Последняя битва 3 страница

гор к морю. - Хольд Рагнара повыше, в предгорьях, а мой стоял здесь,

у самого берега.

- Почему "стоял"? - Иеро с удивлением повернулся к северянину.

- Разве уже не стоит?

- Наверное, стоит, - мрачно подтвердил Сигурд, - но это уже

не мой хольд, а Олафа или одного из его сыновей. Я думаю, Олаф сам

туда переселился. Это место, долина Гейзеров, самое прекрасное на

острове, и только здесь растут пальмы и дерево бнан со сладкими

плодами... Из-за нее все и завертелось! Из-за нашей земли и малышки

Сигни!

Теперь побледнел и скрипнул зубами Рагнар; видно, с этой

Сигни у него были связаны тяжкие воспоминания. Бог знает, что случилось

с ними на родине, подумал священник, припомнив слова отца Демеро.

Какая-то давняя темная история, связанная с женщиной... Дав себе слово

разобраться с этим, он передвинул стрелку на побережье у долины Гейзеров

и трижды нажал на шарик. Короткая фраза промелькнула на экране, лампочки

перед креслом Гимпа полыхнули красным и желтым, потом зажглись зеленые

огоньки, и откуда-то из-под пола раздался чуть слышный рокот двигателей.

Компьютер взял управление на себя и разворачивал "Вашингтон" курсом на

северо-восток.

- Чудо... - пробормотал мастер Гимп, с опасливым уважением

взирая на штурвал, который двигался сам собой. - Чудо, будь я проклят!

Колдовство! Рагнар, там, в конце трюма, есть небольшой бурдючок...

Тащи-ка его сюда, парень! Когда я вижу оживший штурвал, мне надо

выпить.

ГЛАВА 2. НАД ОКЕАНОМ

Зов настиг его ночью.

Едва заметный и неопасный, он тонкой струйкой просочился

сквозь ментальный барьер, затрепетал в спящем сознании эхом далекой

струны, которой едва коснулись пальцы неведомого музыканта. Столь

неощутимый отзвук, что его можно было спутать с мелькнувшим на долю

секунды сновидением.

Но Иеро проснулся.

Он лежал в темноте, вспоминая то смутное чувство, которое нес

сигнал. Пожалуй, не только призыв, но что-то еще... что-то, кажется,

изменилось... Нет, не изменилось, поправил он себя - добавилось! Хоть

мысль, пришедшая к нему, была слабой, расплывчатой и туманной, он уловил

с ней оттенок удовлетворения. Будто бы звавший пытался поощрить его и

сообщить, что он доволен; все идет правильно, так, как задумано, так,

как должно идти.

Но что?

Ответ казался ясен, и священник принял его без колебаний.

Лишь одно изменилось за последние сутки: раньше он пребывал на твердой

земле, а теперь находился в воздухе и летел на восток - точнее, на

северо-восток, но так или иначе приближался к Старому Свету и древним

материкам, прародине человечества. Этот полет каким-то образом был

согласован с планом существа, окликнувшего его во сне; ему выражали

признательность и удовлетворение.

Нечистый гладил его по головке!

При этой мысли Иеро резко поднялся, спустив ноги с узкого ложа,

и стиснул челюсти. Пару минут он сидел, ворочая головой, подозрительно

осматривая кабину, словно адепты Нечистого могли прятаться где-то за

корзинами и ящиками, но, если не считать раскатистого храпа Гимпа,

тут царили спокойствие и тишина. Брат Альдо лежал на спине с закрытыми

глазами, и грудь его мерно вздымалась и опадала; Рагнар уткнулся лицом

в одеяло и тоже спал; огоньки, мерцавшие в пилотской кабине, высвечивали

темный силуэт Сигурда, стоявшего ночную вахту. Рядом с лежаком эливенера

маячило что-то неопределенное, не очень большое, но и не малое, похожее

на мягкий мешок, и оттуда, вторя руладам Гимпа, доносилось тихое

сопение. Горм, подумал Иеро и выглянул в иллюминатор.

Тьма и звезды...

Он не представлял, на какой высоте компьютер ведет воздушное

судно, но она, вероятно, была значительной - внизу священник не различил

ни облаков, но поверхности океана. Зато вверху было на что поглядеть:

в эту безлунную ночь созвездия горели так ярко, будто ангелы Господни

смахнули с них пыль своими крылами. Некоторое время Иеро любовался ими

и думал: может быть, с ним говорит не дьявол, а некое существо со звезд?

Почему бы и нет? Если верить легенде, предки летали к другим мирам, не

к звездам, а к ближним планетам; и еще они строили над Землей жилища,

кружившие в небе - то ли затем, чтоб разглядеть ее получше, то с

целью защититься от ракет противной стороны... Правда, это им не

помогло, но другие разумные Божьи твари, обитающие на звездах, могли

достигнуть большего! И одна из них пытается с ним связаться...

Бредни! Фантазии!

Священник яростно замотал головой, и тут же поймал холодную

мысль Горма.

"Я не сплю, друг Иеро, уже не сплю. Что-то разбудило меня.

- Медведь замолчал, потом пошевелился, приподняв голову. - Я слышал...

да, я слышал... кто-то хочет говорить с нами... с тобой... Кто-то очень

далекий, похожий сразу на птицу и человека."

"На птицу и человека? - Это странное определение удивило Иеро.

- Отчего ты так решил?"

"Мысли разных существ отличаются. Как-то ты объяснял мне, что

люди и лемуты, птицы, рыбы, и те, с теплой кровью, что питаются мясом

или травой, и мелкие, что ползают и летают, - (образ мухи, сменившийся

муравьем), - все они думают и говорят по-разному, потому что у всех

разный мозг. Ты сказал, что их мысли имеют..."

Словесная передача прервалась, и перед священником возникла

поверхность лесного озера, по которой катились волны; сначала крупные,

затем все мельче и мельче. Это было вполне понятной демонстрацией;

Горм хотел сказать, что различные существа используют разные частоты

и длины волн ментального спектра.

"Да, ты меня понял правильно, и ты сам об этом знаешь: мысль,

пришедшая к нам принадлежит человеку. Она пришла с восхода солнца и с

высоты, поэтому я думаю, что этот человек летает, как птица."

"Люди не летают", - возразил Иеро, но тут же его настиг

насмешливый ментальный возглас:

"Вот как? А что ты делаешь сейчас? Что м ы делаем? - Пауза.

Потом снова, с заметной иронией: - Кажется, друг Иеро, пришли такие

времена, когда летают даже медведи!"

Более всего священника поражала в Горме эта способность к

юмору. Ни Народ Плотины, гигантские разумные бобры, ни, разумеется,

лемуты не имели этого дара, присущего человеку. Иир'ова, произошедшие

от кошачьих, понимали юмор и даже умели смеяться, но эта раса воинов,

выведенная искусственно, была настолько приближена к людям, что черт

несомненного сходства имелось больше, чем различий. Но племя Горма

сохранило прежний облик, если не считать выпуклого черепа - и все же

Бог даровал им склонность к юмору! Это было гораздо большим чудом,

чем "стекляшки", удивлявшие мастера Гимпа.

"Кажется, тебе не очень хотелось полетать, - заметил Иеро,

развеселившись. - Брат Альдо тянул тебя чуть ли не силой!"

"Старейший с белой шерстью на лице не тянул, а приглашал

меня, - с достоинством ответил Горм. - Эта летающая берлога казалась

мне не слишком надежной... Что ж, все мы можем ошибаться."

Сделав это философское заключение, медведь поднялся, шагнул

к Иеро и положил ему на колени тяжелую голову.

"Будь осторожен, друг, - пришла его мысль. - Этот человек-птица

очень хитер. И очень силен! К тебе еще не вернулось искусство сражаться

мозгом?"

"Я не проверял, - отозвался Иеро. - Не было такой нужды."

"Проверь, и чем быстрее, тем лучше. Я чувствую, что это умение

тебе пригодится."

Горм направился в дальний конец кабины и лег; вскоре оттуда

донеслось тихое посапывание. Иеро сидел не двигаясь и размышляя о

последних словах медведя. Прошло немало времени с тех пор, как слуги

Нечистого, похитившие его в Д'Алви, выжгли наркотиком ментальный центр

его мозга, сделав могучего бойца-телепата слепым. Солайтер, чудесное

создание, обитавшее в озере, восстановил его дар, однако не полностью;

способность к мысленному общению вернулась к Иеро и даже усилилась, но

он не мог, как прежде, взять контроль над живым существом, подчинить

его своей власти и воле, уничтожить или заставить двигаться подобно

кукле-марионетке. Это боевое искусство, окрепшее в сражениях с адептами

Нечистого, а затем - с чудовищным разумом Дома, все еще не вернулось к

нему.

Или он ошибается? Способность к мысленным битвам

тренировалась в смертельных поединках, ее вызывали к жизни и усиливали

лишь страшное напряжение ментальной мощи и воля к победе. Сражаться

с соперником-другом, скажем, с Эдвардом Маларо, было бессмысленно -

ведь он вовсе не собирался его убивать! А смерть одного из бойцов была

непременным условием подобного поединка. Смерть и яростное сопротивление

противника, которое надлежало превозмочь и сломить...

Способен ли он на это? Случаев для проверки пока не

представилось, как и достойных врагов. С'лорн, глава Зеленого Круга,

и все его колдуны пали от ножей иир'ова, и вряд ли в Тайге или в

южных джунглях остался сейчас хоть один адепт Нечистого. В общем-то,

к счастью, подумал Иеро, вставая.

Он направился к пилотской кабине, сел в кресло рядом с

Сигурдом и заглянул в его льдистые глаза. В свете лампочек, горевших

на пульте, бледная кожа северянина приняла зеленоватый оттенок,

словно он принадлежал к племени лесных дриад. Но это было, разумеется,

иллюзией; у соплеменниц Вайлэ-ри рождались только девочки.

- Не спится, мастер Иеро? - произнес Сигурд, глядя на звезды.

Колпак пилотской кабины, сделанный не из стекла, а из какого-то очень

твердого прозрачного пластика, был высоким и широким; если не глядеть

вниз, то создавалось впечатления, что они оба висят в своих креслах

в темной, полной звездных огней пустоте. Вдруг раздался негромкий

шелест моторов, сам собою дрогнул штурвал, звезды всколыхнулись и

чуть сместились вбок и вниз; компьютер корректировал курс или искал

подходящие воздушные потоки.

Не дождавшись ответа от священника, Сигурд кивнул на два

светящихся циферблата.

- Мастер Гимп объяснил мне и Рагнару, что цифры в этих

окошках - высота и скорость полета. Но я боюсь поверить в то, что

вижу, мой добрый мастер.

Иеро бросил взгляд на циферблаты и кивнул головой.

- Тем не менее, это так. Сейчас мы летим на высоте трех с

четвертью миль со скоростью двадцать миль в час. И движение совсем

незаметно - ветер несет нас, как сухой осенний лист.

- Двадцать миль... - морща лоб, протянул Сигурд. - Это значит,

что мы будем в долине Гейзеров послезавтра утром... Клянусь молотом

Тора, капитан Гимп прав: чудо и колдовство! Путь, проделанный на

баркасе мной и Рагнаром, занял много недель и унес много жизней...

- Он помрачнел и добавил: - Собственно, все, кроме наших.

Священник вытянул руку и стиснул плечо северянина, чувствуя

под пальцами сильные мышцы.

- Что-то терзает тебя, брат мой, и я знаю лишь один способ

облегчить душу: рассказать о том, что было. Не считай это исповедью

и говори лишь то, что хочешь, правду или ту ее часть, какой согласен

поделиться. Думаю, ты к этому готов, да и время подходящее. Ведь

скоро мы будем в твоих родных краях, и я желал бы послушать про

долину Гейзеров, малышку Сигни, про Олафа, который вас изгнал,

про его проклятых предков и его отродье. Кто он, этот Олаф? Ваш

король или князь?

- Нет. На Асле нет ни конунгов, ни ярлов, а только

свободные бонды, скотоводы и рыбаки. Так повелось с давних времен,

мастер Иеро, и так, как утверждают старики, было еще до Смерти. Каждая

семья свободна и владеет своими угодьями, своей усадьбой, пастбищами

и баркасами. И каждый бонд с братьями и сыновьями вправе защищать свое

добро и свою честь.

- С мечом в руках? - нахмурившись, спросил Иеро. Услышанное

не очень понравилось ему; кажется, эти язычники признавали лишь право

силы.

Но оказалось, что он ошибался.

- Не обязательно с секирой или мечом, - пояснил Сигурд. -

Если соседские овцы забрели на твое пастбище, то стоит ли убивать

соседа и наживать смертельных врагов? Нет, такие споры разбирает тинг,

а судьи его - из лучших мужей Асла. Если же кто нанес кровную обиду, то

назначается поединок. Честный поединок в огненном круге или на особом

островке, и судьи следят за уговором противников - будут ли они биться

до первой крови, до второй, до тяжкого увечья или до смерти. Я знаю, я

сам ходил в стражах тинга в молодые годы!

- Что ж, это справедливо, - согласился Иеро, думая, что все

же есть на Асле закон и порядок. - И все подчиняются судьям? Никто

не идет против их решения?

- Никто. Никто, кроме Олафа и его ублюдков, порази их Тор!

- Этот Олаф тоже свободный бонд? Рыбак или скотовод?

Глаза Сигурда блеснули, и священник почувствовал вспышку

ненависти. Ощущение было таким, словно в затылок ему всадили кинжал.

- Он - проклятый колдун! Отродье Локи! Он знается с морскими

троллями, с тварями, у коих на всех одна рожа, и та - гнусная да

синяя! Тинг ему не указ! Он читает в мыслях и видит то, что еще не

случилось! Он может приманить к берегу косяк трески или отогнать его!

Может заставить верного пса впиться в хозяйское горло! Может превратить

человека в овцу или в собаку, заставить пожирать навоз! Вот кто такой

Олаф, сын Торвальда! Но я сомневаюсь, что Олаф и впрямь его потомок;

Торвальд давно умер, и говорили, что он был честным бондом.

Иеро внезапно выпрямился в кресле и стиснул кулаки.

- Значит, читает в мыслях и видит то, что еще не случилось? -

с расстановкой повторил он, темнея лицом. - И этот Божий дар использует

во зло? - Священник помолчал, нахмурив брови, потом коснулся руки

северянина и твердо произнес: - Ты расскажешь мне все, Сигурд! Все,

что знаешь о своем острове и этом колдуне! Ибо я вижу, что им повелевает

Нечистый!

* * *

Если верить словам Сигурда, Асл был благословенным,

хранимым Богом краем. Подъем океанских вод почти не коснулся гористого

вулканического острова; море затопило лишь низменную прибрежную полосу

на юго-западе и находившийся там древний город. Это поселение разрушил

атомный взрыв, но угодившая в него ракета была, очевидно, единственной,

которую выпустили по Исландии; эта пустынная земля посреди холодного

моря не слишком интересовала сражавшихся противников. К счастью, взрыв

не пробудил вулканы, а океанские волны, сомкнувшиеся над руинами, смыли

радиоактивный пепел. В результате на острове не было ни пустынь Смерти,

сияющих зловещими огнями, ни губительных развалин, ни кровожадных

монстров и огромных растений, порожденных в других концах планеты

атомной радиацией. Пожалуй, если не считать уничтоженного города,

единственной потерей островитян явились пони, маленькие, но сильные

лошадки; они вдруг перестали плодиться и вымерли за пару десятков лет.

Приобретения были гораздо больше. Климат на острове потеплел,

бесплодные прежде горные склоны покрылись травами и лиственными

деревьями, в долинах, где били теплые гейзеры, выросли пальмы и

виноград, а в самом благодатном месте, принадлежавшем семьям Рагнара

и Сигурда, появились древесные исполины бнан с толстыми стволами и

раскидистыми кронами; дважды в год они приносили сладковатые плоды,

желтые, длинные и слегка изогнутые, будто нож для потрошения рыбы.

Загадочный фактор, сгубивший пони - видимо, слабая радиация - совсем

иначе подействовал на других животных, которых на острове было немного:

овцы да псы. Овцы втрое увеличились в размерах, стали давать по ведру

молока в день, а главное, руно их сделалось длинным, шелковистым,

тонким, но таким прочным, что сплетенный из шерсти шнурок заменял

рыбакам якорные цепи. В разных местах острова шерсть у животных

приобрела различные оттенки - черный, как ночь, или белый, как снег,

или серебристый, розоватый, голубой. Роду Рагнара и роду Сигурда

повезло и тут: в их долине у овец были золотистые шкурки, и одеяния

из их шерсти носили в торжественных случаях судьи тинга.

С псами тоже произошла разительная перемена. Пастушьи собаки

выросли, став не меньше прежних пони и уж во всяком случае разумнее;

у них даже появилось что-то вроде языка, включавшего не только звуки,

но определенные жесты и телодвижения. Но они не превратились в лемутов,

подобных псам Скорби; преданность хозяину была для них первым правилом,

а вторым являлся труд. Они понимали, что должны работать вместе с

человеком, который давал им пищу, лечил, заботился об их щенках, строил

для них загоны и навесы, защищавшие от дождей, стриг в жару густую шерсть.

И они честно трудились, присматривали за овцами и детьми, возили людей и

грузы, охраняли берег от морских тварей, каких у побережья Асла развелось

немало.

Эти перемены были благодетельными для людей, а в остальном их

жизнь не слишком изменилась. Они и прежде обитали в уединенных усадьбах,

и каждый род и двор - или хольд по-местному - обеспечивал себя всем

необходимым, рыбой и мясом, шерстью и топливом, камнем и деревом для

строений и даже небольшим количеством зерна и овощей. Теперь пищи

стало вволю, и к ней добавились фрукты; холодные снежные зимы исчезли,

сменившись дождливыми сезонами, а вместо сомнительных благ цивилизации

островитяне вернулись к обычаям предков и возродили их религию. Они

почитали Одина, отца богов, его супругу Фрейю, покровительницу матерей,

и их сына, могучего Тора; Локи, темному божеству, не поклонялись,

но приносили искупительные жертвы, дабы он оставил их в покое. В их

длинных уютных домах теперь горели свечи, женщины пряли и ткали, мужчины

трудились над утварью и орудиями, а место книжной премудрости заняли

саги. Искусство рассказывать их ценилось очень высоко, наравне с

умениями кузнеца, горшечника и стеклодува.

Островитяне, однако, были воинственным народом, хоть не вели

меж собою войн и не подвергались вражеским нашествиям. Рядом с мирной

землей лежало немирное море, полное хищных тварей - гигантских акул и

тунцов, змеевидных созданий, покрытых плотной чешуей, кальмаров-мутантов,

что выползали на берег и притворялись камнями, хватая зазевавшуюся

живность. Случалось, с моря приносились стаи гигантских птиц, для

коих овцы были лакомой добычей; временами с юга или со стороны Европы

приплывало какое-нибудь чудище, дробившее зубами и когтями рыбачьи

баркасы. И потому каждый мужчина-островитянин владел мечом, секирой

и арбалетом, умел метать копье и гарпун, а из пращи попадал в птичий

глаз за пятьдесят шагов.

Грабеж и воровство были на Асле неведомы, а что до иных

проступков, то их наказывали по обычаю, имевшему силу закона: за

мелкие вины присуждался штраф, за крупные - изгнание. Большой виной

считалась трусость в схватке с морским чудовищем, или отказ путнику

в гостеприимстве, или оскорбление, которое тот нанес хозяевам, или

неявка на поединок; свершивший это лишался чести, а значит, и жизни.

Изгоя, дав ему воду и пищу, сажали в парусный баркас, отталкивали

судно от берега, и больше он никого не интересовал - ни своих родичей,

ни судей тинга, ни остальных островитян. Что же касается судей, то

они не правили народом, а лишь хранили закон, разрешали споры и

приводили в исполнение приговор, для чего имелось при них тридцать

стражей. Служба эта считалась почетной, и старые бонды нередко

спорили, чей сын или внук окажется в числе тридцати.

Семьи Рагнара и Сигурда вместе владели долиной Гейзеров.

Считалось, что верхняя часть долины, у теплых источников - за

Хельвигом, отцом Рагнара, а нижняя, у океана - за Отаром, старшим

братом Сигурда, но овцы их паслись вместе, псы не грызлись меж собой,

крепкий баркас был общим, как и урожай с пальм и бнанов, которого

хватало для их хольдов и для обмена на железо, привозимое с севера.

Семьи жили рядом столько времени, что перечислить предков было делом

нелегким - если начать с утра, то кончишь как раз к обеду. Жили и

временами роднились друг с другом; Сигурд был холост, Отар женат на

дочери Хельвига, а сестра их Сигни была была обещана Рагнару, третьему

из соседских сыновей. Сговор делали Отар и Хельвиг, бонды хольдов, но,

по обычаю, никто молодых не неволил, и они вступали в брак лишь по

сердечной склонности.

Двор Олафа, сына Торвальда, стоял далеко от них, в сотне

миль, на восточном побережье. Говорили, что там у него не хольд, а

целая крепость с валами и тыном, с полусотней домов и причалами для

дюжины баркасов. Говорили, что склады у него такие, что в них можно

хранить руно с половины острова; говорили, что сыновей у него втрое

больше, чем стражей тинга, так как женился он не раз, и ни один из

восточных бондов не отказал ему в сватовстве. Говорили, что уже лет

тридцать, с тех пор, как Олаф возмужал и взял власть в своем роду,

к его причалам ежегодно приходят корабли с востока, а на тех судах

нет ни парусов, ни весел, и ведут их морские тролли - синекожие,

щуплые, безволосые, и все на одно лицо. Говорили, что Олаф торгует

с троллями, сбывает им шерсть в обмен на оружие и железо, колдовские

зелья и всякие странные вещи, и что тролли любят его по той причине,

что он вовсе не сын Торвальда, а подменыш, отродье Локи.

Все это были лишь слова, так как по собственной воле в хольд

к Олафу никто не ездил - боялись, хотя из гордости скрывали страх.

Помнили, как однажды явился к нему Грим, судья тинга, с пятью стражами,

чтобы призвать к ответу за отнятые у соседей земли, и как все шестеро

вернулись на четвереньках, рыча и лая словно псы, и собственные собаки

их загрызли. Еще помнили, как вызвал Олафа на битву кузнец с севера,

могучий воин, гнувший руками железные прутья - и Олаф явился в огненный

круг без меча и секиры, толкнул кузнеца в огонь и глядел, усмехаясь, как

тот горит, не в силах пальцем пошевелить и даже крикнуть. Еще помнили

историю бонда, у которого Олаф забрал двух дочерей; бонд с сыновьями

да соседями стали точить клинки, однако ночью вылез из моря неведомый

зверь, разметал усадьбу по бревнышку, пожрал людей и собак и вывернул

с корнями огромный дуб, столетнее дерево, что росло за воротами хольда.

Потом два года у тех берегов не водилась треска, но плавало столько

акул и кальмаров, что соседи покойных боялись близко к воде подойти.

И потому с Олафом предпочитали не связываться - лет уже с

пятнадцати, как проснулся в нем колдовской дар. Колдуны, умевшие

говорить без слов, на острове считались не в диковинку, и занимались

они, в основном, врачеванием ран, а еще рассказывали саги и судили -

половина судей тинга была из таких. Но Олаф Торвальдссон оказался

злобным колдуном, и таким сильным, будто в самом деле вышел из

чресел Локи.

Женщин, жен и наложниц, имелось у него во множестве, однако

он посватался и к Сигни. Сигурд полагал, что хоть сестра его была

девушкой видной, Олаф пленился не ею, а долиной Гейзеров. На востоке

места скалистые, почвы скудные, а тут, на юго-западе, сухая палка

росла, если воткнуть ее в землю. Опять же овцы с золотым руном, дерево

бнан, пальмы и виноград, а в придачу - теплые целебные источники,

речка и удобная бухта... Лакомый кусок! Сигни же, видно, была лишь

предлогом; колдун не сомневался, что девушку ему не отдадут, а будут

биться насмерть.

Так оно и случилось: не успел Отар отказать в сватовстве,

как спустились с гор на собаках сорок бойцов под водительством

Гунара, старшего сына Олафа, и подпалили хельвигову усадьбу. Хельвиг

с сыновьями дрался у ворот, и Отар с Сигурдом бросились им на помощь,

но перед тем Отар, человек мудрый, велел женщинам готовить баркас. Не

знал он, сколько пришло врагов, но думал, что дело добром не кончится

- не тот человек был Олаф, чтобы добычу выпускать. А про Гунара, сына

его, говорили, что хоть он не колдун, зато такой мерзавец, каких на

острове не видели со дней Смерти.

Отар и двое сыновей Хельвига погибли в том бою, а женщин

и детишек все же не спасли - сжег их Гунар. Затем несколько врагов

задержались около усадьбы, пересчитать своих убитых да помочь

раненым, а остальные, числом десятка три, погнали Хельвига с Рагнаром

и Сигурдом по долине вниз, и спаслись они лишь потому, что псы их

набросились на пришельцев. Счастье еще, что Олаф сам не явился, не

зачаровал псов, чтобы те перед ним на брюхе ползали!

Пока враги и их собаки разбирались с четвероногими защитниками,

трое мужчин, добежав до отарова хольда, отправили всех домочатцев к

баркасу, а сами взялись за арбалеты. Но стрел и у Гунара хватало, так

что не все добрались до пристани. Асбьерн, жена Отара, из трех детей

спасла младшего, что был на руках; старую Хельгу, служанку, прикончили

метательным ножом, а Сигни стрела воткнулась под лопатку и пробила

навылет. Рагнар втащил ее на баркас, но рана была плохой - девушки

кашляла кровью.

Вышли в море вдевятером: Хельвиг, Рагнар да Сигурд, Асбьерн

с маленьким сынишкой, умирающая Сигни, две малолетние сестры и младший

брат Сигурда, которому еще и тринадцати не сравнялось. Гунар стоял на

причале, грозил топором и орал, что нигде на острове они не скроются

от мести Олафа, что тинг им не защита, а если вступятся за них судьи и

стражи, то он, Гунар, вырвет им печень, а братья помогут - если раньше

их отец, Олаф Торвальдссон, не превратит этих ублюдков в ящериц либо

крыс. И самое страшное, что это было правдой - заступиться за них не

рискнул бы никто.

Хельвиг был вне себя, то рвал бороду, горюя о погибших и

своем добре, то молился Одину, сохранившему в живых дочь, внука и

последнего сына; Рагнар оплакивал Сигни, Асбьерн - своих детей, и

потому Сигурд принял решение без них: поставил парус и развернул

суденышко на юго-запад. Боги их хранили на всем пятисотмильном пути

в Гренландию - ни акулы-убийцы, ни огромные кальмары, ни иные чудища

не тронули баркас. В Дондерленд они прибыли через неделю - трое

мужчин, одна женщина, четверо ребятишек и мертвая Сигни.

На их острове знали об этих обширных землях, как и о том,

что появляться здесь рискованно. В сагах говорилось о плаваниях,

свершенных тысячи лет назад, когда гренландские горы и долины только

стали освобождаться от снегов и льдов; земля была тогда еще сырой,

топкой, перемешанной с камнями, без привычных деревьев и трав, но

кое-где тянулись вверх огромные хвощи. Еще мореходы находили большие

яйца, сохранившиеся в мерзлоте, а в них - жутких крошечных уродцев,

похожих на ящериц, летучих мышей и прочих мерзких тварей. Никто не

верил, что эти странные создания могут ожить, но как-то группа рыбаков

наткнулась на зубастое чудовище в два человеческих роста и еле унесла

ноги. Со временем такие и более страшные монстры заполонили Дондерленд,

и плавания на запад прекратились. На восток, к Европе, островитяне не

плавали никогда, памятуя о том, что море в двухстах милях от Асла

начинало светиться, и возвратившиеся домой вскоре умирали от непонятного

недуга.

Итак, беглецы высадились на берег, обосновавшись на краю

травянистой равнины, по которой бродили гигантские чудища - живые

холмы на ногах-столбах с длинными гибкими шеями и хвостами. Живность

их не интересовала; питались они растениями, к морю не подходили и

выглядели тупыми и неповоротливыми. Выяснив это и похоронив Сигни,