Мэри Слессор

Исследовательская и миссионерская деятельность Ливингстона и Стэнли вдохновила множество мужчин и женщин на то, чтобы посвятить свою жизнь Африке. Неудивительно, что многие женщины представляли себе свое служение под защитой миссионерской станции, огороженной забором и обустроенной всем необходимым, как в Курумане, где Мэри Моффат провела большую часть своей жизни.

Исследования и работа первооткрывателя никак не представлялись трудом легким и предназначенным для одинокой женщины-миссионерки - по крайней мере до тех пор, пока не появилась Мэри Слессор.

История Мэри Слессор, как и жизнь любого миссионера в современной истории, была романтизирована до неузнаваемости. Ее образ викторианской леди, одетой в платья с высоким воротником, в ниспадающих до щиколоток юбках, смело шагающей по африканским джунглям, залитым ливнями, или сидящей в каное с раскрашенными племенными воинами, так далеко отстоит от реальной жизни и работы босоногой, небрежно одетой рыжеволосой рабочей женщины, которая жила на манер африканцев в глиняной кибитке, а ее лицо (часто без вставных зубов) временами было покрыто ожогами от нестерпимо жаркого африканского солнца. И все же ее успех миссионерки и первопроходца был удивительным, а то чувство единения, которое она ощущала по отношению к африканцам, равняло ее с немногими другими людьми. Она отличилась тем, что была первой женщиной в должности вице-консула Британской империи, и ей еще при жизни были оказаны почести и выражено величайшее уважение со стороны коллег-миссионеров. Они хорошо ее знали и, несмотря на недостатки и эксцентричность, ценили как великую женщину и Божьего человека, каковой она и была в действительности.

Мэри Митчелл Слессор, вторая из семи детей, родилась в Шотландии в 1848 г. Ее детство омрачалось нищетой и семейными неурядицами, ссорами, происходившими в основном из-за периодической безработицы ее отца-алкоголика, который как-то раз выкинул Мэри на улицу ночью, вернувшись домой пьяным. В возрасте одиннадцати лет Мэри начала работать вместе с матерью на текстильной фабрике по полдня, продолжая в то же время учиться. К четырнацати годам она работала по десять часов в день, чтобы прокормить семью, потому что в семье появился седьмой ребенок. Следующие тринадцать лет Мэри трудилась на фабрике и стала в семье основным кормильцем.

Хотя позже она говорила о себе как о "дикой девчонке", ранние годы Мэри прошли в работе на фабрике и дома. На развлечения не было ни времени, ни возможности в перенаселенном и грязном районе, где проживал рабочий класс и где ютилась ее семья. К счастью, церковная деятельность давала ей возможность на время забыть о доме. Обращенная подростком через внимательную заботу жившей пожилой вдовы по соседству, Мэри вскоре стала очень активной помощницей в своей поместной пресвитерианской церкви. Она преподавала в воскресной школе, а после смерти своего отца вызвалась служить добровольцем, помогая миссионерской работе в городе. Когда ей было чуть за двадцать, она стала сотрудничать с Королевской уличной миссией, что обеспечило ей практический опыт для будущей миссионерской деятельности. Сколько раз ей приходилось сталкиваться с потоками грязных слов и непристойным поведением уличных банд, пытавшихся помешать ее собраниям на открытом воздухе. Смелость, которая так пригодилась позднее, была развита в трущобах Данди.

Зарубежные миссии глубоко заинтересовали Мэри с раннего детства. Миссионерские собрания были частым явлением в ее церкви, и миссионеры, приезжавшие в отпуска, просили новых работников. Она с живейшим интересом наблюдала за прогрессом Миссии Калабар, образованной за два года до ее рождения. Тепло относившаяся к миссиям мама Мэри надеялась, что ее единственный выживший сын, Джон, станет членом зарубежной миссионерской экспедиции. Его смерть, когда Мэри исполнилось двадцать пять, разбила мечты матери. Но что касается Мэри, ее мысли о миссионерской работе были вызваны желанием уйти с работы на фабрике и занять место брата. Миссия Калабар всегда принимала женщин, и Мэри знала, что ее встретят приветливо и возьмут в свой штат. Смерть Дей-вида Ливингстона укрепила ее решение, и ей осталось только разорвать тесную связь со своей семьей.

В 1875 г. Мэри обратилась в общество и была принята Миссией Калабар, а летом 1876 г., в возрасте двадцати семи лет, она отплыла в Калабар (расположенный в современной Нигерии), давно известный своей работорговлей и смертоносным климатом. Первые годы в Африке Мэри провела в Дьюктауне, где преподавала в миссионерской школе и посещала африканцев, параллельно изучая язык. Его она выучила быстро, но своим назначением осталась недовольна. Как фабричная девчонка, она никогда не чувствовала себя в своей тарелке в комфортной обстановке и при сытом образе жизни, которые вели несколько миссионерских семей, удобно устроившихся в Дьюктауне. (Несомненно, они также были достаточно сдержанны по отношению к ней - двадцатидевятилетней женщине, которая намеренно влезала на каждое дерево, на которое можно было залезть между Дькж-тауном и старым городом.) Жизнь казалась скучной и серой. Она хотела получить больше результатов от своего миссионерского служения, чем те, которые ей предлагало существование в Дьюктауне. Всего лишь через месяц после приезда туда она писала: "Не стоит обладать особой благодатью, чтобы сидеть тихо. Так трудно ждать". Ее сердце было настроено на первопроходческую работу в глубинке, но такую "привилегию" нужно было заслужить.

Почти через три года пребывания в Африке, когда Мэри уже была ослаблена несколькими приступами малярии (а еще более - тоской по дому), ей разрешили приехать в отпуск восстановить здоровье и повидаться с семьей. Она вернулась в Африку посвежевшей и вдохновленной новым назначением в Старый город, за три мили вдоль реки Калабар. Здесь она работала самостоятельно и жила так, как хотела - в глиняной хижине, питаясь местной едой, что позволяло ей выделять большую часть миссионерской заработной платы своей семье. Работа более не казалась ей скучной. Она проверяла деятельность школ, распределяла лекарства, выступала на диспутах и заменяла мать нежеланным детям. По воскресеньям она становилась окружным проповедником, проделывая многомильные переходы через джунгли из деревни в деревню, делясь Благой вестью с теми, кто хотел ее слышать.

Благовествование в Калабаре проходило медленно и трудно. Среди местных племен преобладали колдовство и спиритизм. Жестокие племенные обычаи превратились в традиции. Было почти невозможно переубедить людей в чем-либо. Одной из наиболее ужасающих традиций стало убийство близнецов. Согласно суевериям, рождение близнецов было проклятием, приносимым злым духом, который становился отцом одного из детей. В большинстве случаев оба близнеца жестоким образом умерщвлялись, а мать изгонялась племенем и отправлялась на территорию, являвшуюся резервацией для отверженных. Мэри не только спасала близнецов и служила матерям, но и неустанно боролась против сторонников этого языческого ритуала, иногда рискуя собственной жизнью. Она смело вмешивалась в племенные дела и постепенно заслужила уважение, до того неслыханное для женщины. Но после трех лет работы Мэри опять серьезно заболела и более не могла оставаться в Африке.

Во второй отпуск Мэри уехала вместе с малышкой Джени, одной из двойни шести месяцев от роду, которую она спасла от смерти. Хотя Мэри отчаянно нуждалась в отдыхе, на родине ее забросали просьбами о встречах. Она и Джени явились сенсацией, и так велика была нужда в свидетельствах Мэри, что комиссия миссионерского общества продлила ей отпуск. Потом Мэри задержалась еще, ухаживая за больной матерью и сестрой; но наконец в 1885 г., почти через три года отсутствия, она вернулась в Африку, полная решимости проникнуть дальше в глубинку.

Вскоре после своего возвращения Мэри получила известие о смерти матери, а через три месяца после этого - о смерти сестры. Другая сестра умерла во время ее отпуска, и теперь Мэри осталась одна, без тесной связи с родиной. Она впала в уныние, ее охватило чувство одиночества: "Нет никого, кому я могла бы написать и рассказать обо всех своих делах и печалях и о всякой чепухе". Но вместе с чувством одиночества и печали пришло ощущение свободы: "Теперь Небеса для меня ближе, чем Британия, и никто не будет сожалеть обо мне, если я отправлюсь вглубь страны".

Глубинкой Мэри считала Окойонг, дикую территорию, на которой гибли другие миссионеры, осмелившиеся проникнуть через ее границы. Послать одинокую женщину к окойонгам многими считалось равнозначным сумасшествию, но Мэри твердо решила ехать, и ее невозможно было разубедить. Несколько раз посетив этот район вместе с другими миссионерами, Мэри пришла к убеждению, что первооткрывательская работа более всего подходит для женщин, которые, как она верила, меньше могли напугать дикие племена, чем мужчины. Поэтому в августе 1888-го, с помощью своего друга, короля Эйо из Старого города, она была на пути на север.

В последующие четверть века и даже больше Мэри продолжала миссию первооткрывателя в районах, где не мог выжить ни один белый человек. Пятнадцать лет (за вычетом двух отпусков) она жила с окойонгами, обучая их, ухаживая за ними, разрешая их споры. Ее репутация миротворца стала известной во всех близлежащих районах, и вскоре она выполняла роль судьи во всем регионе. В 1892 г. она стала первым вице-консулом в Окойонге и эту правительственную должность занимала много лет. Она исполняла функции судьи и возглавляла заседания суда, разбирая дела, относящиеся к земле, долгам, семейным проблемам и подобное. Ее методы были необычны по британским стандартам (она часто отказывалась вынести решение одна по какому-либо свидетельству, если знала лично о наличии других факторов), но ее методика прекрасно подходила для африканских условий. Хотя Мэри глубоко уважали как судью и благодаря ее влиянию колдовство и суеверия постепенно уменьшались, она не видела больших сдвигов в распространении христианства в Окойонге. Она считала себя первопроходцем и рассматривала свою работу как подготовительную, не без оснований беспокоясь о том, что не может послать блестящих отчетов домой о толпах обращенных и о цветущих церквах. Она открывала школы, учила практическим навыкам, организовывала торговлю - и все это делалось как подготовка к служению будущих миссионеров (чаще всего, рукоположенных мужчин), которые должны были последовать за ней. Она видела некоторые плоды своих евангелических стараний, но в основном это происходило в ее семье с приемными детьми. В 1903 г., ближе к концу ее деятельности в Окойонге, произошла первая служба крещения (семеро детей из одиннадцати крещенных были ее приемными детьми) и была организована церковь из семи членов.

Мэри, как пионер-миссионер, вела одинокую жизнь, но она никогда не оставалась полностью лишенной связей с общественностью на родине. Ее поездки в Англию во время отпусков и периодические посещения Дьюкта-уна помогали поддерживать связь с внешним миром. Во время одного из своих отпусков по болезни на побережье она встретила Чарлза Моррисона, молодого миссионера-учителя на восемнадцать лет младше ее, служившего в Дьюктауне. Их дружба крепла, они полюбили друг друга, а затем Мэри приняла его предложение выйти за него замуж, выговорив условие, что он будет работать вместе с ней в Окойонге. Однако свадьба так и не состоялась. Его здоровье не позволило ему оставаться даже в Дьюктауне, а для Мэри миссионерское служение стояло превыше личных интересов.

Наверное, Мэри и не была готова к семейной жизни. Ее жизненные привычки и повседневные заботы стали настолько независимыми, что ей лучше было оставаться одной. С ней пробовали жить одинокие женщины, но обычно безуспешно. Вопросы гигиены и санитарии ее беспокоили не очень сильно, и ее глиняные хижины кишели тараканами, крысами и муравьями. Прием пищи, школьные занятия, церковные службы проходили нерегулярно - намного более подходящий образ жизни для африканцев, чем для ориентированных на время европейцев. Одежда также мало интересовала Мэри. Она очень быстро обнаружила, что скромные, туго обтягивающие длинные платья викторианской Англии плохо подходят для жизни в африканских влажных лесах. Вместо них она носила простую хлопчатобумажную одежду, часто прилипавшую к телу из-за влаги (это заставило одного миссионера настоять на том, что он пойдет впереди нее в джунглях, чтобы не видеть ее, хотя он был человеком, хорошо знакомым с искушениями).

Мэри часто не удавалось принять необходимых мер для сохранения здоровья и она "жила, как местные" (как говорили другие миссионеры).

Но удивительно, что она пережила многих из своих миссионеров-коллег, которые так пеклись о своем здоровье и гигиене. И все же она испытывала повторявшиеся приступы малярии и часто болезненно обжигала лицо. Ожоги, появлявшиеся на ее лице и голове, иногда приводили к возникновению лысины. Временами, однако, она чувствовала себя на удивление здоровой и крепкой для пожилой женщины. Ее многочисленные дети делали ее молодой и счастливой, и она искренне могла говорить, что "испытала совершенную радость и удовлетворение одинокой жизни".

В 1904 г., в возрасте пятидесяти пяти лет, Мэри уехала из Окойонга со своими семью детьми, чтобы выполнить исследовательскую работу в Иту и других отдаленных районах. Она добилась огромного успеха и в работе с людьми племени иту. Джеки, ее старшая приемная дочь, теперь стала бесценной помощницей в работе, а другая женщина-миссионерка согласилась продолжать ее работу в Окойон-ге. В оставшиеся десять лет своей жизни Мэри опять выполняла работу первопроходца, а за ней следовали другие - их служение проходило намного легче после ее подготовительной работы. В 1915 г., почти через сорок лет после приезда в Африку, она умерла в возрасте шестидесяти шести лет в своей глиняной хижине, став величайшим свидетельством деятельности христианских миссий в Африке.

За время ее служения в Африке объем миссионерской работы существенно возрос. Это был период быстрого развития миссий независимой веры. Конфессиональные миссии, поддерживаемые англиканами (выросшие от чуть более сотни до более тысячи за этот период), пресвитерианами, методистами и баптистами, значительно увеличили количество своих зарубежных представительств и к 1915 г. твердой ногой ступили на африканскую землю, становясь главной миссионерской силой на Черном континенте. Это были такие миссии, как Христианско-миссионерский союз (ХМС), миссия "Евангельский союз" (МЕС), Суданская внутренняя миссия (СВМ) и Африканская внутренняя миссия (АВМ).

Глава 7. Дальний Восток: "варвары нам не нужны"

Впечатляющие миссионерские предприятия, организованные в Индии и Африке в конце XVIII - начале XIX в., конечно же, гораздо значительнее миссионерской деятельности на Востоке. Япония, Корея и Китай были изолированными странами, и совершенно очевидно, что христианство там было нежелательным явлением. Только в конце 1850-х гг. протестантские миссионерские советы смогли начать работу в Японии, но даже тогда прогресс проходил болезненно медленно. Корея еще дольше продержалась в изоляции, и первая протестантская миссия не могла проникнуть в эту страну до 1865 г. Но в Китае, несмотря на отчаянную оппозицию, деятельность протестантских миссий началась уже в первом десятилетии XIX в. В этот период только маленькая территория под названием Кантон и португальская колония Макао были открыты для проживания иностранцев. Таким образом, деятельность миссий существенно ограничивалась; но, по крайней мере, работа в этих пунктах положила начало миссионерской деятельности в Китае - и этого было достаточно для того, чтобы христиане заинтересовались судьбой тех, кто не слышал Благой вести.

Скрытым мотивом восточной изоляции была национальная гордость. Народы Востока гордились своей цивилизацией и обычно смотрели на иностранцев как на варваров или, хуже того, как на "иностранных дьяволов". Народ Китая имел непрерывную четырехтысячелетнюю историю, древнее которой мир не знает, и поэтому по праву отвергал подразумеваемое превосходство Запада. И культура, и религия в этой стране обладали четко выраженным восточным налетом, который западному уму понять было трудно. Ранняя восточная религия развивалась вокруг духа и культа предков и, естественно, была разнообразной и неорганизованной. Однако с введением философии конфуцианства и даосизма в VI в. до н. э., а впоследствии и с проникновением буддизма в Китай в I в. н. э. (а оттуда - в Корею и Японию), религиозная обстановка резко изменилась. Организованные религиозные учения и националистическая гордость соединились вместе, и все попытки распространить христианство терпели неудачу.

Христианство пришло на Восток, в частности в Китай, в четыре этапа. Жившие в Персии несторианские христиане VII в. были первыми, кто пытался евангелизировать Китай. Преследования христиан во все времена отличались жестокостью, но церковь там сохранилась до XIV в. Римские католики вошли в Китай в конце XIII в. В 1293 г. францисканский монах Джон был направлен папой распространять в Китае христианскую веру. Менее чем за десять лет он основал в Пекине церковь почти из шести тысяч прихожан, но начавшиеся через некоторое время преследования положили быстрый конец его трудам. В XVI в. римские католики, вдохновленные Франциском Ксаверином (см. гл. 2), вновь прибыли в Китай под флагом иезуитов. На этот раз католики выжили, хотя ужасы преследований не прекращались. Четвертая и последняя попытка миссионерского влияния на Китай была предпринята протестантами - прорыв, начатый Робертом Моррисоном в начале XIX в. Но Китай все еще оставался закрытой страной. Китайские власти яростно сопротивлялись ввозу опиума, и единственным решением этой проблемы с их стороны явился запрет всякой торговли и закрытие прибрежных портов для иностранных торговцев - вызов, который британцы не могли стерпеть.

Британцы настаивали на контрабандном ввозе опиума для миллионов китайских потребителей. К сожалению, их заботили лишь проблемы экономики, а вопросу морали уделялось очень мало внимания. Торговля опиумом из Индии была чрезвычайно выгодна Ост-Индской компании. Прибыли помогали Британии оплачивать колониальные и административные расходы. По этой причине британские власти игнорировали запрет императора на ввоз опиума в начале 1830-х, а к 1836 г. ввоз опиума увеличился втрое. Тот факт, что истощенные потребители опиума умирали на улицах и что три сына императора также умерли от этой отравы, не принимался во внимание, тогда как многие британцы утверждали, что опиум ничуть не хуже табака.

К 1839 г. напряженные отношения вылились в открытую войну. В парламенте звучали горячие споры. Военные ястребы выиграли, и британцы применили военную силу, заставив

Китай открыть морские порты. Опиумная война закончилась Нанкинским соглашением, по которому Гонконг отходил к Великобритании, а Китай открывал для иностранной торговли пять прибрежных портов. Это явилось победой экономической, но вряд ли моральной. "Мы победили, - писал лорд Шафтсбери (Lord Shaftesbury), - в одной из самых беззаконных, ненужных и несправедливых войн во всей истории, в этой жестокой и низкой войне". Звучали и другие голоса протеста - из миссионерских рядов, но в то же время многие церковные и миссионерские лидеры верили, что Китай должен быть открыт для Евангелия любым путем, даже если для этого придется применить военную силу. К сожалению, некоторые миссионеры сами были связаны с контрабандой опиума. Но ввоз контрабанды прекратился в 1850-е, когда после второй англо-китайской военной кампании опиум стал официально узаконенным товаром. С этим последним унижением Китая миссионерские общества быстро двинулись вглубь страны. Вместе с опиумом теперь можно было законно торговать христианством, не платя при этом высокую цену.