Глава 6.2. It is not a lie, it's a terminological inexactitude

Кровати Фрэнка больше здесь не было, и я не знал, расстроиться или разозлиться. Опустившись на колени там, где находилась прежде кровать, я пробежался пальцами по полу, собрав слой пыли, которая копилась тут уже в течение нескольких недель, не меньше. Фрэнк давно покинул это место, а это значит, что либо отремонтирована его старая комната, либо… его выписали.

Я молился, чтобы последний вариант оказался неверным. Сейчас я бы не вынес этого…

Мне было нужно поговорить с ним. Я хотел поговорить с ним!

Думаю, я по нему скучал.

Это странно, потому что раньше я не скучал ни по кому…

Чувствуя себя в полном одиночестве и вдобавок умирая от голода, я притащился в кафетерий, где почти никого не было в столь ранний час. Сидели на своих местах разве что Зак и Бен, а также еще двое пациентов, которых я знал только наглядно.

Охранники разом повернули головы в мою сторону, Бен улыбнулся, а Зак молча кивнул. Я тоже кивнул в ответ, но улыбаться не стал.

Я не улыбаюсь. Я могу усмехнуться, но улыбка никогда не трогала моих губ.

Некоторое время мы так и созерцали друг друга, но затем я все-таки отвел взгляд и направился за едой, которой по утрам выступали хлопья. Не кукурузные, их я не особо люблю, потому что они раскисают в молоке всего минуты за три.

Когда я шел обратно, минуя Зака и Бена, я резко остановился, увидев, что кто-то сидит за столом. За моим столом.

Как он посмел?

Я сел напротив новичка, которому (конечно, я знал) было восемнадцать лет. Ну, и кем он себя возомнил? Ему что, никто не сообщил, что этот стол мой?Мой стол!

Сложив руки на груди, я вперился в парня злым взглядом, но бесполезно: парень невозмутимо улыбался. Когда я обратил внимание на его зубы, то просто съежился от ужаса: желтые зубы заядлого курильщика. Ногти вообще трудно было назвать ногтями, это были какие-то огрызки, а пальцы также пожелтели от никотина.

Парень заприметил, что я интересуюсь его ногтями, и показал руки, так, чтобы я мог получше все рассмотреть. Я скривился, а он снова заулыбался и протянул ладонь.

- Берт.
- Берт, почему ты здесь? – равнодушно спросил я, не беря его руку.

Нахальная ухмылка появилась на лице новичка, и он наклонился ближе, видимо, ожидая от меня того же и глядя дико расширенными горящими глазами. Затем рассмеялся прямо мне в лицо; меня передернуло, и я едва не отпрянул, но парень вдруг заговорил каким-то странным голосом:

- Он немножко похож на Годзиллу. Я его так и зову – Годзилла. Но он страшнее, - закончил Берт шепотом и сжал пальцы.

Я сел нормально. Кажется, бедный маленький Берт переусердствовал с грибами. Никогда не делайте это в одиночестве! У парня случилась передозировка, в результате которой его мучили галлюцинации, и ему казалось, что монстры типа Годзиллы придут и заберут его. Когда он пришел в себя, рядом не было никого, кто сказал бы ему, что все его видения – не реальны, и теперь его мозг упорно отказывается в это верить. Бертом очень легко манипулировать, оно и понятно.

- Эй, Берт, давай договоримся, - ободряюще произнес я и показал на стол, а парень улыбнулся и кивнул, - Это мой стол. Да, мой стол. Если ты еще раз за него сядешь, я выдам тебя Годзилле. Ладно? Вот такой договор. Держись подальше от моего стола, и я буду молчать.

Улыбка Берта погасла: теперь он выглядел ужасающе напуганным. Он громко сглотнул, лихорадочно затряс головой, выражая свое согласие, а потом выскочил из-за стола и умчался, напоследок бросив в меня несчастный взгляд.

А прикольно получилось. Ухаха, какая же я задница!

- Засранец.

Мне плевать, когда кто-то говорит мне такие слова. Я согласен. Но теперь, когда я услышал это от Фрэнка, то почувствовал острый укол совести. Да, Фрэнк стоял напротив меня с совершенно непроницаемым выражением лица; в следующую секунду с громким стуком поставил свой поднос на стол.

- Зачем ты это сказал ему? Или это смешно – испугать человека до полусмерти? Ты имеешь на это право?! – Фрэнк обвинял меня, а я не знал, что и сказать. Почему-то я не мог объяснить, что Берт сел за мой стол. Внезапно заболело сердце, и я не хотел, нет, ни за что не хотел, чтобы Фрэнк сердился на меня!

- Как ты мог? Неужели ты и вправду такой мелочный? Хочешь использовать меня, поэтому дружишь со мной?! – его голос задрожал, и сейчас я уже не мог угадать, от злости ли это или Фрэнк сейчас ударится в слезы.

Нет, нет, нет… Ничего из вышеперечисленного ко мне не относится! Я не собираюсь использовать тебя, Фрэнк! О, ну почему это все – не сон? Фрэнк, пожалуйста, не злись на меня!

Мальчик сел, отодвинув поднос в сторону, и приблизившись ко мне, процедил сквозь зубы:

- Ты дружишь со мной, потому что знаешь, что не будет никаких трудностей. Знаешь, что я просто слабый малыш. Я – питание для твоего эго. Ты знаешь, что я не буду сопротивляться, ты знаешь, что я сдамся. Я никогда не борюсь до конца, и это тоже удобно для тебя, да? Когда не сопротивляются, легче. Но я такой. Я не сопротивлялся. Я позволил им сделать все, что они захотят. Ты знаешь, что в твоем случае будет то же самое, ты сможешь сделать со мной все, что хочешь. Я просто беспомощный и никому не нужный человек, который слишком быстро перестает противиться трудностям!

Я чувствовал, что сейчас просто-напросто взорвусь. Все, что от меня останется – облачко розового дыма, который развеется по кафетерию, и мелкие ошметки. Ошметки Джерарда приклеятся к потолку и столам, и лишь только одна часть меня будет невредимой. Перед Фрэнком останется лежать мое сердце, которое он украл еще тогда, когда впервые появился в той комнате, где все смотрели телевизор.

Фрэнк подсел к Берту и принялся болтать с ним, как будто они знали друг друга уже целую вечность. Я обхватил себя руками, будто пытаясь согреться… Лучше бы произошел взрыв! Как Фрэнк мог так обо мне подумать? Я бы никогда, ни за какие блага не прикоснулся к нему и не сделал бы ничего… такого! Как он мог сравнить меня с теми двумя парнями?!

Я поднял ложку. Хлопья уже окончательно размокли, выживших не осталось. А прошло только три с половиной минуты.

Я бы тоже хотел умереть, как и эти хлопья.

За три с половиной минуты.

***

Все утро я был совершенно безучастен к происходящему. Сразу после завтрака Фрэнк исчез и больше не появился. Я надеялся, что с ним все в порядке…

Бену даже не пришлось уговаривать меня выйти на улицу. Я отправился туда в надежде, что найду сумах* и умру от его яда. Мерзкому настроению особенно соответствовала погода: серое небо, покрытое тучами, угрожало дождем.

Слова Фрэнка беспрестанно вертелись у меня в голове. Может, он вовсе не думал обо мне так плохо? Я уже хотел извиниться перед Бертом, но отговорил себя от этого. Причем здесь Берт? Сделанного не воротишь, любые мои уговоры могут быть восприняты в штыки.

Почему мне никто ничего не рассказывает? Фрэнк явно имел в виду большее, чем просто мое отношение к Берту. Я постоянно препирался с Рэем, Фрэнк слышал это, но даже глазом не моргнул. Нет, его что-то другое расстроило, а я не хотел видеть его таким подавленным. Я хотел, чтобы он был счастлив.

Стыдно сказать, но я ни разу не был на улице. Не знаю, почему так… Такая простая вещь, а я не могу объяснить ее. Двор учреждения состоял из баскетбольной площадки со специальным покрытием, линии на котором уже были едва заметны (я никогда, кстати, не играл в баскетбол и тоже не знаю, почему), и небольшого участка, поросшего зеленой травой, местами нестриженой. Я сел на эту траву.

Возле дверей шла ссора, немедленно привлекшая мое внимание. Похоже, Магда, грузная, полная медсестра, не собиралась давать Бобу упаковки с пластырем.

Я знал, что долго медсестра не продержится: Боб имеет редкостный дар убеждения. Наверное, он сумел бы продать презервативы Римскому Папе. Блин, да он бы уговорил Папу стать геем, если бы захотел.

Действительно, момент спустя Боб уже шагал с двумя упаковками в руках по направлению к пеньку, оставшемуся на месте недавно срубленного за баскетбольной площадкой дерева. Я отправился следом, пытаясь расслышать, что Брайар говорит. Его слов было не разобрать, однако вряд ли они как-то относились ко мне.

- Привет, Джерард, - добродушно сказал Боб, повернувшись.
- Здравствуй, - пробормотал я, чувствуя некоторое неудобство.
- Из-за тебя срубили это дерево… - я не ответил, а Боб тем временем возился с первой упаковкой, - Когда ты исчез, Рэй всем раззвонил, что ты сбежал.

Я потерял челюсть. Брайар печально кивнул.

- Рэй сказал, что ты залез на дерево и с него перебрался через стену. На следующий день дерево спилили, потому что не хотели, чтобы кто-то повторил то, что сделал ты.
- Я не убегал!
- Конечно, ты не убегал. Это Рэй все болтает, вы же с ним говорили на эту тему, помнишь? Но, как бы там ни было, жизнь Перси угасает. Я просто стараюсь помочь ему спокойно умереть.

Боб отвернулся и медленно провел пальцами по шершавой поверхности пня.

- Кто такой Перси?

Боб показал на пень.

- Вот Перси. Точнее, то, что от него осталось.

Я хотел уйти отсюда. Черт, что я здесь делаю среди этих людей?! Но я тут же вспомнил осуждающий взгляд Фрэнка… Может, я перестаю быть таким козлом по отношению к окружающим?

- Прости…

Опустившись на колени рядом с Бобом, я осторожно положил руку на Перси. Я не просил прощения у кого-то одного из них, наверное, это было адресовано обоим.

Боб кивнул и вручил мне пластыри. Я усмехнулся, увидев на них маленькие изображения Мистера Бина. В упаковке Боба на пластырях были нарисованы котята.

Брайар проверил, есть ли кто поблизости, и, шепнув, что он раздобыл кое-что еще, достал из кармана куртки тюбик антисептического крема. Выдавив немного на палец, он втер крем в участок на поверхности пня, куда я тут же приклеил пластырь. Боб, одобрив мои действия, принялся за следующий участок.

- Он был таким грустным…

Сердце бешено застучало, и я изумленно воззрился на Боба:

- Фрэнк?!
- Ему не объяснили, где ты. Все докладывал Рэй. Сперва он сказал, что тебя перевели. Когда ты и к концу недели не вернулся, все тоже поверили в это. Фрэнк был в бешенстве… Он думал, что ты бросил его. Джерард, тебя ведь так долго не было… Этим утром Фрэнк рассердился, потому что всегда сердится, когда ему действительно плохо.

Я думал, что у меня сейчас случится сердечный приступ.

- Но раз я вернулся, почему он не обрадовался?

Боб поджал губы.

- Я едва знаю Фрэнка. Может, тебе следует спросить его самого?
- Он меня теперь ненавидит…

Боб вскинул брови и покосился куда-то.

- Он не сводит с тебя глаз уже минут десять. Не думаю, что он ненавидит тебя.

Я завертел головой и увидел Фрэнка, сидевшего на краю площадки и бессмысленно крутившего в руках травинку. Сообразив, что он сейчас поднимет голову и заметит, что я на него смотрю, я поспешно отвел взгляд и ощутил, как начинаю покрываться испариной. Интересно, от предвкушения или от беспокойства?

Голос Боба вывел меня из этого странного состояния.

- Мать твою, ты давишь цветок! Она меня уже бесит!

Мимолетно глянув вниз, я действительно увидел под левой ногой расплющенный желтый цветок. Почему-то чувствуя себя виноватым, я отодвинулся.

- Да приклей ты ей пластырь на середину, пускай заткнется.

Я в шоке уставился на Боба. Тот спокойно подал мне пластырь с нарисованным котенком: свои пластыри я все израсходовал на нужды Перси. По-прежнему ошеломленный, я обернул цветок, а Брайар довольно заулыбался.

- Да, Джерард, не смотри так, я не сумасшедший, но я слышу голоса природы. Я слышу все… цветы, деревья траву, листья… Это дар, и я люблю свой дар. Однако цветы часто выводят из себя, они считают, что они самые прекрасные из всех растений. Все цветы – девочки, - недовольно заключил он.

Я стоял и не знал, идти ли мне самому к Фрэнку или ждать, пока он ко мне подойдет. Если я сделаю первый шаг, мальчик опять может рассердиться… а это уже не есть хорошо. Нет-нет, это просто ужасно! Поэтому я пошел к тому месту, что мне здесь особенно приглянулось – заросший травой участок около забора.

- Джерард? – окликнул меня Боб.
- Что?
- Легче ступай по траве!

Я криво заулыбался… но я ведь уже решил, что НЕ надо быть таким козлом по отношению к окружающим. Каждый день мы учимся чему-то новому. Кто бы мог подумать, что у природы есть голоса? Когда я размышлял об этом, то в самом деле пытался шагать аккуратнее, чтобы не мять траву сильно.

- Джерард! – судя по поведению, Фрэнк жаждал того, чтобы поговорить со мной.

И все мысли о траве мгновенно вылетели из моей головы.

- Фрэнк, - решительно произнес я, - я хочу, чтобы ты знал: я никогда, никогда не прикоснусь к тебе или сделаю с тобой что-то такое. Я…
- Знаю, - прошептал Фрэнк, - Я не хотел… Я думал, что ты ушел! Вся злость так долго копилась внутри… Я не хотел… - дрожащими губами повторил он.
- Я верю тебе, - даже если я и мучился и драматизировал целый день по поводу этого, теперь все разрешилось.

Надеюсь, что разрешилось.

- Я знаю, что ты не сделаешь ничего подобного. Ты хороший… Ты даже слишком хорош для меня. Ты просто хороший человек…

Фрэнк тяжело дышал, а его речь была быстрой и прерывистой. С ним явно происходило что-то не то, я чувствовал это еще сегодня утром. Что-то съедало Фрэнка изнутри, и необходимо было узнать, что именно. Я отвел мальчика к забору, где никто не мог нас видеть, хотя, и без того баскетбольная площадка пустовала.

- Фрэнк, что случилось?

Стоило мне это проговорить – и Фрэнк прямо-таки просиял, из-за чего сердце кольнуло щемящей болью. Я волновался.

- Пообещай мне.
- Что пообещать?
- Пообещай, что никому не расскажешь. Ни-ко-му. Вообще. Ты не напишешь это нигде и не будешь об этом говорить. Ни одной живой душе! Даже Маркман нельзя это знать! Ты должен пообещать, что умрешь, но ни слова ей не скажешь! Обещаешь, Джерард? Пообещай мне, пожалуйста!

Желудок поднялся куда-то к горлу.

- Это что-то очень плохое? А, Фрэнк? Почему Маркман нельзя это знать? Это, что ли, относится к ней?
- Джерард, ну пообещай! – вскричал Фрэнк, - Нельзя говорить Маркман! Она сообщит родителям, а если мой папа узнает это, то все, что он говорил обо мне, подтвердится! Ладно? Если он узнает, я буду виноват. Пожалуйста, пообещай, что ничего никому не расскажешь!

Я не мог слышать это отчаяние в голосе, поэтому кивнул.

- Обещаю.

Фрэнк сделал глубокий вдох и сильно потер глаза.

- Это очень плохо, Джерард. Я не знаю, что делать. Это грех. Но ты ведь не осудишь меня… Ты меня не осудишь?
- Я не осужу тебя, - я сел напротив Фрэнка, неотрывно глядя ему в глаза. Наши колени были в нескольких сантиметрах друг от друга.

Фрэнк сглотнул и вцепился пальцами себе в волосы.

- Это плохо… - простонал он.
- Расскажи мне, - ничего я не хотел так сильно, как хотел схватить Фрэнка и прижать к себе, обнять его изо всех сил, чтобы защитить. Чтобы он чувствовал себя в безопасности.
- Я не знаю, что делать! Это ведь все равно неправильно? – умолял мальчик.
- Ну говори же! – в свою очередь, просил его я. Что угодно, лишь бы он избавился от своей беды.
- Это плохо…
- Нет ничего настолько плохого, что ты не можешь об этом сказать.
- Я… я… я… - запинался он, - Я… мне кажется… - Фрэнк остановился, чтобы посмотреть мне в глаза, - Джерард, я не знаю, что мне делать. Но мне кажется… кажется…

Наступила болезненная тишина. Я снова вдруг поймал себя на том, что готов взорваться в любую секунду. Ждите розовый дымок…

- Мне кажется, я гей, - выпалил Фрэнк и опустил глаза, стыдясь того, что только что произнес.

Я замер, пытаясь переварить полученную информацию. Стойте, а что он сказал сначала?

«А если мой папа узнает это, то все, что он говорил обо мне, подтвердится! Ладно? Если он узнает, я буду виноват».

О Боже, Фрэнк думал, быть геем – значит, что насильники могут считаться оправданными? Ну да, если бы его папа это узнал, конечно, он бы обвинил во всем сына и пришел к выводу, что тот сам просил парней сделать это. Все уверены - изнасиловать мальчика невозможно. И, если я встречу тех подонков, которые такое сотворили с Фрэнком, я их убью. Клянусь.

Я все так же смотрел на Фрэнка, а тот запрокинул голову. Его глаза наполнялись слезами, и теперь, кажется, настала моя очередь жадно вдыхать кислород, которого вдруг стало катастрофически не хватать. Я осторожно прикоснулся кончиками пальцев к коленям Фрэнка. Он не отреагировал.

В какой-то момент поколебавшись, я все-таки заговорил.

- Думаю… - сказал я скорее его коленям, чем ему самому, - Думаю, тогда мы отправимся в Ад вместе, - и взглянул вверх, чтобы увидеть выражение лица мальчика.

Фрэнк слегка приоткрыл рот, но тут же закрыл его, а потом сомкнул веки, словно пытаясь успокоиться, что я использовал как возможность говорить дальше.

- Фрэнк, это не грех. Это не плохо. И никогда не оправдает их поступка.

Глаза Фрэнка распахнулись, и, признаюсь, я был на секунду ошеломлен, потому что в этом взгляде читалось такое облегчение! Как будто мальчик получил помилование, в котором так нуждался. Мы около минуты смотрели друг на друга, и я чувствовал, как напряженный взгляд Фрэнка просвечивает меня насквозь. Лучи этого света разрушали стену, которую я так долго сооружал вокруг себя. Фрэнк смотрел мне в самую душу.

Я – не из тех, кто любит всякую фигню вроде выражений «глаза – зеркало души» и прочего. Но сейчас это не казалось фигней. Кто бы это ни придумал – он гений. Должно быть, ему тоже здорово досталось от жизни. Но это нормально. Иногда просчеты – это даже хорошо.

И тут же, как по сигналу, небеса разверзлись, и хлынул дождь. Может быть, если у туч тоже есть слезы, они просто не смогли их сдержать.