Контрольная работа № 1 1 страница

Тридевятым царством, тридесятым государством управлял Кощей Бессменный. Ну, как управлял – сами можете представить, не маленькие. Коррупция, инфляция, репрессии и все такое прочее. Короче, надоел он всем хуже горькой редьки. И вот решил один добрый молодец, по имени Иван‑дурак, Кощея извести и страну свою ослобонить.

Пошел он, значит, по свету, искать смерть кощееву. Шел‑шел и пришел в дремучий лес. А там, надо заметить, жила Баба Яга, древняя старушка с больными ногами. Ну, Иван как завалится к ней в избу, как гаркнет молодецким голосом: «Эй, ты, старая хрычевка! А ну, напои добра молодца, накорми, в баньке попарь да спать уложи, а потом говорить будем!» Бабка с полки скатилась, накормила‑напоила Ивана чем смогла, а потом и поведала ему – есть, мол, в море Окияне остров Буян, вулканического происхождения. А на том острове растет дуб, на дубе сундук, а уж там заяц, утка, яйцо, иголка и т. д. Ну вот а на конце иглы и наколота смерть кощеева.

Пошел Иван к морю, нанял перевозчика, к острову приплыл. Точно‑есть такой дуб! Залез на него, снял сундук, открыл его… А сундук взял и взорвался. И не стало Ивана‑дурака.

Так Кощей избавлялся от желающих убить его.

Жила‑была на свете одна сказочная красавица. Такая уж у них, сказочных красавиц, доля – жить да быть. А проходило ее житьё‑бытьё в комнате на самом верху высокой башни. На 16 этаже, если точнее. Под самой крышей, зато с балконом. И недорого.

Каждый вечер сказочная красавица выходила на балкон подышать свежим воздухом и полюбоваться на закат. Это у нее вошло в привычку.

Однажды, сидит она на балконе, смотрит в синюю даль – вдруг видит, пыль заклубилась. Это скачет из синей дали Добрый Молодец на лихом коне. Доскакал до башни, гикнул, коня пришпорил – и допрыгнул вместе с конем до самого 16 этажа. Само по себе уже достижение. А он мало что допрыгнул – так еще ухитрился сказочную красавицу в прыжке обнять и в уста сахарные поцеловать – да не как‑нибудь мельком, а так задушевно, что у девушки аж голова закружилась.

А когда она сумела сфокусировать зрение – Доброго Молодца уже и след простыл, только опять вьется пыль вдалеке да мелькает в ней лошадиный хвост.

Целый день Красавица пробыла под впечатлением. А когда настал вечер и она вновь вышла по привычке на балкон – откуда ни возьмись, опять прискакал Добрый Молодец, опять пришпорил коня, подпрыгнул – и поцеловал Красавицу так же темпераментно, как и в первый раз.

«Это он неспроста, – подумала Красавица, глядя вслед удаляющемуся всаднику. – Кажется, молодой человек серьезно настроен.»

На следующий день – а точнее, вечер, вышла опять Красавица на балкон, стоит, вспоминает прекрасного юношу. «Если, думает, он так целуется, да еще верхом на коне – то каков же он, когда…» – а додумать она не успела, потому что снова прискакал Добрый Молодец, гикнул, прыгнул, поцеловал – и она как‑то потеряла мысль.

Пришел следующий вечер – и снова прискакал Добрый Молодец, снова запечалтел на Красавице поцелуй и ускакал, оставив девушку в некотором недоумении.

Следующий вечер – то же самое, прискакал, взял высоту, впечатал в губы сахарные очередной поцелуй и был таков.

Следующий вечер – снова скачет, берет разбег перед прыжком. Красавица к губам рупор поднесла и кричит ему:

– Молодой человек! Погодите целоваться, давайте поговорим.

Остановился Добрый Молодец, голову задрал, ждет, когда Красавица эту трубу от губ сахарных уберет.

– Слушай, Добрый Молодец, – говорит Красавица, – ты что, так и будешь тут на своей лошади прыгать? В то время как я уже четвертый день жду, вся такая готовая, в прозрачном пеньюаре!

– А чего ждешь‑то? – не понял Добрый Молодец.

– Жду, когда ты с коня слезешь!

– Так я же тогда не допрыгну!

– А ты по лесенке, по лесенке. Дверь видишь? Домофон 7846, 16 этаж, 48 квартира.

– А зачем? Я же и так тебя поцеловать могу.

– Поцеловааать? А ты что, ни к каким более решительным действиям приступать не хочешь?

– А что, уже время? – обрадовался Добрый Молодец. – Для решительных шагов? Значит, мне уже можно тебе, например, цветы подарить?

Убрала Красавица рупор, плюнула на все это со своего 16‑го этажа и пошла спать. А Добрый молодец потоптался‑потоптался внизу, плечами пожал, развернул коня и отправился в бордель, где снял какую‑то квадратную плоскомордую деваху. Потому что одно дело – секс, а другое – возвышенные отношения с дамой сердца.

Угу… Начало классическое. Пришла девочка в дом к медведям, напакостила и легла спать, не снимая лаптей.

Вернулись медведи…

Папа: – Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места?!

Мама: – Да ты сам, небось, и сдвинул! Кому это еще надо?

П: Да нет, говорю тебе, мой стул кто‑то сдвинул с места! И твой, кстати, тоже!

М: А по‑моему, они так и стояли!

Медвежонок: Пап, Мам! А мой стульчик кто‑то…

П и М (хором): Не встревай, когда старшие разговаривают!

Папа: Кто хлебал из моей чашки?!

Мама: А ты бы подольше копался!

П: Ты, что ли?

М: А хоть бы и я! Все уже остыло давно! Я обед на стол поставила, куда тебя черт понес вдруг гулять?

П: Тебе своей мало?

М: Ой! А кто хлебал из моей чашки?!

Медвежонок: А кто хлебал…

П и М: Замолчи!

Медвежонок (подвывая и размазывая слезы): И всю выхлебааал!

М (бросив взгляд на мишуткину чашку, набрасывается на мужа): У ребенка кашу сожрал!

П отбивается.

Мишутка воет

В ход идет сломаный детский стульчик и пустой чугунок

… а в это время в соседней комнате мирно спит девочка Маша…

Медведи грызлись, орали, и спать им как‑то не хотелось. А Маша выспалась, потянулась, слезла с кроватки, вылезла в окно и пошла домой. Она ничего такого и не заметила. Потому что была глухонемая.

История эта произошла в одном маленьком сказочном королевстве. Сказочным оно считалось чисто номинально; королевство было такое маленькое, что серьезных чудес в нем никогда не происходило. Так, ерунда всякая.

В этом королевстве, как водится, жил принц. Не только он один, конечно, но сказка будет именно о нем.

Принц, как это обычно и бывает в сказках, любил пастушку. Чистой и возвышенной платонической любовью. Она отвечала ему взаимностью. То есть тоже любила втайне и издалека. И то сказать – кто она такая, и кто он такой! Так только в сказках бывает, что простые пастушки выскакивают замуж за высокородных. А наше королевство, как мы помним, хоть и было сказочным, но все‑же не настолько. И пастушка, как девушка умненькая и практичная, особо на такие чудеса не рассчитывала.

Принц был настроен более оптимистично. Он нанял кучу осведомителей, которые изучили всю жизнь пастушки и составили для Его Высочества ее полный психологический портрет. И принц понял, что именно такая девушка ему нужна. Для подстраховки он обратился к известной колдунье (заграничной, поскольку в родном отечестве своих не было), и та подтвердила: да, действительно, из всех девушек подходящего возраста пастушка – самая предпочтительная партия для принца. Просто‑таки идеальный вариант.

Разумеется, такая история не могла закончиться ничем, кроме хэппи‑энда. Но пока что она еще не закончилась.

Свадьбу сыграли весной. Пастушку на нее не пригласили, да это и понятно – что ей делать на королевской свадьбе? Принц женился на принцессе из соседнего королевства. Принцесса была на шесть лет старше его, и лицом не то чтобы некрасива, а так, ничего выдающегося. Хотя, чего уж там – да, она была некрасивая. Маленького росточка, конопатая и близорукая. Зато этот брак был чрезвычайно выгоден двум государствам, а о чем должен в первую очередь думать хороший правитель, как не о благе родной страны? Родители принца и принцессы все обговорили заранее, еще когда те были совсем детьми. И принц прекрасно знал, кто будет его жена. Но мечтать ведь не запретишь, верно?

Пастушка вышла замуж через пару месяцев – за шорника из соседней деревни. И была вполне счастлива в браке. Ведь она, если подумать, и не была знакома с принцем. Он остался для нее детской мечтой, чем‑то сияющим, не от мира сего. А муж – вот он, заботливый, работящий, в меру пьющий, редко бьющий – чего еще желать простой пастушке! Да многим ее подругам повезло гораздо меньше! А тут – и свой дом есть, и относительный достаток, и уверенность в завтрашнем дне. А что шорник старше ее почти вдвое – так ведь это не страшно. Зато любит ведь! Пряники покупает. По праздникам на ярмарку возит. Такое счастье улыбнулось пастушке – даже и не верится, что тут без чуда обошлось!

Принц… а что принц? Принц тоже был вполне счастлив. Пусть он не испытывал к своей жене жгучей страсти, но со временем, прожив вместе не один год, научился ее уважать и даже полюбил – ровной и спокойной любовью. Принцесса была неглупая женщина, прекрасно разбиралась в политике и экономике, и помогала мужу как могла. С ней можно было с равной легкостью говорить об античном искусстве и о псовой охоте. Спокойная и уравновешенная, принцесса стала для принца надежной опорой, настоящей спутницей жизни, подругой, рядом с которой ему было всегда уютно и тепло. Когда на королевство напали враги и армия принца оказалась отрезана от столицы, принцесса стояла на городских стенах, командуя ополчением. Когда у их единственной дочери была скарлатина, принц и принцесса сами по очереди дежурили у ее кроватки, меняя компрессы на горячем лбу. Беды и радости супруги делили поровну. И принц был только рад, что у него именно такая жена – пусть и не идеальная, но все‑равно замечательная.

Пастушка рано овдовела. Ее муж погиб на стенах города, сражаясь в ополчении, а больше она замуж не выходила, и сына растила одна. Сын был весь в отца – такой же основательный и серьезный. Фигурой – вылитый шорник: высокий и плечистый, а лицом больше походил на мать, унаследовал ее зеленые глаза и каштановые волосы. Когда мальчик подрос, он пошел в пастухи.

Принц стал вдовцом гораздо позже. Провожая гроб с телом своей супруги, умершей от какой‑то редкой болезни, совершенно седой принц не стесняясь плакал навзрыд. Он тоже никогда больше не женился – был не в силах представить рядом с собой другую женщину, а не свою принцессу. А кроме того, он считал, что никакая мачеха не заменит его дочери умершую мать. Дочь выросла мало похожей на родителей. Что‑то в ней было и от матери – рыжие волосы и остренький подбородок, что‑то от отца – синие глаза и форма ушей, но все эти черты казались ее собственными, никому больше не принадлежащими, так искусно они сочетались. Что и говорить, девочка была настоящая красавица.

Итак…

Жила‑была в одном королевстве прекрасная принцесса. И жил в этом же королевстве простой пастух… Разумеется, такая история не может закончиться ничем, кроме хэппи‑энда.

Жила‑была Звезда. Не из самых больших и ярких, а так, средняя. Это была молодая Звезда, горячая, но еще не сделавшая карьеру. Жила она в дальнем звезном скоплении, где‑то за созвездием Дракона (что же за сказка да без какого‑нибудь Дракона!), нам отсюда не видать.

У Звезды был спутник. Один‑единственный, зато свой. Правда, спутник не отличался постоянством – он то удалялся от Звезды, то снова приближался. Но Звезде даже нравилась его эксцентричность.

Когда спутнику приходило в голову вернуться в жаркие объятия Звезды, он это всегда делал красиво, с шиком, распустив хвост. И каждый раз при его приближении звезда радовалась, поспешно убирала с лица случайные пятна и волновалась, как девчонка на первом свидании. Но спутник, как обычно, погревшись возле Звезды, снова убегал куда‑то, и ей ничего не оставалась, как покорно ждать. Другие звезды говорили ей: «Да что ты с ним так носишься? У него же сердце ледяное! И в голове один газ, даром что светится. Дурочка, это же только твой отраженный свет. Он без тебя – ничто!» Но Звезда, конечно, не слушала подруг. Им хорошо, вокруг них спутники так и вьются стаями, а у нее только этот и есть.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды, во время наибольшего удаления спутника от Звезды, какая‑то другая блуждающая звезда притянула его – и спутник, врубив четвертую космическую скорость, покинул свою орбиту. Что с того, что другой звезде он тоже не достался, отправился в затяжной свободный полет? Звезда осталась одна.

Что‑то в ней надломилось. Те, кто предсказывал ей яркое будущее Новой Звезды (а чем черт не шутит, может, и Сверхновой!), были разочарованы. Звезда взрослела, тускнела, вращалсь среди других звезд – и ничем не выделялась, разве что ненормально спокойным, а для звезды – просто‑таки холодным характером. Многие ее знакомые звезды уже давно составили пары, некоторые даже успели обзавестись выводком планет, а эта все жила одна‑одинешенька.

Но все движется, даже звезды. И однажды, когда к Звезде кто‑то обратился, она подняла глаза – и увидела прямо перед собой, в каких‑нибудь 600 световых годах, Красного Гиганта. Звезда так оторопела, что даже не поняла, о чем он ее спросил. Она и раньше видела Гиганта, но издали. Гигант всегда был в центре внимания – еще бы, такой внушительный! Недоброжелатели говорили, что Гигант угасает, и уже не тот, что раньше. Но даже сейчас это было великое светило.

Что нашел Красный Гигант в маленькой тусклой звездочке не первой молодости – кто поймет? Но они потихоньку сблизились. Звезда не понимала, что с ней творится, и почему их так тянет друг к другу. Конечно, она восхищалась Гигантом, но… разве они ровня? У него ведь, подумать только, есть имя! Его портрет занесен в звездные карты! А о ней, такой неприметной, никто и не слышал.

Но Красный Гигант умел смотреть в суть вещей. И любил Звезду всей широкой душой.

– Я холодная… – говорила ему Звезда.

– Неправда! У тебя горячее сердце.

– Я маленькая…

– А это деже красиво.

– Я плотная…

– Ну и что? А я рыхлый, – улыбался Гигант.

– Я тусклая…

– Это только для тех, кто в упор не видит дальше ультрафиолета! Дай я тебя обниму.

Он протягивал к Звезде протуберанцы, и Звезда радостно вспыхивала.

– Как я люблю, когда ты улыбаешься! – говорил Гигант, и дарил, дарил, дарил Звезде весь нерастраченный жар своей души. Другие звезды говорили, поджав губы, что маленькая Звезда попросту обкрадывает Красного Гиганта, что она пользуется им, а потом наверняка бросит. Но Звезда и Гигант не обращали внимания на эти слова. Никаким молодым звездным парам не дано было сиять так ярко, как этим угасающим звездам. Гигант быстро таял, тускнел, отдавая всего себя своей любимой, а она горела все жарче, даря Гиганту свет, какого он не видел за всю свою такую долгую жизнь. Никто и подумать не мог три миллиарда лет назад, что даже в молодости Звезда способна так сиять от радости. А всякие прочие светила, что бы они там ни говорили, сами сгорали от зависти к этой чудесной звездной паре.

Они жили, по космическим масштабом, недолго. Но счастливо. И умерли в один день.

От вспышки возникшей при этом Новой зародилась жизнь на Земле.

Начнем. Жил да был один… ну, скажем, вампир. Только он и сам не знал, что он вампир. Как такое получилось? Да очень просто. Его угораздило родиться евреем. Неизвестно, какая муха его в детстве укусила, что он стал вампиром, да это и неважно – всё‑равно никто ничего не заметил. Родители у него были не то чтобы религиозные, но кашрут соблюдали, и малыша воспитали соответственно. То есть, крови – ни‑ни! Вампир так и привык думать, что бифштексы с кровью и кровяная колбаса – это жуткая гадость, и при одной мысли о таком непотребстве его начинало мутить. Опять же, специфика национальной кухни приучила его к чесноку, без которого не обходится ни одно приличное еврейское блюдо. Ежедневно умываясь водой из Кинерета, в который впадает святая река Иордан (а другой воды в Израиле и нету!), вампир мало‑помалу выработал иммунитет и на святую воду. Поначалу, в детстве, еще был хлипким и слабеньким, но к переходному возрасту окреп и отъелся. Аристократическая бледность, присущая вампирам, исчезла под загаром – такова сила израильского солнца. Пристрастившись к чтению гротесков, мальчик рано испортил себе глаза, а они и без того были красноватые от природы. Но очки носить не стал, а завел себе контактные линзы приятного карего цвета. Один из клыков ему выбило качелями еще до того, как тот успел подрасти и заостриться, и ему поставили аккуратную коронку. А второй клык, неэстетично портящий прикус, удачно исправил знакомый стоматолог. Так что с виду никто не принял бы вампира за вампира.

Мальчик подрос, закончил школу, отслужил в армии, закончил институт, женился. Никаких странностей в его поведении не наблюдалось. Ну, разве что он почему‑то имел привычку, целуя свою жену, покусывать ее за шею – но не до крови, и даже не больно. Потому что очень ее любил и, конечно, не стал бы причинять боль. Дети пошли в мать, обычные еврейские детки. Хотя кто их, конечно, разберет…

Вампир жил счастливо, но недолго. Все‑таки воздержание от крови и умывание святой водой, не говоря уж о чесноке, плохо сказались на его бессмертном организме. Вместо отмерянной ему вечности вампир сумел протянуть всего каких‑то 96 лет и умер глубоким стариком, в окружении детей, внуков и правнуков. В здравом уме и твердой памяти.

Чего и вам желаем.

Город. У ворот сидят мудрецы – старейшины. Ждут.

Подъезжает мужик на белом осле.

– Мир вам, старцы! Возрадуйтесь, я – Мессия. Вот, пришел.

– Хрен ты собачий, а не Мессия. Где твой огненный меч?

– И почему это ты вдруг на осле, когда должен на двугорбом верблюде?

– И вообще, почему ты не негр?

– Минуточку! А как называется ваш мир?

– Фрындл.

– Так что, этот город – не Иерусалим?

– Не‑а. Это Пфунзгбрф. Великий и славный.

– Тьфу, блин! Опять ошибся…

Разворачивается и уезжает на своем осле.

Миров много. Поди найди среди них единственный нужный…

– Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом!

Заскрипели плохо смазанные суставы куриных ножек, посыпалась из щелей труха – и избушка неспешно и величаво развернулась к Иванушке фасадом. Распахнулась дверь, и на пороге показалась старая скрюченная карга в цветастой шали.

– Ох..! – только и сказала карга, взглянув на гостя. Одной рукой ухватилась за косяк, другой скомкала шаль на груди. – Здравствуй, Иванушка…

– И тебе привет, хозяюшка! Не ты ли будешь Баба‑Яга?

– Баба… я… ага! – старуха сглотнула и отошла на шаг, – ну что ж ты на пороге стоишь? Заходи, раз пришел. Накормлю, напою, в баньке попарю… Да не бойся, не съем я тебя.

Иванушка зашел в избу, огляделся и присел на лавку. Баба‑Яга устроилась напротив, поблескивая слезящимися глазами из‑под спутанных седых косм.

– Я к тебе по делу, бабушка, – начал Иван.

– Конечно, по делу, – кивнула Яга, пододвигая к Ивану горшок. – Ты кушай, кушай, милый. Успеешь еще рассказать.

– Да я не голодный, спасибо. – Иван потянул носом. – Щи?

– Они самые. Любишь?

– Ага! – Иванушка взял ложку. – Ну разве что только попробовать… Василиса моя знатно щи варила…

– Правда? – вежливо переспросила Баба‑Яга.

– Угум… – Иванушка закивал с полным ртом, проглотил и добавил: – Я, кстати, по этому поводу и пришел.

– По поводу щей? – хмыкнула Яга.

– Да нет, по поводу Василисы. У меня ее Кощей украл, сволочь такая. А куда дел – неизвестно. Говорят, тебе все на свете ведомо; может, ты знаешь, где мне ее искать?

– Может, и знаю, – деревянным голосом произнесла Баба‑Яга.

– Расскажи мне! – Иванушка подался вперед, едва не опрокинув на пол горшок со щами.

Баба‑Яга опустила голову и уставилась на свои ладони, будто ничего интереснее в жизни не видела. Помолчав с минуту, равнодушно спросила:

– Любишь ее?

– Больше жизни! – с чувством ответил Иванушка.

– А Василиса… она какая?

– Она… Прекрасная! – Иванушка мечтательно заулыбался.

– Да что ты говоришь… А если Кощей ее в лягушку превратил?

– А он превратил? – втревожился Иванушка.

– Может, да, а может, нет. Отвечай, когда спрашивают! – прикрикнула старуха.

– Неважно, – покачал головой Иванушка. – Для меня она всегда Прекрасная. Даже если лягушка.

– А как же ты ее, лягушку, среди прочих узнаешь?

– Мне сердце подскажет! – без тени сомнения ответил Иванушка.

– Сердце, говоришь…

Баба‑Яга криво усмехнулась – как умеют усмехаться только битые жизнью, всё повидавшие старые ведьмы.

– Ну тогда слушай, милый. Как есть правду скажу. Заколдовал твою Василису Кощей Бессмертный и в башню заточил. Лежит она там ни живая ни мертвая, будто каменная. И никто ее расколдовать не может. Вот так‑то вот.

– А что же делать, бабушка?

– Что делать..? Да ничего тут не поделаешь…

– Не может такого быть, бабушка! Должен быть какой‑то выход!

Баба‑Яга подняла глаза на Иванушку. И тут же отвела взгляд.

– Ну да, есть. Есть один выход. Убьешь Кощея – и спадет заклятие.

– А как его убить? Он же Бессмертный!

– Мало ли, что Бессмертный! Смерть его, если хочешь знать, на конце иглы. А игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, а дуб – на острове Буяне.

– А остров Буян где?

– Не знаю. Ищи.

– Да? Ну, спасибо тебе, бабушка, за совет. Выручила. Пойду я, пожалуй.

– Куда же ты, на ночь глядя? Переночуй хоть, утро вечера…

– Мудренее, знаю. Не, некогда мне. Пойду остров Буян искать. Раньше доберусь – быстрее Василису свою спасу.

– Так ведь ночь…

– Да что ночь? Мы, богатыри, привычные. Авось не пропаду.

– Ну хоть пирожков на дорожку?

– Пирожков? Это хорошо. Давай пирожки.

Баба‑Яга неспешно собрала Иванушке котомку; положила и пирожков, и каких‑то целебных травок, и расшитое полотенце…

– Если совсем трудно станет – брось полотенце на землю. А вот еще мыло и гребешок. Если полотенце не поможет…

– Их тоже на землю бросать?

– Да.

– Чтобы лес вырос? И гора?

– Да, – кивнула Яга.

– Хитро! – одобрительно кивнул Иванушка, пряча мыло и гребешок в котомку. – Василиса моя тоже мастерица была на такие штуки.

Иванушка закинул котомку на плечо, наклонился к Бабе‑Яге и поцеловал в лоб. Старуха замерла, широко распахнув глаза.

– Спасибо тебе, бабушка, за всё. Век твою доброту помнить буду!

– Береги себя… Иванушка! – с трудом проговорила Баба‑Яга. Протянула руку погладить Иванушку по щеке, но тот уже развернулся и пошел прочь, в быстро сгущающиеся сумерки.

Старуха решительно потерла лицо сухими ладонями и вернулась в избушку.

– Ну, и чего ты ему наговорила? – проскрежетал ученый Ворон.

– Не твоего ума дело! – огрызнулась ведьма.

– Что это за дикая чушь насчет иголок в утке? Ты что, не могла ему просто сказать, что Кощей‑такой же человек, как все? Ест каждый день молодильные яблоки – вот и не стареет. А треснуть ему мечом по башке – и всех делов‑то!

– Шустрый какой! – поморщилась Яга. – Сама знаю, что никакой он не Бессмертный. Да только…

Баба‑Яга вздохнула и принялась протирать передником и без того чистый стол.

– Не управится Иванушка с Кощеем. Там знаешь сколько стражи! Да и сам Кощей тоже… не подарок. Уж я‑то знаю.

– Ну и дура! – Ворон презрительно каркнул. – Сама, что ли, не понимаешь – молодильные яблоки – твой единственный шанс! Рассказала бы Иванушке всё как есть, думаешь, он бы не понял? Кому еще тебя спасать, если не ему?

– Не могу! – Баба‑Яга опустилась на лавку и разревелась. – Ну не могу я его на верную смерть посылать! Уж лучше пусть… так.

– Ну а к черту на рога ты зачем его послала? Ведь нету же никакого острова Буяна! И не было никогда. Ты его сама только что выдумала. Что‑ж ты из Иванушки дурака делаешь? Он ведь поверил, теперь искать будет. Не могла, что ли, соврать, будто нет больше никакой Василисы; съел ее Кощей, и тапочки выплюнул?

– Не могла, – вздохнула Баба‑Яга. – Ну как его можно совсем надежды лишить? Язык не повернулся. Да и не поверил бы он мне. Я ведь его знаю…

Старуха всхлипнула и утерла нос рукавом.

– А так… ну и пусть будет дураком… зато живой будет.

– Где девочка? – набросилась на кота Баба‑Яга. – Только что тут была, куда подевалась?

– Удрррала, – промурлыкал кот, облизывая лапку.

– Как – удрала? – опешила Баба‑Яга. – Не могла она удрать! Ты тут для чего сидишь? Должен же был наброситься на нее и исцарапать!

– Понимаешь, какое дело, хозяйка… – кот задумчиво уставился на свои коготки, – она мне сметаны дала.

– Тебе?

– Мнне.

– Сметаны?

– Мням.

– Да разве ж так можно? И ты съел?!

– А что такого? – кот потянулся и широко зевнул. – Я тебе уже служу без малого сто лет, а ты мне даже простокваши не наливала. А тут – сметана!

– Я же тебе запрещала!

– Я тебя, хозяйка, очень уважаю, – дернул ушами кот, – но сметану я уважаю тоже.

– И это вместо благодарности! – укоризненно покачала головой Яга. – Нет чтоб сказать спасибо старушке за сто лет, которые ты прожил. Еще и простоквашей попрекает! Ты вообще знаешь, сколько кошки в среднем живут?

– Да ну, ерунда, хозяйка. Не переживай. Ничего мне не будет от одной мисочки сметаны.

– От целой мисочки?! – Баба‑Яга прикрыла глаза.

– Одной жизнью больше, одной меньше, – пожал плечами кот. – У меня их еще восемь останется.

Баба‑яга нахмурилась и задумчиво посмотрела в окошко.

– Та‑ак… А собаки ее почему пропустили? Э‑эй, вы там! Шавки! А ну идите сюда!

– Да не ори ты, – зевнул кот. – Не придут они. Спят.

– Как спят?

– Так. Наелись и переваривают.

– Что… переваривают?

– Колбасу. – Кот прищурился и еле заметно вздохнул. – Колбаса – это хорошо. Хотя… ладно уж, сметана – тоже неплохо.

– Ироды! – Баба‑Яга села не перевернутую ступу и всхлипнула. – Я вас для чего кормлю‑пою строго по диете? Чтобы вы мне в одночасье передохли от гастрита?

– Брррось, хозяйка, – примирительно мурлыкнул кот, – собакам тоже надо развеяться. Сто лет во рту черствой корки не было, страшно сказать!

– А страшно – так и молчи! – прикрикнула старуха. Кот покладисто замолчал, повернулся на бочок и стал ловить свой хвост, негромко урча.

– Догнать ее, что ли..? – задумчиво протянула старуха через некоторое время.

– На чем, на помеле? – фыркнул кот.

– Между прочим, – недобро прищурилась Баба‑Яга, – в Европе, как я слышала, ведьмы летают верхом на черных котах.

– Я необъезженный, – осклабился кот, – и норовистый.

Баба‑Яга отвернулась и замолчала.

– Хозяйка, а хозяйка?

– Чего?

– А что бы ты с ней сделала, если бы догнала? Зажарила и съела?

– Да что я, зверь какой? – обиделась старуха. – Как же я могу ее съесть? Триста лет живу, и все мне: «Баба‑Яга, костяная нога…» А она – бабушкой назвала!

Старуха всхлипнула и утерла глаза уголком платка.

– Я вот тут ей яблочков на дорожку собрала… И пирожков, с повидлом… – призналась она и смущенно улыбнулась ошеломленному коту.

В одном горном ущелье жили‑были индюшки. Откуда они там взялись – неизвестно. Так же как неизвестно, точно ли это были именно индюшки – но сами они себя называли именно так, а уж им наверняка виднее.

Так вот, жили они, жили, бродили по своему ущелью и думали разные безмятежные мысли.

А потом однажды прилетел какой‑то незнакомый птиц.

– Ты кто такой?

– Я горный орел!

– А не врешь?

– Я?! Вру?! А вот такое вы видели?!

И стал Птиц показывать индюшкам фигуры высшего пилотажа. Петлю Нестерова, штопор, бочку, и что там еще.

– Во, видали? А вы так можете?

– Да где уж нам… Мы индюшки, мы вообще птицы нелетающие.

– Чушь! – сказал Птиц. – Мало ли, что вы там себе вбили в голову. Щас я вас всех мигом летать научу!

Индюшки пробовали было возражать, но куда им было спорить с Птицем! Он‑то, как‑никак, орел! Кого авторитетом, кого уговорами, а кого и клювом – согнал индюшек в стаю и стал учить.

– Махай крыльями! Ногами отталкивайся! Ты там, в третьем ряду, подбери сопли! Вон, молодец, оторвался от земли, так держать! А ну, все – то же самое! Крылья ровнее! Хвосты вытянуть! Левый поворот!

Индюшки и сами не поняли, как такое получилось, но понемногу все они научились летать. Сперва еле‑еле (ну а что с них взять, индюк он и есть индюк!), а потом все лучше и лучше. Выше, ровнее и спокойнее.

– Молодцы! – кричал им Птиц. – Орлы! Так держать! Учитесь, пока я жив! Эй, куда заваливаешься, выровняй строй!

Индюшки старались. Вскоре они уже летали не хуже своего инструктора. А потом кто‑то вдруг заметил, что голос Птица доносится уже не сверху, а снизу.

– Слушайте, – сказала одна индюшка, – а вам не кажется, что наш орел какой‑то странный? Мелковатый, что ли…

– Ну и что? – спросила другая.

– Да так… я вот думаю, не воробей ли он на самом деле?

– Нет, на самом деле он сокол! – возразила другая индюшка, и все благоговейно замолчали. Соколов индюшки уважали – ничего о них не зная, но почему‑то в твердой уверенности, что это какие‑то совершенно чудесные птицы.