Православный свято-тихоновский гуманитарный университет 5 страница

3. 7. Подход к личности А. Н.Леонтьева

Концепция Леонтьева отчасти продолжала линию Выготского в психологии, утверждая ведущую роль социальной детермина­ции личности, минимизировала роль врожденного, наследствен­ного, природного(но в отличие от Выготского Леонтьев вслед за

Рубинштейном разрабатывал деятельностный подход), отчасти представляла оригинальный, целиком основанный на деятель­ности подход к личности. Обобщая можно сказать, что основ­ной замысел теории личности Леонтьева можно понять, исходя из основной критической задачи, которую он решал.Таковой было преодоление натуралистического понимания личности и натуралистического понимания низших психических функций, которые,якобы, перестраиваются путем овладения ими (Л.С.Вы­готский). Именно этим в конечном итоге объясняется неспособ­ность Леонтьева включить в личность ее природный уровень, поскольку последний не может не быть экзистенциальным, эм­пирически существующим.Можно предположить, что Леонтьев считал натуралистическими все отечественные сложившиеся к тому времени концепции, хотя они и предполагали и реально включали в себя объяснение становления сущности личности. Интерпретируя Леонтьева, можно объяснить его замысел выве­дения личности из деятельности желанием понять личность как идеальное (в терминах философии позднейшего периода, когда для обозначения этого употреблялось понятие «производные ка­чества»). Отсюда определение личности как «внутреннего момен­та деятельности» [129, с. 159], как «психического новообразо­вания» [129, с. 172]. Далее следуют такие определения: «Лич­ность человека ни в каком смысле не является предшествующей по отношению к его деятельности, как и его сознание, она ею порождается» [129, с. 173]. И, наконец, «изучение процесса объе­динения, связывания деятельностей субъекта, в результате ко­торого формируется его личность, представляет собой капиталь­ную задачу психологического исследования» [там же, с. 179]. Та­ковы определения личности, составляющие сущность ее понимания Леонтьевым. Нельзя не согласиться с тем, что лич­ностью не рождаются, а становятся, но тем не менее становящей­ся оказывается некая психическая реальность, которая приоб­ретает все большую качественную определенность, которую не­достаточно назвать «моментом деятельности». Дальнейшее уточнение понятия личности Леонтьев связывает с иерархией деятельностей [там же, с. 186], что не добавляет, на наш взгляд, конкретности к определению личности. Отсутствие собственно концепции личности у Леонтьева определяется тем, что он, да­лее, никак не выстраивает в своей деятельностной парадигме специфические именно для личности характеристики, а прово­дит анализ целей, мотивации,т. е. структур, измерений деятель-

ности. Не соотнесенными оказываются сознание и деятельность: если сама личность есть деятельность, то что есть сознание?

На наш взгляд, остались не сведенными воедино характери­стики сознания как смыслов и значений и их характеристики как деятельности. Ломов обратил внимание и на то, что разра­ботанная Леонтьевым концепция форм отражения оказалась не соотнесенной с его концепцией деятельности. Более поверхнос­тно, чем идея дезинтегрированности сознания при конкретно-исторических условиях, высказанная в «Очерке развития пси­хики», выглядит упоминание о противоречиях, «которые при определенных условиях фиксируются и входят в структуру лич­ности» [там же, с. 222]. Сам Леонтьев, впрочем, отмечает, что, выделенные им три параметра личности — широта связи чело­века с миром, степень их иерархизированности (или иерархи-зированности деятельностей?) и общая их структура — пред­ставляют не более чем «скелетную схему» [там же, с. 224], ко­торая, на наш взгляд, должна быть не просто наполнена конкретным содержанием, но существенно прояснена. Еще в 1959 г.на I съезде Общества психологов СССР между Рубинш­тейном и Леонтьевым произошла дискуссия по проблемам де­терминации способностей, которая фактически была дискусси­ей по проблеме детерминации и психики, и личности в целом. Леонтьев абсолютизировал роль внешних условий и заменил механизмом интериоризации механизм деятельности.

Завершая обзор отечественных концепций личности, ставших классическими, можно заметить, что в основном психологи оп­ределяли личность, как включенную в систему общественных отношений, как объективное качественно определенное разви­вающееся образование, наделенное субъективностью, сознани­ем, как способность осознавать свои отношения с миром и как активность (или деятельность) способность их строить. Боль­шинство отечественных психологов рассматривало личность со­относительно с понятиями «индивид», «индивидуальность».

Специальной разработке последней проблемы были посвяще­ны труды Б.М.Теплова и В.С.Мерлина, школы которых состави­ли два разных направления — дифференциальной психофизио­логии и психологии и интегральной теории индивидуальности.

Направлением, связанным преимущественно с именем Тепло-ва и его школы, которое скорее косвенно касалось проблем лич­ности, явилась дифференциальная психология 40-х годов, в ко-

торой разрабатывалась теория индивидуально-психологических особенностей человека. В русле идей тепловской школы В.М.Ру-салов предпринял теоретико-эмпирическую разработку концеп­ции индивидуальности более высокого личностного уровня. В отличие от Леонтьева, исключившего из личности генотипичес-кие образования, он включил в индивидуальность и характерис­тики телесной морфофункциональной организации человека, в том числе совокупность врожденных социально-групповых про­грамм поведения, которые трансформируются в индивидуально-биологические свойства индивида. Генотипические свойства он подразделил на предметно-содержательные (интеллект, мотивы, направленность) и формально-динамические, которые функцио­нируют по «логике тела» (выносливость, пластичность, скорость, эмоциональная чувствительность). Однако концепция индивиду­альности Русалова оставляет открытым вопрос о ее соотношении с личностью [189].

Взгляды отечественных психологов на проблему индивиду­альности существенно расходились. Ананьев и Рубинштейн счи­тали индивидуальностью только высший уровень развития лич­ности, а другие психологи, в частности Мерлин, рассматривали индивидуальность как интегративную структуру любой лично­сти. Третьи полагали, что существующие индивидуальные раз­личия не существенны для характеристики личности, поскольку являются скорее психофизиологическими, т. е. предметом диф­ференциальной психологии.

Мерлинская концепция интегральной индивидуальности от­крыла длящуюся до сегодняшних дней дискуссию о соотноше­нии личности и интегральной индивидуальности, с одной сто­роны, с другой, выявила необходимость привлечения категории деятельности для раскрытия соотношения социально-типично­го и индивидуального и тем самым привела к формулировке проблемы «стиля деятельности», ставшей ключевой для данной школы и для других психологических направлений [113].

Как известно, Мерлин разработал более конкретную (чем Пла­тонов в его теории структуры и подструктур), т. е. имеющую ма­тематическое выражение схему для выявления соотношений между одноуровневыми и разноуровневыми свойствами. Хотя сами эти формулы (однозначных связей, взаимно-однозначных, одно-многозначных, много-однозначных и много-многозначных) мало прояснили качественную специфику взаимосвязей данных уровней, можно утверждать, что сильной стороной мерлинской

школы в целом было обращение к эмпирическому исследованию личности. Например, было показано, что «уверенность в своих силах у лиц со слабой нервной системой не появится до тех пор, пока не разрушится врожденная связь между слабостью нервной системы и низкой самооценкой, присущей этим людям» (Б.А. Вяткин).

Мерлинская школа, хотя и не может считаться собственно личностной, поставила проблему типологии как типологии лич­ности и тем самым вошла в число теорий среднего уровня (к которым мы относим также мясищевскую концепцию).

Как отмечалось, Ананьев руководил масштабными эмпири­ческими исследованиями личности в жизненном пути, выявляя корреляции между возрастными, интеллектуальными, статус­ными и другими параметрами. Однако эти корреляции, по-ви­димому, в принципе не могли вскрыть разноуровневые, разно­плановые связи в характеристиках личности.

К теориям среднего уровня мы относим исследования значи­тельной группы отечественных психологов, сосредоточивших­ся на изучении личности ребенка — младенца (Н.Л.Фигурнова, М.П.Денисова, Н.М.Щелованов, Г.Л.Розенгарт-Пупко и др.), которые считали ведущей в развитии его личности потребность во впечатлениях. Позднее М.И.Лисина попыталась доказать воз­никновение так называемой «пра-личности» уже в 2-х месячном возрасте на основе потребности в общении. В более позднем воз­расте при развитии речи ребенка была показана роль потребно­сти понять взрослого и быть им понятым (в экспериментах В.Е.-Сыркиной под руководством С.Л.Рубинштейна). Опираясь на эти данные и эксперименты А.В.Запорожца и др., Рубинштейн дал критику концепции эгоцентризма ребенка Пиаже. Данные воз­растной, педагогической и общей психологии, характеризующие развитие личности ребенка, были обобщены Л.И.Божович, уче­ницей Л.С.Выготского, которая (в отличие от А.Н.Леонтьева) не абсолютизировала ни роль внешних условий, ни роль деятель­ности, а уделила значительное внимание развитию потребнос­тей и эмоциональности на разных стадиях детства. Эмпиричес­кие исследования индивидуальных различий (на близнецах) были направлены на выявление роли генетических факторов (И.В.Равич-Щербо); изучение интеллектуальных способностей (В.А.Крутецкий) — на выявление механизма обобщения, кото­рый Рубинштейн считал основным в формировании и характе­ра и способностей.

Однако 50-60-е годы в основном все же характеризуются бо­лее абстрактно-теоретическим рассмотрением проблем личнос­ти. Конец 60-х годов знаменовался дискуссией по проблеме лич­ности, в основном концентрировавшейся вокруг теоретических проблем ее структуры.

80-90-е годы представлены двумя основными направлениями. Первым предпринимаются попытки рассмотреть личность как целое — систему, включенную в общественные отношения, об­щение (Б.Ф.Ломов, А.А.Бодалев и др.), как развивающуюся си­стему (Л.И.Анцыферова), как включенную в отношения коллек­тива (концепция деятельностного опосредования межличност­ных отношений А.В.Петровского и личностных «вкладов» в другого человека В.А.Петровского).

Второе направление (в основном теоретическое)-это, напротив, изучение отдельных личностных образований: способностей, эмоций, мотивов, воли, самосознания, потребностей. Ученика­ми и продолжателями Рубинштейна разрабатывается концепция зонного (с учетом актуального и потенциального характера) стро­ения системы мотивации [22, 23, 24]. В ряде работ раскрыва­ются механизмы духовных, эстетических, нравственных потреб­ностей (Г.С.Тарасов, Л.И.Анцыферова, И.А.Джидарьян) и дис­кутируется вопрос о самой природе потребностей (П.В.Симонов и др.). Однако эта проблема по-прежнему остается наименее разработанной областью психологии личности, поскольку имен­но здесь скрыт механизм ее активности, ее «Я» [30, 109, 110]. Разрабатывается теория самосознания (В.В.Столин, И.И.Чесно-кова). Проводится теоретический анализ эмоций (В.К.Вилюнас), соотношения эмоций и чувств (Б.Д.Додонов), предлагаются те­оретическая типология переживаний (Ф.Е.Василюк) и эмпири­ческая типология эмоций (А.Е.Олыпанникова).

80-90-е годы также характеризуются теоретической и эмпи­рической разработкой одной из труднейших проблем: соотноше­ния личности, субъекта, индивида (как природного уровня орга­низации) и индивидуальности, причем, категория субъекта уси­лиями школы Рубинштейна приобретает все большее значение. Сложность проблемы, во-первых, заключалась в том, что поня­тие индивида употреблялось в нескольких — по крайней мере трех — значениях без их четкой дифференциации. В первом (близком психологии) социально-философском контексте (и, прежде всего, у Маркса) оно обозначает общественного индиви­да, употребляется для раскрытия социальной сущности лично-

сти как совокупности общественных отношений (последнее ста­новится наиболее общепринятым определением личности). Но тем самым оно не раскрывает ее сущность, так как одновременно понятием «индивид» в философии обозначается любое, отдель­ное и, главное, единичное явление, даже особь, а не сущность. Однако, оно употребляется в психологии в триаде — «общее, особенное, единичное» т. е. оказывается неспецифическим для психологии понятием. Далее, в самой психологии — все более и более — понятие индивида используется для обозначения именно биологической, а не социальной природы человека (тогда понятие «личность» — для определения социальной); возникает явное противоречие двух значений понятия «индивид», биоло­гического и социального. Также в упомянутых спорах о лично­сти отнюдь не все предлагают включать индивидный уровень в структуру личности, некоторые предпочитают связывать ее оп­ределение именно с социальной детерминацией.

Сложность состоит и в самом соотнесении понятий «инди­вид», «индивидуальность», «личность». Когда сущность после­дней связывается преимущественно с социальными детерминан­тами, то индивидный уровень исключается из ее определения и, одновременно, из него исчезает особенное, индивидуальное, тем более индивидуальность. Если же индивидуальный уровень включен в определение личности, то требуются уточнение и раз­ведение понятия «индивидуальные различия», которое относит­ся преимущественно к сфере дифференциальной психофизиоло­гии, и понятия «индивидуальность» как определения качества личности, относящегося к области психологии личности.

Дифференциально-типологический подход к личности имел свои традиции еще в дореволюционной психологии (А.Ф.Лазур-ский), однако на долгие годы дифференциальная психология свелась к дифференциальной психофизиологии (учению о типах высшей нервной деятельности И.П.Павлова, Б.М.Теплова, В.Д. Небылицына). Павловская и тепловская типологии разрабаты­вались в контексте дифференциальной психофизиологии и стро­ились по принципу разного сочетания в каждом типе одних и тех же заранее выделенных признаков (силы, подвижности не­рвных процессов и т. д.). Однако Небылицын, на наш взгляд, поставив как будто бы частный вопрос о судьбе слабого типа, показав, что его «слабость» в одних отношениях сочетается с преимуществами в других (тонкость дифференцировок), ради­кально преобразовал сам присущий дифференциальной психо-

логии принцип построения типологии. От характеристик типов через набор присущих каждому качеств, он обратился к функ­циональным возможностям (и ограничениям) каждого типа. Идея рассмотреть личность не только как набор качеств, «черт», но как функциональную систему, свойства которой развивают­ся или атрофируются именно в процессе ее функционирования, была высказана Рубинштейном еще в 40-х годах в «Основах общей психологии», но до работ Небылицына не только не была реализована, но даже не была понята. (По мнению А.Г.Асмоло-ва, эта идея была высказана и Д.Н.Узнадзе). Построение же Не-былицыным функциональной типологии позволило распростра­нить типологический подход за пределы психофизиологии в область психологии личности.

Если в сороковых годах фактически под запретом была пробле­матика психологии личности, то тем более невозможна была раз­работка проблемы субъекта и психологического аспекта этой ка­тегории. Согласно фактической исторической последовательности идей, эта категория впервые употребляется Узнадзе (в открытой печати) и Рубинштейном в статьях и рукописях 20-х годов, затем в рукописях книги «Человек и мир» (50-е годы), которая была опубликована лишь в 1973 г. К этому понятию, его более узкому «дифференциальному» значению обращается, как отмечалось, и Ананьев в книге «Человек как предмет познания» (60-е годы) для обозначения различий субъекта общения от субъекта деятельнос­ти. Само введение этого понятия в психологию является гумани­зацией психологического знания, увеличивает удельный вес лич­ностной проблематики, позволяет обратиться к высшим личност­ным модальностям — ее активности, развитию, сознанию. Но появление нового понятия потребовало его соотнесения с поняти­ями «личность», «индивид», «индивидуальность». Такое соотне­сение остается еще не решеной задачей психологической науки. Однако, если в тот же период на философском Конгрессе в Брай­тоне собравшиеся констатируют «смерть субъекта», то в отече­ственной философии и психологии совершается «ренессанс», воз­рождение этой категории. Но если в философии разрабатывается преимущественно гносеологический, теоретико-познавательный аспект этой категории и социально-философский, общественно-ис­торический, то в психологии — онтологический. Говоря более кон­кретно — психология движется в направлении изучения каче­ственного многообразия различных субъектов.(Е.А.Климов и др.). Именно потому, что психология ориентирована на эту общую ка-

тегорию, она получает возможность одновременно с дифференци­ацией разных субъектов — субъект общения, субъект деятельно­сти, личность как субъект жизненного пути, группа как субъект и т. д. — осуществить интеграцию, обобщение знаний на единой основе. Основное же заключается в том, что категория субъекта в психологии начинает все более и более выступать не в своем опи-сательно-обозначительном качестве, а в проблемном. В частности, одной из серьезных оказывается проблема, поднятая В.В.Давыдо­вым во время дискуссии — все ли люди являются личностями? Если исследования М.И.Лисиной в области раннего онтогенеза показывают, что личность появляется гораздо раньше, чем это принято считать в возрастной психологии («праличность», согласно Лисиной появляется в 2-3 месяца), то вышеупомянутая позиция состоит в том, что даже не все взрослые становятся личностями. Можно предположить,что для разрешения этого спора и обозна­чения «особого» совершенного качества личности и адекватно по­нятие субъекта.

Многое для раскрытия понятия субъекта и его соотношения с понятиями «индивид», «личность», «индивидуальность» дало осуществленное в русле идей Рубинштейна изучение личности, ее развития в жизненном пути (К.А.Абульханова-Славская, Л.И. Анцыферова, Т.Б.Карцева и др.). В работах Анцыферовой, во-первых, получил свою конкретизацию именно функциональный подход к личности, представление о личности как иерархичес­ки организованной системе, развивающейся и функционирую­щей в жизненном пути [17-19]. Анцыферова рассматривает раз­витие личности в свете некоторых общих закономерностей про­цесса развития. Будучи знатоком западно-европейской и американской психологии, особенно психологии личности [16], она рассматривает типы диахронического развития, идею о пре­вращении этапов психического развития в иерархию уровней психической организации, выдвинутую Ж.Пиаже и разработан­ную в отечественной психологии Я.А.Пономаревым (в области психологии творчества). Она указывает на существенные огра­ничения концепций западных генетических психологов в срав­нении с позицией советских. Последние включают в принцип иерархии положение о качественном преобразовании генетичес­ки раннего уровня в составе более сложного, высшего и не при­писывают развитию некие финалистские цели, конечные состо­яния. Она выдвигает также важное обобщающее понятие «пси­хологическая организация личности». Понятие «организации»

весьма адекватно для определения личности, поскольку пред­полагает (и объединяет) и независимый от самой личности, объективно ей присущий способ организации, и субъективный, произвольно определяемый ей самой. В системно-генетической концепции это понятие особенно существенно, поскольку с его помощью она разрешает имплицитную дискуссию, предлагая объединить до сих пор достаточно разорванные, разобщенные качества (или модальности) личности (и психики) — формаль­но-динамические и содержательно-смысловые. Первые обозна­чают механизмы (например, темпераментальные) как бы нейт­ральные по отношению к тому, что называется «содержанием» (обычно под содержанием подразумевается предметное содержа­ние, характеристики бытия, объекта, становящиеся содержани­ем психического отражения [23, 189 и др.]). Но другие психо­логи, пользуясь такими понятиями, осознали их явную дихо­томию. Анцыферова рассматривает их не как самостоятельный уровень, а как особое качество психологических механизмов, ре­ализующих ценностное отношение личности к миру.

Жизненный путь представляет собой совершенно особое «из­мерение», особый «масштаб» рассмотрения личности — ценно­стное человеческое время и пространство. Важнейшей особен­ностью в ее изучении отечественной психологией явилось раз­решение альтернативы номотетического и идеографического подходов. Как известно, первый из них, связанный с естествен­ными, точными науками, направлен на поиски повторяющих­ся среднестатистических закономерностей, тогда как второй — на выявление ценностных, уникальных характеристик жизни. В имплицитной форме эта альтернатива существовала и в самой психологии и выступила прежде всего в радикальном различии подходов к жизненному пути.

К.А.Абульхановой-Славской разработана концепция лично­сти как субъекта жизненного пути и структура последнего,вк­лючающая позицию, жизненную линию и перспективу (диффе­ренциация перспектив на когнитивные, мотивационные и др.) и жизненные задачи. Ей введено понятие личностной организа­ции времени, осуществлено многолетнее (в четырех кандидатс­ких диссертациях В.И.Ковалева, В.Ф.Серенковой, Л.Ю.Кублиц-кене, О.Н.Кузьминой) эмпирическое исследование реально су­ществующих типов личностной организации времени. Была выдвинута гипотеза: ее структура состоит из осознания, пере­живания и практической регуляции времени, которые находят-

ся в разном функциональном соотношении у разных типов, что определяет особенности организации всего жизненного пути (активно-пролонгированный, пассивно-пролонгированный, ак­тивно-ситуативный и пассивно-ситуативный типы) [118]. Эмпи­рически выявлены особенности типов — их возможности и ог­раничения в тех или иных временных режимах профессиональ­ной деятельности (в условиях дефицита времени прежде всего, что имеет принципиальное значение для профессионального отбора) [6].

Вне теории жизненного пути Ш.Бюлер оказались жизненные противоречия, проблемы (которые попытались отразить лишь в периодизации — опять-таки единой для всех — жизненных кризисов). Вне поля зрения оказалось главное — способность личности решать жизненные противоречия, задачи, проблемы, т. е. не только зависеть от жизни, но и определять ее. Эта спо­собность высшего порядка принадлежит личности как субъек­ту жизни и является предпосылкой и результатом ее взаимодей­ствия с жизнью, качеством, которое вырабатывается в процес­се жизни, способом жизни [1, 2]. Эта жизненная способность осуществляется высшими механизмами — сознанием, активно­стью и способностью к организации времени жизни.

Как отмечалось выше, все психологи — в конечном счете —

разделились на тех, кто определял личность, связывая ее сущ­ность именно с сознанием, и тех, кто не считал этот критерий ос­новным. Но стремление психологов рассматривать сознание как высший уровень психического отражения, которое было порож­дено гносеологизацией психологии 40-50-х годов, затемнило глав­ное — необходимость понять само сознание, качество, высшую способность личности, а потому попытаться связать его генезис не только с формами отражения и общественным сознанием, но с жизненным путем личности и с ее активным отношением к жизни. Только самосознание оказалось в структуре предмета психологии неразрывно связанным с личностью, а сознание —

едва ли не совершенно самостоятельным разделом психологии. Поэтому столь важным и методологически перспективным ока­зался тезис Рубинштейна о принадлежности сознания человеку (и о недопустимости подставить сознание на место человека). Только тогда сознание может быть понято как релевантное всей жизни функциональное образование, регулирующее не только отдельные движения и действия, но всю стратегию жизни чело­века [5, 10, 11].

§ 4. Развитие проблем психологии личности в 80-90-е годы

80-90-ые годы могут быть выделены в отдельный период раз­вития психологии личности не по фактической принадлежности (году издания) тех или иных работ, но по новым тенденциям раз­вития личностного направления исследований и раздела общей пси­хологии. Первым и главным признаком этого периода являются обращение к исследованию реальной личности и создание таких моделей, в которых воплощались бы особенности личности данного общества в данный период времени. Эта тенденция, как отмеча­лось выше, не является новой для отечественной психологии, по­скольку именно она была наиболее выражена в психологии двад­цатых годов. Именно в силу этого исследования приобретают все более конкретный характер, концепции охватывают не только гло­бальные, но и детализированные проблемы психологии личности. Если в шестидесятых-семидесятых годах в период начавшейся «оттепели» в психологии наметился гуманистический подход к личности, который представлял собой альтернативу социалисти­ческой идеологии, то в восьмидесятые и последующие годы он окреп, конкретизировался, распространился и проявил себя в ряде новых для отечественной науки областей. Для советской идеоло­гии было характерно не только создание стандартной модели лич­ности «советскогочеловека», не только провозглашение утопичес­кого тезиса о гармоничной всесторонне развитой личности (в ко­тором, нужно признать, на свой лад звучал ценностный аспект), но теоретическое и практически-жизненное утверждение жесточай­шего принципа «советский человек может все»: план любой ценой, строительство социализма любой ценой и т. д. (это неоднократно отмечала в своих работах по философской антропологии Л.П.Буе-ва). Гуманистический подход к человеку в отечественной психо­логии выразился не столько в знакомстве с идеями Роджерса, сколько прежде всего в нарастающем внимании (даже в таких при­кладных областях психологии, как инженерная) к цене человечес­кой деятельности, т. е. к тем реальным личностно-психологичес-ким затратам, которыми достигается тот или иной результат.

Переход от абстрактного гуманизма, выраженного в форму­ле о человеке как цели коммунизма к реальному гуманизму по­требовал, во-первых, выявления тех противоречий, которые пре­пятствуют реализации его человеческой сущности, что выразил своим трагическим вопросом еще Рубинштейн: «Как человеку

стать (или остаться) человечным в бесчеловечном мире?» Во-вторых, переход к реальному гуманизму выразился в сближе­нии психологии личности и этики, в обращении исследователей к нравственно-ценностным аспектам и поведения, и мышления, и мотивации. Он выразился, в-третьих, в нарастающем внима­нии к проблемам здоровья и болезни человека, к проблемам пси­хического здоровья личности: в последний период начинается бурное развитие психотерапии как прикладной области психо­логии личности, консультирования и предпринимаются попыт­ки теоретического осмысления прикладных проблем личности. Гуманистический подход к личности проявляется в восьмиде-сятых-девяностых годах в частичном обновлении отечественной традиции, частичном приложении зарубежных стратегий и так­тик психодиагностики [195 и др.]. Последнее действительно можно рассматривать как прямую альтернативу тезису «совет­ский человек может все», поскольку психодиагностика оказы­вается направленной на выявление реальных, а не социально требуемых возможностей человека для устанавления его соот­ветствия-несоответствия труду, профессии [76, 140, 154].

Осуществленная на рубеже этого последнего периода разра­ботка Ломовым системного подхода и его последовательная ре­ализация коллективом академического Института психологии способствовала переводу философско-методологических про­блем, перечисленных выше, в ранг конкретно-научных иссле­довательских стратегий. Методологический анализ интегриру­ется с теоретическим и становится не только профессиональным занятием ведущих методологов, но проблемным научным созна­нием всех психологов. Как справедливо отмечает В.К.Калин, происходит переход от описательного подхода к объяснитель­ному [103, с. 14]. На первый взгляд, давно существовашие в оте­чественной психологии методологические принципы и играли роль объяснительных, но реально оказывались априорными объяснениями. Особенность произошедших в восьмидесятые годы изменений заключалась в том, что, с одной стороны, зна­чительно уменьшился удельный вес методологии в науке в це­лом (методология частично была отождествлена с идеологией и дискеридитирована по этому неправильному основанию). С дру­гой — как тонко отмечает Б.А.Сосновский: «но методологически главное состоит в общности, явной преемственности многих основных постулатов отечественной психологии» [199, с. 14], т. е. методологические принципы из декларируемых категорических

постулатов превратились в методологические ориентиры, кото­рые и до сих пор составляют неприеходящую ценность для мно­гих современных исследований. В качестве методологических ориентиров они повышают уровень проблемности психологии, о чем также пишет Сосновский, отмечая по каждому конкрет­ному вопросу, что осталось не исследованной, а что — требую­щей эмпирической проверки и доказательства проблемой. Та­ким образом, проблематизация психологии не снижает ее объяс­нительных возможностей, а напротив, повышает.

Если на ранних этапах развития психологии личности реша­ющую роль сыграл личностный принцип как подход к исследо­ванию всех психических процессов, то последний период отече­ственной психологии позволяет охарактеризовать ее всю цели­ком как личностно ориентированное знание, по терминологии Полани [186], Фейерабенда и др. Личностное основание присут­ствует и в исследованиях речи [123], мышления [50 и др.], па­мяти (Н.Н.Корж и др.) и т. д. И если работы 60-70-ых, напри­мер, даже такие глубокие, как В.К.Вилюнаса об эмоциях, все же замыкались на детализации самих по себе функций эмоций, то исследования восьмидесятых-девяностых, вписывают конк­ретные определения личностных «функций» (эмоций, воли и т. д.) в контекст функционирования самой личности. Например, обращаясь к исследованию воли как традиционно личностного образования, В.К.Калин пишет:»одним из важнейших методо­логических вопросов проблемы воли является вопрос о том, в рамках какого целого может быть раскрыта функция воли, а через это и понята ее сущность» [103, с. 7]. Однако речь идет не просто о том, чтобы «вписать» волю в личностную «рамку» или ту или иную структуру, которая в конечном итоге, сосредото­чивая внимание исследователей на соподчинении подструктур, не выводит к пониманию их функций в самом соотношении лич­ности с миром, а о том, чтобы понять функциональные возмож­ности самой личности, связанные с механизмами воли, эмоций и т. д. А такой подход является, в частности, реализацией сис­темного подхода в его объяснительном, а не декларативном ва­рианте. И при науковедческом изложении проблем психологии личности, а не только при характеристике ее как исследователь­ского направления, это изменение выступает очень ярко [163].