ПРИМЕР 63. Без любви

Опыты с обезьянами супругов Харлоу и Суоми показали, что ожидает детей, выросших без мам. Пытаясь найти у обезьянок макак тот возраст, когда они легче всего поддаются дрессировке, детенышей отлучали от матерей для проведения опытов. Но для маленьких обезьянок каждое такое расставание с матерью становилось трагедией: они не только плохо обучались, но и останавливались в своем психическом развитии. Пришлось начать новый эксперимент, в котором детенышей отбирали от матерей сразу после рождения. Их помещали в отдельные комнаты и в каждой поставили кресло с мохнатой обивкой, похожей на шерсть матери. В спинке кресла была укреплена бутылка с соской, куда наливали молоко.

Обучению и опытам ученых мамы детенышей теперь не мешали, и все шло успешно, но когда кресло вдруг уносили из комнаты, то маленькая обезьянка ложилась на пол, туда, где оно стояло, и, казалось, горько плакала, схватившись за голову обеими лапками. Стоило же вернуть кресло на место, как она прыгала на него, крепко впивалась в мохнатую обшивку и долго не покидала его, словно боясь новой разлуки. Закончив эксперимент, выросших без мам обезьянок выпустили в общее стадо. Шло время, а они в отличие от всех других самок не давали потомства. Их тогда взяли из стада и рассадили в отдельные клетки с самцами. Но они и тут, как и в стаде, не давали потомства, и только искусственное оплодотворение позволило им родить детенышей. Но материнский инстинкт в них так и не пробудился. Одна оторвала руку своему новорожденному, вторая раскусила голову, как кокосовый орех…

4.1 Агрессия

У детей, воспитывающихся в разных культурах, прежде чем они полностью освоят нормы своей культуры, тип и частота агрессии совпадают почти полностью.

Об этом свидетельтвуют тщательные наблюдения за поведением детей шести культура:

США, северной Индии, Филиппин, Японии, Мексики и Кении. Дети каждой культуры в возрасте от 3 до 11 лет демонстрируют в среднем по 9 агрессивных актов в час.

Причем только 29% представляют собой непосредственные ответы на нападение противоположной стороны. 33 процента у мальчиков и 25 процентов у девочек – то есть девочки чаще нападают сами. Существует явный сдвиг агрессии на беззащитного: большая часть ударов, полученных со стороны старших, прощается.

Черезчур агрессивные дети, начав посещать детский сад, становятся сдержаннее, потому что сразу сталкиваются с сильной ответной агрессией. Другие становятся агрессивнее, как только поймут, что ответная агрессия может избавить их от дальнейших атак. Тот кто научился сразу отвечать на нападение, будет оставлен в покое. Фундаментальное правило, которое усваивается ребанком: lex talionis, то есть: око за око, зуб за зуб. Это правило поначалу не требует подкрепления со стороны родителей и воспитателей, оно присуще самой логике развития моральных норм.

Подвергаясь наказанию, ребенок усваивает, как человек сам должен наказывать. Человек, который часто подвергался агрессии, сам становится более агрессивным. Отцами сверхагрессивных и оказавшихся в исправительных учреждениях подростков из относительно благополучных семей оказываются люди, не терпящие агрессивного поведения дома, но поощряющие агрессию за его пределами. Так же родители могут служить образцом агрессивности. Например, у подростков с отклонениями в поведении родители в прошлом с относительно высокой вероятностью имели судимость.

Неоднократно подтверждено экспериментально обратное отношение способности к сопереживанию и агрессивности, то есть, чем такая способность выше, тем агрессивность ниже.

Фрейд считал, что человеческое стремление к разрушению инстинктивно и его нельзя отменить или уменьшить, его можно только разряжать в более безобидных формах.

Согласно другой теории, человек разумный мог развиться только от предков, слишком слабо вооруженных природой, чтобы быть в состоянии убивать себе подобных или охотиться на слабых зверей – разум возник как приспособительная реакция слабого существа. Но именно такое существо не имеет биологического запрета на уничтожение собственных сородичей и себя (оно в природе неспособно к этому) и поэтому человек во все века истории предается постоянному самоистреблению.

4.2 Жестокость, как осложнение лабиринтности

ПРИМЕР 64. (Цитата) В. Тарасов, «Принципы жизни».

Один из вассалов опоздал со своим войском на поле боя, и полководец отдал приказ о казни. Провинившийся был хорошо знаком императору и решил просить его об отмене казни. Император внял просьбе и послал гонца в лагерь полководца с приказом отменить казнь. Но пока гонец скакал, провинившийся был уже казнен.

Полководец стоял возле своей палатки вместе с одним из офицеров, когда подскакал гонец и, остановив лошадь перед полководцем, протянул ему приказ.

Полководец развернул, прочитал, свернул, протянул обратно гонцу и произнес:

– Не все приказы императора надо выполнять!

Затем обернулся к офицеру:

– А что у нас полагается тому, кто скачет на лошади по лагерю во весь опор?

– Смертная казнь! – ответил офицер, – По лагерю на лошади можно передвигаться только шагом. Во избежание паники.

Гонец обеспокоился и стал объяснять, что он очень торопился, что император просил его поспешить, что речь идет о жизни человека.

– Хорошо. – сказал полководец, – мы тебя не казним. Не все приказы императора надо выполнять, но уважать императора надо! Мы вместо тебя казним ребенка!

И ребенок был казнен.

Можно объяснять этот приказ различными требованиями военного времени, но на самом деле, любой, кто прочитал этот отрывок, почувствовал (даже неосознав это), что приказ "казнить ребенка" в данном случае был просто САМЫМ ИНТЕРЕСНЫМ

ВАРИАНТОМ. Любой другой ответ здесь бы не звучал. Поэтому ребенок убивается не из-за необходимости военного времени, а просто потому, что человека, облеченного властью, заразила некая интересная идея – и он следует ей, в горячке, не давая себе труда задуматься. Так женщина тратит деньги на приглянувшееся, но ненужное белье.

Но если же полководец заранее придумал вариант с убийством ребенка, а того хуже, уже применял его много раз, мы имеем дело с мораным извращением, которое можно назвать «принципиальной» жестокостью. Принцип, выдуманный чтобы помогать людям, перестает служить нам, напротив, МЫ НАЧИНАЕМ СЛУЖИТЬ ЕМУ. Принцип может иметь любые названия: закон, традиция, необходимость – но убийства, как в этом, так и во множестве других случаем можно было бы избежать. Достаточно было просто поискать здоровое решение. ЖЕСТОКОСТЬ ВСЕГДА БОЛЕЗНЕНА, ЧЕМ БЫ МЫ ЕЕ НИ ОПРАВДЫВАЛИ.

Можно найти много подобных литературных примеров, хотя бы, у Гюго: матрос плохо закрепил пушку и она стала кататься по кораблю, потом тот же матрос пушку обезвредил. Как вы думаете, что сделали с матросом? – был выбран самый «интересный» и самый, в то же время, больной вариант. Матроса сначала наградили, а потом казнили.

Все это, к сожалению, касается не только древних сражений. Чиновник, следуя букве какого-либо дряного постановления (которое, возможно, скоро отменят, или которое было принято без ума, внимания или просто одной партией на зло другой), может быть чрезвычано жесток. Даже если он не убивает людей (но это может судья или прокурор), то убивает многое, что им дорого. И снова, мотивация здесь двойная: желание служить отвлеченному принципу и увлеченность идеей, желание поступить красиво. "Я не одобряю, но надо" – приятно быть принципиальным.

Принципиальная жестокость это всегда работа на зрителя, а если зрителя нет, его выдумывают и ориентируются на его выдуманную реакцию.

4.3. Жестокость, как цепная реакция зла

Жестокость поддерживает сама себя. Во-первых, совершив жестокость, мы пытаемся оправдывать себя различными соображениями и, если нам это удается, в следующий раз схема оправдания применяется уже зарание – следующую подобную жестокость совершить легче, если оправдание было удачно. Во-вторых, если мы обошлись с человеком жестоко, то мы перестраиваем свое отношение к нему так, что считаем его более виноватым, чем он есть на самом деле, и менее достойным хорошего отношения. По отношению к этому человеку следующая жестокость будет совершена легче. В-третьих, человек довольно быстро адаптируется к чужой боли и чем чаще причиняет боль, тем слабее ее чувствует – а именно ощущение чужой боли препятствует жестокости.

Жестокость можно рассматривать как самостоятельную болезнь или как осложнение других болезней. При разных болезнях жестокость будет разной – будет иметь разные причины, разную эмоциональную окраску, разную силу, будет проявляться с различной частотой. Существует довольно распространенное явление которое можно назвать "провал в жестокость" – переход к постоянной, намеренной жестокости – жестокости как мании, как одержимости, как наркотику.

При примитивизме такая жестокость чаще всего направлена на тех, кто не похож – на тех, кто из другой, кто "не из моей стаи".

Вначале человека задевают. Если он может дать отпор, его оставляют в покое. Если же не может – его задевают снова. Теперь он становится интересной игрушкой. Здесь есть два варианта – жертву можно превратить в подобного себе примитива или нельзя. Если же нельзя, то процесс продолжается до тех пор, пока жертва каким-нибудь образом не сбежит от обидчика или сработают внешние тормоза, например страх уголовного наказания. Жестокость приостанавливается там, где начинается страх за свою шкуру. Но она не прекращается, а только перестает усиливаться. Она продолжает гореть ровно, в одной поре.

При других болезнях провал в жестокость проходит совершенно иначе.

Например, провал в жестокость при фанатизме связан с субъективным превращением другого человека во врага идеи.

Особенно часто встречается такая форма постоянной жестокости, как диктатура.

Диктатуры могут быть не только государственными, примером ограниченных диктатур могут служить некоторые школьные классы или (довольно часто) отношения родитель-ребенок.

При диктатуре малоспособный к разумному управлению человек захватывает власть или получает власть. Он начинает управлять и вдруг сталкивается с тем, что люди ведут себя не так, как ему хотелось бы. Он может испробовать разные рычаги влияния на людей, но так как он не умеет управлять, сработает лишь один рычаг – прямое принуждение.

Дела идут все равно плохо, потому что плох руководитель. Однако диктатор, неспособный или не желающий осознать свою бездарность, будет считать причиной кризиса неподчинение или недостаточное подчинение его велениям.

Поэтому нужно еще больше усиливать принуждение. С развитием этого процесса врагов становится все больше и борьба с ними обостряется. Если действительных врагов уже нет, то приходится расправляться с возможными врагами, а если не осталось и таких, то просто с кем угодно – таким образом диктатор сохраняет самоуважние даже в условиях окончательного кризиса и развала.

Интересно, что множество людей принимают как благо самую жестокую диктатуру. Если мы вынуждены делать что-то против своей воли, мы часто убеждаем себя, что эта вещь не так уж и плоха – это один из простых способов сохранить наше самоуважение. Чем позорнее и безнадежнее человека принуждают, тем больше аргументов он находит в пользу такого принуждения и наконец становится фанатиком идеи, убивающей его.