – спросил Жилов.

– Эта бумажка называется – сертификат АНБ, и стоит она десять тысяч долларов.

– Ни хрена себе! А эта?

– А это, Данила, акция. И ее номинал – пять тысяч долларов. Сколько она стоит, сказать не могу. Надо слазать в Интернет, посмотреть котировки.

– Слазай, – разрешил Жилов. – Я потом отвезу тебя в одно укромное местечко. Заодно отправишь е‑мейл отцу: мол, с нами все в порядке. Отбываю на сафари. Вернусь и поеду к дяде. Чтобы он знал, где тебя искать, если мы вдруг не сумеем сработать на должном уровне. Это я так, страхуюсь. Вдруг нам все‑таки понадобятся тяжелые орудия.

– Но сначала нам нужно купить катер.

– Катер – нет! – подал голос до сего момента молчавший масаи. – Нужно – тихо, надо покупать парусную лодку черных.

– Больше ста миль? – с сомнением произнес Жилов.

– Ветер хорошо дует сейчас, – сказал чернокожий.

– Убедил, – согласился Жилов.

– Очень хорошо, брат, – кивнул Таррарафе. – Слушай меня – и убьешь всех своих врагов. – Лицо масаи осветила по‑детски радостная улыбка.

– Значит, лодка, – подытожил Жилов.

– Я умею управляться с парусом, – сообщил Тенгиз. – И прокладывать курс.

– Молодец! – похвалил Жилов. – Тарра, мы покупаем лодку.

Масаи поднялся.

– Пойду говорить с Матаком, – сказал он. – Нужна хорошая лодка. Он поможет.

– Твой друг меня восхищает и пугает одновременно – сказал Тенгиз, когда Таррарафе ушел.

– Теперь он – и твой друг! – напомнил Жилов. – Тарра – сильный человек! Его отец был не просто шаманом, а чем‑то вроде верховного жреца нескольких племен. Власти обидели его – посадили в тюрьму. Правда, вскоре выпустили: кто посмеет здесь, в Африке, всерьез оскорбить сильного шамана? Это хуже, чем публично ударить полицейского. Но Тарра – он в то время был куда моложе, чем сейчас, – обиделся на родичей, которые позволили арестовать отца, и ушел из племени.

– А как вы‑то с ним познакомились? – спросил Тенгиз.

– Несколько лет он был моим помощником в Кенийском заповеднике. Я его знаю уже много лет. Правда, последние два года мы не виделись, а сейчас я позвал – он приехал. Люблю иметь его рядом, когда жарко! – Жилов засмеялся. – И не только потому, что он отлично стреляет. Он ведь еще успевает подумать, прежде чем выстрелить. Я, например, не успеваю. Кстати, хочу тебе кое‑что показать!

Он встал, подошел к вещам и вернулся, неся свой автомат и пистолет, который давал Тенгизу.

– Займись‑ка делом! – сказал он, выщелкивая пистолетный магазин на ладонь и проверяя, не осталось ли патрона в стволе. – Вот тебе масленка, ветошь, шомпол. Работай!

– Один выстрел – а сколько грязи! – пошутил Тенгиз.

– Вчера надо было этим заняться, но я тебя пожалел. Как твоя голова?

– Прекрасно! – ответил Тенгиз и не покривил душой. То ли у него был исключительно здоровый организм, то ли лекарство Таррарафе помогло, но чувствовал он себя замечательно. Последствия удара по макушке совсем не ощущались.

Лучи света, прямые, желтые, почти вещественные, длинными клинками пронзали воздух, вырываясь из щелей. Тенгиз использовал один из них, чтобы оценить качество своей работы.

У смазочного масла был запах, напомнивший Тенгизу детство. Когда отец привозил его на дачу к деду и они вместе копались в разных механизмах. У деда был такой хитрый агрегат для дачного хозяйства, которым можно было и траву стричь, и землю боронить, и еще всякое такое. Одна беда – он постоянно ломался. Еще у деда был старый «eазик», тот, который называют «козлом» за отменную прыгучесть. Дед раскатывал на нем по местным буеракам и утверждал, что он лучше любого навороченного джипа. Отец как‑то предложил ему соревнование – и дед выиграл. «Паджеро» отца потом вытаскивали трактором. Однако этот «козлик» требовал непрерывного ухода. Впрочем, деду это было только в радость. Дед у Тенгиза рукастый… А вот прадеда Тенгиз почти не знал, хотя тот умер лишь несколько лет назад.

Тенгиз поднял голову и перехватил взгляд Жилова. Тот смотрел, как молодой человек управляется с коротеньким шомполом. Собственные руки Жилова двигались совершенно автоматически.

– Данила, – спросил Тенгиз, глядя на эти заученные движения, – вы где воевали?

– Воевал? – Жилов рассмеялся. – Ну нет! Я – пацифист!

Теперь расхохотался Саянов.

– Я, между прочим, не шучу, – сказал Жилов. – А как иначе назвать человека, который лучшую часть жизни провел в борьбе за мир во всем мире? Было когда‑то такое подразделение – «Вымпел». Теперь это уже не секрет. Твой прадед был моим командиром.

– И чем вы занимались?

– Да всем. Без шуток, сынок. Мы могли всё. Какой‑нибудь нынешней «Аль‑Кайде» даже не снилось то, что мы могли. Но здесь мы главным образом занимались тем, что избавляли маленьких черных дьяволов от гнета капиталистических эксплуататоров. А знаешь, кстати, в чем главное достоинство освободителя?

– В чем?

– Вовремя освободить освобожденных от своего присутствия! Вот так!

Он выбросил левую руку и поймал большую зеленую муху, кружившую с жужжанием над частями автомата, разложенными на циновке.

– Вот так. Поймал. Встряхнул. Отпустил.

Жилов разжал кулак, и муха с возмущенным гудением вылетела в дверь.

– Урок политики, – продолжал Жилов. – Оса. Полезла в банку с яблочным повидлом. Увязла. Ты, сынок, хочешь ее спасти. Берешь ее за крылышки и быстро‑быстро! – выдергиваешь и бросаешь подальше. Пока она не попробовала на тебе жало. Поди растолкуй осе, что ты ее спас. Поди растолкуй нищему тощему зулу, что сытый богатый белый… Это ты, сытый богатый белый, хочешь ему помочь. О, зулу знает, как ты можешь ему помочь! Из твоей одежды он сделает юбку. Часы повесит на шею. А личный номер прицепит к мочке уха. И скажи спасибо, если твое мясо покажется ему неподходящим для праздничного супа. Вот этим, – Жилов за каких‑нибудь несколько секунд собрал автомат и прицелился в Тенгиза, – вот этим ты можешь объяснить зулу, что не стоит покушаться на твои штаны и часы. Но зулу ты все равно не переубедишь.

Он лязгнул затвором, присоединил магазин и вытер руки ветошью.

– Однако это была интересная работа. И мне нравилось то, что я делаю. Что – и как. Отличный адреналин, как сейчас выражаются. Дай я покажу, как это ставится… – И в два движения собрал пистолет Тенгиза. Заглянул в ствол: – Нормально. Принимается.

– Да, стрелять вы научились замечательно, – заметил Тенгиз.

– Я? Замечательно? – Жилов рассмеялся. – Вот Тарра действительно замечательно стреляет. Будь у него это большое ружье, когда мы встретились в первый раз, – прощай, старина Жилов! Но у Таррарафе тогда был древний кремневый динозавр. И шел дождь. У старины Жилова тоже была не бог весть какая мощная игрушка – простой карабин. И еще пара рук, конечно. И все прочие навыки. А Тарра был тогда совсем молодой, и рядом с ним лежала пара превосходных бивней. И он забыл, что, когда идет дождь, кремневое ружье может его подвести.

– Так он был браконьером! – догадался Тенгиз.

– С точки зрения закона – да. Но – не со своей собственной. Он – сын шамана, но из племени охотников. Когда лев видит в саванне фигуру человека с длинным копьем и большим щитом, лев спешит убраться подальше. Потому что человек этот – масаи. И такими они были задолго до того, как в Африке появился первый европеец. А если лев бежит от человека с копьем, то что он может сделать против четырех парней на «хаммере» с автоматами?

Так что мы в Кении, или в ЮАР, или в Танзании, словом – везде, где есть парки, вынуждены вести нашу маленькую войну. Не то не останется ни слонов, ни носорогов – ничего. Ты же знаешь историю с бизонами? Здесь было то же. Один охотник укладывал за день дюжину слонов. Спорт своего рода. Напоминает мне о парне из Чикаго, что залез на крышу и из винтовки с оптическим прицелом подстрелил восемнадцать человек. Правда, он не украсил их высушенными головами свою гостиную. Но только потому, что в цивилизованных странах это не принято. А почему бы африканскому парню не заработать сотню‑другую, продав пару бивней? Или десяток пар? И если раньше лихой парень пользовался стальной проволокой и отравленными стрелами, то теперь к его услугам наш русский АКМ вроде этого. И заметь, у этих парней он появился намного раньше, чем правительству пришло в голову вооружить автоматами нас, своих егерей. Свое оружие я купил на собственные денежки.

– Суровая у вас жизнь, – сказал Тенгиз. – Я‑то думал, что егеря занимаются животными. И что, в парке Крюгера тоже…

– Везде, – сказал Жилов. – Но не думай, что всё так печально! Теперь у нас есть самолеты, газ, техника. Патрульные с воздуха вызывают нас, как только замечают неладное. А уж мы прочесываем местность, пока не найдем голубчиков. Тогда остается лишь вытрясти у оставшихся в живых информацию и выпотрошить тайники. Кстати, почти половина егерей – из бывших браконьеров. Меньше риска и – единственный способ уйти от мести старых друзей.

– И Таррарафе – тоже?

– Нет! Я купил его иначе. Отвез в питомник, где выкармливали пару носорожков, потерявших матерей. А носорог – что‑то вроде тотема его отца. Кстати, прозвищем я тоже обязан Таррарафе. Но и я его кое‑чему научил. Хотя главное в нашем деле он усвоил раньше.

– А что – главное? – спросил Тенгиз.

– Главное то, что, когда смотришь вот так, – он поднял автомат и прицелился, – мировоззрение человека здорово меняется. А! Вот и Тарра!

Масаи вошел в хижину и присел на корточки.

– Я договорился, – сказал он. – Можем идти смотреть лодку.

– Хорошо, – одобрил Жилов. – Но – позже. А сейчас пойдем и припрячем наши денежки. Там, куда мы пойдем, деньги нам ни к чему. Однако сначала мы сходим в одно место, и ты, сынок, нам скажешь, сколько мы вчера заработали.

«Одно место» снаружи показалось Тенгизу довольно‑таки занюханной хижиной, хозяином которой был бородатый лохматый индус.

А вот внутри жилище было довольно комфортным, и, главное, здесь имелось несколько довольно приличных компьютеров.

– Десять долларов в час, – сказал индус. – Дальше – скидка десять процентов. Сутки – шестьдесят долларов.

– Часа мне хватит, – сказал Тенгиз.

Первым делом он заглянул в свой ящик. Куча спама и ничего интересного, кроме лаконичного письма отца. Отец интересовался, как у него дела.

Тенгиз ответил именно так, как говорил Жилов. Мол, едем на сафари, а потом – к дядюшке.

Второе дело – котировки. С этим делом он тоже управился быстро. Записывать ничего не стал и после окончания работы потер журнал, а затем слазал на пяток русских сайтов попопулярнее, покрутился в новостных лентах и решил, что этого достаточно. Разумеется, если тот же индус захочет выяснить, где он побывал, это не будет сложной проблемой. Маскировка делалась как раз для того, чтобы такого желания не возникло.

Минут через сорок, расплатившись, они покинули местный «компьютерный центр» и поехали прятать деньги. С учетом ценных бумаг сумма получилась довольно‑таки солидная: больше шестисот тысяч евро.

– Твоя доля – полсотни, – сообщил Жилов Тенгизу. – Как‑никак мы, сынок, сделали почти всю работу.

– Да ничего мне не надо! – запротестовал Тенгиз. – Данила, хватит того, что вы рискуете жизнью ради меня!

– А это, сынок, вовсе не твоя забота! – отрезал Жилов. – За это уже твой прадед рассчитался. С лихвой. Всё, закрыли вопрос!

Деньги спрятали в пустыне. Засунули в какую‑то расщелину. На съезде с дороги Таррарафе оставил метку: вбил в грунт на обочине кусок арматуры.

– На всякий случай запомни расстояние отсюда до поста, – посоветовал Жилов. – Вдруг тебе придется ехать за нашим кладом одному.

Тенгиз расстояние запомнил. Хотя и не был уверен, что сумеет отыскать закладку, даже оказавшись на расстоянии десяти метров от нее.

Пост, на котором маялись от безделья несколько местных полицейских, они опять проехали беспрепятственно.

Тенгиза давно интересовало, почему их никогда не останавливают. Он спросил об этом Жилова, и тот сообщил, что у них, оказывается, особые номера.

– Такие выдают в гараже господина министра полиции, – сказал он. – Но купить их тоже можно.

– И что же, полицейские не отличают фальшивые номера от настоящих?

– Так они и есть настоящие, сынок. – Жилов усмехнулся. – Триста евро – пара. Немалые деньги для этой страны. И конечно, нужно знать, к кому обращаться. Именно это и есть самое главное, сынок. От серьезных претензий эти жестянки не спасут, равно как и пропуск под нашим лобовым стеклом, но всякий местный коп поймет, что хозяин этой машины знаком с серьезными людьми в их департаменте. И потому не рискнет беспокоить нас по пустякам. Вот если бы нас застукали за ограблением банка или нашли труп в багажнике… – Жилов засмеялся и похлопал Тенгиза по плечу. – Только нас не застукают. Я очень везучий, сынок. Иначе уже давно словил бы свою пулю. А старина Таррарафе – вообще сын шамана. У него, между прочим, целая коллекция амулетов на все случаи жизни. Тарра, – сказал он по‑английски, – у тебя есть амулет на удачу?

– Удача – нет, – ответил масаи, ловко огибая разлегшуюся на дороге свинью. – Успех – да.

– Что ж, это даже лучше, – сказал Жилов. – Удача – дама ветреная, а вот успех – парень верный. То что нужно. Тарра, останови вон у той лавки. Надо прикупить кое‑какое снаряжение.

– Вот эта! – сказал Матак, указывая на суденышко. – Хозяин хочет двести американских долларов.

– Многовато, – сказал Таррарафе, и оба чернокожих принялись солидно обсуждать достоинства и недостатки парусника. Причем Матак напирал на достоинства, а Таррарафе – на недостатки.

Тенгиз подошел поближе и стал разглядывать лодку.

Она явно ничем особенным не отличалась от десятка других суденышек, стоящих тут же, у деревянных пирсов. Едва ли больше пяти метров в длину, лодка напоминала уменьшенный самбук. Наклоненная вперед мачта была принайтована к столбу, укрепленному перед мачтовой банкой. Парус – один. Однако обводы вполне приличные. И дерево крепкое. Палуба – только над ютом, но, без сомнения, суденышко выдерживало – и еще выдержит – не слишком свирепый шторм.

– Сумеешь одолеть сотню миль на этой замарашке? – спросил Жилов.

– Безусловно! – уверенно ответил Тенгиз.

– Тарра! – крикнул Жилов. – Грузим вещи!

– Да, – отозвался масаи, и они с Матаком ударили по рукам.

– Сто шестьдесят пять долларов! – сказал Таррарафе, подходя к Тенгизу. – Вместе с комиссионными. И еще за десять он будет стеречь нашу машину.

Тенгиз вынул из бумажника указанную сумму. Оставалось еще долларов триста наличными.

«Там, куда мы плывем, деньги не нужны!» – заявил Жилов. Но немного наличных никогда не помешает.

Тенгиз подошел к «лендроверу» и ухватился за верх пластикового баула, собираясь вскинуть его на плечо. Это оказалось не таким простым делом: баул весил килограммов восемьдесят.

– Это железо для моей спины!

Таррарафе отодвинул Тенгиза в сторону и, подхватив баул, потрусил к паруснику, где груз принял Жилов. Тенгиз выбрал предмет полегче – двадцатилитровую бутыль с водой.

Спустя час они вышли в океан. Парусник действительно оказался неплохим. Идя бакштагом, он делал не меньше восьми узлов. Жилов правил с непринужденностью опытного моряка. Таррарафе сидел на носу, в тени поднятого паруса, и с хрустом разминал коричневые, остро пахнущие зерна бронзовым пестом, время от времени помешивая содержимое ступки длинным пальцем. Тенгиз ничего не делал. Просто смотрел на блестящую поверхность океана, на белых морских птиц. Соленая вода шуршала под днищем. До темноты оставалось еще восемь часов.