1 страница. «Этнолингвистический аспект русской фразеологии»

1.

Кажется, с финальной частью композиции под названием «Жизнь Пушкина» все более или менее ясно. Кульминацией и развязкой здесь являются дуэль на Черной речке и смерть поэта. Но где завязка этих событий? Нам сразу же подскажут: прибытие Дантеса в Петербург на пароходе «Николай I», на котором впоследствии случится пожар, заставивший сильно растеряться Ивана Сергеевича Тургенева. («Странные сближения» судьбы или ее метка.)
Но у меня создается впечатление, что это все-таки не завязка, потому что рождает множество вопросов: отчего Пушкин так болезненно прореагировал на привычный ему флирт какого-то смазливого юнца? Ведь измены не было. Не было и серьезных поводов к ней. В самом начале супружеской жизни Пушкин категорически запретил Наталье Николаевне оставаться с мужчинами наедине даже в том случае, если муж сидит рядом в кабинете. Почти па всех балах, где блистала Гончарова, Александр Сергеевич бывал лично. Пушкинисты объясняют болезненность его реакции на вздор со стороны Дантеса совокупностью обстоятельств: безденежьем, тяготами света, унизительным камер-юнкерством, африканской кровью и т.д.
Если это и была завязка выстрелов на Черной речке, то писалась она создателем мыльных опер. Нет, здесь нужно идти дальше, например, найти ряд психологических обстоятельств, заставивших Пушкина принять шута горохового всерьез.
Где их искать? Может быть, в молодых годах поэта, когда он впервые появился в Петербурге после Лицея, этак, конец 10-х - начало 20-х годов. Там есть прелюбопытнейшая история, тянущая на завязку никак не меньше, чем Дантес на пароходе «Николай I»....

«Известность Пушкина и литературная, и личная с каждым днем возрастала. Молодежь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его и рассказывала о нем анекдоты. Все это, как водится, было частью справедливо, частью вымышлено. Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по фамилии Кирхгоф.
В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Госпожа Кирхгоф обратилась прямо к нему, говоря, что он - человек замечательный; рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь, потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельств, а потом важных эпох его будущего. Она сказала ем у между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами получить ему было неоткуда; деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказания гадальщицы. Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Возвратясь домой, он нашел у себя письмо с деньгами: оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправился за границу; он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то карточный долг еще школьной их шалости. Госпожа Кирхгоф предсказала Пушкину его изгнание на юг и на север, рассказала разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и наконец преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого, белокурого человека. Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постоянным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал».

Л.С. Пушкин (брат поэта.)*

* Здесь и далее я цитирую по доступным мне историческим источникам, а также испюльзую антологию В.Вересаева «Пушкин в жизни».

Итак, странная немка по фамилии Церковный Двор нагадала молодому человеку вещи, которые исполнялись всю жизнь.
А что скажут на это другие свидетели?

«В Петербург раз приехала гадательница Кирхгоф. Никита и Александр Всеволодские и Мансуров Павел, актер Сосницкий и Пушкин отправились к ней (она жила около Морской). Сперва она раскладывала карты на Всеволодского и Сосницкого. После них Пушкин попросил ее загадать и про него. Разложив карты, она с некоторым изумлением сказала: «О, это голова важная! Вы человек не простой!» Т.е. сказала в этом смысле, потому что, вероятно, не знала по-русски. Слова ее поразили Всеволодского и Сосницкого, ибо, действительно, были справедливы. Она, между прочим, предвещала ему, что он умрет или от белой лошади, или от белой головы (Weisskopf)».

писатель П.И.Бартенев

И еще одно свидетельство о том же, самое, быть может, важное.

«В многолетнюю мою приязнь с Пушкиным я часто слышал от него самого об этом происшествии, он любил рассказывать его в ответ на шутки, возбуждаемые его верою в разные приметы. Сверх того, он в моем присутствии не раз рассказывал об этом именно при тех лицах, которые были у гадальщицы при самом гадании, причем ссылался на них. Для проверки и пополнения напечатанных уже рассказов считаю нужным присоединить все то, о чем п о м н ю п о л о ж и т е л ь н о. Предсказание было о том, в о - п е р в ы х, что он скоро получит деньги; в о - в т о р ы х, что ему будет сделано неожиданное предложение; в - т р е т ь и х, что он прославится и будет кумиром соотечественников; в - ч е т в е р т ы х, что он дважды подвергнется ссылке; наконец, что он проживет долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой головы или белого человека (weisser Ross,cweisser Kopf, weisser Mensch), которых и должен он опасаться. Первое предсказание о письме с деньгами сбылось в тот же вечер; Пушкин, возвратясь домой, нашел совершенно неожиданно письмо от лицейского товарища, который извещал его о высылке карточного долга, забытого Пушкиным. Товарищ этот был Корсаков, вскоре потом умерший в Италии. Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича; не менее странно было для него и то, что несколько дней спустя, в театре, его подозвал к себе А.Ф.Орлов и стал отговаривать его от поступления в гусары, а предлагал служить в конной гвардии... Вскоре после этого Пушкин был отправлен на юг, а оттуда, через четыре года, в псковскую деревню, что и было в т о р и ч н о ю ссылкою. Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать и не бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такой буквальной точностью??? Прибавлю следующее: я как-то изъявил свое удивление Пушкину о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят, и что он не принадлежал ни к какому другому тайному обществу. «Это все-таки следствие предсказания о белой голове, - отвечал мне Пушкин. - Разве ты не знаешь, что все филантропические и гуманитарные общества, даже и самое масонство получили от Адама Вейсгаупта направление подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам? Как же мне было приставать к ним? Weisserkopf, Weisserhaupt - одно и то же».

С.А. Соболевский

Прервем наши цитаты и извинимся за их продолжительность - без них, увы, никак нельзя. В этой истории поражает не столько само исполнение гадания, сколько то значение, которое придавал ему Пушкин. Всю свою жизнь он старался угадать эту белую голову, иногда путая ее с белой лошадью, рассказывал друзьям, что каждый раз, когда он садится в седло, то навсегда прощается с жизнью. Он даже дошел до того, что спутал белую голову с белым начальником - Weisserhaupt, то есть возможным главой масонства, и от этого с масонством завязал. Самым крупным «белым начальником» того времени был, безусловно, император Александр I, светловолосый и плешивый. Пушкин, как известно из эпиграмм и из десятой песни «Онегина», особенно этого царя не жаловал. Но Александр скончался (подругой версии - таинственно исчез) в конце 25-го года. Думал ли тогда Пушкин, что вместе с исчезновением «белого начальника» исчезает предсказанная гадалкой опасность его жизни? Об этом мы, конечно, не узнаем никогда...
Обращает также внимание вариантность жизни Пушкина, отмеченная в гадании: если жизнь не прервется в 37 лет, то Александр Сергеевич будет жить долго. Запомним это.
После приведенных цитат вопрос, родившийся ранее, отчего поэт не узнал в Дантесе «белую голову» и довел конфликт до кровавого конца, становится и вовсе неразрешимым. Однако кое-что мы все-таки сказать можем. Одной из причин «неузнаваемости Дантеса» был характер жизни, которую вел молодой поэт в Петербурге. Вот свидетельство недоброжелателя Пушкина графа Корфа:

«В свете Пушкин предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его не раз на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он - ушел далеко. В нем не было ни внешней, ни внутренней религии, ни высших нравственных чувств, и он полагал даже какое-то хвастовство в отъявленном цинизме по этой части: злые насмешки - часто в самых отвратительных картинах - над всеми религиозными верованиями и обрядами, над уважением к родителям, над родственными привязанностями, над всеми отношениями - общественными и семейными - это было ему нипочем, и я не сомневаюсь, что для едкого словца он иногда говорил даже более и хуже, нежели в самом деле думал и чувствовал... Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата».

Граф М.А. Корф

Но это говорит недоброжелатель, что ему верить? За эти строки граф был подвергнут остракизму нашим литературоведением и выброшен на помойку истории.
Тогда послушаем, что говорят о том же друзья поэта. Говорят вообще об образе жизни тогдашней «золотой молодежи».

«После смерти отца молодой Нащокин, избалованный богатой матерью, предался свободной и совершенно независимой жизни, так что, живя на всем готовом в доме родительницы, он нанимал бельэтаж какого-то большого дома на Фонтанке для себя, а вернее, для друзей. Сюда он приезжал ночевать с ночных игр и кутежей, сюда же каждый из знакомых его мог явиться на ночлег не только один или сам-друг, но мог приводить и приятелей (не знакомых Нащокину), и одиноких, и попарно. Многочисленная прислуга под управлением карлика Карлы-головастика обязана была для всех раcкладывать на полу матрацы, со всеми принадлежностями приличных постелей: парных - в маленьких кабинетах, а холостякам в больших комнатах, вповалку.
Сам хозяин, явясь позднее всех, спросит только, много ли ночлежников, потом тихо пробирается в свой рабочий кабинет. Но зато утром все обязаны явиться к кофе и чаю: тут происходят новые знакомства и интересные эпизоды... Случалось, что в торжественные дни рождения Нащокина гвардейская молодежь с красотками, после великолепного завтрака и множества опорожненных бутылок, сажали в четырехместную карету, запряженную четверкой лошадей, нащокинского Карлу-головастика с кучей разряженных девиц, а сами, сняв мундиры, в одних рейтузах и рубашках, засев на место кучера и форейтора и став на запятки вместо лакеев, летели во всю конскую прыть по Невскому проспекту, по Морской и по всем лучшим улицам. А раз, по инициативе Пушкина, тоже в день рождения Нащокина, приглашают друзья его самого в собственный его приют, где при входе приготовили ему сюрприз, до того циничный, что невозможно описать».

Н.И. Куликов со слов П.Б. Нащокина

О характере этого сюрприза историки спорят до сих пор.
Привлечем еще одного свидетеля, наиболее почтенного. Это Екатерина Карамзина, супруга историка и поэта:

«Пушкин всякий день имеет дуэли; благодаря Богу, они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимыми».

О чем идет речь в этих отрывках и как нам их оценить? Мнение Корфа комментировать не хочется. Могу лишь заметить, что речь в нем идет, по-видимому, не о «грязном разврате», а, выражаясь языком Лермонтова, «разврате ребяческом». Рассказ о днях и ночах Нащокина подтверждает это. Вообще, с чего мы решили, что шалости панков, гранджеров и К° явление нового времени? Карла-головастик и голые юнцы на карете, конечно же, перекрывают забавы нашего времени с головой. Особенно интересно мнение Карамзиной: каждый Божий день дуэли и все оканчиваются ничем. Наверное, с этого дуэльного времени Пушкин и завел обычай ходить с неподьемной и неудобной металлической палкой. Он подбрасывал ее вверх и ловил. На вопрос приятеля, зачем он это делает, Пушкин отвечал, что тренирует руку, чтоб она не дрожала во время дуэлей.
В отрывках, приведенных выше, речь прежде всего идет об игре. В частности, о странной кровавой игре под названием «дуэль». Подобная игра являлась нормой того времени, почти такой, как удовлетворение сексуальных желаний. Одним лишь понятием «дворянской чести» эту игру не объяснишь. И вообще, если дуэль есть норма, то вполне вероятно пропустить и «белую голову», стоящую по другую сторону барьера.
Или скажем иначе: игра, если ею злоупотреблять, станет в один прекрасный день очень «серьезной», и карманный ножичек, который неразумный ребенок бросает в дуб, может отскочить от коры и поразить бросающего в самое сердце. Пушкин не был ребенком, стреляясь с Дантесом. Как и его вызов не был игрой. Но ветер, поднятый игровыми «ненастоящими» дуэлями его юности, привел, как мне представляется, к буре, к единственной серьезной дуэли на Черной речке, которую поэт проиграл.
Шутливые выстрелы юности оборачиваются через семнадцать лет настоящей кровью. Игровые картели «завязывают» нечто такое, что развязать можно исключительно собственной жизнью.

2.

Есть в них, этих безумных картелях, еще и идеологический момент. О нем почти исчерпывающе написал Лотман. Мне же интересно поразмышлять об одном психологическом казусе, из которого, на мой взгляд, вышла вся русская литература, вышла норма бытия образованного слоя людей, который впоследствии получил имя «интеллигенция».
Я хочу сослаться на один удивительный документ - неотправленное письмо Александру I, возможному кандидату в «белые головы», которое поэт написал в мае-июне 1825 года. В письме Пушкин с удивительной прямотой объясняет характер своего поведения в великосветском Петербурге. Заметим, что жизни белой царской голове оставалось полгода, и если даже Александр I не умер в Таганроге от неизвестной болезни, а ушел странствовать по Руси, то все равно перестал существовать в качестве императора. Да и в качестве возможного противника по ту сторону барьера. Итак, предоставим слово самому Александру Сергеевичу:

«Мне было 20 лет в 1820 г. Необдуманные отзывы, сатирические стихи... Разнесся слух, будто я был отвезен в тайную канцелярию и высечен. До меня до последнего дошел этот слух, который стал общим. Я увидел себя опозоренным перед светом. На меня нашло отчаяние, я метался в стороны, мне было 20 лет. Я раздумывал, не следует ли мне прибегнуть к самоубийству или умертвить (ваше величество). В первом случае я только бы подтвердил разнесшуюся молву, которая меня бесчестила; во втором - я бы не мстил за себя, потому что прямой обиды не было, а совершил бы только преступление и пожертвовал бы общественному мнению, которое презирал, человеком, внушавшим мне уважение против моей воли. Таковы были мои размышления. Я сообщил их другу, который был совершенно моего мнения. Он мне советовал попытаться оправдаться перед властью, я чувствовал бесполезность этого. Я решил высказывать столько негодования и наглости в своих речах и своих сочинениях, чтобы наконец власть вынуждена была обращаться со мною, как с преступником. Я жаждал Сибири или крепости, как восстановления чести".

Что-то удивительно знакомое слышится в этих речах. Что-то поразительно узнаваемое таится в выведенной формуле: человек, чтобы спасти свою честь, должен стать преступником. Ба! Да ведь перед нами Достоевский, его герой, его тема... Например, Раскольников, убивающий старуху-процентщицу в доказательство своих прав. Смердяков, пристукивающий отца из-за того бесправия и грязи, в которых он находится. Ведь это все о чести. Или о том, как понимает честь русский человек.
Пушкин, конечно же, не Смердяков и не Раскольников. Но настроение это, изложенное в неотправленном письме, отзовется потом и в знаменитой угрозе «горделивому истукану»: «Ужо тебе!..», и в самочувствии народовольцев, особенно, в их действиях, и во многом другом... Достоевский, по-видимому, не знал об неотправленном письме. Но его настроение гениально почувствовал, «схватил», как верткого зверька. Были эти настроения и внутри самого Федора Михайловича. Да и внутри любого русского человека.
Преступление восстанавливает честь преступника... Мы до сих пор не можем развязать этого узелка, размотать сию ниточку.

3.

Другая важная завязка, приведшая к известным событиям в конце жизни, - характер любовных отношений молодого Пушкина. Например, во время его первой ссылки на Юг, в частности в Кишинев.

«В своих любовных похождениях Пушкин не стеснялся и одновременно ухаживал за несколькими барышнями и дамами. Однажды он назначает в одном загородном саду свидание молодой даме из тамошней аристократической семьи. Они сошлись на месте свидания. Вдруг соседние кусты раздвигаются, и оттуда выскакивает смуглая цыганка с растрепанными волосами, набрасывается на даму, сваливает ее наземь и давай колотить. Пушкин бросился разнимать их, но усилия оказались тщетными. Он выхватывает из виноградника жердь и начинает колотить цыганку. Она оставила свою жертву и бросилась было на Пушкина, но, опомнившись, отшатнулась и важною поступью ушла прочь. Благодаря посторонним людям, подоспевшим к этой истории, весть о ней быстро разнеслась по городу Пушкин целые две недели после этого не показывался в городе и заперся дома. Дама сильно заболела, и ее увезли за границу.
Любимым занятием Пушкина была верховая езда; бывали дни, когда он почти не слезал с лошади... Проезжая однажды по одной из многолюднейших улиц (Харлампиевской), Пушкин увидел у одного окна хорошенькую головку, дал лошади шпоры и въехал на самое крыльцо. Девушка, испугавшись, упала в обморок, а родители ее пожаловались Инзову. Последний за это оставил Пушкина на два дня без сапог. Затем Пушкин в эту же часть города очень часто появлялся в самых разнообразных и оригинальных костюмах. То, бывало, появляется он в костюме турка - в широчайших шароварах, в сандалиях и феской на голове, важно покуривая трубку, то появится греком, евреем, цыганом и т. п. Разгуливая по городу в праздничные дни, он натыкался на мол-дованские хороводы и присоединялся к ним, не стесняясь присутствующими, которые, бывало, нарочно приходили «смотреть Пушкина». По окончании плясок он из общества молдован сразу переходил в общество «смотревших» его лиц образованного класса, которым и принимался с восторгом рассказывать, как весело и приятно отплясывать «джок» под звук молдавской «кобзы».

Со слов кишиневских старожилов

Из этого текста мы видим, что гротески и «апокрифы» Даниила Хармса имеют под собой хорошо известную основу. Хармс в своей «пушкиниаде», в общем-то, был плагиатором-фольклористом, опиравшимся на традицию, идущую из первой трети XIX века.
Но если считать приведенное мнение «старожилов» фольклором и вымыслом, то все же следует заметить, что вымысел этот имел под собою некоторые основания. Как признавался поэт в одном из писем, Н.Н. Гончарова была его 113-й страстью. Это не считая, по-видимому, случайных и публичных женщин.
Из-за очередной страсти, на этот раз к супруге своего покровителя генерал-губернатора Новороссийского и Бессарабского графа Воронцова, Пушкин лишается его расположения и выгоняется из Одессы вон. Многие современники считали причиной этого исключительно «холодный цинизм» графа-англомана. Чтобы согласиться (или не согласиться) с этим, давайте послушаем мнение самого Воронцова.

«С Пушкиным я говорю не более четырех слов в две недели, он боится меня, так как знает прекрасно, что при первых дурных слухах о нем, я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его на свою обузу; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался жить в Кишиневе. По всему, что я знаю на его счет и через Гурьева, и через Казначеева, и через полицию, он теперь очень благоразумен и сдержан; если бы было иначе, я отослал бы его и лично был бы в восторге от этого, так как я не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта, - нельзя быть истинным поэтом, не работая постоянно для расширения своих познаний, а их у него недостаточно».

Гр. М.С. Воронцов - П.Д. Киселеву 6 марта 1824 года

Согласимся, что отзыв, в целом, корректный. А вот для сравнения известный отзыв самого Александра Сергеевича на своего начальника:

Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.

Говорили также, что Пушкин был изгнан из Одессы из-за неудачи экспедиции по истреблению саранчи, в какую и был определен на исправительные, так сказать, работы. Можно думать, что подобная экспедиция доставила Александру Сергеевичу много радости. Вот его отчет, поданный графу: «Саранча летела, летела и села. Сидела, сидела - все съела. И вновь улетела».
Но сколько бы не гадали современники о причине холодной вражды между Воронцовым и Пушкиным, для нас, потомков, этот вопрос более или менее ясен благодаря усилиям пушкинистов - главной причиной удаления Александра Сергеевича из Одессы был его флирт с супругой губернатора.
Точно на такой же флирт более чем через десять лет пустится другой обаятельный молодой человек, чье остроумие могло поспорить с пушкинским, - Жорж Дантес. Только объектом флирта будет не графиня Воронцова, а Н.Н. Гончарова...
Драматурги прекрасно знают этот «переворот» - посеявший ветер пожинает бурю. Беда для Пушкина была лишь в том, что эта буря оказалась для него последней. Я сейчас говорю не о том, что в ситуации с дуэлью на Черной речке повинен Пушкин. Нет, вина здесь целиком лежит на Геккеренах, старшем и младшем, - это не новость. Я говорю лишь о том, что очень часто наши собственные «невинные» поступки против других людей, совершенные давным-давно, вдруг оборачиваются против нас самих, возвращаясь увеличенными в десятки раз. Чтобы доказать это, я и привлек сегодня скорбную тень Пушкина.
Есть в этой великой жизни еще одна «завязочка», едва ли не самая тяжелая, отозвавшаяся впоследствии самыми роковыми обстоятельствами. Я говорю о религиозных воззрениях молодого Александра Сергеевича.
Один из приятелей в начале 20-х годов застал его за чтением какой-то книги. «Что читаешь?» - спросил он у Пушкина. «Историю одной статуи», - ответил Александр Сергеевич. Приятель заглянул в заглавие. Оказалось, что Пушкин читает Евангелие.
По-видимому, это была подготовка к написанию «Гавриилиады». Пушкин читал Евангелие глазами Вольтера, а переписал его рукою Парни. И этим намного превзошел обоих. Потом, испугавшись последствий, лихорадочно начал истреблять списки поэмы. Но она, как птица Феникс, постоянно возникала из небытия и требовала от сочинителя все новых объяснений с начальством. Александр Сергеевич говорил, что поэму написал не он, что еще в лицейские годы у многих ходила она по рукам...
Но это была неправда. Автором «Гавриилиады» явился именно Пушкин. Кстати, культ, созданный вокруг него в советские годы, частично объясняется еще и тем, что в наследии поэта оказалось это произведение, перед которым меркли даже атеистические стишата Бедного Демьяна. Вернее, в этом случае учителем Бедного выступал непосредственно Александр Сергеевич.
В общем, из «истории одной статуи» вышла такая клюква да еще и приправленная неистовым эросом, что рядом с ней, во всяком случае в русской словесности, нечего поставить. Разве что газету «Еще».