Внутренние факторы развития языка. Внешние факторы развития языка. Процессы дифференциации и интеграции в истории языков

Следует заметить, что человеческий организм отнюдь не безразличен к тому, как устроен языковой механизм. Он старается определенным образом реагировать на все те явления, возникающие в языковом механизме, которые недостаточно соответствуют определенным физиологическим особенностям организма. Таким образом возникает постоянно действующая тенденция приспособления языкового механизма к особенностям человеческого организма, практически выражающаяся в тенденциях более частного характера. Вот примеры внутриязыковых изменений:

1) В фонетике: появление новых звуков {например, в раннем праславянском языке не было шипящих: [ж], [ч], [ш] - довольно поздние звуки во всех славянских языках, возникшие в результате смягчения звуков соответственно [г], [к], [х|); утрата каких-то звуков (например, два разных прежде звука перестают различаться: так, древнерусский звук, обозначавшийся старинной буквой %, в русском и белорусском языках совпал со звуком [е], а в украинском - со звуком [I], ср. др.-рус. а&гъ, рус, белорус, снег, укр. сШг).

2) В грамматике: утрата каких-то грамматических значений и форм (например, в праславянском языке все имена, местоимения и глаголы имели, кроме форм единственного и множественного числа, еще формы двойственного числа, употреблявшиеся, когда речь шла о двух предметах; позже категориядвойственного числа утратилась во всех славянских языках, кроме словенского); примеры противоположного процесса: формирование (уже в письменной истории славянских языков) особой глагольной формы - деепричастия; разделение прежде единого имени на две части речи - существительные и прилагательные;формирование относительно новой в славянских языках части речи - числительного. Иногда грамматическая форма меняется без изменения значения: раньше говорили городы, снеги, а сейчас города, снега.

3) В лексике: многочисленные и исключительно разнообразные изменения в лексике, фразеологии и лексической семантике. Достаточно сказать, что в издании"Новые слова и значения: Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 70-х годов / Под ред. Н. 3. Котеловой" СМ., 1984. - ВОб с), включившем только наиболее заметные инновации десяти лет, около 5500 словарных статей.

I. Тенденция к облегчению произношения.

Наличие в языках известной тенденции к облегчению произношения неоднократно отмечалось исследователями. В то же время находились скептики, склонные не придавать ей особого значения. Они мотивировали своё скептическое отношение тем, что сами критерии лёгкости или трудности произношения являются слишком субъективными, так как они обычно рассматриваются сквозь призму того или иного конкретного языка. То, что кажется трудно произносимым благодаря действию системного «фонологического синта» носителю одного языка, может не представлять никаких затруднений для носителя другого языка. Наблюдения над историей развития фонетического строя различных языков мира с достаточной убедительностью свидетельствуют также и о том, что во всех языках существуют относительно трудные для произношения звуки и сочетания звуков, от которых каждый язык стремится по возможности освободиться или превратить их в более легкие для произношения звуки и сочетания звуков.

II. Тенденция к выражению разных значений разными формами.

Тенденцию к выражению разных значений разными формами иногда называют отталкиванием от омонимии.

Арабский язык в более древнюю эпоху своего существования имел только два глагольных времени — перфект, например, katabtu 'я написал' и имперфект aktubu 'я писал'. Эти времена первоначально имели видовое значение, но не временное. Что касается их способности выражать отношение действия к определенному временному плану, то в этом отношении вышеуказанные времена были полисемантичными. Так, например, имперфект мог иметь значение настоящего, будущего и прошедшего времен. Это коммуникативное неудобство потребовало создания дополнительных средств. Так, например, присоединение к формам перфекта частицы qad способствовало более чёткому отграничению собственно перфекта, например, qad kataba 'Он (уже) написал'. Присоединение префикса sa- к формам имперфекта, например, sanaktubu 'мы напишем' или 'будем писать' дало возможность более четко выразить будущее время. Наконец, употребление форм перфекта от вспомогательного глагола kāna 'быть' в соединении с формами имперфекта, например, kāna jaktubu 'он писал' дало возможность более четко выразить прошедшее длительное.

III. Тенденция к выражению одинаковых или близких значений одной формой.

Эта тенденция находит проявление в ряде широко распространённых в различных языках мира явлений, которые обычно называют выравниванием форм по аналогии. Можно отметить два наиболее типичных случая выравнивания форм по аналогии: 1) выравнивание форм, абсолютно одинаковых по значению, но различных по внешнему облику и 2) выравнивание форм, различных по внешнему облику и обнаруживающих лишь частичное сходство функций или значений.

Слова типа стол, конь и сын в древнерусском языке имели специфические окончания дательного творительного и предложного падежей множественного числа.

Д. столомъ конемъ сынъмъ

Т. столы кони сынъми

П. столћхъ конихъ сынъхъ

В современном русском языке они имеют одно общее окончание: столам, столами, столах; коням, конями, конях; сынам, сынами, сынах. Эти общие окончания возникли в результате перенесения по аналогии соответствующих падежных окончаний имен существительных, представляющих старые основы на -ā, -jā типа сестра, земля, ср. др.-русск. сестрамъ, сестрами, сестрахъ; землямъ, землями, земляхъ и т. д. Для выравнивания по аналогии сходства падежных функций оказалось вполне достаточным.

IV. Тенденция к созданию четких границ между морфемами.

Может случиться, что граница между основой и суффиксами становится недостаточно четкой по причине слияния конечного гласного основы с начальным гласным суффикса. Так, например, характерной особенностью типов склонений в индоевропейском языке-основе было сохранение в парадигме склонения основы и ее отличительного признака, т. е. конечного гласного основы. В качестве примера для сравнения можно привести реконструированную парадигму склонения русского слова жена, сопоставленную с парадигмой склонения этого слова в современном русском языке. Приводятся только формы единственного числа.

И. genā жена

P. genā-s жены

Д. genā-i жене

В. genā-m жену

М. genā-i жене

Нетрудно заметить, что в парадигме спряжения слова жена прежняя ось парадигмы — основа на -ā — уже не выдерживается по причине ее видоизменения в косвенных падежах в результате<244> различных фонетических изменений, приведших в ряде случаев к слиянию гласного основы а с гласным вновь образовавшегося падежного суффикса, например, genāi > gene > жене, genām > geno > жену и т. д. В целях восстановления четких границ между основой слова и падежным суффиксом в сознании говорящих произошло переразложение основ, и тот звук, который раньше выступал как конечный гласной основы, отошел к суффиксу.

V. Тенденция к экономии языковых средств.

Тенденция к экономии языковых средств является одной из наиболее мощных внутренних тенденций, проявляющихся в различных языках мира. Можно априорно утверждать, что на земном шаре нет ни одного языка, в котором бы различалось 150 фонем, 50 глагольных времен и 30 различных окончаний множественного числа. Язык подобного рода, обремененный детализированным арсеналом выразительных средств, не облегчал бы, а наоборот, затруднял общение людей. Поэтому каждый язык оказывает естественное сопротивление чрезмерной детализации. В процессе употребления языка как средства общения, часто стихийно и независимо от воли самих говорящих, осуществляется принцип наиболее рационального и экономного отбора действительно необходимых для целей общения языковых средств.

Результаты действия этой тенденции находят проявление в самых различных сферах языка. Так, например, в одной форме творительного падежа могут заключаться самые различные его значения: творительный деятеля, творительный обстоятельственный, творительный объективный, творительный ограничения, творительный предикативный, творительный приименный, творительный сравнения и т. д. Не меньшим богатством отдельных значений обладает и родительный падеж: родительный количественный, родительный предикативный, родительный принадлежности, родительный веса, родительный объекта и т. д. Если бы каждое из этих значений выражалось отдельной формой, то это привело бы к невероятной громоздкости падежной системы.

Словарный состав языка, насчитывающий многие десятки тысяч слов, открывает широкие возможности для реализации в языке огромного количества звуков и их различных оттенков. В действительности каждый язык довольствуется сравнительно небольшим количеством фонем, наделенных смыслоразличительной функцией. Каким образом происходит выделение этих немногочисленных функций, никто никогда не исследовал. Современные фонологи занимаются исследованием функции фонем, но не историей их происхождения. Можно только априорно предполагать, что в данной области происходил какой-то стихийный рациональный отбор, подчиненный определенному принципу. В каждом языке произошел, очевидно, отбор комплекса фонем, связанных с полезным противопоставлением, хотя появление в языке новых звуков не объясняется только этими причинами. С принципом экономии, по-видимому, связана тенденция к обозначению одинаковых значений одной формой.

Одним из ярких проявлений тенденции к экономии является тенденция к созданию типового однообразия. Каждый язык постоянно стремится к созданию типового однообразия.

VI. Тенденция к ограничению сложности речевых сообщений.

Новейшие исследования свидетельствуют о том, что в процессе порождения речи действуют факторы психологического плана, ограничивающие сложность речевых сообщений.

Процесс порождения речи происходит, по всей вероятности, путем последовательной перекодировки фонем в морфемы, морфем в слова и слов в предложения. На каких-то из этих уровней перекодировка осуществляется не в долговременной, а в оперативной памяти человека, объем которой ограничен и равен 7 ± 2 символов сообщения. Следовательно, максимальное соотношение количества единиц низшего уровня языка, содержащееся в одной единице более высокого уровня, при условии, что переход от низшего уровня к высшему осуществляется в оперативной памяти, не может превысить 9: 1.

Емкость оперативной памяти накладывает ограничения не толь ко на глубину, но и на длину слов. В результате ряда лингвопсихологических опытов было обнаружено, что при увеличении длины слов сверх семи слогов наблюдается ухудшение восприятия сообщения. По этой причине с увеличением длины слов резко уменьшается вероятность их появления в текстах. Этот предел восприятия длины слов найден в опытах с изолированными словами. Контекст в известной степени облегчает восприятие. Верхний предел восприятия слов в контексте составляет примерно 10 слогов.

Если учитывать благоприятствующую роль контекста — внутрисловного и межсловного — при опознании слов, следует ожидать, что превышение критической длины слов в 9 слогов, определяемое объемом оперативной памяти, в значительной степени затрудняет их восприятие. Данные лингвопсихологических опытов определенно указывают на то, что объем восприятия длины и глубины слов равен объему оперативной памяти человека. И в тех стилях естественных языков, которые ориентированы на устную форму общения, максимальная длина слов не может превышать 9 слогов, а их максимальная глубина — 9 морфем [51, 18—19].

VII. Тенденция к изменению фонетического облика слова при утрате им лексического значения.

Наиболее наглядное выражение эта тенденция получает в процессе превращения знаменательного слова в суффикс. Так, например, в чувашском языке существует творительный падеж, характеризующийся суффиксом -па, -пе, ср. чув. карандашпа 'карандашом', вăйпе 'силой'. Это окончание развилось из послелога палан, пелен 'c'

В английской разговорной речи вспомогательный глагол have в формах перфекта, утратив свое лексическое значение, фактически редуцировался до звука 'v, а форма had — до звука 'd, например, I'v written 'Я написал', he'd written 'он написал' и т. д.

Фонетический облик слова меняется в часто употребляемых словах в связи с изменением их первоначального значения. Ярким примером может служить нефонетическое отпадение конечного г в русском слове спасибо, восходящее к словосочетанию спаси бог. Частое употребление этого слова и связанное с ним изменение значения спаси бог > благодарю — привело к разрушению его первоначального фонетического облика.

VIII. Тенденция к созданию языков простой морфологической структуры.

В языках мира обнаруживается определенная тенденция к созданию языкового типа, характеризующегося наиболее простым способом соединения морфем. Любопытно то, что в языках мира абсолютно преобладающее большинство составляют языки агглютинативного типа. Языки, имеющие внутреннюю флексию, встречаются сравнительно редко.

Этот факт имеет свои определенные причины. В агглютинирующих языках морфемы, как правило, обозначены, границы их в слове определены. Это создает четкий внутрисловный контекст, позволяющий идентифицировать морфемы в самых длинных последовательностях [51, 24]. На это преимущество агглютинативных языков указывал в свое время И. Н. Бодуэн де Куртенэ, который писал по этому поводу следующее: «Языки, в которых все внимание по части морфологических экспонентов сосредоточивается на следующих после главной морфемы (корня) аффиксах (языки урало-алтайские, угро-финские и т. п.), являются более трезвыми и требуют гораздо меньшей траты психической энергии, нежели языки, в которых морфологическими экспонентами являются и прибавки в начале слова, и прибавки в конце слова, и психофонетические альтернации внутри слова».

32.Процессы контактирования языков: заимствование, двуязычие (причины возникновения двуязычия), интерференция как вид контактирования языков.

ЗАИМСТВОВАНИЕ, процесс, в результате которого в языке появляется и закрепляется некоторый иноязычный элемент (прежде всего, слово или полнозначная морфема); также сам такой иноязычный элемент. Заимствование — неотъемлемая составляющая процесса функционирования и исторического изменения языка, один из основных источников пополнения словарного запаса. Заимствованная лексика отражает факты этнических контактов, социальные, экономические и культурные связи между языковыми коллективами. Так, в германских языках имеется обширный пласт древнейших латинских заимствований, относящихся к различным предметным сферам, в славянских языках древнейшие заимствования — из германских и иранских языков. Например, немецкое слово Arzt "врач" произошло из латинского archiater (из греческого, букв. "главный врач"), Kreuz "крест" из лат. crucem, Tafel — из лат. tabula, schreiben из лат. scribere и т.д. Из древнейших заимствований в русском языке можно назвать слово князь (из др.-германского kuningaz), шлем (из др.-герм. helmaz); из иранских языков — например, слово собака. Заимствования бывают прямыми или опосредованными. Так, многие европейские слова были заимствованы русским языком через посредство польского, например музыка (слово греческого происхождения, пришедшее в русский язык через Европу и Польшу, о чем свидетельствует звук ы вместо и и изначальное ударение музка), слово рынок (из польского rynek с тем же значением, возникшего, в свою очередь, из немецкого Ring "кольцо, круг") и др. Есть заимствованные слова с очень долгой и сложной историей, например слово лак: в русский язык оно пришло из немецкого или голландского, в эти языки — из итальянского, итальянцы же заимствовали его, скорее всего, у арабов, к которым оно попало через Иран из Индии. История таких "странствующих" слов воспроизводит историю соответствующих реалий.

При заимствовании значение слова часто сдвигается. Так, французское слово chance означает "удача" (Tu a de la chance! — "Тебе повезло!"), в то время как русское слово шанс означает лишь "возможность удачи". Русское слово азарт происходит из французского hazard "случай"; семантический переход произошел за счет словосочетания jeu d’hazard — "азартная игра", букв. "игра случая". Иногда значение слова меняется до неузнаваемости. Например, русское слово идиот произошло из греческого "частное лицо"; слово сарай восходит к персидскому слову со значением "дворец" (в русский язык оно вошло через тюркское посредство). Бывает и так, что заимствованное слово возвращается в своем новом значении обратно в тот язык, из которого оно пришло. Такова, по-видимому, история слово бистро, пришедшего в русский язык из французского, где оно возникло после войны 1812, когда части русских войск оказались на территории Франции — вероятно, как передача реплики "Быстро!"

Вообще говоря, у языка, оказавшегося перед лицом иностранного слова, обозначающего некоторое отсутствующее в нем нужное понятие (это может быть как новый "предмет", так и новая "идея"), имеется три возможности: 1) заимствовать само это слово: таким образом в языке появляются заимствования в узком смысле, например русское ярмарка является заимствованием нем. Jahrmarkt, хор — др.-греч., кворум из лат. quorum, идиллия из нем. Idylle, поэзия из франц. poésie, кайф из араб. kejf, дизайн из англ. design и т.д.; 2) создать новое слово из своих морфем по образцу иностранного: таким образом в языке появляются словообразовательные кальки: напр., русское слово языкознание создано по образцу немецкого Sprachwissenschaft, кислород — по образцу латинского oxygenium, предмет - по образцу objectum и т.п.; 3) использовать для выражения нужного значения уже имеющееся слово, придав ему новое значение по образцу иностранного слова, имеющего ту же полисемию или ту же внутреннюю форму (это называется семантическим калькированием); например, русский глагол трогать приобрел переносное значение "волновать чувства" под влиянием французского toucher, имеющего оба значения (прямое и переносное); русские слова влияние и вдохновение приобрели современное "абстрактное" значение под влиянием франц. influence и inspiration. Слова и значения, созданные по второй и третьей модели, называют заимствованиями в широком смысле. При заимствовании происходит адаптация слова к фонологической системе заимствующего языка, т. е. отсутствующие в ней звуки заменяются на наиболее близкие. Эта адаптация может происходить постепенно: иногда иноязычные слова в течение некоторого времени сохраняют в своем произношении звуки, в данном языке отсутствующие, — как, например, в заимствованных из "престижного" французского языка немецких словах Chance, Restorant (оба слова произносится "на французский манер" с носовым гласным). В заимствованном из того же французского русском слове жюри также произносится отсутствующий в русском языке звук — мягкое ж. В слове резюме перед конечным орфографическим е произносится согласный звук, промежуточный между твердым и мягким (так называемое 3-е смягчение). Еще недавно аналогичный звук произносился, например, в слове кафе; сейчас в этом слове, как и в многих других, пришедших из французского ранее (пенсне, кашне и т.п.), произносится твердый согласный. Таким образом происходит адаптация к фонологической системе заимствующего языка. Следующий этап этого процесса освоения иностранного слова состоит в замене твердых согласных перед орфографическим е на мягкие. С твердым согласным произносятся, например, слова декольте, фонема, тембр, темп и т.п.; с мягким — более "освоенные" русским языком слова тема, декрет, рейс, театр, телефон, сейф и т.п. Многие слова допускают колебания в произношении (т.е. находятся "на полпути"): компьютер, декан, майонез, тент и т.п.

Интерференция. В речи билингва происходит взаимовлияние языков, которыми он пользуется. Это взаимовлияние касается как речи, так и языка и может проявляться в любых языковых подсистемах: в фонетике, в грамматике, в лексике. Всякое воздействие одного языка билингва на другой, а также результат этого воздействия называется интерференцией. Обычно под интерференцией понимают только неконтролируемые процессы, а сознательные заимствования к ней не относят.

Направление интерференции может быть различным. Наиболее частой является интерференция родного языка второй, однако если второй язык становится основным, и он может воздействовать на родной. Это легко заметить по русской речи эмигрантов из России, проживших в ино­язычной среде несколько лет.

Проницаемость разных подсистем языка различна и связана с направлением интерференции. В фонетической области интонация основного языка легко воздействует на интонацию родного дополнительного, а в системе фонем и фонотактике, как правило, ведущим оказывается влияние системы родного языка на вторые языки.

Фонологическая интерференция проявляется в трех аспектах.

1. Недоразличение фонем (например, снятие про­тивопоставления по мягкости в парах типа рад/ряд в бело­русском этнолекте русского языка).

2. Сверхразличение фо­нем (француз, например, может различать открытое и за­крытое [е/е] в русском).

3. Реинтерпретация фонологиче­ских различий (например, немцы склонны интерпретиро­вать русское противопоставление глухих и звонких соглас­ных как противопоставление сильных/слабых).

В области фонотактики наиболее сильно воздействует на второй язык тип редукции родного языка. Русские и немцы с трудом осваивают произношение конечных звон­ких согласных в английском. Лица с родным украинским языком, наоборот, переносят на русский привычную мо­дель, сохраняющую звонкость согласного в конце слова и в середине перед глухим: по[д]писать, са[д] и т. п., в резуль­тате чего появляются минимальные пары типа дедка/детка, дужка/душка. Сходным образом во втором языке проявля­йся и свойственный родному языку тип редукции гласных, веские часто склонны редуцировать безударные о-образные гласные во вторых языках, а "кавказский" акцент харак­теризуется, в частности, произнесением гласного а полно­го образования на месте русских безударных о я а. Болгар­ский бизнесмен, отвечая в телеинтервью на вопрос, с чего начал свое дело, сообщил, что для начала он накупил денег, имея в виду накопил. Говоря по-русски вполне свободно, он сохранял тип редукции безударных гласных, свой» венный его родному языку: если в русском фонема <о> редуцируется в сторону с-образных звуков, то в болгарском в сторону у-образных.

В грамматической области интерференция часто связана с невольной интерпретацией грамматических катего­рий второго языка через призму родного: приписывание русским существительным боль, мозоль, собака мужского рода в соответствии с нормой родного белорусского, употреблением глагольного вида во втором польском языке в соот­ветствии с нормой родного русского, использованием опре­деленного или неопределенного артикля во втором английском языке в соответствии с нормой родного французского и т. п.

Интерференция может проявляться и в синтаксисе. Несмотря на относительную свободу грузинского порядка слов, позиция некоторых членов предложения жестко за­креплена. В частности, в противоположность русскому, уп­равляемое слово в норме предшествует управляющему и глагол-сказуемое оказывается на последнем месте. Этот по­рядок слов сильно интерферирует в русскую речь грузин. Предложения типа Был вечер, когда в Барихасо поднялись; Мы вошли в первую же классную комнату, где третьекласс­ники оказались; Обрадовались, когда знакомых увидели; В го­рах расположенное трехэтажное здание школы-интерната радовало сердца посетителей [Кевлишвили 1990], с точки зрения нормативного русского языка выглядящие в разной степени девиантными, вполне укладываются в локальный стандарт русского языка Грузии и могут порождаться мест­ными русскими монолингвами. То же касается и использо­вания русского что в функции грузинской частицы ра, выражающей настойчивую просьбу в побудительных предло­жениях: Приходи, что ко мне! Дай, что книгу.

Воздействие второго доминирующего языка на родной в грамматической сфере сильнее всего проявляется в моде­лях управления.

Чем больше различие между языками, тем теоретиче­ски больше потенциальных возможностей для интерферен­ции, но в родственных языках она менее заметна самому го­ворящему. Поэтому у билингвов, свободно владеющих и по­стоянно пользующихся близкородственными языками, ин­терференция становится почти неизбежной. Прекрасным подтверждением этому служит русский перевод классиче­ской монографии У. Вайнрайха по языковым контактам [Вайнрайх 1979], в значительной части посвященной как раз проблемам интерференции. Перевод издан в Киеве и содержит немало фактов интерференции украинского язы­ка в русский, ср.: мы можем показать <...> на следующей таблице; приток заимствований с французского; <...> когда они [дети] стают взрослыми; межзубной [звук] [Вайнрайх 1979: 136, 152, 181, 203]. Последний пример особенно инте­ресен; по-русски прилагательные зубной и межзубный оформляются по-разному, но первое из них несопоставимо частотнее, по-украински в обоих случаях окончания одина­ковые: (м1ж)зубний. Ориентация на более частотное русское слово и отталкивание от украинского привели переводчика к конструированию гиперкорректной формы межзубной.

Интерференция-это явление, свойственное индивиду, но при массовом двуязычии однотипные интерференци­онные процессы характеризуют речь многих лиц, и, закрепившись в идиолектных языковых системах, они начинают воздействовать также и на языковую компетенцию монолингвов, что приводит к языковым изменениям. Как только интерференция получает признание в языке (становится частью стандарта определенного языкового кода), она не ощущается в этом коде как нечто чужеродное, т. е. переста­ет быть таковой для всех, кроме лингвистов.

33.Формы языков контактов: субстрат, адстрат, суперстрат.

Понятия "дивергенция" и "конвергенция" полезны для определения векторов языкового взаимодействия, однако при этом состав "сплава" (которым является любой язык) остается вне поля зрения исследователя. Результаты языковых контактов стали понимать лучше, когда в начале XIX в. были предложены понятия, с помощью которых в языковом "сплаве" стали выделять ареально-хронологические компоненты.

В результате смешения двух языков часто появляется не "третий" язык, но происходит ассимиляция одного из двух языков, он вытесняется из общения и утрачивается. Однако вытесненный язык никогда не исчезает бесследно: он как бы "растворяется" в выживающем языке и видоизменяет его "состав". Различают два рода таких следов вытесненного языка в сохранившемся: субстрат и суперстрат - в зависимости от того, принадлежал ли вытесненный язык местному населению или это был язык пришельцев. Субстрат (лат. substratum - буквально'подостланное' от sub - под, stratum - слой, пласт) - это следы местного вытесненного языка в языке пришельцев (ставшем языком всего смешавшегося населения данного ареала). Суперстрат - это следы утраченного языка пришельцев (усвоивших местный язык, который стал, таким образом, языком и коренного и пришлого населения этой местности).

Так, субстратный характер носят следы исчезнувшего фракийского языка (индоевропейской семьи) древнейших жителей Балкан в новых балканских языках народов-пришельцев; особенно заметен фракийский субстрат в румынском и албанском. Примером вытесненного языка пришельцев (суперстрата), оказавшего влияние на сохранившийся местный язык, может быть тюркское наречие волжско-камских булгар, проникших в VII в. на Балканы и слившихся с местными племенами лаков и фракийцев, а также с пришлыми (в начале VII в.) славянскими племенами. Таким образом, этноним южнославянского народа болгары - это одно из тюркских суперстратных явлений в болгарском языке.

Суперстратное происхождение также у этнонима французы. Германоязычное племя франков, жившее в III в. по Рейну, на рубеже V - VI вв. завоевало Галлию, образовав Франкское государство, однако при этом переняло местный галло-романскнй язык. Таким образом, самоназвание французов, как и топоним France, - явления германского суперстрата во французском языке.

В исследованиях языковых контактов иногда пишут также об адстрате (лат. ad- при, около). Это результаты влияния одного языка на другой в условиях длительных контактов соседних народов, при котором не происходит ассимиляции и растворения одного языка в другом. Примерами адстратных явлений могут быть скандинавское влияние на английский язык в IX - XI вв., белорусско-польское и белорусско-литовское взаимовлияние в пограничных ареалах.

Влияние вытесненного языка может быть разной силы. Иногда оно вполне ощутимо, как, например, суперстратные пласты нормандской лексики, главным образом книжной и отвлеченной, в английском языке. Чаще, однако, воздействие контактирующих языков выступает как глубинные, подводные силы, в союзе с другими факторами направляющие развитие языка. Так, к утрате склонения в английском языке вели разные причины, и прежде всего внутренние: обще германская тенденция к аналитизму2, рост численности предлогов, ослабление различительной силы гласных. Вместе с тем, по мнению О. Есперсена, утрате склонения способствовало также и скандинавское влияние IX - XI вв. - времен набегов викингов и Данелага (господство англичан на северо-восточном побережье Англии). А. Мейе объяснял распадение индоевропейского праязыка различиями в субстрате отдельных районов Евразии, заселявшихся индоевропейцами. А. А. Шахматов видел угро-финский субстрат в смешении [ц] и [ч] в ряде северно-русских говоров. Конвергентное развитие языков Балканского языкового союза (см. ниже) во многом обусловлено общим для этих языков фракийским и иллирийским субстратом.

Вместе с тем картина а реального взаимодействия языков далеко не исчерпывается теорией субстрата, в которой схематично представлены лишь предельные случаи смешения языков, когда один из языков гибнет, подчиняясь другому. Языковые контакты многообразнее и часто носят более "мирный" характер. Так, постоянно взаимодействуют соседние языки. Они взаимно влияют друг на друга, в разной мере меняются, но не сливаются в один язык.

34.Смена общественно-исторических формаций как внешний фактор развития языка: племенные языки, язык народности.

Будучи общественным явлением, язык отражает своеобра­зие конкретно-исторических особенностей развития каждого из народов, их неповторимые социальные и коммуникативные ситуации.

Однако, несмотря на все разнообразие общественной жизни и связанной с нею языковой жизни социально-этнических общностей, можно выделить наиболее общие исторические типы языковых состояний, соотносимые с главнейшими исто­рическими этапами в жизни общестаа. Эти этапы в значитель­ной мере обусловлены характером социально-экономической жизни народа, в конечном счете — общественно-исторически­ми формациями.

Общественно-историческим формациям соответствуют со­циально-исторические типы языковых ситуаций, или социально-исторические типы («социальные типы» — по В. И. Кодухову) языков.

Под социально-историческим типом языка можно понимать типичное языковое состояние или типичную языковую ситуацию, складывающуюся в обществе в зависимости от переживаемой им стадии (эпохи) обществен­но-исторического развития — догосударственной (первобытно­общинной), государственной (эпохи рабовладельческого строя, феодализма, капитализма, эпохи социализма).

Лингвистическое содержание языкового состояния, или социально-исторического типа языка, составляет: 1) ведущая форма существования языка, ее характер, наличие или отсут­ствие письменности, степень развития словесных форм куль­туры; 2) соотношение ведущей формы и других форм суще­ствования языка; 3) основные тенденции в развитии языка как отражение тенденций развития общества (процессы дифферен­циации, интеграции); 4) взаимодействие между языками (род­ственными, неродственными) и актуальными для данного ис­торического этапа формами их существования; 5) удельный вес и соотношение стихийного и сознательного в развитии язы­ка, языковая политика.

Социально-исторический тип языка в эпоху первобытнообщинного строя

Основной формой существования языка в родопле-ценную эпоху является бесписьменный язык (диалект). Каждый род или каждое племя имеет свой язык (диалект). Племена включали по нескольку родов или по нескольку фрат­рий: «Как несколько родов образуют фратрию, так несколько фратрий, если брать классическую форму, образуют племя» ². Языки родственных племен сходны между собой как генети­чески тождественные. Их принято называть диалектами (пле­менными диалектами). Племя отличает, по мнению Энгельса, I «особый, лишь этому племени свойственный диалект. В дей­ствительности племя и диалект по существу совпадают» ³.

В своей массе племена не поддерживали постоянных кон­тактов между собой, их диалекты все более и более расходи­лись. Ф. Энгельс, анализируя индейское племя дакота, от­мечал: «На примере североамериканских индейцев мы видим, как первоначальное единое племя постепенно распространя­ется по огромному материку; как племена, расчленяясь, пре­вращаются в народы, в целые группы племен, как изменяются языки, становясь не только взаимно непонятными, но и утрачи­вая почти всякий след первоначального единства» ¹. Связи между ранее сходными диалектами прерываются, о наличии общего языка в этих случаях можно говорить лишь в генети­ческом, а не в функциональном плане.

Безусловно, в отдельных местах связь между близкород­ственными диалектами могла продолжаться и привести даже к выработке в новых общественно-исторических условиях об­щего языка — копне (как это было, например, в Древней Греции). И все же, видимо, следует признать, что из двух исторических тенденций — дифференциации и интеграции язы­ков — в эпоху родоплеменного строя ведущей была дифферен­циация. К. Маркс писал: «Постоянная тенденция к разделе­нию коренилась в элементах родовой организации; она уси­ливалась тенденцией к образованию различия в языке, неизбеж­ной при их {т. е. диких и варварских племен} общественном состоянии и обширности занимаемой ими территории. Хотя устная речь замечательно устойчива по своему лексическому составу и еще устойчивее по своим грамматическим формам, но она не может оставаться неизменной. Локальное разобще­ние — в пространстве — вело с течением времени к появлению различий в языке-» ².

Следовательно, можно полагать, что основным состоянием (социально-историческим типом) языка в эпоху перво­бытнообщинного строя была совокуп­ность родственных племенных диалек­тов, которые, не будучи объединенными в одно целое, про­должали развиваться, порождая все новые и новые языковые образования (диалекты, языки).

О сколько-либо сознательном отношении людей к языку (диалекту) в рассматриваемый период и воздействии на него говорить трудно, хотя отрицать, что представители племени или союза родственных племен (а союзы чаще всего объединя­ли родственные племена!) осознавали общность своего языка и противопоставляли его другим, непохожим на него, тоже нет оснований. Как особенность человеческого коллектива язык был замечен очень рано, о чем свидетельствуют древние мифы и легенды о происхождении языков и различий между языками.

Социально-исторический тип языка в эпоху рабовладельческой формации

На смену бесклассовой первобытнообщинной формации пришла классовая организация общества, что совпало с обра­зованием государств. Родовой строй «был взорван разделе­нием труда и его последствием — расколом общества на клас­сы. Он был заменен государством», — писал Ф. Энгельс в ра­боте «Происхождение семьи, частной собственности и госу­дарства».

Объединяющим фактором в это время выступает «уже не принадлежность к родовым союзам, а исключительно место постоянного жительства».

Совместная жизнь разных племен в пределах одного госу­дарства приводила к стиранию племенных диалектов и выра­ботке более единообразного средства общения (нередко к по­явлению общеразговорного койне на базе ведущей, полити­чески главенствующей территории или военно-политического и экономического центра, вроде Афин для Аттики и Рима для покоренных им италийских народов Апеннинского полу­острова).

В государстве складывается новая форма этнической общ ности -народность. Если в народность входила значительная доля родственных племен и незначительная часть чужих пле­мен, вовлеченных в общую государственную жизнь, то при продолжительном существовании единого централизованного государства в нем утверждался один язык (имеющий локаль­ные расхождения), который усваивало и покоренное меньшин­ство (через стадию двуязычия, языка-пиджина или другие формы контактирования языков). Если государственно-адми­нистративное объединение включало несколько разноязычных этносов, то язык одного из них оказывался общим для всех остальных, и они усваивали его в качестве второго языка (например, арамейский язык в странах Ближнего Востока, _$ народная латынь в провинциях римского мирового влады­чества. Особенно заметна в этот'период роль письменных язы­ков: арамейского, древнеперсидского, греческого, латинского).

Итак, в эпоху рабовладельческого строя в связи с возникновением государств и военно-административ­ных объединений (типа восточных деспотий, греческих и рим­ских империй) племенные диалекты, бывшие ранее единствен­ной формой существования языка, уступают место целому комплексу средств общения: территориальным диалектам, общим (межэтническим и межтерриториальным) койне, вре­менному или длительному двуязычию (обычно в устно-разго­ворной речи). Возникает и получает распространение пись­менный язык (в государственной, культовой жизни, науке и литературе). Социально-историческому типу языка этого пе­риода свойственны различные виды диглоссии и билингвизма.

Социально-исторический тип языка в эпоху феодализма

Эпоха феодализма в одних странах следует после рабовла­дельческой формации, в других может наступать непосред­ственно в результате разложения первобытнообщинного строя. В последнем случае феодальная государственность выступает как объединительный фактор, перекрывающий ранее суще­ствовавшие узы племенного родства. Феодальной социальной общности — народности — соответствует свой социально-исто­рический тип языка. Его конкретный вид зависит от стадии феодализма, в частности от степени объединенное™ или ра­зобщенности частей феодального государства. Объединитель­ные тенденции выражались в экономической, административно-политической, культурной и религиозной общности, а также в общности языковой. Язык народности эпохи феодализма представляет собой континуум (непрерывность) территориаль­ных диалектов, обладающих сходством в основных звеньях грамматического и звукового строя, а также словаря. Струк­турное сходство всех диалектов обусловлено общностью их происхождения (чаще всего они — своеобразное продолжение племенных диалектов), а также едиными процессами, проте­кающими в них в результате междиалектного контактирова­ния. Сходство диалектов, осознаваемое их носителями, позво­ляет говорить о языке народности как об особом языковом со­стоянии или об особом социально-историческом типе.

В период, когда единое феодальное государство дробится на отдельные самостоятельные княжества-государства, сла­беет унифицирующая роль общего языка (речи культурно-экономического центра, например языка города Киева в пе­риод ослабления Киевского государства) и усиливаются центробежные тенденции, приводящие к возникновению по-местно-территориальных диалектов. «Чисто территориальные союзы» (В. И. Ленин), возникавшие из крестьян — выходцев из разных областей, выступали в качестве социального суб­страта смешанных диалектов. Подвижность, неустойчивость границ феодальных уделов-княжеств влекли за собой измен­чивость диалектного ландшафта. В целом период феодализма характеризовался одновременным действием процессов диф­ференциации и интеграции (конвергенции) с некоторым пре­обладанием, особенно в моменты наибольшей разобщенности княжеств, дифференциации. Однако дифференциация этой поры не всегда приводила к утрате диалектами их первона­чального единства, т. е. к образованию самостоятельных языков.

В эпоху феодализма обычно распространена письменность. Однако функции письменного языка в средневековье, как правило, выполняет неродной язык (старославянский на Руси, классический арабский на Востоке, латынь в странах Запад­ной Европы). Объем выполняемых им функций явно уступает функциональной нагрузке, приходящейся в это время на тер­риториальные диалекты. Незначительной бывает и сфера письменно-литературного языка, возникающего на базе на­родно-разговорной речи своего языка.

Таким образом, социальной общности феодальной формации соответствует языковая ситуация, включающая такие компоненты, как территориальные диалекты, междиа­лектные койне крупных городских центров, письменные раз­новидности литературного языка, сложившиеся на исконной основе и чаще — на базе заимствованного неродного (нерод­ственного или родственного) языка. Взаимодействие указан­ных компонентов порождало двуязычие (устное, письменное) и разные типы диглоссии.

Социально-исторический тип языка в эпоху капитализма

Уже народность как форма социальной общности людей содержит в себе зачатки того комплекса признаков (общность территории, экономики, духовного склада, языка), развитие и стабилизация которых в условиях новых производственно-капиталистических отношений приводит к появлению нации и превращению языка народности в язык нации. Единство языка для нации — одно из условий капиталистического уровня ее социально-экономического раз­вития. «...Единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и ши­рокого, соответствующего современному капитализму, тор­гового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным классам, наконец — условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком, продав­цом и покупателем»,

Стремление к единству языка находит свое воплощение в выработке нового социально-исторического его типа — язы­ка национального, который при сходстве с языком народности отличается" от него набором форм существования языка, а главное — качественно новым содержанием и объемом их общественных функций.

Национальный язык имеет высшую форму — литератур­ный язык, причем как в письменной, так и в устно-разговорной разновидностях. Литературная норма противопоставлена всем другим формам ненормированной речи — народно-разговор­ной, интердиалектам (койне), просторечию, диалектам, ко­торые в совокупности составляют «сниженный» пласт нацио­нального языка. По сравнению с литературным языком на­родности литературный язык национального периода обслу­живает более широкий социальный состав носителей, он по­нятен всем слоям общества на всей территории страны и в этом смысле является общенародным. Иной характер, чем в эпоху народности, имеют и другие компоненты языка нации. Совер­шенно новым является просторечие, практически отсутство­вавшее в донациональный период (под просторечием XVII— XVIII веков в истории русского языка понимается некниж­ный, «природный» язык, функционировавший в устной форме и частично проникавший в некоторые стили письменной речи), значительно расширили сферу и среду использования соци­альные диалекты (причем некоторые их типы появились лишь в национальный период, например групповые жаргоны, от­дельные разновидности арго), иным, социально маркирован­ным содержанием (как речь необразованного крестьянства) наполняются традиционные местные диалекты, к тому же на­чинающие терять свои наиболее отличительные черты.

Формирование социально-исторического типа языка на­ции в разных странах проходило по-своему. К. Маркс и Ф.Эн­гельс указали на три наиболее распространенных пути обра­зования национальных языков. «...В любом современном развитом языке естественно возникшая речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из готового материала, как в романских и германских языках, отчасти благодаря скрещиванию и смеше­нию наций, как в английском языке, отчасти благодаря кон­центрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией» ¹. Своеобразие исходного материала и путей «возвышения» язы­ка народности до национального языка обусловливает непов­торимость каждого из национальных языков в отношении на­бора его компонентов, их коммуникативной силы, характера взаимодействия, социально-функционального и функцио­нально-стилевого распределения. Так, в состав русского на­ционального языка входит просторечие — категория, не имею­щая структурного и функционального аналога во многих дру­гих, в частности европейских, языках. Национальные языки могут различаться и по числу обслуживаемых ими наций. Как известно, английский язык — национальный (и государствен­ный) язык английской, североамериканской, австралийской и ряда других наций, испанский язык помимо испанской на­ции выступает в качестве национального языка у более 20 на­ций Латинской Америки. Обычно же языки соотнесены с од­ной нацией (украинский, белорусский, узбекский, грузин­ский и др.)