Точно в восемь часов Махатма прекратил свое молчание, геркулесова работа его жизни требовала от него расчета времени по минутам

«Привет, свамиджи!» – на сей раз Махатма приветствовал уже не на бумаге. Мы только что спустились с крыши в его кабинет, просто убранный квадратными матами; стульев не было; на низком столике лежали книги, бумаги и несколько обычных ручек (авторучек нигде не было видно). В углу тикали какие-то непонятные часы. Ощущалась всепроникающая аура мира и благоговения. Ганди улыбнулся одной из своих чарующих улыбок, широко раскрыв беззубый рот.

– Много лет назад,– объяснил он,– я начал еженедельно соблюдать молчание в течение одного дня для разбора корреспонденции. Однако теперь эти двадцать четыре часа приобрели жизненную духовную необходимость. Регулярные периоды молчания – это не мучение, а благословение.

Я от всего сердца согласился с этими словами[

]. Махатма расспрашивал меня об Америке и Европе; затем мы говорили об Индии и о состоянии всего мира.

– Махадев,– обратился Ганди к мистеру Десаю, когда последний вошел в комнату,– приготовьте, пожалуйста, для свамиджи аудиторию в Паун-Холле. Завтра вечером он побеседует там о йоге.

Когда я попрощался с Махатмой, он заботливо вручил мне бутылочку с маслом цитронелли.

– Москиты в Вардха ничего не знают о принципах

Ахимсы

[

], свамиджи,– сказал он со смехом.

На следующий день, рано утром, наша небольшая группа позавтракала кашей из цельной пшеницы с патокой и молоком. В половине одиннадцатого нас позвали в ашрам. В портике состоялся второй завтрак в обществе Ганди и