Карлос Кастанеда 11 страница

— Знаешь, иногда я тебя собственными руками пришибить готова.

На лице Дороти отразилось изумление и даже легкий испуг. Я еще никогда не выказывала свой гнев так явно, не подставляла сестре под нос зеркало, чтобы она увидела наконец свое ничтожное, самовлюбленное существование моими глазами. Однако проблема была в том, что она и не подумала взглянуть на себя со стороны.

— Конечно, ведь не у тебя новая книга выходит буквально со дня на день. Я отправляюсь в рекламный тур, и что мне отвечать, если меня спросят о дочери? А как, по-твоему, к этому отнесется мой издатель?

Я оглядывала разложенные вещи, прикидывая, что еще можно уложить в чемодан.

— Мне совершенно до лампочки, как к этому отнесется твой издатель, Дороти. Мне вообще наплевать, что он там себе думает.

— Это может серьезно навредить моей работе. — Она меня как будто не слышала. — Пресс-агенту точно придется все рассказать, чтобы он мог выработать оптимальную стратегию поведения.

— О Люси ты ему и слова не скажешь.

— Ты очень грубо со мной обращаешься, Кей.

— Может быть.

— Видимо, для того, кто целыми днями кромсает людей, такое поведение привычно, — съязвила она.

Я подумала, что надо положить Люси мыло — в «Эджхилле» не будет такого, которое ей нравится. Зайдя в ванную — голос Дороти преследовал меня и там, — я взяла несколько упаковок «Лазло» и «Шанель».

Потом я заглянула в спальню Люси — племянница сидела в кровати, опираясь на подушки.

— Ты уже проснулась? — сказала я, целуя ее. — Я уезжаю через пару минут. Машина за тобой и мамой придет чуть позже.

— Что делать со швами на голове?

— Через несколько дней их можно будет снять. Я уже обо всем договорилась, персонал клиники полностью в курсе твоей ситуации.

— Волосы как будто болят. — Она коснулась макушки и скорчила гримасу.

— Это из-за повреждения нервных волокон. Постепенно пройдет.

В аэропорт я опять ехала по тоскливому, мелкому дождику. Размокшая каша палой листвы покрывала тротуары, похолодало градусов до одиннадцати-двенадцати.

Из Ричмонда не так-то много прямых рейсов, и пересадку иногда приходится делать в стороне от выбранного маршрута, поэтому лететь пришлось сперва в Шарлотт. В Ноксвилл я добралась только к вечеру. Погода здесь мало чем отличалась от ричмондской, разве что было еще холоднее.

Я поймала такси. Местный водитель, называвший себя Ковбоем, оказался самодеятельным музыкантом. Пока мы добирались до «Хайятта», он успел рассказать мне, что сам сочиняет песни и исполняет их под аккомпанемент пианино, что жена каждый год обязательно вытаскивает его в Чикаго и что он часто подвозит дамочек из Джонсон-Сити, приехавших за покупками. Тронутая такой патриархальной простотой, навсегда утраченной мной и мне подобными, я оставила ему особенно щедрые чаевые. Зарегистрировавшись в отеле, я снова вернулась в такси и отправилась в ресторан «У Калхуна», обещавший «чудесный вид на реку Теннесси и лучшие ребрышки в США».

Внутри было не протолкнуться, и мне пришлось ждать столика у барной стойки. Оказалось, что я попала на встречу выпускников местного университета. Куда ни глянь, повсюду мелькали ярко-оранжевые свитера и куртки, мужчины и женщины всех возрастов пили, смеялись и обсуждали сегодняшнюю игру. Бурное смакование наиболее волнующих моментов доносилось отовсюду и, если не прислушиваться к какому-нибудь одному разговору, сливалось в сплошной, неумолкающий гвалт.

«Волонтеры» разгромили «Бойцовских петухов», и исход их битвы не уступал по своему значению исходу любого сражения в истории человечества. То и дело кто-нибудь из моих соседей в бейсболках с университетской символикой вдруг обращался ко мне, ища подтверждения этой истины, и я с готовностью кивала и поддакивала. Признание, что я попросту не видела игру, они, пожалуй, сочли бы равносильным государственной измене. Только часам к десяти, когда мое нетерпение уже достигло верхнего предела, я наконец заполучила вожделенный столик.

В тот вечер я не заказывала ничего итальянского или диетического. Последние несколько дней я питалась кое-как и сейчас, кажется, съела бы целого слона. Я заказала свиные ребрышки, сдобные лепешки и салат. Стоявшая на столе бутылочка теннессийского острого соуса так соблазнительно посматривала на меня, что я не устояла перед искушением. Напоследок я попробовала сладкий пироге виски «Джек Дэниелс». Ужин получился просто замечательным. Все это время я сидела в тихом уголке при свете лампы с цветным стеклянным абажуром и любовалась рекой, которая жила какой-то своей жизнью: в темной воде отражались огни автомобилей, проезжавших по мосту, полосы света вспыхивали то ярче, то слабее, как будто под неслышную мне музыку.

О расследовании я старалась не вспоминать, но ярко-оранжевые куртки плясали вокруг язычками пламени, и мне виделась клейкая лента, стягивающая хрупкие запястья Эмили, закрывающая ей рот. Я не могла избавиться от мыслей о нелюдях, содержавшихся в тюрьме Аттики, о Голте и о других жутких маньяках. Ноксвилл перестал казаться безопасным городом. Наконец я попросила официанта вызвать для меня такси.

Моя тревога только усилилась, когда я, простояв на крыльце пятнадцать минут, потом полчаса, так и не дождалась Ковбоя. Его, видимо, поманили иные горизонты, и в полночь я все еще одиноко томилась у входа, провожая взглядом расходившихся официантов и поваров.

В который раз я заглянула обратно в ресторан.

— Я жду вызванного такси уже больше часа, — обратилась я к молодому парню, вытиравшему барную стойку.

— Что вы хотите, мэм, — встреча выпускников.

— Я понимаю, но мне необходимо вернуться в отель.

— Где вы остановились?

— В «Хайятте».

— Там есть своя транспортная служба. Позвонить им?

— Да, пожалуйста.

Подъехал микроавтобус, курсировавший по всему городу и подбиравший постояльцев отеля. За рулем сидел словоохотливый юнец, всю дорогу пытавший меня вопросами все о том же не виденном мной матче, а я думала — как легко может получиться, что принимаешь помощь совершенно незнакомого человека, а он вдруг оказывается каким-нибудь Голтом или Банди. Именно так погиб Эдди Хит. Мать послала его в магазин за банкой консервированного супа, а через несколько часов мальчика нашли обнаженным, с простреленной головой. Клейкая лента в деле тоже фигурировала, однако ее цвет остался неизвестным — увидеть ее нам не довелось. Голт зачем-то обмотал лентой руки уже мертвого мальчика, но снял ее перед тем, как избавиться от тела. Смысл этой странной игры мы так и не разгадали. Впрочем, смысл в проявлениях извращенных фантазий удается отыскать редко. Зачем, например, использовать висельную петлю, а не что-то более простое и безопасное? Почему клейкая лента должна быть непременно ярко-оранжевой? Поразмышляв, могли Голт применить что-то подобное, я решила, что такое вполне на него похоже. Он любил яркие жесты, и ему определенно нравилось связывать людей.

Вполне в духе Голта было и убийство Фергюсона, и кожа Эмили, подброшенная в морозилку полицейского. А вот сексуальное насилие над девочкой не переставало меня беспокоить. Голт убил двух женщин, не проявив к ним никакого сексуального интереса. Он раздел и искусал только мальчика. Именно Эдди он похитил внезапно, без подготовки, для удовлетворения своих противоестественных наклонностей. И в Лондоне Голт — если это действительно был он — тоже напал на мальчика.

В баре отеля толпился народ, в холле мелькали чьи-то оживленные фигуры. На своем этаже я услышала разносившиеся по коридору взрывы смеха и потихоньку прошмыгнула в номер. Я подумывала, не посмотреть ли на ночь какой-нибудь фильм, но тут завибрировал лежавший на комоде пейджер. Наверное, это Дороти пытается до меня дозвониться, решила я. А может быть, Уэсли. Высветившийся номер начинался с кода 704 — абонент находился на западе Северной Каролины. «Марино», — удивленно подумала я. Усевшись на кровать, я перезвонила, с волнением ожидая ответа.

— Алло, — произнес мягкий женский голос.

Сбитая с толку, я молчала.

— Алло?

— Я отвечаю на сообщение, — пробормотала я. — Э-э… ваш номер был на моем пейджере.

— Это доктор Скарпетта?

— С кем я говорю? — спросила я, хотя уже поняла с кем. Я уже слышала этот голос в кабинете судьи Бэгли и в доме Стайнеров.

— Это Дениза Стайнер, — ответила она. — Извините за поздний звонок, но я так рада, что нашла вас.

— Откуда у вас номер моего пейджера? — На моей визитке его не было, потому что иначе мне названивали бы каждые пять минут. И вообще я мало кому его давала.

— Мне дал его Пит. То есть капитан Марино. Мне сейчас так тяжело, и я подумала, что, возможно, от разговора с вами мне полегчает. Простите, что я вас побеспокоила.

Такого я от Марино не ожидала. Лишний пример того, как сильно Пит изменился. Я подумала, уж не сидит ли он сейчас рядом с ней. И что же могло произойти настолько важного, чтобы звонить мне на пейджер в такое время?

— Миссис Стайнер, чем я могу вам помочь? — спросила я. Не могла же я грубо отказать женщине, у которой почти ничего в жизни не осталось.

— Ну, я слышала, что вы попали в аварию.

— Простите?

— И я не устаю благодарить Бога за ваше спасение.

— Это была не я, — промямлила я, совершенно ошеломленная и встревоженная ее словами. — В моей машине ехал другой человек.

— Не могу сказать вам, как я рада. Господь хранит вас. Знаете, мне пришло в голову кое-что, и я хотела поделиться…

— Миссис Стайнер, — прервала я, — откуда вам известно об аварии?

— О ней писали в газете, и от соседей я слышала. У нас тут знают, что вы приехали в помощь Питу, вы и тот мужчина из ФБР, мистер Уэсли.

— Что именно было написано в статье?

Она замялась, будто своим вопросом я поставила ее в неловкое положение.

— Ну, там говорилось, что вас арестовали за вождение в нетрезвом виде и что машину выбросило с дороги.

— Речь идет об эшвиллской газете?

— Да, а потом «Блэк-Маунтин ньюс» то же самое напечатала, и по радио кто-то вроде слышал. Ах, какое облегчение слышать, что у вас все в порядке. Такие вещи оставляют ужасные душевные травмы — тут поймет только тот, кто на себе испытал. Я в Калифорнии попала однажды в жуткую аварию — до сих пор кошмары снятся.

— Сочувствую, — ответила я, не зная, что еще сказать. Весь этот разговор был каким-то странным.

— Дело происходило ночью, другой водитель перестраивался и, наверное, не видел меня. Он ударил меня сзади, я потеряла управление, меня понесло поперек дороги, и я врезалась в другую машину, «фольксваген». За рулем была пожилая женщина. Бедняжка погибла мгновенно. Я так и не оправилась от шока. Такие воспоминания врезаются в память, и от них уже не избавиться.

— Да, — сказала я. — Вы правы.

— А потом я вспомнила о том, что случилось с Носочком. Наверное, из-за этого я вам и позвонила.

— С Носочком?

— Ну, помните? Убитый котенок.

Я не ответила.

— Понимаете, преступник убил его, и еще все эти звонки…

— Звонки все еще продолжаются, миссис Стайнер?

— Да, время от времени. Пит хочет, чтобы я поставила определитель.

— Возможно, он прав.

— Я просто пытаюсь сказать, что вот все, что случилось у меня, потом детектив Фергюсон, Носочек, теперь ваша авария… Вдруг это как-то связано? Я и Питу сказала, чтобы он остерегался — особенно после вчерашнего случая. Я вымыла пол в кухне, он поскользнулся и на ровном месте упал. Как будто какое-то проклятие витает над нами, словно в Ветхом Завете.

— Марино не пострадал?

— У него только небольшой синяк. Но знаете, он всегда носит за поясом этот страшный пистолет, и все могло кончиться очень плохо. А он такой славный. Прямо не знаю, что бы со мной было, если бы не он.

— Где он сейчас?

— Спит, наверное, — ответила она. Я заметила, как искусно она уклонилась от прямого ответа. — Если вы объясните, как с вами связаться, я передам ему, чтобы он вам перезвонил.

— У него есть номер моего пейджера, — ответила я.

Молчание миссис Стайнер ясно говорило: она поняла, что я не доверяю ей.

— Ну да, конечно. Разумеется.

После нашего разговора я никак не могла уснуть и наконец набрала пейджер Марино. Через несколько минут телефон зазвонил, но не успела я дотянуться до него, как он тут же умолк. Я соединилась с портье.

— Вы переводили сейчас звонок в мой номер?

— Да, мэм. Видимо, на том конце повесили трубку.

— Не знаете, кто звонил?

— Нет, мэм. К сожалению, не имею ни малейшего понятия.

— Мужчина или женщина?

— Женщина. Спрашивала вас.

— Спасибо.

Стоило мне полностью осознать произошедшее, как сон у меня пропал окончательно. Я увидела Марино спящим в кровати Денизы. Срабатывает его пейджер, лежащий на тумбочке, и в темноте к нему тянется рука — ее рука. Миссис Стайнер видит высветившийся номер, идет в другую комнату и набирает его. Узнает, что звонили из отеля «Хайятт» в Ноксвилле, спрашивает меня, удостоверяется, что я действительно там. Портье переводит звонок в номер, но она кладет трубку. Ей не нужно было говорить со мной, она просто хотела узнать, где я нахожусь, и ей это удалось. Проклятие! От Блэк-Маунтин до Ноксвилла всего два часа езды. Ну не приедет же она сюда, успокаивала я себя, но мне никак не удавалось стряхнуть охватившую меня нервозность. Я сама боялась невольно закрадывавшихся в голову мыслей, которые уводили меня куда-то в темноту.

Едва рассвело, я снова взялась за телефон. Первым я набрала номер детектива Макки. Судя по его голосу, мой звонок вырвал его из крепкого сна.

— Это доктор Скарпетта. Извините, что так рано, — начала я.

— А… минутку. — Он откашлялся. — Доброе утро. Хорошо, что вы позвонили. У меня есть для вас информация.

— Чудесно, — с облегчением произнесла я. — Я как раз надеялась на это.

— Итак. Габаритные фонари вашего «мерседеса» изготовлены из метилакрилата — как и большинство сейчас, но нам удалось установить, что собранные вами фрагменты действительно подходят к разбитому габариту, который вы сняли с машины. Кроме того, на одном из осколков сохранился логотип, подтверждающий, что он принадлежал автомобилю этой марки.

— Отлично, — сказала я. — Все как мы и предполагали. А что насчет стекла от фар?

— Тут дело обстояло сложнее, но нам повезло. Мы проанализировали осколки и по коэффициенту преломления, плотности, форме, логотипу и так далее установили, что они принадлежат «Тойоте-инфинити J30». Таким образом сузилось и количество вариантов с краской. Выяснилось, что среди таких моделей есть одна бледно-зеленого окраса под названием «бамбуковый туман». Одним словом, доктор Скарпетта, в ваш «мерседес» въехала «Инфинити-J30» выпуска девяносто третьего года, оттенка «бамбуковый туман».

— О Господи, — в полном шоке и недоумении пробормотала я. По телу пробежали мурашки.

— Вам знакома такая машина? — удивленно спросил Макки.

— Не может быть! — А я-то обвиняла Кэрри Гретхен. Угрожала ей! Моя правота казалась мне неоспоримой.

— Вы знаете кого-то с машиной, подходящей под описание? — спросил он.

— Да.

— Кого?

— Мать одиннадцатилетней девочки, убитой в Северной Каролине, — ответила я. — Я занимаюсь этим делом и несколько раз встречалась с ней.

Макки молчал. Я понимала, что мои слова звучат полным бредом.

— В день аварии ее не было в Блэк-Маунтин, — продолжала я. — Она якобы ездила куда-то в северную часть страны навестить больную сестру.

— На ее машине остались бы следы столкновения, — заметил он. — Хотя если аварию действительно подстроила она, автомобиль наверняка в ремонте. Или уже отремонтирован.

— Однако можно ведь сличить краску с ее машины с частицами, оставшимися на «мерседесе», — сказала я.

— Будем надеяться.

— Есть какие-то сомнения?

— Если машину не перекрашивали и она осталась такой же, какой сошла с конвейера, не факт, что у нас получится. Сейчас большинство производителей применяют новую технологию: первой на кузов наносится прозрачная основа из полиуретановой эмали — так дешевле, а цвет получается ярче. Но при этом уменьшается количество слоев, а именно их последовательность определяет уникальность окраски.

— То есть если с конвейера сошла за раз партия тысяч в десять машин, мы в тупике.

— И еще в каком. Адвокат сразу скажет, что тождественность краски недоказуема, тем более что авария произошла на федеральной трассе, по которой ездят люди со всех концов страны. Так что даже если установить, сколько «инфинити» такого цвета было продано в разных регионах, это не поможет. Вдобавок подозреваемая живет далеко от места происшествия.

— А что насчет записи звонка в Службу спасения? — спросила я.

— Я ее получил и прослушал. Ваша племянница звонила в восемь сорок семь, успела произнести: «Помогите!» — а потом слышны только шум и помехи. Судя по голосу, она была в панике.

Положение складывалось просто ужасное, и мое настроение нисколько не улучшилось, когда я позвонила Уэсли домой и услышала голос его жены.

— Минуточку, я позову его, — приветливо и дружелюбно откликнулась она.

Я ждала у телефона, и в голову лезли непрошеные мысли. Они что — спят в разных комнатах? Или она всего лишь встала раньше, почему ей и нужно куда-то сходить за ним и сказать о моем звонке? Конечно, могло быть и наоборот — он уже в ванной, а она еще нежится в кровати. Все это крутилось в голове, и меня обуревали чувства, не на шутку меня взволновавшие. Мне нравилась жена Уэсли как человек, и все же я не хотела видеть его женатым на ней. И вообще на ком-либо.

Наконец Бентон подошел к телефону. Я постаралась говорить спокойно, но, кажется, не преуспела.

— Кей, подожди, подожди, — произнес он. Похоже, я и его разбудила. — Ты что же, не спала всю ночь?

— Практически. Тебе необходимо вернуться в Блэк-Маунтин. На Марино полагаться нельзя. Как только мы попытаемся с ним связаться, ей тут же станет известно.

— У нас нет полной уверенности, что звонила именно она.

— А кто же еще? Где я нахожусь, не знал никто. Но едва я отправила номер телефона на пейджер Марино, как через пару минут мне перезвонили.

— Может, сам Марино и звонил?

— Портье сказал, что голос был женским.

— Черт, — буркнул Уэсли. — Сегодня день рождения Мишель.

— Прости. — Я чуть не плакала, сама не зная из-за чего. — Надо установить, нет ли на машине Денизы Стайнер повреждений. Кому-то необходимо заняться этим. Я должна выяснить, почему она преследовала Люси.

— Но зачем ей преследовать ее? И откуда она могла узнать, куда Люси собиралась в тот день и какая у нее машина?

Я вспомнила, что сказала мне Люси об оружейном магазине. Съездить туда ей посоветовал Марино, значит, миссис Стайнер вполне могла подслушать их разговор. Я изложила свои соображения Уэсли.

— А эта поездка была запланирована, или она просто ехала из Квонтико и решила заглянуть по дороге? — спросил он.

— Не знаю, но постараюсь выяснить. — Меня вдруг начала душить ярость. — Вот тварь! Люси едва не погибла.

— Господи, а уж не ты ли должна была погибнуть?

— Чертова сука!

— Кей, приди в себя и послушай, что я тебе скажу. — Он говорил размеренным тоном, пытаясь успокоить меня. — Я вернусь в Северную Каролину и посмотрю, какого черта там происходит. Мы докопаемся до сути, обещаю тебе. А из отеля тебе надо уехать — чем быстрее, тем лучше. Сколько еще ты собираешься пробыть в Ноксвилле?

— Вот встречусь с Кацем и Медиумом на Ферме, и больше мне здесь делать нечего. Кац заедет за мной в восемь. Господи, надеюсь, хоть дождь кончился. Я ведь даже из окна еще не выглядывала.

— У нас здесь солнце, — ответил он, как будто из-за этого и в Ноксвилле должно было проясниться. — Если что-то изменится и тебе придется остаться, обязательно смени отель.

— Хорошо.

— И возвращайся в Ричмонд.

— Ну уж нет, — заявила я. — Из Ричмонда мне ни с чем не разобраться. А без Люси мне и подавно там делать нечего. По крайней мере она сейчас в безопасности. Если будешь разговаривать с Марино, обо мне ни слова. И тем более о том, где находится Люси. Только представь, что может случиться, если он расскажет Денизе. Он в данный момент совершенно невменяем и во всем доверяет ей, это очевидно.

— Пожалуй, тебе не стоит сейчас отправляться в Блэк-Маунтин.

— Мне нужно.

— Зачем?

— Необходимо поднять медицинскую карту и другие документы Эмили Стайнер и все тщательно просмотреть. Ты сможешь установить все прежние адреса Денизы? Еще мне нужны данные по ее детям, мужьям, братьям, сестрам. Возможно, были и другие смерти, и понадобятся новые эксгумации.

— У тебя есть какие-то предположения?

— Во-первых, держу пари, обнаружится, что никакой больной сестры в Мэриленде у нее нет. Дениза уезжала из города с одной целью — столкнуть с дороги мою машину в надежде, что Люси погибнет.

Уэсли не произнес ни слова в ответ. Его уклончивость мне не понравилась. Я и сама боялась произнести вслух то, что было у меня на уме, но и молчать я тоже не могла.

— Данных, подтверждающих СВДС у ее первого ребенка, до сих пор так и не удалось обнаружить. Отделение регистрации в Калифорнии не может найти никаких записей. Думаю, ребенка просто не существовало, и это вполне укладывается в общий шаблон.

— Какой шаблон?

— Бентон, — сказала я, — неизвестно, не была ли убийцей Эмили сама Дениза Стайнер.

Он втянул в себя воздух.

— Ты права. Наверняка мы не знаем. Доказательств обратного у нас нет.

— Вспомни, что говорил Мот на совещании о болезненности Эмили.

— К чему ты ведешь?

— Делегированный синдром Мюнхгаузена.

— Кей, никто не захочет тебя слушать. Мне и самому не хочется верить в это.

Поверить в такое действительно трудно. Страдающие делегированным синдромом Мюнхгаузена — как правило, женщины — втайне и с большой изобретательностью истязают тех, кто находится в полной от них зависимости, обычно собственных детей. Они наносят им раны и ломают им кости, травят или душат их едва не до смерти. Затем, мотаясь по кабинетам врачей и палатам «Скорой помощи», они рассказывают слезливые байки о том, что случилось с их малышом, и все так сочувствуют материнскому горю, все так внимательны к ним. Эти женщины умело вводят медиков в заблуждение, манипулируя ими, а ребенок в итоге может погибнуть.

— Только представь, сколько всеобщего внимания получила миссис Стайнер из-за убийства ее дочери, — сказала я.

— Я не спорю. Но как синдром Мюнхгаузена объясняет смерть Фергюсона и вероятную подоплеку аварии Люси?

— Женщина, которая способна совершить такое с собственной дочерью, не остановится ни перед чем. Кроме того, возможно, у нее просто закончились живые родственники. Я очень удивлюсь, если окажется, что ее муж действительно умер от сердечного приступа. Вероятно, она убила и его, каким-нибудь хитрым способом, скрытно, исподтишка. Такие женщины — патологические лгуньи. А угрызения совести им просто неведомы.

— Но то, о чем ты говоришь, не может быть объяснено только синдромом Мюнхгаузена. Речь идет уже о серийных убийствах.

— Бентон, как тебе известно, все подобные случаи единственны в своем роде, поскольку касаются разных людей. Женщины — серийные убийцы часто выбирают своими мишенями мужей, родственников, других близких. В отличие от мужчин они не насилуют жертву и не накидывают ей на шею удавку. Они предпочитают подсыпать яду или придушить подушкой того, кто беззащитен в силу слишком юного либо пожилого возраста или каких-то других обстоятельств. Женщины отличаются от мужчин, поэтому и фантазии у них другие.

— Тебе никто не поверит, — повторил Уэсли. — Даже если ты права, доказать это будет чертовски сложно.

— Такие дела всегда сложно доказывать.

— Думаешь, стоит поделиться твоими предположениями с Марино?

— Ну уж нет. Миссис Стайнер ни в коем случае не должна узнать о наших догадках. Мне нужны от нее ответы на некоторые вопросы. Нельзя, чтобы она затаилась и не шла на контакт.

— Согласен, — произнес он. Я чувствовала, как тяжело дались ему следующие слова: — Ты права, Марино больше не может заниматься этим делом. Он как минимум имеет личную заинтересованность по отношению к потенциальной подозреваемой. Вполне возможно, он спит с убийцей.

— Как и тот, кто расследовал дело до него, — напомнила я.

Он не ответил. Мы оба знали, что больше всего заставляет нас бояться за Марино. Отпечаток пальца миссис Стайнер остался на трусиках, надетых на Максе Фергюсоне в момент смерти. Дениза вполне могла предложить полицейскому необычную сексуальную забаву, а потом выбить стул у него из-под ног.

— Кей, мне даже думать не хочется о том, чтобы ты и дальше продолжала раскапывать это дело, — сказал он.

— Все сложности из-за того, что мы так близко знаем друг друга, — ответила я. — Я тоже предпочла бы, чтобы ты оставался в стороне.

— Я — другое дело, но ты женщина и не агент ФБР, а медик. Если ты права относительно Денизы Стайнер, твои действия будут ее провоцировать. Она обязательно попробует втянуть тебя в свою игру.

— Она уже это сделала.

— Значит, постарается сделать ваш контакт теснее.

— Очень надеюсь. — Меня снова охватила ярость.

— Хочу увидеть тебя, — шепнул Бентон.

— Мы увидимся, — пообещала я. — Скоро.

Центр изучения посмертных процессов при Университете Теннесси, сколько я помню, все всегда называли проще — Фермой трупов. При этом мои коллеги не подразумевали чего-то неуважительного. Никто не относится к мертвым с таким почтением, как те, кто работает с ними и слышит их беззвучные рассказы. Но цель работы исследователей — помогать живым.

Именно поэтому более двадцати лет назад группа ученых создала Ферму, чтобы прийти к более точному определению времени смерти по состоянию останков. Здесь, на поросшей лесом территории в несколько акров, всегда, в любой день находились десятки тел той или иной степени разложения. На протяжении многих лет я периодически приезжала сюда в связи с различными исследованиями и, хотя так и не стала профессионалом, все же здорово в этом продвинулась.

Ферма находилась в ведении кафедры антропологии, которую возглавлял доктор Лайалл Медиум. Помещение кафедры располагалось, как ни странно, в цокольном этаже стадиона. В четверть девятого мы с Кацем, спустившись по лестнице, миновали лаборатории по изучению раковинных куч и приматов Нового Света и стенды с чучелами игрунок и мармозеток. Далее шли какие-то загадочные двери с римскими цифрами, увешанные забавными карикатурами и изречениями.

Доктор Медиум сидел за столом, поглощенный осмотром обугленных фрагментов человеческих костей.

— Доброе утро, — поздоровалась я.

— Доброе утро, Кей, — ответил он, рассеянно улыбнувшись.

Его имя подходило ему как нельзя лучше — и не только из-за того, что по иронии судьбы прекрасно характеризовало его профессию. Он действительно общался с призраками покойных, исследуя их бренные останки, и они, месяцами оставаясь непогребенными, открывали ему свои тайны. Но при этом и сам Лайалл, на редкость непритязательный, замкнутый и кроткий, казался немного не от мира сего. Седой, коротко стриженный, с добрым озабоченным лицом, он смотрелся каким-то древним духом, как будто ему сравнялось не шестьдесят лет от роду, а по меньшей мере век. Высокорослый, кряжистый, с обветренной кожей, он, все по той же иронии судьбы, и впрямь походил на фермера. Иногда я получала от него матерчатые держатели для черепов, которые его мать, жившая в доме престарелых, делала из лоскутков. С виду они напоминали большие раскрашенные пончики, но для работы подходили прекрасно — череп, чей бы мозг он прежде ни содержал, превращается после смерти в неудобный предмет, так и норовящий скатиться со стола.

— Что здесь такое? — Я подошла поближе к костяным осколкам, напоминавшим обугленные щепки.

— Останки убитой женщины. Муж, убив жену, попытался сжечь тело, и ему это удалось просто на удивление. Лучше, чем в крематории, честное слово. Но он совершил большую глупость — развел костер прямо у себя на заднем дворе.

— Да уж, додумался. С другой стороны, случается ведь, что насильники, сбегая с места преступления, роняют бумажники с документами.

— У меня один раз был такой случай, — заметил Кац. — Снимаю «пальчики» с машины жертвы и хожу весь из себя гордый, а потом мне говорят, что парень оставил бумажник на заднем сиденье. Так что отпечаток не очень-то и пригодился.

— А как поживает твое изобретение? — спросил его Медиум.

— Ну, деньги пока рекой не текут.

— С нейлоновыми трусиками оно сработало отлично. Все тайное стало явным, — сказала я.

— Да чего уж там тайного — мужик в таких трусиках. И так все было понятно, — ухмыльнулся Кац. Его шутки обычно не отличались особым вкусом.

— Кей, исследование закончено, пора взглянуть, — сообщил Медиум, поднимаясь на ноги.

— А вы сами еще не смотрели? — спросила я.

— Нет, сегодня еще нет. Дожидались заказчика для торжественного предъявления результатов.

— Да уж, на вас это похоже, — ответила я.

— А зачем что-то менять? Хотя, конечно, если ты предпочитаешь не присутствовать… Некоторые так и делают.

— Нет уж, я буду присутствовать. Когда откажусь, значит, пора менять профессию, — возразила я.

— Погода, кстати, стояла подходящая, — добавил Кац.

— Да, в самый раз, — с удовлетворением согласился Медиум. — Как раз такая, как в период между исчезновением девочки и обнаружением тела. И нам повезло с трупами для исследования — нужно было целых два, и я до последней минуты думал, что ничего не получится. Ты же знаешь, как с ними обстоит дело.