Елизавета: яркие краски и позолота 2 страница

Благодаря Алексею Разумовскому стали модными алмазные пряжки на обуви и мужских поясах, а также сверкающие бриллиантами эполеты с золотой бахромой, украшавшие широкие мужские плечи. В день бракосочетания Екатерины II и Петра III один из аристократов появился в костюме, на спинке которого красовалось вышитое дерево с ветвями и листьями из бриллиантов. Придворные дамы были просто увешаны драгоценностями и никогда не покидали дома, не надев ювелирные украшения. Женщины появлялись в свете в вечерних туалетах с полуобнаженными спинами, с множеством алмазных шпилек в волосах, эгретами и великолепными серьгами. К платьям ловко прикрепляли бриллиантовые подвески. Украшения часто выполнялись в виде гарнитуров; диадемы, браслеты и серьги составляли комплект, отличавшийся единством стиля. Табакерки стали предметом всеобщего увлечения и превратились в особый вид искусства. В России восемнадцатого столетия их украшали фантастическими, причудливыми завитушками, напоминавшими обрамление дверных проемов во дворцах. У одного из аристократов были разные табакерки на каждый день в году. Елизавета однажды подарила Разумовскому табакерку из золота. Ее крышка была украшена огромным сверкающим желтоватым алмазом, олицетворявшим солнце, расходящиеся бриллиантовые лучи которого освещали изображение женщины, напоминавшей Императрицу, в платье с глубоким вырезом.

Со времени правления Елизаветы в Россию стали приезжать ювелиры из многих европейских стран. Некоторые из них начинали работать подмастерьями, а затем оставались здесь на всю свою жизнь, выполняя заказы необъятного русского рынка. Не было другой страны в Европе, где с таким восхищением относились к ювелирному искусству и понимали его столь глубоко. В уникальных творениях непревзойденной красоты с ярко сверкавшими каменьями отразилось тепло души и удаль русской натуры.

Это был период широчайшего использования ярких, в стиле России, цветных драгоценных камней, которые нравились Елизавете — красных рубинов, зеленых изумрудов, темно-синих сапфиров в сочетании с алмазами. Любовь русских к природе и цветам, выразившаяся в многокрасочной росписи стен кремлевских дворцов и церквей, теперь проявилась в пышном украшении сверкающими драгоценными камнями белоснежных плеч и изящных локонов. К корсажам блестящих шелковых платьев прикрепляли вместо натуральных цветов букеты из многочисленных драгоценных каменьев самых разных оттенков, формы и характера. Крошечные мушки, пчелки из драгоценных камней или цветы размещали среди изящных зеленых эмалевых листьев, и они были выполнены столь искусно, что цветы слегка колыхались и казалось, что слышался шелест листьев. Женщины носили броши, диадемы и серьги в форме тюльпанов, роз и нарциссов, бриллиантовые эгретки, напоминавшие пышные сверкающие фонтаны. Подвески из драгоценных камней покачивались при малейшем движении, отражая свет, падавший на них при всяком кокетливом повороте головы. Ювелиры успешно находили новые способы, как заставить лучи света, преломляясь, отражать прозрачную глубину кристаллов, и придавать бриллиантам особый блеск с помощью окрашенной в разные тона подложки, добиваясь розовых и желтоватых оттенков. (Многие не могли себе позволить покупку подлинных драгоценностей, но это не имело большого значения. Ювелиры были настолько искусны и они добились столь совершенной имитации драгоценных камней, что распознать подделку было почти невозможно.)

В годы правления Елизаветы многие из таких украшений изготавливали из драгоценностей, хранившихся в фамильных сокровищницах. Драгоценные камни продолжали поступать в Россию с Востока, но Петр I организовал поиск отечественных месторождений цветных минералов. В петровское время были обнаружены яшма, малахит, лазурит, горный хрусталь, сердолик, агат и халцедон. К концу восемнадцатого века на Урале открыли месторождение превосходных аметистов с изысканным глубоко насыщенным цветом, и вскоре они стали знамениты по всей Европе. Впоследствии для удовлетворения возраставшего спроса на минералы и драгоценные камни были учреждены регулярные экспедиции на Урал. В период с 1820 по 1850 год там обнаружились сказочные богатства. Были открыты огромные залежи изумрудов, топазов, рубинов, хризолита и александрита, и благодаря этим запасам драгоценных камней Россия стала богатейшей страной мира.

* * *

Петру, желавшему создать в Петербурге фарфоровый завод, так и не удалось реализовать свою идею. В связи с тем, что Императрица Елизавета очень любила торжественные приемы и обеды, кажется вполне естественным, что она решила претворить в жизнь мечту отца. В 1744 году на работу в Россию был приглашен Христофор Гунгер, профессиональный немецкий художник по фарфору, который в то время жил в Стокгольме. Не скупясь на расходы, Елизавета снарядила в Китай караван, приказав любым способом выведать у китайцев ценный секрет изготовления фарфора. Русский офицер вместе с сопровождавшим его американским серебряных дел мастером сумели подкупить китайского гончара за тысячу рублей, пообещавшего показать им рецептурную книгу и продемонстрировать свое умение. Очевидно, в перевод закралась ошибка, так как после возвращения посланцев в Петербург никто не смог сделать фарфор по этому рецепту. Немецкий мастер был в отчаянии. За три года работы в России он изготовил лишь штук пять чашек, и все они оказались негодными. Затеянное предприятие казалось безнадежным.

Гунгер был очень скрытным. Возможно, у него имелись на это серьезные основания, так как он и сам знал не так-то много. Вопреки своему желанию, Гунгер был вынужден открыть приемы своего мастерства юному русскому помощнику, Дмитрию Виноградову. Виноградов, сын священника, получив образование в Москве и за границей, собирался стать маркшейдером. Он взялся наладить дело. Ему необходимо было всему научиться и изготовить фарфор самому. На заводе Виноградов подбирал нужные краски, ремонтировал печи, проводил эксперименты, меняя температуру нагрева, и наконец изобрел состав фарфорового теста. В 1751 году, накануне именин Императрицы Елизаветы, к которым Виноградов должен был показать первые результаты, он, возможно, слишком нервничая, напился, и держался с большим трудом. Однако уже через год после такого сомнительного начала он и его помощник стали настолько искусными мастерами, что сумели сделать прекрасные фигурки и блюда из фарфора. Елизаветинский фарфор свеж и ярок. Цветы изящной формы, гирлянды роз и вишни украшают вазы и корзиночки. В 1753 году Виноградов начал изготавливать красивые эмалевые табакерки, которые Елизавета в качестве подарков посылала за границу.

В 1758 году был принят на работу мастер из Мейсена Жан Готфрид Мюллер. С его помощью удалось добиться того, что русский фарфор вскоре начал соперничать с мейсенским. К 1762 году в России уже было двенадцать фарфоровых заводов; в девятнадцатом веке их стало пятьдесят, и на них производились фарфоровые изделия, одни из лучших в Европе.

Друг Виноградова Михаил Ломоносов был величайшим интеллектуалом елизаветинской эпохи. В области термодинамики и физической химии он, знаменитый ученый и мыслитель, опередил свое время на десятилетия. В 1736 году по указу Сената в Санкт-Петербург перевели из Москвы двадцать лучших учеников Славяно-греко-латинской академии. Среди них был двадцатипятилетний крестьянский сын Михаил Ломоносов. Впоследствии его послали для продолжения учебы в Германию, где он получил прекрасную научную подготовку. Ломоносов возвратился в Россию и стал заниматься и наукой, и литературой. Он изучал звезды, работая в маленькой обсерватории, находившейся в петровской Кунсткамере^[21], и первым начал проводить эксперименты в области физической химии. Вместе с коллегой он повторил опыты с электричеством своего современника Бенджамина Франклина. Они сконструировали «громовую машину», которая позволяла во время грозы накапливать электрические заряды в бутылках, и их машина поразила все петербургское общество.

Ломоносов был не только блестящим ученым, но также и поэтом, прозаиком, драматургом и историком. Он занимался историей России и помог Вольтеру собрать материалы для биографии Петра Великого, которую задумал написать французский философ. Глубоко интересуясь вопросами создания высших учебных заведений, Ломоносов вместе с графом Иваном Шуваловым принимал активное участие в основании в 1755 году Московского университета.

Ломоносов горячо любил Россию и русский язык, в котором он видел «великолепие испанского, живость французского, твердость немецкого, нежность итальянского и высокую степень выразительности латинского и греческого».

Он написал грамматику русского языка, служившую до 1830-х годов основным учебником. Он также сочинил немало патриотических од. Благодаря этим работам, Ломоносов считается основоположником русской литературной речи и человеком, определившим национальные языковые формы следующего века.

К сожалению, двор елизаветинского времени, любивший развлечения, слишком мало ценил таланты этого великого человека. Научный гений Ломоносова так и не был признан современниками, и результаты его исследований оставались неопубликованными. При жизни он был прежде всего известен как создатель мозаичной мастерской в старом дворце Меншикова в Ораниенбауме, первого учреждения такого рода. В последние годы положение ученого еще более осложнилось из-за многочисленных недоброжелателей, он начал пить и вскоре умер, в 1765 году, через несколько лет после вступления на престол Екатерины II, оставив огромное число работ, многие из которых не были востребованы до начала двадцатого века.

* * *

Гораздо более счастливо сложилась судьба Франческо Бартоломео Растрелли, выдающегося архитектора времен Императрицы Елизаветы. Правительница и художник легко находили общий язык. Елизавета не только понимала зодчего, но и предоставила ему полную свободу, позволившую Растрелли проявить свою гениальность. Франческо Бартоломео Растрелли служил придворным архитектором Императрицы в течение двадцати лет, начиная с момента коронации Елизаветы в 1742 году и до ее смерти. Архитектор и его ученики спроектировали практически все самые знаменитые здания середины восемнадцатого века как в самой столице, так и в ее окрестностях.

Растрелли родился в Париже и в шестнадцатилетнем возрасте приехал в Россию вместе со своим отцом, Карло Бартоломео Растрелли, итальянским художником и скульптором, которого нанял на службу племянник энергичного генерала Лефорта — коммерции советник Ж. Лефорт. Растрелли-отец выполнил несколько бюстов прославленных деятелей петровского времени, а также восковую фигуру в натуральную величину самого великого царя. Он передал любовь к скульптуре и своему сыну. Младший Растрелли впоследствии использовал для украшения фасадов и крыш построенных им зданий эффектные скульптурные фигуры в полный рост. С того момента, как Растрелли приехал в Россию, он практически не покидал эту страну и лишь дважды ездил за границу для завершения своего художественного образования. В юные годы он тщательно изучал построенные в Москве церкви, а также окружавшие город монастыри. Зодчий путешествовал по всей России и проводил долгое время в Новгороде, Пскове и Владимире, впитывая особенности их архитектурного облика. Русский стиль стал ему настолько близок, что он мог без особых усилий спроектировать пятиглавый собор.

Так как Императрица Елизавета любила все русское, она предложила Растрелли при создании его архитектурных проектов обращаться к допетровскому периоду и порекомендовала зодчему изучить особенности постройки церквей и зданий в стиле московского барокко, созданных в годы правления ее дедушки — Царя Алексея Михайловича. Елизавета издала также указ о том, что при строительстве новых церквей нужно взять за образец московский Успенский собор. Растрелли использовал подобную архитектурную форму в проектах своих наиболее элегантных барочных соборов. Творчески переработав идеи Елизаветы, гениальный мастер создал нечто новое в архитектуре России восемнадцатого века, что можно назвать «елизаветинским барокко», — стиль, ярко выразивший атмосферу великолепного сказочного двора, королевой которого была Елизавета.

В зданиях, возведенных Растрелли, чувствуется влияние архитектуры Парижа и Вены, однако его творения нельзя назвать «европейскими», как это ошибочно делают многие исследователи. Суть растреллиевских дворцов и особая пышность их отделки воспринимаются как чисто русские; во всем мире нет ничего похожего на них. Здания Растрелли приметны благодаря их внушительным размерам, — весьма существенной для русских характеристике, так как, сознательно или бессознательно, в глубине души они ощущают необъятность просторов страны, протяженной и нескончаемой. Кажется, что этим безграничным ошеломляющим пространствам человек может противопоставить лишь грандиозность зданий. У русских Растрелли перенял также умение создавать поразительные эффекты, располагая множество одинаковых по размерам и форме окон в одну линию.

Здания Растрелли поражают своей протяженностью, а не устремленностью ввысь; возможно, зодчий испытывал те же чувства, что и русский поэт, писавший:

И кажется, что ширь земель российских

Движенье вверх с презреньем отвергает.

Долгие линии низких массивных зданий Растрелли не противоречат, а скорее гармонируют с открытым пространством бескрайнего неба и протяженностью равнин, столь характерных для России.

Выбор строительных материалов определялся особенностями местности, на которой Растрелли возводил свои строения. В Петербурге весьма трудно достать камень, но при этом в изобилии имеются древесина, прекрасный кирпич и алебастр. Растрелли виртуозно использовал эти простые материалы. Стены его зданий белили, а затем покрывали яркими красками. Его любимыми цветами были те же, что предпочитала Елизавета — оранжевый, розовый, фисташковый, изумрудно-зеленый, бирюзовый, на которых контрастно выделялись белые колонны, серебристые карнизы и золотые купола. Творения Растрелли, как и ярко раскрашенные деревянные дома на севере, особенно красивы зимой. Покрытые снегом, они представляют волшебное зрелище.

Растрелли воспитал множество одаренных учеников, среди которых особенно выделяются князь Дмитрий Ухтомский, основавший в Москве архитектурную школу и оказавший влияние на целую группу архитекторов, а также Савва Чевакинский, работавший с Растрелли в Петербурге. Чевакинский — автор ярко голубого, оттененного белой лепниной собора Николы Морского. Среди великолепных зданий Петербурга, спроектированных Растрелли, можно назвать Строгановский дворец, который первоначально был окрашен в оранжевый с белым; бирюзовый Аничков дворец, перестроенный им для Алексея Разумовского, и бело-голубой пятиглавый Смольный собор, который хорошо виден из любой точки города. Признанный многими шедевром в творчестве зодчего, Смольный был задуман как целый комплекс зданий — монастырь, где Елизавета собиралась провести свои последние годы жизни. Модель Смольного собора показывает, как тщательно Растрелли прорабатывал силуэт, пытаясь создать ансамбль, напоминающий о великолепных монастырях средневековой России. Множество серебристых куполов и башенок, раскрашенных в белый и голубой цвета, производили, по замыслу Растрелли, впечатление множества церквей, возвышавшихся над неприступными стенами старинных монастырей. Ансамбль так и не был закончен; только сам Смольный собор, эскизы, планы и модель монастырского комплекса пережили время.

Растрелли расширил дворец в Петергофе и, усмирив свою фантазию, отказался от свойственных его творчеству причудливых украшений, чтобы не нарушить сдержанный облик здания, спроектированного Леблоном. К основному объему дворца Растрелли добавил два крыла, завершенных павильонами с золотыми куполами, церковью и «корпусом под гербом». Были сделаны несколько новых фонтанов, украшенных фигурами и орнаментами, и весь дворец перекрасили в темно-розовый, любимый цвет Елизаветы. Растрелли заново оформил залы дворца, использовав резную скульптуру и изысканные узоры из позолоченных деревянных и бронзовых завитков. Он обогатил декор Картинного зала, «кабинета мод и граций», в котором были размещены 368 портретов очаровательных женщин кисти итальянского художника Ротари, приехавшего в Россию в 1756 году.

Для Елизаветы Растрелли спроектировал два гигантских новых дворца: Екатерининский, названный в честь ее матери, в Царском Селе и огромный Зимний дворец в Санкт Петербурге.

История создания Екатерининского дворца связана с тем, что жена Петра Первого Екатерина задумала сделать сюрприз своему супругу, построив загородный дом втайне от Государя. Хотя Петр всегда предпочитал жить неподалеку от воды, она выбрала спокойное поросшее лесами место с серебрящимися в лунном свете болотами приблизительно в двадцати четырех километрах на юго-восток от Петербурга. В течение двух лет, когда Петр отсутствовал, она строила там небольшой загородный дом и разбивала сад. Затем Екатерина пригласила Петра отправиться верхом на прогулку и, к большому удивлению Царя, перед ним открылся вид на постройку в том месте, где он совсем этого не ожидал. Легенда рассказывает, что Царь был в восхищении и обнял жену со словами: «Никогда меня моя Катерина не обманывала и не высказывала ложного мнения. Я думаю, что ей хотелось показать мне, что вокруг Петербурга есть прекрасные окрестности, которые стоят того, чтобы их украшать, хотя рядом там и нет воды».

Никто не знает точно, было ли так в действительности, но известно, что с 1708 года эти места принадлежали Екатерине. Здесь было построено двухэтажное деревянное здание длиною около пятидесяти метров с шестнадцатью комнатами на каждом из этажей. Все помещения были спроектированы и убраны в голландском стиле. После смерти Петра I имя этой местности Саарское Село (от финского слова «возвышенность») было изменено на Царское Село. Екатерина оставила эту усадьбу своей дочери Елизавете, которая еще в годы юности, когда ее финансовые возможности были весьма ограничены, наняла архитектора Земцова сделать ремонт во дворце и художественно оформить сады.

В 1752 году Растрелли приступил к реконструкции дворца. Елизавета настаивала, чтобы зодчий, насколько возможно, сохранил уже существовавшее здание. Растрелли увеличил общий объем дворца, добавив к нему крылья. Он спроектировал огромное трехэтажное здание протяженностью почти в 300 метров, фасадом своим обращенное в парк. Пять позолоченных куполов венчали северо-восточную угловую часть дворца, который архитектор приказал покрасить в ярко-голубой и фисташковый цвета, усилив их тон белой отделкой. Огромные атланты, размещенные вдоль фасада, поддерживали на своих плечах колонны верхних этажей. Позолоченные статуи кариатид стояли на балконах с золочеными решетками. Все это выглядело настолько пышно, что крестьяне верили, будто крыша и вся отделка были на самом деле сделаны из чистого золота.

Под руководством Растрелли и Чевакинского все ведущие декораторы того времени, как русские, так и иностранные, работали над убранством великолепных залов, следовавших один за другим в роскошной анфиладе. Дверные проемы анфилады обрамлены прекрасными узорами, выполненными резчиками по дереву, использовавшими для своей работы мягкую древесину липы, пропитанную маслом. В уникальной Янтарной комнате были выставлены шкатулки, коробочки и шахматные фигуры; даже стулья и столы — все в этом зале было выполнено из янтаря. И стены этой комнаты покрывали прозрачные янтарные панели медового цвета. Петр Великий впервые увидел эти панели во дворце Монбижу в Берлине, когда он в 1716 году проезжал через него на пути в Париж Петр уговорил Фридриха Вильгельма I совершить с ним обмен этих панелей на несколько десятков рекрутов, каждый ростом метр восемьдесят сантиметров, для прусского гренадерского полка. Панели лежали не использованными, пока в 1750 году их не обнаружил Растрелли. Для реставрации панелей был нанят итальянский мастер, специалист по обработке янтаря. Он работал вместе с русскими подмастерьями пять лет, после чего Растрелли смог отделать стены Янтарной комнаты. Эти бесценные панели были украдены фашистами во время Второй мировой войны и, к несчастью, бесследно исчезли.

Растрелли задумал Большой зал дворца, который благодаря двустороннему освещению должен был стать даже более красивым, чем Зеркальная галерея в Версале. В восемнадцатом веке отделка интерьеров зеркалами стала модной и в России, и во всех императорских дворцах они появились в изобилии. Зеркало было связано со многими суевериями. Раньше московиты считали нужным прятать зеркало в углу, держать завешенным и смотреться в него лишь тогда, когда человек был уверен, что он находится один в комнате. В петровское время зеркала в Россию завозили в больших количествах, и позволение смотреться в них на виду у других стало знаком прогресса и свободы.

Большой зал, или Светлая галерея Растрелли — двусветный зал длиной 47 метров. Огромные, отделанные плиткой голубого и белого цвета печи, по высоте почти достигавшие потолка, стояли в двух концах зала. Простенки между тринадцатью парами дверей и парных им окон полностью покрыты зеркалами, окаймленными сияющими золотом деревянными рамами. В сверкающих зеркалах отражались последние маскарады и приемы Елизаветы.

В регулярных парках голландского стиля прорыли каналы, в которых развели рыб, устроили коттеджи и боскеты. Растрелли спроектировал в этих садах несколько очаровательных павильонов. Среди них особенно выделялся небольшой павильон Эрмитаж. Павильон был выкрашен в белый и голубой цвета, увенчан золотым куполом и окружен каналом, берега которого облицевали черным и белым мрамором. В этом пруду плавали золотые рыбки. Внутри павильона был установлен сложный механизм, и с помощью него пять обеденных столов исчезали под полом, опускаясь прямо на кухню, так что тридцать пять человек можно было обслужить без присутствия назойливых слуг. Когда гости хотели танцевать, столы убирали и заменяли секциями паркета, и таким образом банкетный зал превращался в танцевальный. Самым очаровательным из всех павильонов парка был маленький бревенчатый охотничий домик, названный Монбижу, выкрашенный в цвет морской волны и отделанный белыми колоннами, а внутри убранный прекрасными картинами с изображениями животных. К сожалению, большинство этих причудливых павильонов впоследствии, когда при изменении вкусов они перестали отвечать духу времени, были разрушены. Но самое удивительное то, что колоссальный ансамбль Царского Села создавался в течение всего пяти лет.

Величайшим творением Растрелли стал грандиозный Зимний дворец в Петербурге. Ему предшествовали четыре других Зимних дворца российских императоров, первые два из которых, простые по внешнему виду здания, были спроектированы Трезини. Растрелли построил третий Зимний дворец для Анны Иоанновны и четвертый — временный деревянный дворец для Елизаветы. В июле 1754 года архитектор начал работать над проектом нового постоянного дворца на набережной Невы. Несмотря на то, что возведенное по проекту Растрелли здание было не таким высоким, как Екатерининский дворец, оно превосходило его по объему. Одним из своих фасадов, выходившим на Неву, дворец обращен к Петропавловской крепости. В нем насчитывается 1050 комнат, 1786 окон и 117 лестниц. Растрелли спроектировал для приемов и балов гигантские залы, в которых могли разместиться одновременно несколько тысяч человек. Эти залы украшали огромные деревянные двери высотой более 10 метров, отделанные позолотой. Проект зодчего был столь грандиозным, что строительство дворца не было завершено до 1817 года. Растрелли удалось добиться замечательного эффекта: столь массивный дворец бирюзового цвета с белыми колоннами и серебристыми рамами окон, отражение которого мерцает в водах Невы, кажется воздушным и как бы плывущим по реке.

Елизавете не суждено было в полной мере насладиться жизнью в этих двух прекрасных дворцах. Она умерла на Рождество 1761 года. Организм пятидесятидвухлетней Императрицы был изношен, она была слишком тучной из-за своей неумеренной любви к вкусной пище и хмельным напиткам. Ходили слухи, что в гардеробе Елизаветы осталось пятнадцать тысяч платьев, многие из которых она ни разу не надевала.

Со смертью Императрицы Елизаветы Растрелли лишился высокой покровительницы и его вскоре вовсе отстранили от дел. Но как это ни поразительно, менее чем за двадцать лет зодчий спроектировал двенадцать княжеских и императорских дворцов и руководил оформлением их интерьеров. Он создал также сотни павильонов и небольших садовых построек, два прекрасных храма — Андреевский собор в Киеве и Смольный собор в Петербурге. О последних годах жизни архитектора известно мало. Он провел несколько лет в Италии и Германии, но его неудержимо тянуло в Петербург, и вернувшись туда, домой, он умер в 1771 году, всеми забытый и почти нищий.

В начале восемнадцатого века Москве уже было шестьсот лет, и ее население насчитывало 150 000 человек. В год смерти Императрицы Елизаветы Петербургу еще не было и шестидесяти, но в нем было практически столько же жителей. Растрелли изменил суровый голландский вид города, каким он был в свои ранние годы, и даровал Петербургу богатство своего воображения и фантазии. Вместе с обожаемой Императрицей он создал новый облик, стиль — эпоху.

Преданный и любящий Елизавету Алексей Разумовский был рядом с Императрицей в день ее кончины. И после смерти своей благодетельницы он оставался верным ее памяти. Через несколько лет, когда Екатерине Великой пришлось обдумывать, не выйти ли ей замуж за своего фаворита Григория Орлова, она отправила канцлера, графа Михаила Воронцова к Разумовскому с приказанием выяснить, действительно ли тот состоял с Елизаветой в браке. Екатерина хотела хитростью выманить тайну, пообещав даровать Разумовскому титул императорского высочества и считать его супругом царствовавшей особы в случае, если он откроет правду и позволит ей изучить документы. Когда все это было предложено Алексею, он ничего не ответил, пересек комнату и достал из запиравшейся на замок шкатулки черного дерева пакет с бумагами, обернутый в розовый шелк. Он внимательно прочитал документы в полной тишине. Затем Алексей поцеловал бумаги, перекрестился и бросил их в огонь. Взволнованный, он повернулся к Воронцову со словами: «Я всегда был лишь самым верным рабом покойной Императрицы. Теперь Вы видите сами, что никаких документов у меня нет».

10. ЕКАТЕРИНА: «УМ НЕСРАВНЕННО БОЛЕЕ МУЖСКОЙ»

Одна иностранка, приехавшая в Санкт-Петербург в середине восемнадцатого века, осталась там навсегда, став российской императрицей.

В 1742 году, в год своей коронации, Елизавета решила заняться вопросом престолонаследия. Ее поступок кажется странным, ведь она была еще молодой женщиной, которая вполне могла бы стать матерью. Возможно, такое решение было принято ею потому, что еще девочкой Елизавета стала свидетельницей неразберихи в вопросах наследования престола. А может быть, она действительно обвенчалась с Разумовским и знала, что больше никогда не выйдет замуж за другого.

В качестве претендента на российский трон она выбрала своего четырнадцатилетнего племянника Карла Петра Ульриха, герцога Голштинского, сына своей горячо любимой старшей сестры Анны. Казалось, это было неплохое решение. Петр приходился внуком Петру Великому и внучатым племянником — шведскому королю Карлу XII, то есть был родственником двух заклятых врагов и наиболее могущественных монархов Европы. Петр потерял свою мать в трехмесячном возрасте, а отца, — когда ему исполнилось одиннадцать лет. Мальчик рос, не ведая любви. Сначала его воспитывал суровый отец, которого он почти не знал, а затем — прусский наставник с садистскими наклонностями, издевавшийся над ребенком и мучивший его. Петр жаждал любви и тепла, но был замкнут, нервозен и болезненно робок.

Приезд наследника престола в Россию обставили весьма торжественно. Елизавета была готова полюбить Петра. Она ласково приняла мальчика и одарила его вниманием со всей щедростью своей натуры; однако все оказалось бесполезным. Голштинский принц ненавидел все русское и открыто презирал православие. Елизавета пришла к выводу, что только хорошая жена сможет спасти создавшееся положение. Выбор в конце концов пал на юную Софью Ангальт-Цербстскую, троюродную сестру Петра, с которой юный принц впервые встретился, когда ему было одиннадцать лет, а ей — десять. Семья Софьи имела обширные родственные связи и отличалась знатностью, особенно по материнской линии, но была одной из самых бедных и, возможно, самой неизвестной из многочисленных немецких герцогских семей. Именно по этой причине кандидатура Софьи не вызвала возражений у политиков, а кроме того посчитали, что если дела не пойдут на лад, то ее можно будет отослать обратно домой.

Софья с матерью приехали в Россию в феврале 1744 года. Софья была умной четырнадцатилетней девочкой, рассудительной и старавшейся понравиться окружающим. Она также страстно жаждала любви и одобрения. Мать уделяла Софье мало внимания и подчас отдавала явное предпочтение сыну.

В раннем возрасте Софья поняла, что только ее собственные достоинства могут помочь ей завоевать людские сердца. Единственным близким ей человеком была ее гувернантка Бабет Кардель, дочь эмигранта-гугенота, поселившегося в Германии. Позже Екатерина писала, что мадемуазель Кардель была терпелива, справедлива, весела и постоянна, и всю свою жизнь отзывалась о ней с благодарностью. Даже в зрелые годы Екатерина все еще подписывала некоторые свои письма Вольтеру словами «ученица мадемуазель Кардель». Бабет Кардель научила юную Софью говорить по-французски и привила ей любовь к культуре своей родной страны. Ее влияние имело чрезвычайно глубокие последствия для всей России.

Сразу после приезда в Россию Софья осознала, что для завоевания популярности ей следует проявлять интерес к русскому языку и православной церкви. Она принялась за методичное освоение языка. Софья трудилась упорно и так долго засиживалась за книгами в одной ночной рубашке, что простудилась и заболела воспалением легких. Ее мать практически не проявляла заботы о больном ребенке, доктора почти отказались от нее, а Императрица Елизавета, прогнав их, стала сама ухаживать за девочкой и сумела поставить ее на ноги. Этот случай произвел прекрасное впечатление: юная иностранная принцесса была настолько увлечена русским языком, что не щадила себя, овладевая им. Такое поведение Софьи было всеми замечено и казалось особенно привлекательным по сравнению с позицией молодого Петра, который и в баню ходить отказывался, считая это чисто русским обычаем.