Глава 15. Некоторое время назад, когда Леня еще активно тусовался с Севой, он сидел в «Туннеле» вместе с Павлом

Некоторое время назад, когда Леня еще активно тусовался с Севой, он сидел в «Туннеле» вместе с Павлом, арт‑директором. Болтали ни о чем. Павлик похвастался, что переманил из другого клуба двух потрясающе красивых танцовщиц‑мулаток, а потом засмеялся:

– Глянь, чья‑то мамашка прибежала!

Леня повернул голову и увидел у бара немолодую женщину с прекрасной фигурой. Если бы не лицо, выдававшее возраст, ее легко можно было принять за восемнадцатилетнюю, одета она оказалась стильно, модно причесана и вся обвешана драгоценностями.

– Симпотная мамаша, – заметил Леонид, – я с такой не откажусь медленный данс станцевать.

– Сиськи силиконовые, – со знанием дела заявил Павлик, – от пластических хирургов не вылезает, может в кровати на части развалиться.

Леня заржал, а Сева, всегда охотно зубоскаливший на тему женского пола, неожиданно разозлился:

– Заткнитесь.

Он встал, подошел к тетке, взял ее под руку и вывел из зала.

– Вот оно что, – протянул Паша, – понятненько!

Леонида охватило любопытство. Он прилип к Павлу с расспросами. Арт‑директор живо рассказал сплетню. У Севы есть пожилая любовница, ее имя никому не известно, женщину никто не видел, но поговаривают, что она помогла своему другу, дала ему денег на бизнес.

– Сейчас Севка богаче многих, – вещал арт‑директор. – Он совладелец клуба «Катер», ну того, что из дебаркадера на Москве‑реке соорудили.

– Погоди, – остановил его Леонид. – «Катер» – конкурент «Туннеля».

– Мы лучше, – в секунду разозлился Пашка.

– Странно, что Севка в оба заведения вложился, – недоумевал Леня, – и в «Туннель», и в «Катер».

Павел хмыкнул.

– Нет, Сева у нас отдыхает, про «Катер» помалкивает, но народ говорит, что у него там основная доля.

Леонид понял, что Ковалев старательно камуфлирует свой статус хозяина ночного заведения, и не стал разубеждать Павла.

– Вдруг его та старая любовница убила? – сказал сейчас Леня. – Из ревности зарезала!

– Имени и фамилии женщины ты не знаешь, – на всякий случай уточнила я, – можешь ее внешность описать?

Парень заерзал на диване.

– Видел ее мельком. Волосы до плеч, темные, блестящие. Лица не помню, платье серебристое, мешком, издали ясно, что кучу денег за него заплатила. Туфли на каблуках. Богатая. Она руку подняла, на пальце большой бриллиант заискрился. Больше ничего не скажу.

– Та, что на меня напала, кассир, – неожиданно ожила Людмила Алексеевна.

– Да ну? – удивилась я. – Почему вы так решили?

Пенсионерка сказала:

– Только сейчас сообразила, когда внук про палец упомянул. У меня есть младшая сестра Анюта, она всю жизнь в одном троллейбусном парке прослужила, народу зарплату выдавала. Как кассир деньги считает? Берет маленькую губку, мочит водой, тычет в нее пальцами, затем шур‑шур банкнотами.

– Ба, сейчас у всех машинки стоят, – снисходительно произнес внук. – Положил пачку, нажал кнопку, получил результат.

– Не спорь со старшими, – сердито оборвала его бабка, – очень вы умные, думаете, взрослые из ума выжили. Анюта объясняла: машинка новые купюры хорошо считает, а старые отказывается, мятые не берет вообще, а деньги из банка разные привозят, приходится по старинке руками орудовать.

– Очень интересно, – остановила я Людмилу Алексеевну. – Но непонятно, почему вы приняли свою обидчицу за кассира.

Баркина выпрямилась.

– Деньги руки пачкают в прямом смысле слова. У Анюты на указательном пальце правой руки всегда подушечка черная от купюр. Очень некрасиво. Нюта и пемзой ее трет, и пилкой специальной. Грязь сойдет, а затем снова появляется. Когда психопатка меня душить собралась и ручищи к лицу потянула, я у нее на правой руке точь‑в‑точь такую же, как у сестры, черноту заметила. Кассир она!

– М‑м‑м, – протянула я, сразу вспомнив рассказ Лизы о явлении в «Туннеле» женщины, которая унесла перстень, подаренный Севой очередной мимолетной любовнице Гале.

У тетки, по словам безалаберной школьницы, указательный палец был измазан чем‑то темным. Неужели это одна и та же особа?

* * *

В больнице, куда положили Мишу, меня встретили любезно. Симпатичная, очень молодая и от того невероятно серьезная врач Наталья Сергеевна важно произнесла:

– Михаил физически здоров, но не желает идти на контакт. Вы его родственница?

– Близкая подруга семьи, – ответила я. – Надеюсь, вы знаете, что случилось с женой вашего подопечного?

Наталья Сергеевна кивнула.

– Конечно. Кстати, сын Михаила находится у нас же, в другом отделении на пятом этаже. Молодой человек в тяжелом состоянии, но пока держится. Единственный вопрос, который задал Михаил после госпитализации, был: «Как Севочка?» Я немного покривила душой, ответила: «Он жив, врачи настроены оптимистично».

– Доктора, как правило, стараются не делать прогнозов, – сказала я.

Наталья Сергеевна порозовела и стала похожа на второкурсницу.

– Мой опыт подсказывает, что больному человеку необходимы приятные новости.

Я подавила желание уточнить, сколько больных было у молодой докторицы до того, как она встретилась с Мишей: один или два? Вместо этого попросила:

– Разрешите мне поговорить с вашим подопечным.

– Попробуйте, – милостиво согласилось юное создание. – Но сомневаюсь, что Михаил обрадуется, увидев вас.

Меня отвели в маленькую палату, где на кровати лицом к стене лежал муж Жеки.

– Привет, Мишаня, – фальшиво бодро воскликнула я, – как дела?

В ту же секунду я ощутила себя полнейшей идиоткой и добавила:

– Севе намного лучше, он поправляется.

Миша никак не отреагировал на мое заявление.

– Принесла тебе сок, – залебезила я, – ананасовый, свежевыжатый, не из пакета. Налить стаканчик?

Молчание.

– Ты обедал? – не успокаивалась я. – Наверное, тут кормят отвратительно. Что хочешь? Рыбу? Мясо? Съезжу в хороший ресторан и привезу оттуда любое блюдо.

– Нет, – неожиданно ответил Миша.

Я несказанно обрадовалась и продолжила:

– Кофе? Чай? Пирожные? Миша, тебе необходимо поесть.

– Нет, – вяло прозвучало с кровати, – я устал. Спать. Голова болит.

– Сейчас позову доктора, – засуетилась я.

– Нет. Не надо, – без всякой эмоциональной окраски произнес Михаил. – Где Севочка?

Я чуть не захлопала в ладоши, Михаил начинает выбираться из кокона молчания.

– На пятом этаже, его успешно лечат, но пока он в реанимации.

– Почему? – вдруг поинтересовался муж Жеки.

– Что «почему»? – уточнила я.

– Севочка заболел? – чуть громче спросил Михаил.

– Ему намного лучше, – соврала я.

– Мальчик встает, ходит? – забеспокоился Миша. – Разговаривает?

– Конечно! – воскликнула я. – Скоро его отпустят домой.

– Хорошо, – прошептал Миша. – А то у меня ноги сломаны, не шевелятся! Можешь почесать правую лодыжку? Пальцы под гипс не пролезают.

Я растерялась еще больше, встала, откинула тонкое одеяло и увидела, что Михаил одет в полосатую пижаму. Никакого гипса на ногах нет и в помине.

– Почеши мне левую коленку, – еле слышно произнес он.

Я очень осторожно поскребла пальцами в указанном месте и ощутила, что от Миши пахнет одеколоном: тяжелый аромат с сандаловыми нотами.

– Спасибо, Жекочка, – сказал он.

Мне стало жутко.

– Миша, повернись. Я Лампа Романова.

– Я виноват, Жека, – продолжал больной, – нельзя сажать ребенка на переднее сиденье, но Севочка так просил. Таисия Ивановна права, я плохой отец. Умоляю, прости меня.

– Миша, – с усилием произнесла я, – ты помнишь, что случилось?

– Мы поехали с Севой на рыбалку, – бесцветным голосом сказал несчастный, – выбрались на проселочную дорогу, сынишка стал проситься порулить. Я его к себе на колени посадил. Мальчик крутил баранкой, я нажимал на педали. Откуда ни возьмись, телега с лошадью. Дальше провал. Очнулся в «Скорой помощи», ноги сломаны.

В палату заглянула Наталья Сергеевна.

– На сегодня хватит, больной устал.

Я вышла в коридор.

– Михаил сейчас заново переживает неприятность, которая случилась много лет назад. Они с Севой попали в аварию. Мальчик не пострадал, а у Миши оказались сломаны обе ноги. Он принял меня за Жеку. Он в своем уме?

Наталья Сергеевна потуже завязала пояс халата и облокотилась на конторку, за которой сидела пожилая медсестра.

– Информация о самоубийстве жены и тяжелом состоянии сына губительна для Михаила, поэтому мозг ее блокирует. Вместо нее подсознание услужливо подсунуло волнительную, но не убийственную, уже один раз пережитую ситуацию. Хорошо, что Михаил согласился с вами побеседовать. Я никак не могла понять, почему он не встает и не садится. Теперь появилась ясность: пациенту кажется, что у него сломаны ноги. Будем лечить.

– Он поправится? – с надеждой спросила я. – Станет прежним?

– Трудно сейчас делать прогноз, – увернулась от конкретного ответа доктор. – Мы применим лучшие методики.

– Наталья Сергеевна, – закричали из другого конца коридора, – Николай Михайлович вас ждет.

Врач, забыв попрощаться, поторопилась на зов.

– Давно она в клинике работает? – спросила я у медсестры.

Та вдруг улыбнулась.

– Месяц. Она очень старательная, отличница, практику у нас проходила, хорошая девочка, хочет по молодости всех вылечить.

– К сожалению, это не получится, – печально произнесла я.

– Оно надо? – спросила медсестра. – Была у нас женщина, потеряла в авиакатастрофе семью: приехала встречать мужа, сына и невестку с отдыха, а лайнер на посадочной полосе развалился. Бедняжку к нам прямо из аэропорта доставили. Юрий Петрович, заведующий, все ее хотел образумить, вернуть, как он говорил, к нормальной жизни. Больная была уверена, что родные до сих пор на курорте, время для нее остановилось, каждый день на календаре было десятое января. Глядела я на потуги Юрия Петровича и думала: может, оставить несчастную в покое? Ей хорошо, любимые живы! Ну вылечите бедолагу, сообразит она: вся ее семья погибла, и что хорошего?

– Вы еще здесь? – удивилась Наталья Сергеевна, появляясь перед конторкой. – Ангелина Петровна, в пятой палате больному нужно померить давление, не забывайте вовремя и в полном объеме выполнять предписания врачей.

Медсестра встала и направилась к одной из белых дверей. Вся ее фигура изображала полнейшее негодование и обиду. А у меня в кармане зазвонил мобильный.

– Здесь больница, – с возмущением воскликнула юная докторица, – внизу висит объявление, требующее отключать телефоны. Трубка может нарушить работу приборов в палатах интенсивной терапии, разволновать пациентов. В самолете вы об этом помните, потому что боитесь за собственную жизнь, а в клинике наплевать, так как сами здесь не лежите?

– Простите, – пробормотала я, скачками понеслась на лестницу и глянула на дисплей. Номер неизвестен.

– Здорово у тебя получается, – возмутилось в трубке чуть надтреснутое контральто. – Сколько ждать можно? Долго мне здесь сидеть?

– Где? – не поняла я. – Кто со мной разговаривает?

– Валентина Нечитайло! – гаркнули из трубки.

– Вас уже привели в порядок? – обрадовалась я.

– По‑твоему, я была в беспорядке? – разозлилась писательница.

– Я имею в виду прическу, – опомнилась я, – макияж. Подождите меня в салоне, уже лечу.

– Нет, – сурово сказала Нечитайло, – встретимся на месте. Где радио находится?

– Студия размещается в торговом центре в районе Зубовской площади, – смиренно пояснила я.

– Супер, – громогласно заявила Валентина. – Буду там через пятнадцать минут. Успеешь?

– Маловероятно, – честно ответила я, – рассчитывала забрать вас от стилиста позднее и доставить на радиоэфир.

– Придется тебе поспешить, – перебила меня Валентина, – иначе я откажусь от программы. Ты имеешь дело со звездой, а не с бродячей собачонкой. Я тебе не Смолякова, вот она ради пиара какашку съест, усекла? За меня дерутся лучшие издательства России! Время пошло!

Раздались короткие гудки. Первым моим желанием было позвонить Ивану и отказаться от работы с хамкой. Но потом я вспомнила сумму, которую Адам Корсунский пообещал заплатить нам за услуги, и побежала к машине. Жадность победила гордость. Кроме того, если я сейчас вспыхну спичкой и не отправлюсь в торговый центр, то подведу своего приятеля, Виктора Сойкина, автора и ведущего радиопрограммы. Где он незадолго до начала передачи раздобудет нового гостя?

В здание магазина я ворвалась за минуту до назначенного срока, позвонила Нечитайло и спросила:

– Валя, вы где?

– Здесь, – ответила она.

– Где? – уточнила я и услышала:

– Тут, не задавай идиотских вопросов.

Человек, который хочет заработать, должен четко понимать: он никогда не будет свободен в проявлении своих чувств. Я в очередной раз затоптала некстати поднявшее голову самолюбие и поинтересовалась:

– Тут – это где?

– Прямо перед тобой, – воскликнула Валя, – хорош в телефон пялиться, подними голову.

Я повиновалась и ойкнула. В пяти метрах от двери стоял «леопард». Сначала я решила, что Нечитайло каким‑то чудом успела смотаться в родной двор и натянуть на себя выброшенный в гневе комбинезон. Потом мне стало понятно: на сей раз на ней короткий ядовито‑розовый костюмчик в черных пятнах и с вырезом, из которого торчит кроваво‑красный бюстгальтер с золотым кружевом, напоминающим елочное украшение, именуемое «дождик».

– Господи, – вырвалось у меня, – Валя? Это вы? Что случилось с вашими волосами? Почему они похожи на июньскую морковку и торчат дыбом, как шерсть шарахнутой током кошки?

Литераторша открыла свою чудовищную сумку, вытащила оттуда литровую бутылку с жидкостью темно‑желтого цвета, самозабвенно попрыскалась и с удовлетворением сказала:

– Стилистка дура.

– Сей креатив сотворила Лика? – попятилась я, размышляя, не вызвать ли в спешном порядке к подруге «Скорую помощь».

До сих пор Лика славилась умением делать простые элегантные укладки и красить волосы в спокойные тона. Неужели она предложила Вале наряд обезумевшей Барби, решившей изобразить из себя хищницу? Впрочем, даже эта кукла не согласится натянуть такую «красотищу», ну разве что ее предварительно укусит энцефалитный клещ. А обувь! Сейчас на ногах Нечитайло босоножки, в которых стриптизерши пляшут у шеста. Каблук высотой с Останкинскую башню, платформа нереальной толщины, несколько ремешков – все это из прозрачного пластика. А внутри платформы виднеются цветочки.

– Нравится? – с гордостью спросила Валя. – Обалденно дорогие вещи, прямо из Парижа, с подиума.

– М‑м‑м, – простонала я.

Валентина подошла поближе, задрала ногу.

– Круто?

Я увидела пальцы, которые никогда не знали педикюра, затем поняла, что в платформе не цветы, а рыбки. Они плавно шевелятся, очевидно, внутрь подошвы закачан какой‑то гель. Во времена моего детства у младших школьников невероятной популярностью пользовались шариковые ручки с небольшими окошками, в которых трепыхались бабочки или русалки. Один раз я наступила на такое стило, оно треснуло, и на пол вытекла желеобразная субстанция.

Не успела я оценить дизайн босоножек, как увидела кожу на ногах Нечитайло. Стало ясно: непостижимым образом Валя ухитрилась загореть до состояния подрумяненной курицы и одновременно покрыться неровными черными пятнами.