Предмет науки логики 8 страница

«Макарий, мужа нечестива еллина суху лбину на пути, мимоходя обрет вопрошаше: аще ныне когда во аде утешение чувство имут. Тая же отвеща: многу тем ослабу имеют, внегда за усопших молишися, отче...»

Многие из нас не знают содержания святоотеческой литературы. Патристика — история христианской литературы и философии, кою бы мы должны были знать паче всех других европейских и языческих литератур, погребена в забытии и запустении в современных семинарских программах. Читать Святых отцов в подлинниках мы не умеем, ибо упразднены ныне древние языки как ненужный, мертвый балласт. Так идемте же в Церковь! Все, что нужно для спасения нашей души услышим мы с клироса или амвона. В стихирах, канонах, тропарях, паче же в синаксарях, прологах, и Четьи-Минеях собраны истины, данные нам Церковью, нами не познаваемые и сокровенные под толстыми переплетами желтой кожи.

Вот слушайте, о чем вещает святой Афанасий, столп Православия: «аще бо грешен умерый, да разрешиши его прегрешения, аще ли праведен, да мздам приложение будет», и далее звучит голос чтеца: «Яко же иного помазуяй мvром, он себе прежде благоухает» [462] ...

Велика сила молитвы! Этими молитвенными воплями Церкви ослабляется сила адова и облегчаются души в том неопределенном состоянии, в каком они до Суда пребывают. На проскомидии таинственно прообразуется на дискосе Небесное Царство, торжествующую Церковь: Агнца Божия, одесную Его «Царица в ризах позлащенных одеяна», девять чинов святых: и святители, и апостолы, и преподобные, и мученики, и безсребренники (а по греческому богослужебному уставу вынимаются частицы и за Безплотные Небесные Силы). И к этим чинам святых, к сияющим небесной красотой ликам, просиявшим на земле православных христиан, к ним подходят и частицы, вынутые за всех-всех усопших, скончавшихся в вере и надежде вечного живота, и они, эти прообразующие их частицы Евхаристического хлеба, омоются вместе с частицами святых в Честной и Животворящей Агнчей Крови, и этим грехи всех этих, когда-то поживших людей, очистятся, и души облегчатся от своих мучений.

Верим ли мы в это, верим ли, люди православные? Верим ли, ибо это нельзя уразуметь, это не понять, это можно только верой приять? «Господи, верую, помоги моему неверию!» Велика сила молитвы даже нашей, нас, грешных, грехом смердящих. Будем же молиться за наших усопших, да и за нас помолятся после нашей смерти, которая вот-вот уже рядом, уже близка. Не венками и не мраморными памятниками, не пышной бутафорией погребальных бюро подобает украшать прах близких покойников, а горячей молитвой за их вечный покой.

«Никтоже сам себе помощи может, разве благая дела и общая верных молитва». [463]

Легко будет тогда умирать, когда будет сознание того, что за меня, грешного, будет возноситься молитва и святая Евхаристическая Жертва приноситься будет в мою память; так от лица покойного вещает Церковь:

«Истинная любовь никогдаже не умерщвляется, темже молю всех знаемых, и другов моих: помяните мя пред Господом, яко в День Судный обрящу милость на Судищи оном Страшном». [464]

Кроме этих мучений и власти ада, еще нечто смущает нас в смерти: неизвестность той нашей жизни. Мы верим, что жизнь духа, здесь заканчивающаяся с моментом телесной смерти, продолжится и после нее; собственно, даже и перерыва не будет, ибо умрет только тело, а душа, как жила до последнего момента земной жизни, так и будет продолжать жить от первого момента загробной жизни и до Страшного Суда.

Но какова будет эта жизнь, не знаем мы. С понятием жизни связываем мы земные образы и понятия: потребность движения, изменения, «тяготения к другому». Будет ли все это там? Спаситель засвидетельствовал (Мф. 22, 30), что «в воскресении бо не женятся, ни посягают, но яко же Ангели Божии на небеси суть». Безплотность жизни по воскресении, духовное состояние прославленных телес достаточно объяснено в Священном Писании и Самим Спасителем и Апостолом Павлом, но само состояние душ до Суда нам не открыто. На кое-какие особенности указывают наши Минеи и Триоди, опять-таки утешительный и успокаивающий ответ нашей душе слышится с церковного клироса. Тут умолкают нищенствующие и слепые гадания философов и религиозных учителей. Не говоря уже о простом материализме, отвергающем всякую духовную сущность, не найдем мы ответа и ни в одной другой философской системе или религии. Неприятие Личного Всемогущего и Вечного Бога не дает признать личную загробную жизнь.

А в Православии властно и определенно звучит это исповедание, и именно важно здесь то, что каждая душа как личность, как жила здесь на земле своей особой жизнью, отдельным «я», в оболочке своего тела, и опять-таки как отдельная личность, не растворяясь ни в каком пантеистическом безформенном абстракте будет жить жизнью будущего века. До Суда — в предвкушении воздаяний, а после Суда — уже в прославленном и преображенном теле, в полной мере участвуя в райском блаженстве. Мятущаяся душа наша в этом личном воздаянии и жизни, не каком-то проблематичном «существовании», но именно в жизни находит себе великое утешение в православном понимании смерти.

Особенно тяжела в момент смерти разлука. Один уходит неизвестно куда, и так хочется удержать, спросить: зачем, почему, неужели же навсегда, а что же все, что было, все безцельно и не нужно, да?... Умирает, уходит недоговоренное, не совершившееся. Многое ожидалось и так и не дождалось своего часа, что-то имелось и уже потерялось... Личные связи особенно тяжело рвутся пред неумолимым гробом и ликом смерти. Мать и дитя, муж и жена, два друга, жених и невеста... Счастливо прожитые годы или неисполнившиеся мечты, долгожданное и не сужденное — все это пропадает. Неужели же все это пусто и не нужно, неужели же все дым и тень и сон? Неужели же это все, земное, никогда не будет иметь своего значения там?.. Смерть не дает договорить всего. Самое важное самое главное в жизни как раз и не успеваешь сказать. Две молодые, две юные души, радующиеся этой жизни, жаждущие яркого солнца и небесной лазури... и не дается им на этой земле успеть сказать самое важное. Жизнь разводит их, и смерть на необозримую вечность разлучит их. На том свете, на том далеком свете, что же будет, неужто и там окажутся разлученными они и на всю вечность?..

«На том свете только мы многое друг другу расскажем... Да, впрочем, там и говорить-то не надо будет, а просто подойдем и посветим друг другу душами, тихо так и ясно. И пусть тогда будем здесь мучиться, здесь все пусть будет...», — случайно подслушался мне этот шепот, этот вздох двух молодых весен, вздох нераспустившейся весны, и так хочется самому верить в их тихую и ясную мечту о светящих друг другу душах. Так же хочется по-детски верить, как верили и они. И это не только бред, детское мечтание и лепет. Это занимает и наших больших мыслителей. Послушаем, что откроет нам Церковь в своих поэтических молитвах. В чине погребения священников поется:

«Камо убо души ныне идут; како убо ныне там пребывают; желах ведати таинство: но никтоже доволен поведати. Еда (то есть, разве) и они поминают своя, якоже и мы оныя; или они прочее забыша, плачущыя их и творящия песнь: аллилуиа»... [465]

«Еда есть там видети братию, еда есть там вкупе рещи псалом, аллилуиа»... [466]

И дальше вещает тот же чин:

«Аще помиловал еси, человече, человека, той имать тамо помиловать тя, и аще которому сироте сострадал еси, той избавит тя тамо от нужд. Аще в житии нага покрыл еси, той имать тамо покрыти тя и пети псалом, аллилуиа». [467]

«Аще помиловал...— имать помиловати тя»...

Совсем как поют калики перехожие и странники:

«Милости не будет там,
Коль не миловал ты сам»...
Ой горе, горе мне, горе мне великое»...

И на эти смятенные вопросы осиротелых и оставленных и умирающих тот же синаксарь Мясопустной субботы устами отцев Церкви вещает:

«Афанасий в слове о усопших глаголет: яко и даже до Общаго воскресения дадеся святым друг друга познавати и свеселитися; грешнии же и сего лишаются»... И далее приводится свидетельство божественного Златоуста: «ведомо же буди, яко познают тамо друг друга вси яже знают же и яже никогдаже видеша».

Но как же? Ведь до Суда души пребывают без тела. И снова отвечает Златоуст: «зрительным же оком душевным» [468], «подойдем и посветим друг другу душами, тихо так, ясно»...

Где найдем мы еще такое утешение? Нигде. Только в Святой Православной Церкви. Только под Покровом Царицы Небесной. Ну так что же плачем, что оплакиваем?.. Разлуку?..

«Почто мене рыдаете люте... смерть бо есть всем упокоение»... [469]

***

Но кроме этого страха мучения и разлуки, наша душа еще мятется и другим предчувствием и боится еще и другого. Это страх самой смерти тела, страх разложения, распадения его. Это ужас пред тлением и разрушением нашей телесной храмины. Страшны те болезни, когда человек заживо начинает предаваться тлению. Сознание постепенного отмирания отдельных частей нашего тела ужасно для нас чисто с биологической стороны. Мы привыкли в теле видеть прежде всего прекрасное создание Божие, полноту природного совершенства. Помимо чисто чувственного момента в поклонении телу, эстетическое чувство видит и ищет в теле прекрасных линий и форм. Вся гуманистическая культура представляет собой в огромной степени культ человеческого тела. Псевдовозрождение воскресило многое из чисто античного в поклонении телу. Скульптура в этом отношении достигла поразительных результатов, начиная от Микеланджело и завершая Родэном. Вот потому-то так непривычно и больно современному гуманисту осознание смерти как распадения и тления этого когда-то прекрасного тела.

Да и не только с точки зрения одного гуманизма ужасен этот распад и тлен. Сама наша природа, наше сознание естественно противится этому, и даже уже оцерковленное сознание с трудом может в себе побороть этот страх перед распадом и гниением. Часто не столь ужасно видеть самое мертвое тело, сколь небрежное, нелюбовное отношение к нему. Поэтому так ужасна обстановка смерти в тюрьмах, при смертной казни, в больницах, при массовых эпидемических случаях смертности. Грубое, неряшливое обращение с телом покойника еще более усугубляет неизлечимую боль страха смерти. И для неоцерковленного сознания смерть столь ужасна, неумолима и безобразна, ибо вся духовная сторона ее, весь таинственный смысл для него не существует.

В каноне же «На разлучение души от тела» так слышится:

«Растерзаемы соузы, раздираемы законы естественнаго смешения и составления всего телеснаго, нужду нестерпимую и тесноту сотворяют ми»... [470]

С поразительным реализмом рисует нам картину разложения св. Иоанн Дамаскин:

«Яко цвет увядает, и яко сень мимо грядет и разрушается всякий человек». [471]

И далее:

«Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробех лежащую по образу Божию и подобию созданную нашу красоту, безобразну, безславну, не имущую вида, како предахомся тлению, како сопрягохомся смерти». [472]

«Наги кости человек, червей снедь и смрад»... [473]

«Во гробы вникнем: где слава, где доброта зрака, где благоглаголивый язык, где брови, или где око: вся прах и сень?...» [474]

«Се уже язык умолче, се уже и устне престаша. Здравствуйте, друзи, чада, спасайтеся, братие, спасайтеся, знаемии, аз бо в путь мой шествую; но память творите о мне с песнею: аллилуиа»... [475]

«Страшное смерти таинство: находит бо всем в безгодии; естество растлевается, нуждею, старцы взымает, игумены, книжники, учители суетная мудрствующая таит, епископы, пастыри»... [476]

Перед этой неумолимой реальностью смерти все стирается. Вся свобода и вольность, вся мощь и крепость человеческая ничто перед гниющей храминой нашего тела, перед гробом, обшитым дорогими тканями, украшенным серебром и золотом, но содержащим бренные останки нашего тела, через несколько дней имущего стать пищей червей и массой смрада и нечистоты. И как тогда жалка попытка хоть временно сберечь кости в цинковых гробах и цементируемых склепах! Не удержишь, человече, не убережешь от тли!

«Не уповай, душе моя, на телесное здравие, и на скоромимопроходящую красоту: видиши бо яко сильнии и младии умирают, но возопии: помилуй мя, Христе Боже, недостойнаго». [477]

Но почему все же тление, смерть тела? Потому что грешен человек. Тело не источник греха. Но от нашей злой воли и привычки грешить оно превращается в сосредоточие греха, наполняется грехом и поэтому этот сосуд греха должен истлеть. Земля еси и в землю отыдеши...

Синаксарий Мясопустной субботы объясняет нам на этом основании очень вразумительно молитвы Церкви и поминовения покойника в 3, 9 и 40 дни его смерти:

«Третины убо творим, яко в третий день человека вид изменяется. Девятины, яко тогда все растичется здание, храниму сердцу едину (то есть все уже начинает разлагаться кроме сердца). Четыредесятины же яко и самое сердце тогда погибает. И рождение бо сице происходит: в третий бо день живописуется сердце, в девятый же составляется в плоть, в четыредесятый же в совершенный вид воображается».

И опять-таки только христианское, православное мировоззрение дает правильный и посему успокаивающий и умиряющий взгляд и на этот вопрос и направляет нас по пути еще более горячих молитвенных воздыханий. Но сначала обратимся к тому взгляду, который господствовал в этом отношении в Ветхом Завете, посмотрим, что заповедано Богом Моисею:

«Скажи им; да не оскверняют себя прикосновением (в оригинальном тексте этого слова нет) к умершему от народа твоего». (Левит 21, 1). Также не разрешено иудею прикасаться к людям из народа своего, и только прикосновение к близким родственникам не считалось оскверняющим и поганящим (ст. 2–3). Для первосвященника же всякое прикосновение даже к умершему отцу или матери считалось оскверняющим (ст. 2), что и было позднее подтверждено (Числ. 6, 7). Пророк Иезекииль подтверждает ту же заповедь Божию, запрещая подходить к мертвому, чтобы не сделаться нечистым, делая, впрочем, те же исключения, что и книга Левита (Иезек. 44, 25). То же находим и у Премудрого сына Сирахова (34, 25). Единственно только праздник пасхи избавляет от очищений в случае осквернения прикосновением к мертвым телам. И тогда они должны были в четырнадцатый день нисана совершать Пасху по установленному обычаю. (Числ. 9, 10–12). Таков ветхозаветный закон: мертвое тело нечисто, прикосновение к нему сквернит человека, и нужен длительный и сложный церемониал, чтобы очистить человека от этой скверны. Оскверняется не только человек, коснувшийся трупа, но и все кругом него становится нечисто: и шатер, и сосуды и все в шатре. (Числ. 19, 2). Новозаветный закон принес с собой и новый взгляд. Для Моисея всякое прикосновение к телу мертвеца оскверняло, труп считался источником нечистоты и тления, в мертвом теле виделось постоянное напоминание о первородном грехе, его смертных последствиях.

Древняя философия видела в теле и в материи источник зла, от какого должна освобождаться душа перевоплощением. Это было основой философского оправдания гностицизма и манихейства. Христианство принесло новый взгляд на тело и материю. Тело не является темной и скверной темницей души. Кроме необходимости борьбы со своими страстями и похотями, распинанием их, Христос принес радостную весть о воскресении и телес наших. На Фаворе Он показал нам прославленное состояние человеческого тела в Его будущем Царствии, весть о вечной жизни не только душ, но и телес. Поэтому христианство — это религия прославленного тела. Моисей запрещает прикасаться к трупу, видя в нем напоминание греха первого Адама. Апостол Павел учит о прославленных телах, о напоминании искупительного подвига нового Адама — Христа, об обожении наших телес Его воплощением.

И посему в православном богослужении тело покойника уже больше не считается оскверняющим и нечистым трупом, которого все чураются. Требник всюду называет тело покойника «мощами». Теперь это мощи, которые нами благоговейно, любезно лобызаются и почитаются как тело, обожествленное Христом Господом. Ибо если покойник, «несумненно в Отца и Сына и Святого Духа веровал, и Троицу во Единице, и Единицу в Троице почитал», то есть, если он был членом Церкви Православной, одним из удов Христова Тела, и в причастии Святых Тайн уснул, то значит тело его достойно почитаться мощами, предназначенными к прославлению в День Суда. И потому таким строгим кажется взгляд Церкви на самоубийц, кои сами себя отделили от общения с Церковью: о них Церковь не молится. Для христианина тело — храм Святаго Духа. «Не весте ли яко храм Божий есте и Дух Божий живет в вас». (1Кор. 3, 16) и дальше: «Телеса ваши храм, живущего в вас Святаго Духа суть, егоже имати от Бога и несте свои». (1Кор. 11, 19). Омывшись водою крещения и утвердившись печатью Дара Духа Святаго, мы почитаем свои телеса как святыню. Почитаем не как античный предмет поклонения культа тела, но как храм Святаго Духа, и как члены Христова Тела, Церкви (1Кор. 6, 15), ибо в своих телесах мы должны прославить Бога (1Кор. 6, 20).

Апостол Павел поучает нас о воскресении наших телес вместе с душами, о прославлении их в будущей жизни: «Яко плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут, ниже тление нетления наследует. Се бо тайну вам глаголю: вси бо не успнем, вси же изменимся, вскоре во мгновении ока, в последней трубе: вострубит бо и мертвии восстанут нетленнии и мы изменимся, подобает бо тлению сему облещися в нетление». (1Кор. 15, 50–53). Перед нашими мысленными очами всегда образ Господа в прославленном Теле, имущем кости и плоть (Лк. 24, 40), но в то же время преодолевающего непроницаемую материю и входящего в горницу «дверем затворенным» (Ин. 20, 19). Посему и близок нам августовский день Преображения, в который снова и снова открываются необъятные горизонты. Тело греха становится телом прославленным. Смерть побеждается воскресением, тление — преображением; нетленные телеса наших святых угодников становятся мощами как залог нашего будущего прославления телес. Всякая философия умолкает перед Православием, ибо все бедно и нище перед необъятным простором безсмертных чертогов рая, перед неуразумеваемой глубиной Христовой Истины:

«Петр витийствует и Платон умолче; учит Павел, Пифагор постыдеся; прочий апостольский богословяй собор, еллинское мертвое вещание погребает». [478]

Вот и наш чин погребения весь наполнен этой верою в нетленную плоть. Он не является мрачным и скорбным погребальным чином, каким кажется с первого взгляда, ибо в нем раскрывается радость, гимн будущего бытия нетленного, и хочется невольно вспомнить: «Христос воскресе!», хоть и «доброта лица согни и юности весь цвет увяди смерть», [479]но все же зовет Церковь: «Приидите вси любящии мя, и целуйте мя последним целованием»... [480] «Приидите, последнее целование дадим, братие». Хоть и «яко цвет увядает и яко сын мимогрядет и разрушается всяк человек, паки же гласящей трубе и мертвии, вси яко в трусе возстанут к Твоему сретению, Христе Боже...» [481]и далее: «Христос воцарися, распныйся и воскресый, нам дарова нетление плоти, той воздвизает нас, и дарует воскресение нам и славы тыя с веселием вся сподобляет». [482]

И действительно, подумаем-ка хорошенько, что же умерло и что тогда воскреснет? Не тело ли? Значит, для тела и будет воскресение.[483] Смерть производит только изменение тела, субстанция же его продолжает существовать, и она, по обетованию Божию, будет восстановлена к жизни.[484]

Вот где ответ и утешение нам на наш вопрос и скорбь о распадении и тлении тела! Это лишь временное тление и распадение, необходимое, чтобы снова ожить, но уже для вечного, нетленного жития в невечернем дне Христова Царствия.

«Всемудрый Павел предрече яве преставление, всех научаяй, яко мертвии воскреснут нетлении, мы же изменимся Божиим повелением; тем страшно и труба она возгласит, от века спящий от сна восстановит. Но упокой, Боже, его же приял еси со святыми Твоими» [485] ...

Как сильно в современных людях предощущение общего конца, и как удивительно откликается на него наше богослужебное сознание, в котором ярко выражается эсхатологический момент.

«Се и стихии: небо и земля изменяются и вся тварь в нетление облечется; разрушится тление и погибнет тма в пришествии Твоем: имаши бо паки приити со славою, якоже писано есть, воздати коемуждо, яже содела» [486] ...

И снова мысль тянется к августовскому празднику, к Преображению, где на горе ученикам показывается Царство Небесное (Мф. 16, 28) и прославленный облик человека. Стоящие Моисей и Илия показывают, что Господь в славе Своей обладает живыми и мертвыми, а Сам Спаситель, Который светом Своим всю вселенную освятил[487], показывая нам «началообразную доброту зрака», [488] зовет к Своему Царствию. «Днесь на горе Фаворской преображся, началообразное показуя, лучами облистался»... [489], «...показуя светлость Воскресения», [490] ибо омраченное первородным грехом человеческое естество Адама было здесь в Божественном Теле Спасителя преображено, прославлено и показано уже как чистое и обоженное.

«Смешение наше преобрази, Спасе, Божественною Твоей плотию сооблистав тому и отдаждь первейшее достояние нетления». [491] И мы веруем, что и мы облистаемся «божественными изменении». [492]

Только призадуматься... Какая глубина и величие Божественной Любви!

«Во всего Адама облекся, Христе, и изменением зрака Твоего богосоделал еси» [493].

Бог облекается в тело человека, чтобы обожить человека. Действительно: «велия благочестия тайна, Бог во плоти явися». Тайна, ибо по разуму, хоть и просвещенному всеми науками и мудростями века сего — этого никогда не понять. Наше сердце и мысль от смерти тянутся к воскресению, а с ним неразрывно связывается в нашем сознании преображение. Оно и есть величайшее утешение в смерти...

***

В Православии нет места для смерти, ибо смерть — лишь узкая межа между жизнью здешней и жизнью будущего века, смерть — лишь временное разлучение души от тела. Нет смерти ни для кого, ибо Христос воскрес для всех. С Ним вечность, вечный покой и вечная память.

Не мусульманский рай с гуриями, не тусклая и нудная нирвана, не противное и скучное перевоплощение, а тихие райские обители, Немерцающий Свет в невечернем дне Христова Царствия. Вечное приобщение блаженства, вечная литургия, где Херувимскую песнь поют уже не человеческие голоса, Херувимам подражающие, а лики самих Херувимов и Серафимов. Вечная Литургия, Вечная Память о Боге и у Бога.

«Вечная память...»

«Вечная ваша память, достоблаженнии отцы и братия наша, приснопоминаемии!..»

[1] Так сербы называют Святую Параскеву

[2] Ирмологий, 2 глас, ирмос 3 песни канона.

[3] Канон, гл. 8, ирмос 3 песни.

[4] Триодь постная. 1 неделя утро, канон, гл. 4, песнь 5.

[5] 25 декабря, утро, канон, гл. 1, ирмос 9 песни.

[6] 6 января, утро, канон, гл. 2, ирмос 9 песни.

[7] 6 января, бдение, на литии, и ныне, гл. 8, Анатолиево.

[8] Триодь Постная, пяток сырной седмицы, вечер, стих на Господи, воззвах, гл. 8.

[9] Священник Павел Флоренский, «Столп и утверждение истины», стр. 122.

[10] Там же, стр. 298.

[11] Триодь Цветная, Пятидесятница, утро, канон.

[12] Пестун — детоводитель, воспитатель, педагог. Последнее значение перешло из греческого языка в буквальной транскрипции.

[13] То есть «Ангел Великого Совета», о Котором говорится у пророка Исаии (9, 6) и поется в 4 песни канона на Рождество Христово.

[14] Триодь Постная, 3-я седмица, среда утро, трипеснец, гл. 3, п. 8.

[15] Акафист Божией Матери, икос 8.

[16] О сем у св. Димитрия Ростовского «Вопросы и ответы о вере», гл. 1, стр. 66.

[17] Догматики 2-го и 7-го гласов.

[18] Слово св. Иоанна Златоустого на Благовещение.

[19] Акафист Божией Матери, икос 1.

[20] Припев Акафист Покрову Божией Матери.

[21] Октоих, гл. 4, четверг, повечерие, канон, п. 9, и ныне.

[22] 25 марта, вечер, стих., гл. 3.

[23] Тогда же на литии, гл. 8.

[24] 25 марта утро, канон, гл. 4, песнь 9.

[25] Пролог. Слово св. Иоанна Златоустаго на Благовещение.

[26] 24 декабря, вечерня, на Господи, воззвах, гл. 2, самогласен.

[27] 1 августа, вечер, на Господи, воззвах, гл. I.

[28] 15 августа, вечер, на литии, слава, гл. 5, самогласен, Феофаново.

[29] Тогда же, и ныне, глас той же.

[30] Тогда же, великая вечерня, на стиховне, слава и ныне, гл. 4.

[31] 15 августа, утро, канон, гл. 4, Иоанна Дамаскина, песнь 4.

[32] Типикон, глава 24, «О вжигании светильников».

[33] Припев праздника Успения на первый канон.

[34] То же на второй канон.

[35] То же на праздник Благовещения.

[36] То же на праздник Рождества Божией Матери.

[37] То же на праздник Введения, на первый канон.

[38] То же на второй канон.

[39] Св. Иоанн Дамаскин «Точное изложение Православной Веры» 4,13. M.P. g. t. XCIV, col. 1141–1145.

[40] Суббота сырной седмицы,вечер, на литии, слава, гл. 6.

[41] Епископ Феофан. Толкования на послания святого Апостола Павла к Римлянам, т. I. стр. 509.

[42] Вa-ebure-cha — через тебя, а не за тебя (Быт 3, 17).

[43] Прав. 1–21 Гангрского Собора 340 года.

[44] Молитва к Пресвятой Богородице на повечерии.

[45] Великий Пяток, утро, антифон 15 и 16.

[46] О любви 4 сотница, гл. 13

[47] Там же, гл. 14

[48] Добротолюбие, т. 3,стр. 233 ср. блаж. Диадоха, «Подвижническое слово», параграф 3, Добротолюбие, т. 3 стр. 12 и др.

[49] Литургия свят. Иоанна Златоустого. Молитва: С сими и мы блаженными...

[50] М. Скабалланович. Толковый Типикон, т. I, Киев, 1910 г. стр. 77.

[51] Епископ Феофан Вышинский, «Толк. на послание к Солунянам», стр. 525 и сл.

[52] 5 августа, утро, на 2 кафизме, седален, гл. 4.

[53] Трипеснец, гл. 4, п. 1.

[54] 6 августа, малая вечерня, стих. на стих., гл. 2.

[55] 7 августа, вечерня, стих. на стих., гл. 6.

[56] 6 августа, утро, канон, гл. 4, песнь 8, светилен.

[57] 5 августа, утро, канон, гл. 4, песнь 9.

[58] 6 августа, вечер, на Господи, воззвах, слава и ныне, гл. 6, Анатолиево.

[59] Da resurectione 1. I, c. 47, 6 — 8.

[60] 24 ноября, вечерня, на Господи, воззвах, гл. 2.

[61] «Неседальная песнь» — буквальный перевод греческого слова «Акафист»

[62] Но при всей нашей любви и приятии земли и твари и жизни, Православию чужд «лживый эротический пафос страсти в этой земле», как и все, тяготеющее к хилиастическим ожиданиям Царства Христова на земле.

[63] 15 августа, великая вечерня, на литии, слава, гл. 5, Феофаново.

[64] Молитва на причащение гроздия в 6 день августа, Требник, гл. 26.

[65] Молитва на благословение гроздия. Минея за август, 6 день.

[66] Молитва о приносящих начатки овощей. Требник, гл. 27.

[67] Молитва на благословение ваия. Триодь Постная. Неделя ваий, утро.

[68] I августа, утро, канон, гл. 6, песнь 4.

[69] 14 сентября, утро, канон, гл. 8, песнь 9.

[70] Неделя 3 Великого Поста, утро, канон, гл. 1, песснь 9, господина Федора Студита.

[71] Ветвь дуба, в сочельник Рождества привозимая из леса в дом, вокруг коей собирается вся семья.

[72] Собрание древних литургий Востока и Запада. СПб. 1875, выпуск 2, стр. 22.

[73] Там же, стр. 26.

[74] Там же, стр. 88.

[75] Сравни 11 молитву на утрени: Боже, Боже наш, умныя и словесныя...

[76] Буквально — «печаль».

[77] Литургия святителя Василия Великого. Молитва «Сый Владыко».

[78] 8 октября, великая вечерня, на Господи, воззвах, гл. 4.

[79] 8 ноября, утреня, канон Иоанна монаха, гл 8, песнь 7.

[80] То же,песнь 7.

[81] То же песнь 7.

[82] 26 марта, утреня, канон Иосифов, гл. 4, песнь 4.

[83] 8 ноября, утреня, канон, песнь 4.

[84] 8 ноября, ин канон на утрени, песнь 8.

[85] Образное выражение песнописателя, Бог уподобляется Правителю, Председателю совета пританов в древних Афинах, т.е. очередной филе или отделению совета Ареопага.

[86] 8 ноября, великая вечерня, на литии, гл. 2, Арсениево (Еп. Корфский, автор канона на елеосвящение).

[87] Тогда же, слава, гл. 4.

[88] Тогда же, на Господи, воззвах, гл. 4.

[89] Четьи-Минея, на день 8 ноября.

[90] 26 март, утреня, ин канон, гл. 4, песнь 8, Иосифово.

[91] Добротолюбие, том 2, стр.

[92] 8 ноября, малая вечерня, на Господи, воззвах, гл. 1 (то же в Октоихе, понед., слава, гл.1).

[93] 8 ноября, великая вечерня, на Господи, воззвах, гл. 4.

[94] Тогда же, утреня, ин канон, гл. 8, песнь 3.

[95] 26 март, утреня, канон, гл. 6. песнь 3.

[96] (Migne. Patr. Graec. t. 35. col. 737). То же у св. Иоанна Дамаскина. De fide orthodoxa, lid.2 cap. 3. M. P. G. t. 94 col. 868, 869.

[97] Migne. Patr. Graec. t. 36., col. 320.

[98] Октоих, гл. 2, понедельник, вечерня, на Господи, воззвах.

[99] Там же, гл. 2, понедельник, утреня, канон, песнь 5.

[100] Там же, гл. 3, понедельник, вечерня, на Господи, воззвах.

[101] Там же, гл. 3, понедельник, утреня, канон, п.4.

[102] 26 марта, утреня, канон, гл. 6, песнь 7.

[103] Тогда же, на хвалитех, гл.4.