Бонавентура

2 февраля 1257 г. – важная веха в жизни Бонавентуры: его избирают генералом ордена францисканцев. Этот орден, наряду с орденом доминиканцев, являлся орденом нищенствующих монахов. Данные ордена были созданы для проповедования христианства и демонстрации скромной жизни католического духовенства, т.к. в период создания этих орденов (рубеж XII-XIII вв.) среди населения католических стран росло недовольство растущей роскошью церковных иерархов. Кроме того, эти ордена сыграли большую роль в создании и деятельности средневековой католической инквизиции (инквизиторы, в основном, набирались из монахов этих двух орденов).

Основателем ордена францисканцев является святой Франциск Ассизский). Официальной датой основания можно считать 1208 г., когда последователи (братья) Франциска собрались близ Сполето в Италии. Братья ещё колебались: посвятить ли себя созерцательной жизни отшельников или всецело отдаться великому делу евангельской проповеди, которое открывалось перед ними. В результате долгих совещаний было принято решение, что главной задачей ордена является проповедь христианства. И это позволило ордену стать одной из наиболее могущественных организаций христианского мира.

О быстроте роста ордена свидетельствует тот факт, что когда в 1221 г. Франциск созвал первое общее собрание ордена, то число присутствующей братии было от трех до пяти тысяч, причём среди них был один кардинал и несколько епископов. При этом по своему образу жизни францисканцы настолько отличались от других церковных деятелей, что в первое время существования ордена во многих странах Европы их принимали за еретиков и подвергали преследованиям.

Устав ордена был прост. Глава, или генерал-министр, выбирался провинциальными министрами, которые могли и сместить его во всех случаях, когда этого требовали общие интересы ордена. Разрешения на проповедь давались генералом, но никто из братьев не имел права проповедовать в епархии без разрешения на то местного епископа. Всякий, желавший вступить в орден, должен был, прежде всего, продать своё имущество и разделить его между бедными; если это было невозможно, то просто отказаться от него. Все должны были странствовать пешком, не брать деньги ни лично, ни через третье лицо. Только провинциальные министры могли брать деньги на уход за больными и одежду. Работать (а не выпрашивать милостыню) должны были все здоровые братья, но брать плату за труд разрешалось только необходимыми предметами.

Однако в 1239 г. внутри ордена назрел конфликт на почве отношения к тому крайнему образу жизни, наложенному на монахов уставом ордена. В результате образовались две резко различающиеся партии, которые стали известны как спиритуалы и конвентуалы. Первые строго придерживались буквы устава; вторые старались смягчать строгость, ссылаясь на требования человеческой природы и условия мирской жизни.

Предшественник Бонавентуры на посту генерала ордена Иоанн Пармский принадлежал к спиритуалам. Но дело в том, что к 1257 г. фракция спиритуалов и Иоанн Пармский были сильно скомпрометированы тем, что они поддержали книгу «Вечное Евангелие» Иоахима Флорийского (точнее – это был сборник из трёх его трудов), вышедшую спустя около пятидесяти лет после его смерти в 1254 г. в Париже. В работе было три важных вещи: во-первых, необходимость нового Евангелия; во-вторых, рождение нового монашеского ордена, предназначенного руководить миром и церковью (под этим орденом францисканцы-спиритуалы понимали себя); в-третьих, слишком вольное толкование учения о святой Троице.

Эти три пункта были осуждены официальной римской церковью. В результате Папа Александр IV 2 февраля 1257 г. собрал общий капитул в замке Святого Ангела в Риме. Иоанну Пармскому посоветовали сложить с себя обязанности генерала, что он и сделал, сославшись на свой возраст и переутомление. Для соблюдения приличий сначала отказались принять его отставку, но затем приняли и просили назначить себе преемника. Он избрал Бонавентуру, который и был избран. Можно предположить, что на избрание Бонавентуры повлиял тот факт, что он не принадлежал ни к одной из этих двух партий.

Руководители ордена потребовали от Бонавентуры преследования Иоанна Пармского и его сторонников. Сначала Бонавентура колебался, но в конце концов согласился. В результате многие сторонники Иоанна Пармского были посажены в тюрьму. Его самого вслед за этим судили специальным судом, председательство в котором Александр IV поручил кардиналу Каэтану, ставшему позднее Папой Николаем III. Обвиняемый охотно отрёкся от своей речи в пользу Иоахима. Но его направление раздражило судей, и, с согласия Бонавентуры, он разделил бы участь своих сторонников, если бы не смелое вмешательство кардинала Оттобони, будущего Папы Адриана V. Бонаветура разрешил Иоанну Пармскому избрать себе место жительства, и Иоанн удалился в небольшой монастырь близ Риети. Здесь он жил в течение тридцати двух лет, не отрекаясь от своей веры в Иоахима.

Несмотря на то, что Бонавентура не относил себя ни к одной из сторон, удаление Иоанна Пармского всё-таки означало победу конвентуалов. Однако новый генерал весьма решительно отрицал, что Христос и апостолы имели какую-либо собственность, и отождествлял бедность с совершенством. Бонавентура был проникнут мистицизмом. Борьба, которую вызывал внутри ордена вопрос о собственности и бедности, усилилась. Конвентуалы постарались воспользоваться своей победой над Иоанном Пармским. Они заставили Папу Александра IV 20 февраля 1257 г. повторить разъяснение Иннокентия IV, которым он разрешил ордену иметь деньги и собственность от имени Святого Престола. Это возмутило спиритуалов, которые заявили, что даже папа римский не может менять устав святого Франциска Ассизского, т.к. он был дан откровением свыше.

Бонавентура на капитуле в Париже утверждал, что он согласился бы быть истёртым в порошок, если бы никогда не думал привести орден в тот вид, который хотел придать ему св. Франциск. 23 апреля 1257 г. он разослал провинциалам энциклику, обращая внимание на пороки братьев и на то презрение, которое вызывали они ко всему ордену. Однако Бонавентуре так и не удалось примирить спиритуалов и конвентуалов, и после его смерти раскол продолжал усиливаться.

В октябре 1259 г. Бонавентура, находясь на горе Альверне, на склонах которой св. Франциску было видение шестикрылого серафима, пишет свой знаменитый «Путеводитель души к Богу», а в 1260 г. – житие св. Франциска. Биография св. Франциска, написанная Бонавентурой, была признана единственно точной, а все прежние запрещены. В 1260 г. в Нарбонне св. Бонавентура провёл свой первый генеральский капитул, где были приняты важные для жизни ордена решения. 3 июня 1273 г. Папа Григорий X рукоположил Бонавентуру в епископа Альбанского и возвёл в кардиналы. После этого его направили на Лионский собор, созванный Папой Григорием X с целью восстановить общение с греческой церковью. Бонавентура принял активное участие в работе собора, поражая всех убеждённостью и красотой своих речей в пользу воссоединения церквей.

Вскоре, между первой и второй сессиями собора, Бонавентура заболел и 15 июля 1274 г. умер. Похоронен он был во францисканском монастыре в Лионе. Собратья по ордену почитали его святым, но только спустя двести лет, 14 апреля 1482 г., в соборе святого Петра состоялась канонизация св. Бонавентуры. А спустя ещё одно столетие, в 1587 г., Папа Сикст V буллой «Торжествующий Иерусалим» причислил его к Учителям Церкви. Последующими поколениями богословов св. Бонавентура именовался «серафическим доктором» наравне с Фомой Аквинским («ангельским доктором»).

Философия и религия

«Даже если человек и способен познавать природу и метафизику, возвышающую его до субстанций наивысших, то, достигнув этих вершин, остановится: невозможно не впасть в ошибку вне света веры, не ведая, что Бог един в Трех Лицах, всемогущ и всеблаг», – такой видит Бонавентура функцию философии. Он не против философии вообще, он против такой философии, которая не способна держать вертикаль от конечного к бесконечному, нить от человека к Богу, конкретизирующему наше бытие, направляющему к спасению, без чего всегда открыт противоположный путь ко злу.

Проблема, согласно Бонавентуре, не в разуме как таковом, но в понимании различия между христианской теологией и нехристианской философией, между разумом, ведомым верой к благословенному, и разумом, упорствующим в своей самодостаточности, отрицающим всё сверхъестественное. Он сознательно следует традиции, проложенной Платоном, Августином и Ансельмом, рефлектирующей мир как систему упорядоченных символов, смысловую ткань которого соединяют Бог единый и троичный, и человек, пилигрим, очарованный Абсолютом.

Упражнения разума нужны затем, чтобы распознавать и приветствовать в мире и в нас самих зёрна божественного, которые затем пестуются до полного созревания теологией и мистикой. «Искать Бога», который просветляет, проявляется и скрывается – это, согласно монашеской традиции, возможно лишь через усилия медитации. Философия, на взгляд Бонавентуры, это и пролог и инструмент теологии и мистики.

Бонавентура потратил немало сил, чтобы показать разъедающую силу аверроизма и его несовместимость с христианством. Он изучал работы Аристотеля в 1235 г., обучаясь на факультете искусств. Несмотря на запрет Папы Григория IX, такие труды Аристотеля как «Метафизика», «Этика», «Логика» старая и новая (вместе с Порфирием и Боэцием) тщательно изучали в Париже.

Признавая авторитет Аристотеля в области физики, в сфере философии Бонавентура больше уважал Платона. Августина же предпочитал им обоим: «Среди философов язык мудрости пусть будет отдан Платону, Аристотелю, безусловно, язык науки; однако и тот и другой, а именно, язык и мудрости и науки, пусть отдадут Августину». Именно у Августина круг философских проблем очерчен влечением человека и всего мирского к Богу, чего никак нельзя обнаружить у Аристотеля. Религиозный дух, привнесённый Франциском Ассизским, излучал особое тепло: каждый шаг теологической мысли был одновременно и действием разума и напряжённым актом любви.

Бонавентура хорошо знал труды арабских философов, но считал, что самым крупным просчётом арабских последователей Аристотеля было забвение платоновской теории идей. Не брать в расчёт идеи, посредством которых Бог, по мысли Платона, сотворил мир, значит, видеть в Творце только финальную причину, понимать его как Творца без творчества, замкнутого в самом себе и безразличного к происходящему в мироздании. Отсюда следует, что либо всё случайно, либо фатально необходимо. Не желая признавать всевластие слепого случая, арабы, естественно, склонялись к крайнему фатализму. Что бы ни происходило, всё обусловлено субстанциями, вращающими небеса. Но ведь доказано: где нет свободы, там нет ответственности. Для покидающих этот мир нет ни наград, ни наказаний.

Кроме того, если всё неотвратимо и все от Бога, то и мир вечен, и всё в нём также необходимо, не может не быть, а значит, у всякого мирского создания нет ни начала, ни конца. Отсюда другая ошибка: пресловутый тезис о единстве интеллекта. Если мир вечен, надо признать возможность существования бесконечных людей и бесконечных душ, а коль скоро они бессмертны, то картина скопления человеческих тел и душ выходит хотя и забавная, но вряд ли отвечающая реализму того же Аристотеля. Преодолеть этот тупик аверроизма и его чреватый апориями тезис о духовном и бессмертном интеллекте, который один на всех, можно лишь вернувшись к идеям Платона, а через них и Августина к чистому духу христианства. Поэтому очень кстати оказалась доктрина экземпляризма.

Онтология: экземпляризм и проблема универсалий

Одной из важнейших проблем средневековой философии являлась проблема универсалий (общих понятий). Проблема состояла в том, что не ясно, существуют ли универсалии в природе, бытии или только в разуме. Соответственно, в зависимости от того, как решалась данная проблема, выделялось несколько философских направлений. Представители такого направления, как реализм, считали, что универсалии существуют реально, либо (крайние реалисты) до единичных вещей и вне их (например, в божественном разуме, что делало их близкими к понятию «эйдос» у Платона), либо (умеренные реалисты) в самих вещах и явлениях. Представители номинализма не допускали реального существования универсалий, считали что общее существует только после вещей, либо (умеренные номиналисты) универсалии создаются человеческим сознанием в результате абстрагирования признаков, общих для тех или иных предметов и явлений, но универсалии имеют свое основание в самих вещах, либо (крайние номиналисты) считали универсалии условными знаками, иллюзиями, не существующими даже в человеческом сознании.

Бонавентура считал недостатком аристотелевской философии то, что она трактует мира вне Бога, точнее, с Богом неподвижным, безличным двигателем, который не творец, не провидец, а просто мозг без любви. Бонавентуре ближе другой образ Бога – образ, в котором есть подобия всех от мала до велика вещей в виде моделей, идей, семян, т.е. то, что получило общее название универсалий. Здесь видно некоторое концептуальное смещение внутри платонизма. Сотворение происходит от Творца не в процессе бессознательного и неудержимого излучения божественного начала всего мира, но благодаря свободной его воле. Бог – это тот, кто хочет и знает, чего он хочет, знает и любит это. Бог – артист, творящий то, что он понял.

Мир, заявленный в таком ракурсе, напоминает книгу, в которой отражается Троица в трехступенчатой проявленности – слепок, образ, подобие. Слепки – неразумные существа, образы интеллектуальные, наконец, богоподобные существа. Способ сотворения универсума структурно тот же, что и лестница к Богу, открытая человеку от телесного, внешнего нам слепка, к духу, Божьему образу в нас, и уподоблению Христу. Таково мистическое путешествие к Богу, «путеводитель души к Богу», как выражается сам Бонавентура.

Мир, следовательно, полон божественных знаков: человек, используя свою веру и духовную силу, должен их расшифровать. «Кто не был ослеплен величественным слиянием сотворенных вещей, тот просто слеп; кто не был разбужен хоть раз их сладкогласием, тот глух; кто не был подвигнут всем этим воздать хвалу их Творцу, тот нем; кто по их ясной очевидности не способен постичь умом первоначало, тот глупец».

Бонавентура, в отличие от древнего человека, обожествлявшего мир, и современного учёного, предпочитающего мифологии строгую науку и старающегося исключить из картины мира все сверхъестественное (пытающегося таким образом избежать метафизической проблематики), отличает, но не отлучает Бога от мира. Он против профанации, обмирщения сотворенного, как и против его дегуманизации. Восхождение к Богу и уважение к божественному Бонавентура склонен оценивать как всеобщее нравственное предписание: «Разверзни уста твои и открой сердце навстречу Богу, славя его и сотворенное им, и никогда мир не отвернется от тебя. Ведь именно против неблагодарных восстанет мир».

Тем самым, атеизм не может быть частным делом отдельного человека. Человек, который не видит в мире ничего, кроме профанной реальности, не склонен уважать его. Используя всё мирское, он разрушает гармонию мира и насилует хрупкие природные связи и законы. Ясно, что в ответ природа восстаёт против всех, а не только против язычников. Такой отчётливый акцент на правах природы и обязательстве человека уважать её даёт нам случай оценить по достоинству философию Бонавентуры, не свободную, впрочем, от некоторой назидательности, столь характерной для схоластики в целом.

Таким образом, мир для Бонавентуры – это книга, которую нужно прочесть и понять, что это микрокосмос, участвующий в бытии, а бытие – Бог. Бонавентура сравнивает Бога с сеятелем, разбрасывающим семена; в Боге есть причинный разум, от которого исходят все законы мироздания. Именно здесь находятся идеи вещей, созерцая которые, Бог творит мир и посредством которых управляет миром. Эта идея соответствует крайнему реализму. Материя также не лишена некоторой активности, ибо содержит зародыши форм, которые Бог актуализирует окончательно. Это – сближение с позицией умеренного реализма.

Полное знание Бонавентура считал достижимым не через чувства или схоластические рациональные рассуждения, а лишь через мистическое созерцание, постижение абсолюта в экстатическом слиянии с Богом, что пересекается с идеей Платона о припоминании человеческой душой мира идей.

Бог выступает у Бонавентуры как сеятель, разбрасывающий зёрна, которые затем при участии вторых причин прорастают в материи. Материю нельзя представить в виде одной единственной формы, как нельзя вообразить её разодетой во множество форм, актуально всегда существующих. Она шла от первоначального хаоса к нынешнему состоянию через поэтапное разделение.

Тезис о «рационес семиналес», семенах разума в лоне материи, корректирует, по мнению Бонавентуры, аристотелевский тезис о чистой потенциальности материи, а также точку зрения, приписывающую активность только Богу, лишая тем самым спонтанности всё природное. Как в Боге есть «причинный разум», правило становления природы, так и в самой материи есть уже зародыши форм, управляющие естественными процессами, и это «семена разума».

Некоторое божественное присутствие в природе не умаляет, конечно же, материальное. Всё бытие в средневековой парадигме тотально зависит от Бога. Бог Фомы Аквинского «двигает» природу, Бог Бонавентуры дополняет её собой. Не аристотелевский дух автономии природного, который вдохновлял Фому, а, скорее, иная перспектива, снимающая это безнадежное «суета сует» Екклесиаста, даёт нам представление об обертоне мысли Бонавентуры.

Таким образом, решая проблему универсалий, Бонавентура скорее склоняется к позиции крайнего реализма. Экземпляризм – термин схоластической философии, используемый Бонавентурой и Фомой Аквинским, подразумевающий сотворение мира Богом по принципу «многого из единого (т.е. Бога)». Бог сам-в-себе есть познающий субъект и познаваемый объект. При этом знание, которое он имеет о себе, полностью адекватно и тождественно представляемому, являясь подобием всего, что есть Бог. А это подобие есть Слово, выступающее как полнота идей, по образцу которых Бог творит мир. Бог есть Единая порождающая причина вещей, заключающая божественные идеи обо всём существующем (подобия, образцы – exemplaries). Идеи эти не отличны от божественной субстанции, по сути это и есть Бог. Здесь хорошо видно, насколько сильно философия Бонавентуры пересекается с идеалистической философией Платона, что указывает на тесное философское подобие между христианством и платонизмом.

Гносеология

Бонавентура выделяет два типа знания: первый тип – это знание, восходящее от каждого живого существа к Богу. Оно является множественностью в познающем сотворенном разуме. Второй тип – это знание, основывающееся на подобии Богу, что позволяет получать знание о божественных идеях всего существующего. Бонавентура выдвигает тезис, похожий на тезис Платона о припоминании, и называет его коинтуицией. Под коинтуицией следует понимать такой контакт с объектом, который сопровождается ментальным ощущением его божественной модели, восприятие которой уже включает в себя подражающую рефлексию. Одновременность восприятия и подражания, копирования в акте коинтуиции не даёт, впрочем, знания об определённой божественной конфигурации.

Здесь на помощь приходит теория озарения (иллюминации). Чувственное познание относится к материальным объектам, его инструмент – чувства. Интеллект, перешагивая через них, приходит к универсальному. Но где же она, эта универсальность? Аристотель ответил бы, что фундамент универсальности в необходимости идей, которые абстрагируются от единичных вещей. Бонавентура не удовлетворён таким ответом. Вещи, как и человек, относясь к миру возможного, не могут сами прийти к необходимому и универсальному. Нужен свет неземной, чтобы сцепление конечного с божественным стало явью. Ещё с Платона берёт начало мысль, что без идеи бесконечного мы не можем знать о конечном и несовершенном. Именно поэтому для Бонавентуры неопровержимо то, что познание всего, выходящего за пределы обыденного, включает в себя соприсутствие Бога в нас.

Отсюда вытекает первичность чистейшего существа в человеческом духе, познание которого возможно в лучах Абсолюта, в котором пребывают вечными идеи всех существ. Об этом Абсолюте у человека весьма смутное представление, степень ясности которого зависит от его продвижения по сферам божественного.

Бонавентура считает странным, что интеллект не может видеть то, без чего ни видеть, ни понимать невозможно, т.е. божественные знаки. Интеллект способен найти доказательства бытия Бога. Но здесь имеет место, скорее, развитие духа, который может улавливать присутствие Бога вне, внутри и сверх себя. Блаженное видение ждёт в финале самого неотступчивого.

Мы снова видим аргумент из ансельмовского «Прослогиона» о непосредственном присутствии в нас Бога. Впрочем, теперь уже нет необходимости доказывать его существование, достаточно сделать ясным его присутствие. Несовершенна молитва, если нет того, кто готов доказать веру; несовершенно доказательство, если нет того, кто его поймет. Сознательные существа, в отличие от лишённых разума, способны сами войти в контакт с Богом. Человек – образ Божий, благодаря своей способности жить в духе, благодаря памяти, пониманию и воле.

Обладая памятью, пониманием и волей, душа наслаждается пусть неполной, но ощутимой независимостью от тела, и, будучи субстанцией, образованной из материи и тела, она способна существовать как бы сама по себе, быть самоценной. Душа, по Бонавентуре, не чистая форма, она обладает некоторой материальностью, иначе неясно, как она могла бы действовать и страдать. Но, соединяясь с телом, она выступает по отношению к нему как форма. Душа и тело здесь, как и у Августина, две разные субстанции, хотя и дополняющие друг друга. Называя человека микрокосмом во множестве его форм, подчёркивая приоритет духовной активности, Бонавентура видит свою особую миссию францисканца в том, чтобы сделать рациональную структуру мира очевидной, как очевидна аналогия между душой и Творцом, высшей мудростью, началом и гарантом рациональной постижимости мира.

Как и Августин, Бонавентура не принимает томистскую автономию природы от её божественного корня. Потому-то разум природный, божественно иллюминированный, и ведёт по истинному пути знания. Читая откровение, Бонавентура читает историю человека и универсума. Раз познав истину Христа, душа уже не может забыть её; знания, чувства, её воля – всё видится иначе в свете трагедии Христа. Христианин видит перст судьбы там, где ученик Аристотеля находит лишь предмет любопытства для самоудовлетворения.

Это предчувствие трагедии чрезвычайно характерно для мироощущения Бонавентуры. Проблема жизни и смерти вечна. Чтобы хоть что-то понять в этой проблеме, надо устраниться, уйти из всего внешнего. Затем, победив в себе страх, увидеть, наконец, что сотворённый в любви мир и вновь омытый кровью Христовой, он каждый день явлен на поругание, презираемый ничтожествами. Именно поэтому мысль Бонавентуры, в центре которой Христос, это, скорее, философия спасения. Манифестом её могли бы быть слова: «Философия не начнется без Христа, ибо Он – её начало. Но она не придёт и к своему завершению без Христа, ибо Он – её финал. Она – перед выбором: либо обречь себя на нескончаемые ошибки, либо отдать отчёт в том, что ей уже известно».

Вера и разум

Итак, Бонавентура – христианин, который философствует, но не философ, который верует. Он, кроме того, мистик. Главное – вера, разум – инструмент веры. Разум читает то, что вера освещает. Бонавентура и Фома Аквинский едины перед лицом веры, но во всём прочем эти два монашествующих христианина расходятся. Если говорить о пантеизме, то их объединяет позиция творения мира Богом из ничего. Однако существует очень большая разница между томистским бытием для себя и участливым бытием Бонавентуры. В онтологии обоих философов Бог предстаёт недоступным человеческой мысли.

Что касается рационализма и фидеизма, то между ними существует определённая диалектическая связь, основывающаяся на призыве к необходимости координации интеллектуальных усилий с действием веры. Рационализм и фидеизм схожи, но не следует забывать, что сходство не есть тождество: вера в Бога уникальна, но путей человеческих множество. Вера освобождает от предрассудков, но все человеческие попытки найти себя в вере относительны (во времени, в пространстве, в культурной эпохе). Сходность рационализма и фидеизма состоит в том, что они рассматривают надматериальные основания более значимыми для познания мира. Однако эти надматериальные основания у них принципиально различны. Рационализм рассчитывает на силу человеческого разума, фидеизм – на веру и божественную помощь.

Бонавентура считает что человеку нужно освобождаться от иллюзии, что можно читать Библию без сердечного участия, размышлять без благоговения, исследовать без восхищения, быть внимательным и безрадостным, активным и жестокосердным. Нет науки без любви, понимания без смирения, открытия без благодати, интуиции поиска без мудрости от Бога, – об этом пишет Бонавентура в своем «Путеводителе души к Богу». Таким образом, Бонавентура неявно начинает бороться с зарождающимся идеалом беспристрастного научного исследования. Этот идеал базировался на попытке убрать из процесса познания мира всё субъективное, все ценностные ориентации. Бонавентура же считал, что невозможно адекватно познавать мир, не любя его, не восхищаясь им и т.д.

Тем самым, можно говорить о том, что современная наука (которую сейчас принято называть постнеклассической) в своем развитии, в некотором роде, пересекается с идеями Бонавентуры. Примером может служить принцип аксиологизации науки, который требует акцентирования внимания не только на объективных характеристиках предметов изучения, но и необходимости учета ценностных компонентов познавательного процесса», попытки выработать красоту теории как критерий её научности и т.п.

Среди вещей есть тени и образы, телесные и духовные, временные и вечные, внешние и внутренние, всё это становится яснее благодаря молитве: «Сначала нужно пройти всё телесное, временное, внешнее, увидеть в нём божественную печать. Затем вернуться в самих себя и узреть в сознании своем образ вечный, духовный и потаенный. И это означает, что мы вошли уже в истину Бога, поднимаясь над собой, постигаем начало всего, наслаждаясь в опыте божественного его даром и благом беспредельным».

Действительность, факты сами по себе, говорит Бонавентура, как и Франциск Ассизский, беспомощно немы. Но они могут заговорить, если есть талантливый рассказчик, умеющий читать универсум и вычитывать смыслы. Разум пишет то, что нашёптывает ему вера. Вера делает разум богатым и изобретательным. Чтобы подняться к вечной истине, которая есть принявший человеческий облик сын Божий, нужно построить лестницу к нему. Душа, которая верит, надеется и любит, способна услышать божественные слова, – таким видит путь человека Бонавентура.

Заключение

Из седины веков до нас дошло завещание монаха-философа св. Бонавентуры: меньше доверия языку, слову, книгам, больше – радости душевной и беспричинной, печься не столько о творениях, сколько о Творце, его Даре, Святом Духе, «оставь чувства и рассудочные изобретения, бытие и небытие, оставь всё это и отдайся Тому, кто по ту сторону любой сущности и любой науки».

Рассматривая проблему автономности философии, Бонавентура полагает, что человек, даже если и способен познавать природу и метафизику, может впасть в ошибку вне света веры. Поэтому, по Бонавентуре, следующему в этом вопросе Августину, нужно отличать разум, ведомый верой, цель которого – «искать Бога», от самодостаточного разума, который на деле может быть только инструментом теологии, поскольку он записывает то, что вера ему предписывает.