Соотношение законов формальной и диалектической логики

Основные формально-логические законы — при всей их значимости и широте действия — не исчерпывают всех фундаментальных закономерностей мышления. Кроме них действуют еще диалектические законы мышления, изучаемые диалектической логикой.

Что же представляют собой такие законы? И как они соотносятся с законами формальной логики? Ответ на эти вопросы позволяет не только глубже понять место и роль основных формально-логических законов в общей системе мышления, но и более правильно пользоваться ими в познании и общении.

Как и громадное большинство законов природы и общества, основные формально-логические законы мышления носят относительный характер. Это означает, что они действуют в определенных условиях, а именно: когда рассматривается "готовый" предмет, до поры до времени сохраняющий свою качественную определенность, проявляющий в том или ином определенном отношении то или иное определенное свойство.

Но как только мы начинаем исследовать предмет диалектически — всесторонне, во взаимодействии с остальным миром, а следовательно, с точки зрения его возникновения, изменения и развития, его превращения в новое качественное состояние, одних формально-логических законов оказывается недостаточно. Здесь вступают в силу новые, в известном смысле слова более высокие, диалектические законы мышления.

Не ставя перед собой задачу дать более или менее полный анализ этих законов, приведем ряд примеров, демонстрирующих их необходимость, характер и сферу действия.

Отражение в мышлении переходных (промежуточных) состояний. Пока предмет, например стекло, сохраняет свое агрегатное состояние или качество твердого тела, мы можем безошибочно подвести его под соответствующее общее понятие — "твердое тело". В этом, как мы видели, и состоит действие закона тождества в его традиционном смысле. Но вместе с ним действуют и остальные из основных формально-логических законов. Так, если мы назвали стекло твердым телом, то мы уже не можем, в силу действия закона противоречия, назвать его одновременно и нетвердым телом или жидкостью. При этом, в силу закона исключенного третьего, мы стоим перед дилеммой: стекло либо твердое тело, либо нетвердое тело; третье решение здесь исключено. И наконец, для подведения стекла под понятие твердого тела у нас есть достаточные основания. Стекло обладает свойствами сохранять опре­деленную форму, занимать определенный объем и т.д. А именно подобные признаки и входят в содержание понятия "твердое тело". Этим оно отличается от жидкости, которая способна принимать форму соответствующего сосуда, и газа, способного занимать весь его объем.

Но как обстоит дело с логической операцией подведения под понятие в иных условиях, когда стекло, будучи расплавленным, лишь приобретает свою качественную определенность твердого тела, т. е. не является "ставшим", оформившимся, "готовым", а находится в процессе становления? Можем ли мы и в этом случае дать определенный, однозначный, категорический ответ: "Да, это твердое тело", "Нет, это нетвердое тело" ("жидкость")? Оказывается,

по самому существу дела такого ответа дать уже нельзя. Затвердевание расплавленного (жидкого) стекла — более или менее длительный процесс. Он совершается постепенно, незаметно, через множество промежуточных ступеней, так что никакой определенной границы, которая четко отделяла бы твердое состояние от жидкого, нет. Поэтому мы в силу объективных оснований не можем точно сказать, когда застывающее стекло "еще жидкое", а когда "уже твердое". В этом случае правильным будет сказать: стекло "и жидкое, и не жидкое", "и нетвердое, и твердое"; оно "уже не жидкое, но еще не твердое"; его нельзя назвать "ни жидким, ни нежидким", "ни твердым, ни нетвердым".

Но что означают подобные формулы? Это не словесная эквилибристика. Они как раз и означают, что тут действуют уже иные, диалектические законы мышления. Это прежде всего закон диалектического единства тождества и различия, поскольку в затвердевающем стекле уже нельзя фиксировать лишь абстрактное тождество жидкости с самой собой и отвлечься от имеющихся в ней различий. Ведь подобные различия, нарастая, становятся все более существенными, ибо жидкость все более перестает быть жидкостью. Они выступают формой проявления изменений, происходящих в процессе за­твердевания, и их результатом — признаками твердого тела.

Здесь действует также диалектический закон соединения (сочетания) противоположностей. Ведь затвердевающее стекло — это переходное (промежуточное) состояние. А всякий переход объективно отличается противоречивостью, единством бытия и небытия, исчезновением одних свойств (в данном случае — жидкого тела) и возникновением других (твердого).

Здесь проявляет свою силу закон перехода количественных изменений в качественные (и обратно). Именно постепенные количественные изменения при переходе от одного качества к другому и делают возможным нечто промежуточное, среднее, третье, требующее соответствующего отражения в понятиях. Здесь обнаруживается закон отрицания и преемственности. Ибо стекло при всех преобразованиях не перестало быть стеклом. Произошло лишь отрицание одной качественно определенной формы (жидкость) другой (твердое тело). А это потребовало соответствующего сочетания понятий.

Пример со стеклом — не единичный. Все аморфные тела превращаются из одного агрегатного состояния в другое именно подобным образом. Следовательно, во всех случаях такого превращения неизбежно будут действовать диалектические законы мышления. Этим определяется одна из сфер их действия. Аналогичный пример — из области живой природы. В громадном большинстве случаев мы точно, ясно, определенно можем сказать: "Это ребенок", "Это подросток", "Это юноша" и т. д. Объективным основанием для этого служат качественные различия между стадиями развития человека. В противном случае мы не могли бы образовать самих понятий "ребенок", "подросток", "юноша" и др.

Но можем ли мы во всех без исключения случаях безошибочно определить, какой перед нами человек? Нет. Ведь ребенок рано или поздно превращается в подростка, подросток в юношу и т.п. Причем это тоже процесс постепенных количественных изменений, приводящих незаметно к новому качеству. Здесь не бывает так, что вечером человек лег спать подростком, а утром проснулся уже юношей.

Чтобы правильно отразить подобный процесс превращения одного качества в другое, мы вновь вынуждены прибегать к диалектическим формулам: данный человек "не только подросток и не только юноша"; он "уже не подросток, но еще не юноша"; он "ни подросток, ни не подросток в отдельности, но и то и

или" мы используем

другое вместе". Следовательно, вместо формулы "или формулу "как то, так и другое".

Отражение изменений предмета во времени. Диалектические законы мышления действуют при отражении не только переходных (промежуточных) состояний. Они проявляют свою силу и там, где рассматривается "ставший", сложившийся, качественно определенный предмет, но оценивается не в дан­ный конкретный момент времени, а в целом, с учетом разных этапов его проявления и развития. Так, на конкретный вопрос: "Может ли нормальный человек в молодости овладеть в совершенстве иностранным языком?" — мы можем однозначно ответить: "Да, может". — "А в глубокой старости?" — "Нет, не может". Но если мы поставим вопрос в принципе, следовательно в обобщенной форме: "Может ли человек вообще в совершенстве овладеть иностранным языком?", тогда ответ будет неизбежно диалектическим: "И может, и не может". А сама эта формула потребует конкретизации применительно к определенному возрасту.

Вспомним классический пример с дождем: "Полезен или вреден дождь для урожая?" В обобщенной форме на него возможен лишь диалектический ответ: "Дождь и полезен, и вреден". Но если ответ конкретизируется применительно к определенному времени, то он примет однозначную форму: "Дождь полезен весной, когда зерно уже в земле", но "Дождь вреден осенью, когда идет уборка урожая".

С точки зрения диалектики любой предмет, существуя более или менее длительное время, претерпевает те или иные изменения, развивается, поэтому в разное время проявляет разные, в том числе противоположные свойства. Их адекватное, точное, верное отражение и происходит на основе действия законов диалектической логики.

Отражение предмета в его различных взаимоотношениях с другими. Диалектические законы мышления проявляют свою силу и тогда, когда один и тот же качественно определенный предмет рассматривается всесторонне, в разных отношениях к другим, с которыми он так или иначе связан.

Существует притча. Восковые фигурки, находившиеся близко к огню, предчувствуя свою гибель, обратились к нему с жалобой: "Ты несправедлив по отношению к нам: этим фарфоровым вазам ты придаешь твердость, а нас расплавляешь". Огонь ответил: "Я остаюсь огнем. Пеняйте на свою собственную природу".

И действительно, будучи качественно определенным, огонь тем не менее в разных отношениях проявляет себя по-разному, обнаруживает различные, даже противоположные свойства.

Каким же законам будет подчиняться отражение этих свойств одного и того же явления? Если мы будем рассматривать его в каком-либо одном отношении, то достаточно действия одних формально-логических законов. Например: "По отношению к фарфоровым вазам огонь способен придавать им твердость". Если же мы будем говорить об огне всесторонне, в общей форме, независимо от одного какого-либо отношения, с учетом всех его возможных взаимоотношений, то неизбежно действие диалектических законов: "Огонь и способен придавать телам твердость, и не способен".

Другой пример. На вопрос: "Стекло твердое или не твердое?" — можно отвечать двояко. Оно может быть твердым, острым по отношению к живой ткани, но мягким, податливым по отношению к алмазу. А в общей форме мы обязаны ответить по формуле: "И то и другое вместе". "Стекло и твердое, и нетвердое".

Сказанное также относится ко всякому предмету вообще. Ведь его свойства не создаются отношением к другому предмету, а лишь проявляются в таком отношении. А так как любой предмет взаимодействует с множеством других предметов, то он неизбежно обнаруживает разные, в том числе про­тивоположные свойства. Их всесторонняя оценка возможна лишь на базе законов диалектической логики.

Формы проявления законов мышления. Означает ли сказанное, что в случае действия диалектических законов мышления его формально-логические законы вовсе перестают действовать? Нет, не означает. Дело в том, что одни и те же законы, будь то законы природы или общества, в разных условиях могут проявляться по-разному, а следовательно, принимать различные формы.

С этой точки зрения основные формально-логические законы мышления перестают действовать в своей простой форме, проявляющейся лишь в определенных условиях, но с изменением этих условий продолжают действовать уже в иной, более сложной и общей форме. Если простая форма этих законов давно открыта традиционной логикой, то их другая, более общая и сложная форма — лишь в процессе становления диалектической логики.

Так, будучи в ряде случаев не в состоянии однозначно ответить, имеем ли мы дело с подростком или юношей, мы находим выход в том, что называем такого человека и подростком, и юношей. Ясно, что требования закона тождества, а следовательно и других формально-логических законов в их обычной, простой, традиционной форме, не выполняются.

Но разве тем самым наша мысль утрачивает определенность, последовательность (непротиворечивость), обоснованность (доказательность)? Отнюдь нет. Говоря "и подросток и не подросток", мы на самом деле наиболее точно отражаем действительность — именно такой, какова она есть. Следова­тельно, мы мыслим тоже нечто определенное, отличное от всякой иной мысли, но слагающееся уже из двух определенных мыслей: о подростке и юноше одновременно. Таким образом, закон тождества как закон определенности мысли продолжает действовать и здесь. Он только меняет форму своего проявления. Эта форма оказывается более сложной применительно к более сложным условиям.

Сохраняет свою силу и закон противоречия, но он тоже принимает иную, более общую форму. Ибо, если данный человек и подросток, и юноша, то мы уже не можем, не насилуя логики, не впадая в логическое противоречие, т. е. противоречие с самим собой, одновременно утверждать: "Этот человек только подросток" (или: "Этот человек только юноша"). Такие утверждения не могут быть одновременно истинными. Что-нибудь одно из них непременно ложно: или диалектическая формула, выраженная сложным суждением, или однозначная формула, выраженная простым суждением.

То же самое с законом исключенного третьего. Он продолжает действовать и здесь, но тоже в обобщенной форме. Его требование сохраняется: или "Данный человек и подросток и юноша", или "Данный человек только подросток" ("только юноша"). Ничего третьего между ними нет и не может быть. Следовательно, они не могут быть вместе ложными: что-то одно из них непременно истинно: или сложное диалектическое суждение, или простое.

Наконец, действие закона достаточного основания — причем тоже в особой форме, с учетом особых условий — сказывается в том, что для переходного явления недостаточно подвести его под какое-то одно понятие: "подросток", "юноша". Наоборот, необходимым и достаточным будет подведение под оба понятия сразу, одновременно.

Вред абсолютизации законов формальной и диалектической логики. Каково же в целом отношение формально-логических законов мышления к законам диалектической логики? Они, как можно сделать вывод из сказанного, и исключают друг друга, и не исключают. Все зависит от того, в каком виде рассматриваются формально-логические законы — простом, традиционном или сложном. Формально-логические законы необходимы в любом мышлении, будь то недиалектическое или диалектическое. В известных пределах — в рамках "домашнего обихода" — ими можно вполне ограничиться, чтобы обес­печить правильность мышления.

Но при определенных условиях они оказываются недостаточными. Требуется действие диалектических законов мышления. Однако и в этих условиях формально-логические законы не прекращают своего действия. Они лишь неизбежно меняют свою форму. Взаимодействуя с диалектическими законами, они и здесь обеспечивают определенность, последовательность (непротиворечивость), обоснованность (доказательность) диалектического мышления, которое тоже не может не быть правильным, если оно ведет к истине.

Раскрывая существо законов формальной и диалектической логики, нужно обратить особое внимание на то, что и те и другие законы не имеют абсолютного характера, что они действуют лишь при определенных условиях. За этими пределами они утрачивают свою силу.

Отсюда следует, что нельзя прежде всего абсолютизировать законы формальной логики, пытаться, например, давать однозначные ответы там, где речь идет о переходных явлениях, о рассмотрении предмета в разное время или в разных отношениях. Абсолютизация формально-логических законов служит одним из источников неопределенности, путаницы и непоследовательности в мышлении,

С другой стороны, нельзя абсолютизировать и диалектические законы мышления, применять их требования там, где требуется однозначный ответ: существует нечто или не существует, присуще ему какое-либо свойство или не присуще. Жонглирование диалектическими формулами, выход за пределы их действительной применимости способны привести не только к логическим противоречиям, но и к полной неопределенности мысли.

Как же избежать абсолютизации требований формальной и диалектической логики? Есть один фундаментальный критерий для этого: соответствие наших мыслей действительности. Например, если единству взаимоисключающих понятий соответствует нечто в объективной действительности, то в данном случае имеет место диалектическое суждение, выражающее диалектическое, жизненное противоречие. Если же такому единству нет соответствия, нет аналога в действительности, если сущность предмета искажается, то налицо логическое противоречие.

Все это имеет значение для всякого мышления, включая и юридическое.

5. ДИСКУССИЯ И ПОЛЕМИКА

То, что называют общим именем "спор", имеет много разновидностей и вариантов. Два основных из них — дискуссия и полемика.

Дискуссия — одна из важнейших форм коммуникации, метод решения спорных проблем и своеобразный способ познания. Она позволяет лучше

понять то, что не является в полной мере ясным и не нашло еще убедительного обоснования. И если даже участники дискуссии не приходят в итоге к согласию, они определенно достигают в ходе дискуссии лучшего взаимопонимания.

Польза дискуссии еще и в том, что она уменьшает момент субъективности. Убеждениям отдельного человека или группы людей она сообщает общую поддержку и тем самым определенную обоснованность.

Дискуссия представляет собой серию утверждений, по очереди высказываемых несколькими лицами, общающимися между собой.

Заявления участников дискуссии должны относиться к одному и тому же предмету, или теме. Это придает общению необходимую связность. Тема дискуссии формулируется в некотором утверждении. Оно — исток дискуссии, ее исходный пункт.

Цель дискуссии — достижение определенной степени согласия ее участников относительно дискутируемого тезиса.

Используемые в дискуссии средства должны, как правило, признаваться всеми, кто принимает в ней участие. Употребление средств другого рода ведет обычно к обрыву дискуссии.

Полемика, во многом подобная дискуссии, существенно отличается от последней в отношении как своей цели, так и применяемых средств.

Цель полемики — не достижение согласия, а победа над другой стороной, утверждение собственной точки зрения. Средства, употребляемые в полемике, не обязательно должны быть настолько нейтральными, чтобы с ними соглашались все участники. Каждый из них применяет те приемы, которые находит нужными для достижения победы, и не считается с тем, насколько они соответствуют представлениям других участников полемики о допустимых приемах спора.

Именно это различие целей и средств дискуссии и полемики лежит в основе того, что противоположная сторона в дискуссии именуется обычно "оппонентом", а в полемике — "противником". Полемику можно сравнить с военными действиями, не предполагающими, что противник согласится с применяемыми против него средствами; дискуссия подобна "военной игре", в ходе которой допустимо опираться только на средства, доступные другой стороне и признаваемые ею.

Хотя полемика и направлена по преимуществу на утверждение своей позиции, нужно постоянно помнить, что главным в споре является достижение истины и добра. Победа ошибочной точки зрения, добытая благодаря уловкам и слабости другой стороны, как правило, недолговечна, и она не способна принести моральное удовлетворение.

С логической точки зрения человек, выступающий в дискуссии,— это лицо, делающее то или иное заявление. Выступления дискутирующих оцениваются как относящиеся или не относящиеся к теме дискуссии в зависимости от того, какую позицию они занимают по отношению к тезису. Не каждый взявший слово в обсуждении какого-то предмета считается участником дискуссии: может оказаться, что он говорил просто не по теме. Выступления признаются относящимися к теме конкретной дискуссии лишь в том случае, если они так или иначе говорят в пользу ее тезиса или против него. Все, не связанное с тезисом, как бы интересно оно ни было, есть с точки зрения данной дискуссии только "помехи", "шум".

У каждого из участников дискуссии имеются определенные представления относительно обсуждаемого предмета. Задача дискуссии — отыскание такого общего представления об этом предмете, которое

опиралось бы на частные представления участников и признавалось ими всеми.

С этим связана одна специфическая черта дискуссий. Их итог — не сумма всех имеющихся представлений, а нечто более узкое, лишь то, что является общим для разных представлений. Но зато это общее выступает уже не как чье-то частное мнение, а как нечто более объективное, поддерживаемое всеми участниками обсуждения.

В абстракции не так уж сложно отделить дискуссию от полемики. Сложнее это сделать в реальной жизни. В наших обычных спорах элементы дискуссии и полемики чаще всего переплетаются. Чистая дискуссия такая же редкость, как и чистая полемика: то развернувшаяся дискуссия становится бурной, перерастает в полемику, в результате "оппонент" превращается в "противника"; то полемика, делаясь спокойней, начинает походить на дискуссию, и вместо "противника" появляется "уважаемый оппонент".

К дискуссии близка такая форма прояснения представлений, как диалог. Наше мышление и употребление нами языка в глубине своей диалогичны. Диалог нельзя, конечно, сводить к спору, борьбе, полемике. Он подобен дискуссии, но в нем ярче выражен момент согласия участников, которое обычно богато разновидностями и оттенками.

Крайним случаем полемики является так называемый риторический спор, в котором важно лишь одержать победу над другой стороной, а не приблизиться к истине или добру.

Вести диалог, дискутировать или полемизировать — выбор конкретной формы, в которой будет вестись обсуждение какого-то предмета,— зависит от многих конкретных обстоятельств. Ни одна из этих форм не лучше и не хуже другой, каждая из них хороша в свое время и на своем месте.

Чего полезно избегать, так это непоследовательности и путаницы "жанров". Впрочем, даже такая путаница иногда может оказаться в известной мере плодотворной.

Искусство ведения спора принято называть эристикой (от греческого епз— спор). Эристика должна учить умению убеждать других в истинности высказываемых взглядов и, соответственно, умению склонять людей к тому поведению, которое представляется нужным и целесообразным.

Эристика имела большое распространение в Древней Греции в связи с расцветом политической полемики. Но постепенно она выродилась в обучение тому, как вести спор, чтобы достичь единственной цели — выиграть его любой ценой, совершенно не заботясь об истине и справедливости. Широкое хождение получили разнообразные нелояльные и даже морально нечисто­плотные приемы достижения победы в споре. Это в известной мере подорвало доверие к обучению искусству спорить.

Недобросовестное применение споров не способно, конечно, скомпрометировать саму идею спора. Нет сомнения, что это — интересное и важное средство достижения взаимопонимания между людьми, углубления знаний о мире.

Какими общими принципами следует руководствоваться в дискуссии и полемике?

Нужно прежде всего подчеркнуть, что не следует дискутировать или полемизировать без особой необходимости. Если есть возможность достичь согласия без дискуссии и полемики, надо ею воспользоваться.

Встречаются люди, готовые спорить по поводу и без повода, иногда они даже гордятся этим. Такие завзятые спорщики, ввязывающиеся в спор

ради него самого, чаще всего только мешают прояснению дела. Полезно всегда помнить, что спор представляет ценность не сам по себе, а как средство достижения определенных целей. Если ясной и важной цели нет или она может быть достигнута без всякого спора, затевать спор бессмысленно. Постоянная нацеленность на спор, на оппозицию любым мнениям, не совпадающим полностью с собственным мнением, развязывание мелких споров и т. п. характеризует человека не с лучшей стороны.

Вместе с тем не следует и бояться споров и уклоняться от них. По принципиальным проблемам, решить которые не удается без дискуссии и полемики, нужно спорить. Но чтобы не вести мелких и бесполезных споров, надо брать коренные вопросы и конкретно к ним подходить.

Особенно опасно избегать дискуссии и полемики в научном исследовании. Нет нужды создавать видимость единомыслия и единодушия, якобы царящих в науке. Неотъемлемая черта науки — критицизм. Без критического отношения ученых к чужим и к своим собственным идеям рост и развитие научного знания невозможны. "Не высказывайте ничего,— писал французский микробиолог Л. Пастер,— что не может быть доказано простыми и решительными опытами... Чтите дух критики, сам по себе он не пробуждает новых идей, не толкает к великим делам. Но без него все шатко. За ним всегда последнее слово. То, чего я требую от вас и чего вы в свою очередь потребуете от ваших учеников,— самое трудное для исследователя".

Можно ли одержать верх в споре? Вопрос этот кажется, по меньшей мере, странным. Тем не менее есть люди, которые, как можно думать, всерьез убеждены, что это невозможно.

"Если вы спорите и возражаете, вы иногда можете добиться победы, но это будет бесполезная победа, потому что вы никогда не добьетесь этим хорошего отношения к вам со стороны вашего противника". Эти слова принадлежат ученому и дипломату Б. Франклину.

Американский президент А. Линкольн однажды отчитал молодого офицера за то, что тот вступил в жаркий спор со своим сослуживцем. "Ни один человек, который решил действительно преуспеть в жизни,— внушал Линкольн,— не должен тратить время на личные споры, не говоря уже о том, что он не должен позволять себе выходить из себя и терять самообладание. Уступайте в крупных вопросах, если чувствуете, что и вы, и ваш собеседник по-своему правы, и уступайте в более мелких вещах, даже наверняка зная, что правы только вы. Лучше уступить дорогу собаке, чем допустить, чтобы она укусила вас. Даже убийство собаки не вылечит укуса..."

На чем основывается совет всячески избегать споров? Действительно ли победа в споре, если она даже достигается, оказывается бесполезной?

Доводов против спора обычно приводится два. Человека, убежденного в своей правоте, активно отстаивающего свою точку зрения, практически невозможно переубедить. Именно поэтому споры чаще всего заканчиваются тем, что спорящие остаются еще более уверенными в своей правоте. И потом, если спор все-таки завершается победой одного из участников, другой — проигравший — непременно испытывает чувство горечи поражения. Он может даже изменить свое отношение к партнеру по спору.

Очевидно, что оба эти довода неубедительны. Неверно, что человека нельзя переубедить в споре. Многое зависит от манеры спора и приводимых аргументов. Если бы споры не вели к изменению позиций сторон, было бы непонятно, под влиянием чего меняются убеждения людей.

Ссылка на якобы обязательную обиду побежденного в споре тоже легковесна. Как говорил Леонардо да Винчи: "Противник, вскрывающий ваши

ошибки, полезнее для вас, чем Друг, желающий их скрыть". Неудача в споре действительно может показаться обидной. Но если человек осознал, что был не прав, он не станет сетовать на горькое лекарство.

"Когда узнаешь свои ошибки, имеешь шанс их исправить" — эти слова поэта Роберта Бернса являются и косвенной похвалой спора, представляющего собой хорошее средство прояснения ситуации.

Что было бы действительно обидно, так это лишиться спора как одного из эффективных путей устранения ошибок и недоразумений.

Все это очевидно. Тот, кто высказывается против споров, скорее всего, недостаточно ясно выражает свою мысль и, говоря об одном, имеет в виду совсем другое.

Пожелание или требование избегать всяких споров и постоянно стремиться к примирению неоправданно, да и просто неосуществимо. Спор объективен и необходим в том смысле, что он является одной из неотъемлемых особенностей общения людей и достижения ими взаимопонимания. Нужно, однако, не упускать из виду и другую сторону вопроса.

Спор — не единственное средство обеспечения понимания людьми друг друга. Он даже не главное такое средство. Неприемлем спор ради спора, с целью доказательства абстрактной правоты и посрамления противника. Главная задача спора — не сама по себе победа над противной стороной, а решение некоторой конкретной проблемы, лучше всего — обоюдоприемлемое ее решение.

Спор — сложное явление. Он не сводится к столкновению двух несовместимых утверждений. Протекая всегда в определенном контексте, он затрагивает такие черты характера человека, как достоинство, самолюбие, гордость и т. д. Манера спора, его острота, уступки спорящих сторон, используемые ими средства определяются не только соображениями, связанными с разрешением конкретной проблемы, но и всем тем контекстом, в котором она встала. Можно достичь формальной победы в споре, настоять на правоте или целесообразности своего подхода и одновременно проиграть в чем-то ином, но не менее важном. Мы не сумели изменить позицию оппонента в споре, не добились его понимания, обидели его, оттолкнули от взаимодействия и взаимопомощи в решении проблемы, вызвавшей спор,— эти побочные следствия спора могут существенно ослабить эффект победы в нем.

Всякая дискуссия или полемика должна иметь свою тему, свой предмет. Это — очевидное требование, но даже оно иногда нарушается. Желательно, чтобы предмет дискуссии и полемики был относительно ясным. Лучше всего в самом начале зафиксировать этот предмет особым утверждением, чтобы избежать потом довольно обычного вопроса: о чем же все-таки шел спор?

Беспредметные споры, споры по проблемам, неясным для спорящих сторон, оставляют, как правило, тяжелый осадок из-за своей бессвязности и беспомощности. Не давая участникам возможности обнаружить свои знания и способности, такие споры представляют их в искаженном свете. "Дальше всех зайдет тот,— говорил Кромвель,— кто не знает, куда идти".

Еще одно условие плодотворности дискуссии и полемики: их тема не должна изменяться или подменяться другой на всем протяжении спора.

Это условие редко когда удается соблюсти, что в общем-то вполне объяснимо. В начале спора тема не является, как правило, достаточно определенной, но это обнаруживается только в процессе спора. Его участники вынуждены постоянно уточнять свои позиции, что ведет к изменению подходов к теме спора, к смещению акцентов самой этой темы.

Уточнение и конкретизация позиций спорящих — важный момент спора, без него не обойтись. Но нужно все-таки постоянно иметь в виду основную линию спора и стараться не уходить далеко от нее. Если предмет спора изменился, целесообразно специально обратить на это внимание и подчеркнуть, что спор относительно нового предмета — это, в сущности, другой, а не прежний спор.

Многие споры кончаются тем, что их участники еще больше утверждаются в своей правоте. Было бы поспешным, однако, делать из этого вывод о неэффективности большинства споров. Пусть позиции споривших не изменились, но они, несомненно, стали яснее, чем до момента спора. Далеко не всякая полемика кончается тем, что все переходят в "одну веру". Но почти каждая полемика помогает сторонам уточнить свои позиции, найти для их защиты дополнительные аргументы. Именно этим объясняется возросшая убежденность участников закончившегося спора в собственной правоте.

"Если хотите спорить не втуне и переубедить собеседника,— советовал Б. Паскаль,— прежде всего уясните себе, с какой стороны он подходит к предмету спора, ибо эту сторону он обычно видит правильно. Признайте его правоту и тут же покажите, что если подойти с другой стороны, он окажется не прав. Ваш собеседник охотно согласится с вами — ведь он не допустил никакой ошибки, просто чего-то не разглядел, а люди сердятся не тогда, когда не все видят, а когда допускают ошибку..."

"Существует мнение, что между крайними точками зрения лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема". Эти слова И. Гете направлены против поисков пресловутой "золотой середины", попыток все примирить и сгладить. Истина не между крайностями, а в одной из них, если этими крайностями являются два противоречащих друг другу суждения об одном и том же предмете. Между крайностями лежит как раз проблема: какая именно из двух крайних точек зрения верна?

Дискуссия и полемика предполагают далее определенную общность исходных позиций сторон, некоторый единый для них базис. Всякий спор опирается на определенные предпосылки, беспредпосылочных споров не существует. Общность базиса обеспечивает начальное взаимопонимание спорящих, дает ту площадку, на которой может развернуться противоборство. Те, кто совершенно не понимают друг друга, не способны спорить, точно так же как они не способны прийти к согласию.

Обычно предпосылки спора просты и не требуют специальной констатации. Но если базис не вполне ясен или толкуется по-разному, лучше всего начать с его уточнения и прояснения. Спор без общности предпосылок, без одинакового отношения к исходным и неоспариваемым идеям имеет мало шансов на то, чтобы оказаться в какой-то мере эффективным.

Успешное ведение спора требует определенного знания логики. Прежде всего предполагается умение выводить следствия из своих и чужих утверждений, замечать противоречия, выявлять отсутствие логических связей между утверждениями. Обычно для всех этих целей достаточно интуитивной логики, стихийно сложившихся навыков правильного рассуждения.

Требование быть логичным и последовательным в споре не предполагает, разумеется, что спор должен разворачиваться как некое сугубо формальное доказательство определенной точки зрения. В ходе дискуссии или полемики уместны и шутки, и отступления, и многое другое, что не связано прямо с логикой развития мысли. Спорят между собой живые люди, а не какие-то "логические машины", озабоченные только неуклонным выведением следствий из принятых посылок.

Известный греческий оратор Демосфен, выступая в одном сложном деле, увидел, что судьи рассеянны и невнимательны. Демосфен прервал свою речь и начал рассказывать о человеке, нанявшем осла с погонщиком. День был жаркий, и седок, спешившись, присел отдохнуть в тени, которую отбрасывал осел. Погонщик возразил, что отдал внаем только осла, а не его тень. Спор превратился в судебную тяжбу. Тут Демосфен умолк, а когда судьи попросили его закончить рассказ, с горечью заметил: "Басню о тени осла вы готовы слушать, а важное дело выслушать не желаете". Шутка, отход от темы и т. п. могут иногда оказаться неплохими помощниками в споре.

Дискуссия и полемика требуют известного знания тех вещей, о которых идет речь. Это знание не может быть полным, иначе не возникли бы разногласия и спор. Но оно все-таки должно быть достаточно обширным. Плохо, когда люди начинают спорить о том, о чем они знают только понаслышке, а то и вовсе не имеют представления. Но тем не менее привычка-с апломбом рассуждать и спорить о малоизвестном и даже совсем неизвестном-у некоторых укоренилась довольно глубоко.

Человек, являющийся специалистом в какой-то области, обычно критиче­ски оценивает свои познания в этой области, хотя ее изучению он, возможно, посвятил всю свою жизнь. Грешит самоуверенностью и претензией на широкие знания, как правило, тот, чьи представления как раз поверхностны и неглубоки. Как с иронией заметил кто-то, профессор медицины знает о болезнях кое-что, врач — многое, а фельдшер — все. Отсутствие основательных знаний часто идет рука об руку с привычкой подходить ко всему с готовыми мерками и определениями, на каждый вопрос иметь готовый ответ. Эти, как их назвал Н. Гоголь, "умники, имеющие готовые определения на каждый предмет", чаще всего и являются самыми заядлыми спорщиками, которых практически невозможно переубедить.

"У эволюционной теории,— пишут биологи П. и Дж. Медавар,— есть одна весьма любопытная методологическая черта: иметь о ней свое мнение считает себя вправе кто угодно. "Если я действительно эволюционировал,— скажет скептик,— то уж, наверное, я вправе иметь собственное мнение о том, как я эволюционировал и из чего". На том же основании кто угодно считает себя вправе авторитетно рассуждать об образовании — разве он сам необразован!"

Есть темы, относительно которых почему-то кажется, что о них судить легче всего. Обычно это темы, известные не на основе специального изучения, а из повседневной жизни. Обращаясь к ним, нужно быть вдвойне осторожным: здравый смысл не всегда в состоянии заменить конкретные знания.

В дискуссии нужно стремиться к выяснению истины — это одно из наиболее важных, если не самое важное, требование к плодотворной дискуссии.

Принципиальное значение этого требования впервые подчеркнул, пожалуй, Сократ, остро полемизировавший с софистами. Последние ставили своей целью выдавать в споре слабое за сильное, а сильное — за слабое, совершенно не заботясь о том, как все обстоит на самом деле.

"По их мнению,— говорил Сократ,— тому, кто собирается стать хорошим оратором, совершенно излишне иметь истинное представление о справедливых и хороших делах или о людях, справедливых или хороших по природе либо по воспитанию". Результат такой позиции прискорбен: "В судах решительно никому нет никакого дела до истины, важна только убедительность,— констатирует Сократ.— А она состоит в правдоподобии, на

чем и должен сосредоточить свое внимание тот, кто хочет произнести искусную речь. Иной раз в защитительной и обвинительной речи даже следует умолчать о том, что было в действительности, если это неправдоподобно, и говорить только о правдоподобном: оратор изо всех сил должен гнаться за правдоподобием, зачастую распрощавшись с истиной".

Иначе обстоит дело в дискуссии, в которой обе стороны честно стремятся к выяснению истины. Хорошо об этом писал польский философ и логик Т. Котарбиньский, называвший такую дискуссию "предметной": "Кто хочет выявить истину, тот не менее усердно ищет ее и в убеждениях или предположениях противника, хотя последние вначале и не согласуются с его собственными взглядами. Чтобы извлечь ее также и оттуда, он старается помочь противнику найти для его мысли слова, которые наиболее точно выражали бы ее. Он пытается, как говорят, понять противника лучше, чем тот сам себя понимает. Вместо того чтобы использовать каждый слабый пункт аргументации противника для низложения, развенчания и уничтожения того дела, которое он отстаивает, участник предметной дискуссии прилагает усилия к тому, чтобы извлечь из утверждений противника все то ценное, что поможет выявлению истины. И в этом нет противоречия. Это как бы определенное разделение труда: "Ты будешь пытаться отстаивать свою гипотезу, а я свою, и посмотрим, что из этого выйдет. Я буду пытаться опровергнуть твои утверждения, а ты — мои. Давай в нашем исследовании опровергать все, ибо только таким образом можно выявить то, что опровержению не поддается. То, что при этом устоит, и явится совместно найденной истиной. Пусть же она и окажется единственным победителем в этом споре".

Итак, в дискуссии нужно бороться не за утверждение собственного мнения, а за установление истины.

Дискуссия и полемика, с особой остротой разворачивающиеся вокруг новых идей, должны вестись с предельным вниманием к самим этим идеям, отвлекаясь от всяких привходящих обстоятельств. Истинна выдвинутая идея или нет, продуктивно ли внесенное предложение и в какой мере — вот что должно в первую очередь заботить спорящих, а не то, кому первому пришла в голову идея, насколько она согласуется с нашими убеждениями и положением и т. д.

Существуют и нередко используются в спорах специальные фразы для дискредитации новой идеи. "Вы на ложном пути", "что вы можете знать об этом", "не понимаю, чего вы добиваетесь", "а какое вам до этого дело?", "а кто вас просил?", "будьте благоразумны", "вы что, смеетесь?", "вы чудак или сумасшедший?" и т. д.— все подобного рода реакции на новое не вполне корректны: они переводят разговор с того, истинна идея или нет, на обсуждение достоинств и недостатков выдвинувшего ее человека.

"А кто будет этим заниматься?", "это не окупится", "мы уже пробовали это", "замечательно — но...", "окружающие не доросли до этого", "это не вписывается в нашу деятельность", "наверху это не понравится", "у нас и без этого забот хватает", "кому это нужно?", "это противоречит всему нашему опыту", "подождем немного", "мы не можем себе этого позволить", "нам никогда не разрешат этого", "десять лет назад мы уже пытались пробить это", "над нами будут смеяться" и т. д.— с помощью таких оборотов полемика может переводиться с существа дела на привходящие обстоятельства. Они также могут быть и интересны и важны, но начинать надо не с них.

"А что в этом нового?", "это не выдерживает критики", "слишком рискованно", "кто-нибудь, наверное, уже пробовал сделать это", "я уже думал

I

об этом в прошлом году, но ничего не вышло", "это не ново" и т. д.— такие реакции только кажутся относящимися к делу. По существу это попытка сразу же отмахнуться от новой идеи, не обсуждая ее всерьез.

В дискуссии и полемике важно не бросаться в крайности, постоянно проявлять гибкость и не бояться исправлять свои ошибки.

В спорах иногда бывает так: их участники бросаются из одной крайности в другую. Если не белое, то черное, не очень громкое, так совсем неслышное, не особенно полезное, значит, бесполезное, а то и вовсе вредное. Такие метания из крайности в крайность придают спору ненужную запальчивость и мешают спокойному и взвешенному суждению о предмете спора.

Наиболее распространены два, так сказать, крайних способа ведения спора: уступчивость и жесткость. "Тот, кто выбирает путь уступок,— пишут Р. Фишер и У. Юри в книге "Путь к согласию",— стремится избежать личного столкновения и готов ради согласия поступиться своими выгодами. Он хочет полюбовного соглашения, однако дело часто кончается тем, что другая сторона использует его в своих интересах, оставляя на его долю только горькие сожаления". Сторонник жесткости "видит в любой ситуации лишь противо­борство своей и чужой воли и уверен, что всегда выигрывает тот, кто занимает более твердую позицию и дольше ее удерживает. Он хочет победить, однако дело часто кончается тем, что противная сторона реагирует столь же жестоко, изнуряя его самого, истощая его ресурсы, и это наносит вред взаимоотноше­ниям обеих сторон".

Более эффективен способ не жесткий и не уступчивый, а скорее соединяющий в себе особенности и того и другого. Там, где это возможно, нужно искать точки соприкосновения и совпадения взглядов, а там, где последние вступают в противоречие, настаивать на решении, основанном на беспристрастных критериях, не зависящих от спорящих сторон. Жесткость необходима, когда речь идет о существе вопроса; если же дело касается деталей, частностей, личностных моментов, субъективных симпатий и антипатий, обычно лучше проявить уступчивость и терпение. Это позволит решать спорные вопросы по существу, минуя мелкие препирательства и вместе с тем не поступаясь своими взглядами и своим достоинством.

"Не бойся признавать свои ошибки",— советовал китайский философ Конфуций. Этот совет имеет прямое отношение к спору. Главное в нем — это внести свою долю в положительную разработку обсуждаемого вопроса. Человек, убедившийся в неверности каких-то своих представлений, должен сказать об этом с полной откровенностью, без всяких недомолвок, и противопоставить тому, что оказалось ошибкой, верное положение. Это делает спор наиболее плодотворным.

Нужно быть терпимым к критике и не бояться того, что кто-то укажет вам на ошибки. В споре, когда критические замечания высказываются в лицо, это особенно важно.

В 20-е годы в Математическом клубе в Геттингене с докладом должен был выступить молодой американский математик Н. Винер. Значение, которое он придавал своему докладу, отражается тем фактом, что много лет спустя он посвятил этому более двенадцати страниц автобиографии. За ужином после доклада известный математик Д. Гильберт сказал:

— Доклады, с которыми выступают в наши дни, намного хуже, чем это было раньше.

Винер приготовился выслушать комплимент.

— Сегодняшний доклад,— заключил Гильберт,— был самым плохим из всех, когда-либо слышанных здесь.

Несмотря на этот отзыв (он не был упомянут в автобиографии), Гильберт всегда оставался для Винера идеалом математика.

Впрочем, и сам Гильберт был терпим к критике и не стеснялся самокритики. Готовясь к своим лекциям только в самых общих чертах, он, случалось, терпел фиаско. Иногда он не мог провести или неправильно проводил детали доказательств. Студенты начинали волноваться, лекция прерывалась. Если попытка спасти положение не удавалась, Гильберт пожимал плечами и самокритично замечал: "Да, мне надо было лучше подготовиться",— и распускал слушателей.

Человек, упорствующий в своем заблуждении, выглядит иногда даже смешно.

— Послушайте,— обратился авиапассажир к своему соседу,— неужели вы не замечаете, что читаете газету вверх ногами?

— Конечно, замечаю,— огрызнулся тот.— Что вы думаете, так легко читать?

В этой шутке есть доля правды: иногда неверно понятое самолюбие мешает нам исправить очевидную ошибку.

Успех дискуссии во многом зависит от тех аргументов, которые приводятся в поддержку выдвигаемых тезисов.

Первое требование к аргументам: они должны быть истинными высказываниями.

Аргументы — это основания или предпосылки, из которых по правилам логики вытекает тезис. Истинность тезиса гарантируется этими правилами только в том случае, если сами аргументы истинны.

Второе требование: истинность аргументов должна быть установлена независимо от тезиса.

Нарушение этого требования называется "кругом в обосновании" или "порочным кругом в доказательстве": истинность тезиса обосновывается ссылкой на соответствующие аргументы, а достоверность самих аргументов явно или неявно выводится из тезиса. Этот "порочный круг" чаще всего встречается в рассуждениях, имеющих сложную структуру. В таких случаях его обнаружение, как правило, связано со значительными трудностями.

Третье требование к выдвигаемым аргументам: в своей совокупности они должны быть такими, чтобы из них с необходимостью вытекал тезис.

Эти три требования к аргументам — их достоверность, автономное обоснование и достаточность — иногда дополняют еще требованием внутренней непротиворечивости аргументов. Но очевидно, что оно не является самостоятельным. Если аргументы истинны, они не содержат логического противоречия.

Сложность предмета — объективная причина и отсутствие ясности в конце спора не говорит, что он был неудачным. Он сделал свое дело и внес ясность: сложившиеся представления о предмете чрезмерно упрощают его.

Хуже, когда спор кончается туманом из-за неумения полемизировать, в силу очевидных промахов в стратегии и тактике спора.

Стратегия спора — это наиболее общие принципы аргументации, приведения одних высказываний для обоснования или подкрепления других.

Тактика спора — поиск и отбор аргументов или доводов, наиболее убедительных с точки зрения обсуждаемой темы и данной аудитории, а также реакция на контраргументы другой стороны в процессе спора.

Решение стратегической задачи спора предполагает соблюдение указанных требований. Они просты в общей своей формулировке, но нередко сложны в конкретном применении.

В споре, как и в других делах, нельзя быть неразборчивым в применяемых средствах. Не следует вступать в спор с единственной целью

— победить в нем любой ценой, не считаясь ни с чем, даже с истиной и справедливостью.

Тактические приемы, помогающие выиграть спор, можно разделить на допустимые и недопустимые, на, так сказать, корректные и некорректные, лояльные и нелояльные. Первые носят по преимуществу технический характер, в них есть элемент хитрости, но нет прямого обмана. Приемы второго рода

— это разнообразные обманные действия, сознательное применение которых в споре недопустимо.

Нужно изучать, конечно, и те и другие тактические уловки. Корректные

— чтобы знать, как можно, пользуясь допустимыми средствами, отстоять свою точку зрения. Некорректные — чтобы предвидеть, что можно ожидать от неразборчивого в средствах партнера по спору и уметь вывести его на чистую воду.

Спор — это борьба, и общие методы успешной борьбы приложимы также в споре. Во всякой борьбе очень ценной является инициатива. В споре важно, кто задает его тему, как конкретно она определяется. Нужно уметь повести ход спора по своему сценарию.

Рекомендуется не обороняться, а наступать. Даже оборону лучше вести с помощью наступления. Вместо того чтобы отвечать на возражения партнера, надо заставить его защищаться и отвечать на выдвигаемые против него возражения. Предвидя его доводы, можно заранее, не дожидаясь, пока он их выскажет, выдвинуть их самому и опровергнуть.

Иногда полезно возложить "бремя доказывания" на партнера. Можно сослаться, например, на то, что ваш тезис вытекает из уже признанного общего положения. Тезис другой стороны окажется исключением из этого положения, и ей нужно будет доказать правомерность такого исключения.

Рекомендуется также концентрация действий, направленных на центральное звено системы аргументов противной стороны или на наиболее слабое ее звено.

Можно применять в споре прием опровержения спорщика его же собственным оружием. Из принятых им посылок надо всегда пытаться вывести следствия, подкрепляющие защищаемый вами тезис. Особый интерес в этом случае представляют неожиданные для спорщика следствия, о которых он даже не подозревал.

Эффект внезапности можно использовать и многими другими способами. Например, придержать самые неожиданные и важные сведения к концу дискуссии.

Нередко — особенно когда предмет спора не является в достаточной мере определенным — может оказаться полезным не занимать с самого начала жесткую позицию, не спешить твердо и недвусмысленно определить ее. Иначе в переменчивых обстоятельствах спора трудно будет ее модифицировать и тем более от чего-то отказаться. "Чем определеннее занимаемая вами позиция и чем упорнее вы ее защищаете,— пишут Р. Фишер и У. Юри,— тем больше сами ей подчиняетесь. Чем больше стараний вы прилагаете, чтобы убедить противную сторону в непоколебимости ваших исходных позиций, тем труднее их впоследствии изменить. Ваше "я" отождествляется с вашей позицией. У вас появляется еще одна задача — "сохранить лицо", т. е. согласовать будущее действие с заявленной ранее позицией. В результате резко снижается вероятность разумного соглашения, примиряющего исконные интересы сто­рон".

Принято считать, что нет ничего недозволенного и в таком приеме, как взять слово в самом конце спора, зная все аргументы выступавших и лишая их возможности развернутого ответа. Однако вряд ли этот прием демократичен: он доступен далеко не для каждого участвующего в споре.

Некорректные приемы многообразны, но суть их одна — выдать недостоверное, непроверенное, а то и просто ложное за истинное и заслуживающее доверия.

К таким приемам относятся, в частности, софизмы. В отличие от непроизвольной логической ошибки — паралогизма, являющейся следствием невысокой логической культуры, софизм — это преднамеренное, но тщательно замаскированное нарушение требований логики.

Китайский софист Гунсунь Лун верхом на белой лошади подъехал к пограничной страже. Начальник стражи заявил, что переходить границу могут только люди, проводить лошадей не разрешается. Гунсунь Лун в ответ заметил: "Лошадь может быть рыжей, а белая лошадь не может быть рыжей, значит, это вовсе не лошадь". Начальник стражи, удивленный таким доводом, пропустил софиста с его лошадью. Софизм, даже если он очевиден, может все-таки дезорганизовать другую сторону в споре.

Частый, но явно некорректный прием в споре — так называемая подмена тезиса. Вместо того чтобы обосновать выдвигаемое положение, приводятся аргументы в пользу другого утверждения, выдвигаемого вместо того, которое требовалось доказать.

К примеру, надо показать, что на осине не могут расти яблоки; вместо этого доказывается, что они растут обычно на яблоне и не встречаются ни на груше, ни на вишне.

Подмена тезиса может быть полной или частичной. Чувствуя невозможность доказать или оправдать выдвинутое положение, спорщик может попытаться переключить внимание на обсуждение другого, может быть, и важного утверждения, но не имеющего прямой связи с исходным положением. Иногда вместо тезиса доказывается некоторое более слабое утверждение, вытекающее из него.

Многие аргументы, указываемые далее, являются как раз модификациями этого замещения тезиса некоторым иным положением, переводящим спор в другое русло.

Еще один некорректный прием — использование ложных или недоказанных аргументов в надежде на то, что противная сторона этого не заметит.

К одной из форм лжи иногда относят намеренное запутывание, или сбивание с толку. В выступлении того, кто прибегает к такому приему, возможно, и содержится какая-то информация, но ее чрезвычайно трудно уловить. К примеру, социолог Т. Парсонс вместо того чтобы просто отметить, что людям для достижения их целей необходимы развитое мышление, знания и навыки, говорит следующее: "Навыки и умения представляют собой манипулятивные приемы для достижения целей и для контроля за окружающим миром, чего сами по себе еще не обеспечивают специально сконструированные в качестве инструментов машины и артефакты. Подлинно человеческими навыками и умениями руководит упорядоченное и кодифицированное знание как объектов, на которые направлено воздействие, так и человеческих способностей, необходимых для такого воздействия". Здесь простая мысль, в сущности банальность, почти теряется во мраке риторической многозначительности.

Некоторые некорректные приемы ведения спора, применяемые довольно часто, получили собственные имена.

Аргумент к публике — вместо обоснования истинности или ложности тезиса объективными доводами пытаются опереться на мнения, чувства и настроения слушателей. Воспользовавшийся этим аргументом человек обращается не к своему партнеру в споре, а к другим участникам или даже случайным слушателям, и стремится привлечь их на свою сторону, апеллируя по преимуществу к их чувствам, а не к разуму.

Так, на одной из дискуссий по поводу теории происхождения видов Ч. Дарвина епископ Вильберфорс обратился к слушателям с вопросом, были ли их предки обезьянами. Защищавший данную теорию биолог Т. Хаксли ответил на это, что ему стыдно не за своих обезьяньих предков, а за людей, которым не хватает ума и которые не способны отнестись всерьез к выводам Дарвина.

Довод епископа, как и довод его оппонента,— типичные аргументы к публике. Тем, кто присутствовал на этой происходившей в конце прошлого века дискуссии, казалось не совсем приличным иметь своими, пусть и отдаленными, предками обезьян.

Аргумент к личности — противнику приписываются такие недостатки, реальные или только мнимые, которые представляют его в смешном свете, бросают тень на его умственные способности, подрывают доверие к его рассуждениям.

Такого рода "критика" спорщика, приписывание ему нехороших черт или порочащих мотивов ведет к тому, что уже не сущность того, что он говорит, а сама его особа становится предметом обвинений. Даже если упреки в его адрес справедливы, этот прием некорректен, поскольку меняет плоскость спора. Из того, что человек допускал какие-то промахи, вовсе не следует, что и к сказанному им сейчас надо отнестись с недоверием. Жонглирование отрицательными характеристиками личности спорщика, не имеющими никакого отношения к существу рассматриваемого вопроса, в товарищеском споре, разумеется, недопустимо.

Особенно обидным аргумент к личности оказывается тогда, когда один из спорящих приписывает другому свои собственные отрицательные черты или порочащие мотивы. О совете одного пройдохи поступать именно так вспоминал И. С. Тургенев:

"—...Если вы, например, ренегат,— упрекайте противника в том, что у него нет убеждений! Если вы сами лакей в душе,— говорите ему с укоризной, что он лакей... лакей цивилизации, Европы, социализма... — Можно даже сказать: лакей безлакейства! — заметил я. — И это можно,— подхватил пройдоха".

К числу аргументов к личности можно отнести и случаи, когда с целью опровержения какого-то обвинения выпячиваются достоинства подзащитного. Так поступает, например, адвокат, говорящий в суде: "Господа присяжные заседатели, господин судья! Мой клиент признался, что воровал. Это ценное и искреннее признание. Я бы даже сказал, что оно свидетельствует о необыкновенно цельной и глубокой натуре, человеке смелом и честном. Но возможно ли, господа, чтобы человек, обладающий такими редкостными качествами, был вором?"

Аргумент к массам — попытка взволновать и наэлектризовать широкий круг людей, используя их групповой эгоизм, национальные или расовые предрассудки, лживые обещания и т. п. Этот аргумент, называемый также демагогией, широко применяется в политических диспутах.

^И^^

Аргумент к человеку — в поддержку своей позиции приводятся основания, выдвигаемые противной стороной в споре или вытекающие из принимаемых ею положений.

Например, школьники просят учителя ботаники вместо урока отправиться в лес. При этом они ссылаются на то, что, как он сам не раз говорил, непосредственный контакт с природой — лучший способ узнать ее тайны.

Такого рода довод является нечестным только в том случае, когда человек, прибегающий к нему, сам не разделяет данного убеждения и только делает вид, что он присоединяется к общей платформе. /

Аргумент к тщеславию — расточение в споре неумеренных похвал оппоненту в надежде, что, тронутый комплиментами, он станет мягче и покладистей.

Этот довод можно считать частным случаем аргумента к личности. Как только в дискуссии начинают встречаться обороты типа "не подлежит сомнению глубокая эрудиция оппонента", "как человек выдающихся достоинств, оппонент..." и т. п., можно предполагать завуалированный аргумент к тщеславию.

Аргумент к несмелости, или к авторитету,— обращение в поддержку своих взглядов к идеям и именам тех, с кем противник не посмеет спорить, даже если они, по его мнению, не правы.

Например, в дискуссии по мировоззренческим вопросам одна сторона ссылается на авторитет великих ученых: физиков, математиков, химиков. Другая сторона чувствует, что эти авторитеты в частных областях далеко не всегда правы в самых общих вопросах, но не рискует высказаться против них.

Аргумент к физической силе ("к палке") — угроза неприятными последствиями, и в частности, угроза применения насилия или прямое употребление каких-то средств принуждения.

Скажем, наставляя не соглашающегося с ним сына, отец грозит, что накажет его, если тот принесет из школы тройку.

Аргумент к невежеству — ссылка на неосведомленность, а то и невежество противника в вопросах, относящихся к существу спора; упоминание таких фактов или положений, которых никто из спорящих не знает и не в состоянии проверить.

Допустим, приводится известный принцип, но сформулированный на латыни, так что другая сторона, не знающая этого языка, не понимает, о чем идет речь, и вместе с тем не хочет этого показать. Иногда неспособность противника опровергнуть какое-то утверждение представляется как довод в пользу этого утверждения: "Можешь доказать, что никто не способен читать мысли другого?" — "Нет, не могу".— "Значит, должен согласиться с тем, что кто-то способен это делать".

Аргумент к жалости — возбуждение в другой стороне жалости и сочувствия.

Например, студент, не сдавший экзамена, просит профессора поставить ему хотя бы "удовлетворительно", иначе его лишат стипендии.

Все эти аргументы являются, конечно, некорректными способами защиты своей позиции. Но нетрудно заметить, что применение одних легче понять и извинить, чем употребление других. Некоторые же вообще ничем нельзя оправдать.

Недопустимы в споре и такие уловки, как умышленный уход от темы, длинные разглагольствования о вещах, не имеющих никакого отношения к обсуждаемым вопросам, попытки запутать основную мысль в чаще всяких деталей и подробностей, чтобы затем незаметно направить внимание участников спора на то, что кажется выигрышным, и т. п.

Известно, что наши недостатки суть продолжения наших достоинств. Но если мы потворствуем даже лучшему из недостатков, он разрушит лучшую из наших добродетелей.

Гибкость ума — прекрасная черта человека. Однако, если она направляется на то, чтобы с помощью уловок и обманных приемов выдавать ложное за истинное, а неправое за справедливое, она становится препятствием на пути познания человеком мира и жизни. "Гибкость понятий", примененная субъективно, не считающаяся с реальным положением дел, равнозначна софистике в дурном смысле этого слова.