Даже этот мягкий упрек от мужа был горек для нее. Ни одним словом не намекнув детям о размолвке, она спокойно вызвала экипаж

– До свидания, я ухожу к маме. – Древний ультиматум!

Мы разразились воплями. Тут вовремя явился дядя матери, он шепнул отцу какой-то мудрый совет, припасенный, несомненно, с древних времен, после чего отец сказал несколько примирительных слов, и мать, к нашей радости, отпустила извозчика. Так закончилась единственная размолвка между моими родителями. Но я припоминаю и один типичный диалог.

– Дай мне, пожалуйста, десять рупий для только что пришедшей несчастной, – убедительным тоном попросила мать, улыбаясь.

– Почему десять? Одной достаточно. – В оправдание отец добавил: – Когда мой отец, дедушка и бабушка внезапно умерли, я впервые вкусил бедность. Единственное, что у меня было на завтрак перед тем как отправиться за несколько миль в школу, – это один маленький банан. Позже, в университете, я был в такой нужде, что обратился к богатому судье за помощью в одну рупию в месяц. Он отказал, заметив, что и одна рупия имеет значение.

– Как горько тебе вспоминать отказ в этой рупии! – Сердце матери отличалось мгновенной логикой. – Ты хочешь, чтобы и эта женщина тоже с горечью вспоминала отказ в десяти, которые ей крайне необходимы?

– Ты победила! – Незабываемым жестом побежденного он открыл бумажник. – Вот десять рупий. Передай их с добрыми пожеланиями от меня.

Отец имел склонность сначала на всякое новое предложение говорить «нет». Его отношение к незнакомой женщине, так быстро завоевавшей симпатию матери, было примером обычной осторожности. Антипатия к мгновенному одобрению – в действительности, лишь дань принципу «адекватного обдумывания». Я всегда находил, что отец был разумен и беспристрастно уравновешен в решениях. Если я мог подкрепить многочисленные просьбы одним-двумя аргументами, он всегда выполнял их – будь-то экскурсия во время каникул или новый мотоцикл.

Отец был строгим сторонником дисциплины для своих детей в их ранние годы, но его отношение к самому себе было поистине спартанским. Он, например, никогда не посещал театр, а искал отдыха в разных духовных занятиях и в чтении Бхагавадгиты[6]. Избегая всякой роскоши, он носил одну пару башмаков, пока они не изнашивались окончательно. Его сыновья купили автомобили, когда они стали популярны, но отец для своей ежедневной поездки на службу вполне довольствовался трамваем.

Накапливание денег ради власти было чуждо его натуре. Однажды после организации им Калькуттского городского банка он отказался от своей доли акций, ибо он просто хотел выполнять в свободное время какой-то гражданский долг.

Несколько лет спустя после того, как отец ушел на пенсию, для проверки книг компании Бенгал-Нагпур Рэйлуэй из Англии прибыл бухгалтер. Изумленный ревизор обнаружил, что отец никогда не обращался за премиями. «Он работал за троих! – заявил бухгалтер. – Ему полагается выплатить сто двадцать пять тысяч рупий (сорок одна тысяча двести пятьдесят американских долларов) в компенсацию за не взятые им вовремя деньги».

Должностные лица преподнесли отцу чек на эту сумму. Он думал об этом так мало, что даже не упомянул об этом дома. Много позже младший брат Бишну, заметивший большой вклад на банковском счете, спросил отца о его происхождении.

– К чему окрыляться материальной выгодой? – сказал отец. – Тот, кто ищет уравновешенности, никогда не будет ликовать от прибыли или горевать из-за потери. Он знает, что человек приходит в этот мир без гроша и уходит, не имея ничего.

В начале своей совместной жизни мои родители стали учениками великого учителя Лахири Махасайя из Бенареса. Это общение укрепило от природы аскетический темперамент отца. Мать однажды сделала моей старшей сестре Роме удивительное признание: «Твой отец и я живем как муж с женой лишь раз в год, чтобы иметь детей».

Отец встретился с Лахири Махасайя благодаря Абинашу Бабу[7], служащему филиала компании Бенгал-Нагпур Рэйлуэй. В Горакхпуре Абинаш Бабу рассказывал мне захватывающие истории о многих индийских святых, неизменно завершаемые провозглашением высшей славы своему гуру.

Однажды летним днем, когда мы праздно сидели у нас во дворе, он спросил у меня, слышал ли я когда-нибудь о тех необычных обстоятельствах, в результате которых мой отец стал учеником Лахири Махасайя. В благоговейном ожидании я отрицательно покачал головой. Он начал рассказ:

"Несколько лет назад, еще до твоего рождения, я попросил своего начальника, твоего отца, дать мне недельный неоплачиваемый отпуск для того, чтобы я мог посетить гуру в Бенаресе. Твой отец поднял этот план на смех.

– Вы собираетесь стать религиозным фанатиком? – спросил он. – Если вы хотите идти вперед, сосредоточьтесь на своей службе.

В тот же день, уныло плетясь домой по лесной тропе, я встретился с твоим отцом, сидевшим в паланкине. Отпустив слуг и экипаж, он пошел рядом, стараясь утешить меня и раскрывая преимущества борьбы за мирской успех. Но я слушал его безучастно. Мое сердце повторяло: «Лахари Махасайя! Я не могу жить, не видя тебя!»

Тропинка привела нас на край спокойного поля, где лучи вечернего солнца уже увенчали светящейся короной высокую зыбь дикой травы. Восхищенные, мы молчали. Вдруг там, в поле, всего в нескольких метрах от нас возникла фигура великого гуру![8]

– Бхагабати, вы слишком суровы к вашему служащему! – раздался его голос, поражая слух.