Научное и вненаучное в реальной исследовательской практике

Уже первые попытки осуществить в рамках новой – экстерналистской – методологии реалистический анализ науки как повседневной индивидуальной и групповой деятельности обнаружили расхождение между нормативной системой когнитивных ценностей и уровнем реально действующих ориентации. Оказалось, что в реальной исследовательской практике поддерживаемые взгляды обусловлены не только обоснованностью и эвристической плодотворностью концепции, но и интуитивными догадками, приверженностью прежним представлениям, групповыми эффектами и официальной практикой в данный момент, действия ученых – личными качествами и навыками, социальными контактами и принадлежностью к группе, стремлением получить грант и энергетическим кризисом.

В этом контексте первым и наиболее очевидным отклонением от традиционной нормативной модели движения научной мысли как чисто логического процесса стало обнаружение защитной функции научного сообщества по отношению к парадигме – функции, реализуемой не только в объективистских процедурах критики концепций, но и внелогическими и внерациональными средствами. В исследованиях в рамках психологии науки выявлено статистически значимое воспроизводство в научной практике ряда эффектов зависимости восприятия информации от ее соотношения с исходной позицией реципиента: "эффект бумеранга" – активное противодействие информации при подозрении о личной заинтересованности информатора в ее принятии (Д. Брем); феномен "иммунизации", то есть углубления приверженности собственной позиции в процессе ее защиты от критики (У. Мак-Гайр); зависимость восприятия от престижа информатора, в особенности при существенном расхождении позиций; большая вероятность корректировки близкой по содержанию позиции по сравнению с существенно отличающейся (М. Шериф и К. Ховленд); асимметричность оценки результата как закономерного или случайного, в зависимости от подтверждающего или опровергающего исходную установку характера результатов (Д. Чарквиани) и т. д. Дж. Армстронг на материале конкретных психологических исследований сделал вывод о том, что пристрастно защищать свою гипотезу и противодействовать попыткам ее фальсификации готовы 64% ученых. В опытах М. Махони исследовалась интеллектуальная деятельность групп ученых-физиков, психологов и священников в идентичной когнитивной ситуации. При выполнении задания: выделить среди экспериментальных данных, предъявленных в качестве аргументов, гипотезы, не имеющие к ней отношения и опровергающие ее, группы ученых не обнаружили преимущества в плане логической корректности и чисто гносеологической регуляции рассуждения. 50% из них считали, что эксперимент подтверждает теорию с абсолютной достоверностью (хотя с логической точки зрения это лишь вероятностная схема), и около 25% считали, что данные эксперимента, предпринятого на основе ошибочной концепции, не должны приниматься во внимание. Аналогичные выводы делались в исследованиях Д. П. Петерса и С. Дж. Сеси, Д. Фауста и др. М. Махони полагает, что подобная нелогичность мышления связана со строем социальной организации науки, в которой поддерживаются позитивные результаты (опровергающие, даже будучи логически строже, рассматриваются скорее как неудача), и стандартной научной практикой, в которой перепроверяются лишь результаты, не вписывающиеся в концепцию, тогда как согласующиеся с ней принимаются без дальнейшей проверки. В исследовании Дж. Гилберта и М. Малкея формой выявления двойственного поведения научного сообщества перед лицом новой концепции стало различение «эмпиристского» и «условного» репертуара высказываний о науке. В высказываниях эмпиристского типа взгляды и действия ученых предстают как безусловное и неизбежное выражение эмпирических свойств безличного мира природы. Условные высказывания тяготеют к ситуациям неформализованного общения, они более личностны и индивидуализированы; условными они именуются в силу того, что в иной личной и социальной ситуации могли бы быть иными. Различие этих двух типов дискурса обнаруживается в различных ситуациях научной деятельности: выдвижение новой гипотезы, обнаружение научной ошибки, осуществление эксперимента, достижение консенсуса и т.д., составляя, как показывают авторы, картину пути хемиосмотической теории к признанию в биохимии, который на эмпиристском уровне представляется в виде обезличенного движения идеи, а в реальности связан с огромным массивом влияний разного рода, образующих значимую мотивацию происходящего. Этот фон – неотъемлемая часть повседневной научной деятельности.

Представляется принципиальным при этом сохранение обращенности науки на уровне осознаваемых эталонов к «интеллектуальной истории идей» как основному содержанию развития и смены концепций. Само существование двух репертуаров и тяготение всех строгих форм научного высказывания к эмпиристскому свидетельствует о восприятии именно когнитивных ценностей как базовых, системообразующих для науки, об убежденности в необходимости и присутствии в науке «гамбургского счета», определяющего, в конце концов, подлинное место каждого исследования по отношению к научной истине. Это сущность науки, но на уровне ее существования в качестве части социальной системы выявляются и иные тенденции.

Формирование установки на реалистическую философскую реконструкцию функционирования науки привело к появлению в поле зрения науковедения проблемы девиаций и патологических форм научной деятельности. (В рамках традиционной парадигмы науковедения теоретическое обсуждение данной темы вряд ли было возможно, поскольку существование «нарушений научной этики» если и признавалось, то не рассматривалось как возобновляющееся в силу определенных закономерностей.) Возникает термин «теневая наука» (по аналогии с «теневой экономикой») – деятельность представителей научных сообществ, микросоциумов (входящих в них по формальным либо содержательным признакам), которая строится на нарушении, деформации принятых в обществе и поддерживаемых обществом в качестве своего рода идеалов, ценностей и норм – правовых, этических и т. д., которые регулируют научную жизнь. В настоящее время предложено несколько классификаций форм научной недобросовестности, например, Национальный научный фонд США использует следующую: 1) фальсификация данных; 2) плагиат; 3) злоупотребление своим положением; 4) нарушение правил экспериментальной работы с людьми и животными; 5) нарушение финансовых правил и норм публикации. Полемику вызывает прежде всего оценка степени распространенности явлений такого рода в реальной науке. Определились две позиции на этот счет. Согласно одной из них, отдельные случаи недобросовестного поведения «патологических личностей» не должны влиять на оценку общей практики науки. Р. Мертон считает, что в целом механизм референтной группы работает исправно, а внешние стимулы (деньги, положение, признание) не изменяют существенно научную деятельность и в конечном счете не противоречат ориентации на поиск истины (деньги необходимы для новых исследований, слава – это признание ценности работы коллегами и т.п.). Ту же оценку высказывает Дж. Холтон; А. Кон полагает, что в важных вопросах фальсификация всегда будет обнаружена, а в частных моментах она не может причинить особого вреда.

Другая позиция значительно более пессимистична: она связана с убеждением, что обнаруженные нарушения – лишь верхушка айсберга, который в перспективе будет расти из-за коллективизации науки и размывания ответственности. Многими разделяется мнение, что преднамеренное мошенничество в науке встречается сравнительно редко, но мелкие и тонкие отклонения от норм научного исследования повсеместно распространены.

Проблему составляет также квалификация действия исследователя в конкретных случаях, поскольку грань между научной недобросовестностью и творческой интуицией, отбором значимого материала оказывается не всегда определенной и четкой.

Подход к философскому осмыслению аспектов ситуации определил сложившееся в литературе последних лет разграничение «добросовестного заблуждения» (или «уважаемой ошибки»), «неуважаемой ошибки» (возникающей из-за халатности) и «девиантного поведения» как сознательной фальсификации. Основу такого разграничения, по-видимому, можно реконструировать следующим образом: в первом определении речь идет о недостаточности или несовершенстве методологии, во-втором – о нарушении методологических требований, в третьем – о нарушении также требований этических. Представляется, что такой принцип классификации позволяет квалифицировать приведенные случаи и дает общую основу для демаркации научной и околонаучной концепции по способам манифестации. Уровень (2) образует ту грань, за которой познавательная деятельность и полученная как ее результат концепция перестает быть научной.

Наконец, по-разному оцениваются истоки проблемы и перспективы ее решения. Позиции, существующие на этот счет в литературе, можно обозначить как этическую, нормативную и социологическую. Представители этической позиции связывают сложившуются ситуацию с общим упадком нравов в науке в ходе превращения ее в массовую профессию. В качестве способов решения проблемы предлагаются воспитание молодых ученых, в том числе посредством соответствующих учебных курсов, перестройка образования, в котором наука должна преподноситься не как триумфальное шествие истины, а особое внимание должно уделяться истории борьбы с заблуждениями в науке, повышение моральной роли института наставничества, разработка и пропаганда этического кодекса ученого и общее оздоровление морального климата в обществе.

Нормативный подход акцентирует внимание на отсутствии (несмотря на традиционную уверенность в обратном) в науке эффективной системы контроля за качеством научных результатов. Обычно утверждают, что наука располагает собственными механизмами самокоррекции, которые призваны гарантировать честное и качественное выполнение научных исследований и быстрое выявление (и наказание) недобросовестности или подтасовки данных; в качестве основного механизма рассматривается практика воспроизведения значимых результатов. В действительности в условиях обвального количественного роста науки и углубляющейся специализации это все менее возможно и. таким образом, традиционные средства контроля уже отказывают. В рамках этого подхода воздействие на ситуацию предполагается через повышение ответственности редакторов и рецензентов за качество публикуемых материалов и развитие независимых комитетов, куда можно было бы обращаться с подозрениями по поводу фальсификаций и которые обладали бы правом экспертной проверки в любом сомнительном случае.

Социологический подход ставит во главу угла внешние по отношению к исследовательской деятельности факторы и ценности, воздействующие на науку (поощрение оригинальности и первенства, состязательный характер современной науки, распространенность внешних способов оценки научной деятельности, таких как количество публикаций и ссылок). Как пишет Р. Мертон, девиантное поведение становится следствием определенных ценностей, утвердившихся в научном сообществе. Соответственно основную роль в решении проблем научной этики должна сыграть самоорганизация научных сообществ и деятельность органов государственного регулирования и организации ученых.

Ни один из этих подходов не создает уверенности в достижимости быстрого решения проблемы. Сторонники социологического подхода обычно отмечают, что ученые не склонны ему следовать, так как опасаются появления форм организации научной деятельности, существенно отличающихся от привычных, и сомневаются в применимости идеально сконструированных форм к современной реальности. Действенность процедур нормативного контроля вызывает вопросы – насколько возможно, скажем, для редактора научного журнала выявить по содержанию статьи допущенные при ее подготовке нарушения, если речь не идет о плагиате или прямом подлоге. Обращает на себя внимание тот факт, что в большинстве случаев фальсификации, получившие огласку, разоблачались не в ходе стандартных процедур контроля, а благодаря случайным наблюдениям читателей и ближайших сотрудников. Но не противоречит ли развертывание сети информаторов (а говорится уже об обеспечении их защиты, в том числе через анонимность), в свою очередь, этике, причем не только научной? Возможности этического подхода, даже по мнению его сторонников ограничены, в том числе из-за основного противоречия этической систематики – недостаточности рационального обоснования целесообразности и средств внедрения моральных кодексов в повседневную жизнь. При этом многие преобразования, предлагаемые в любом из подходов, действительно актуальны и необходимы. Но если принципиально ограничены возможности каждого, вряд ли можно с уверенностью утверждать, что в совокупности они обеспечивают достаточный комплекс мер для решения проблемы.

В целом проблема, видимо, должна быть рассмотрена следующим образом. Утрата эффективности традиционных механизмов обеспечения нормативности науки лежит в русле более общего процесса утраты наукой традиционных форм включенности в социальную реальность. Наука как деятельность еще не обрела адекватных форм институционализации в современном обществе, а функционирование ее в заимствованных у производства формах ведет к возникновению ряда противоречий. Возвращение науки в традиционную когнитивную нишу невозможно, следовательно, возникает целый спектр проблем создания нормативов ее функционирования, адекватных сущности науки, духу научного поиска и в то же время соответствующих социокультурным реалиям эпохи. Такими проблемами, настоятельно требующими решения, является не только создание механизмов контроля за соблюдением нормативов научной деятельности, но и оптимизация способов признания, построения научной иерархии, и развитие отношений собственности в науке, и организация взаимодействия в научном коллективе, в том числе в отношении к полученным результатам. Поскольку адекватные способы институционализации науки в современном обществе еще не выработаны, возникает постоянное пограничное поле научного и вненаучного. А поскольку для динамичной науки и меняющегося общества установление такой адекватности неизбежно носит преходящий характер, существование этой пограничной области оказывается устойчивым. В сфере неизбежного взаимопроникновения разворачиваются как маргинальные формы самой науки, так и различные виды околонаучного знания.

ЛИТЕРАТУРА

1. Алейник А. З. Наука в системе общественного воспроизводства: Вопросы методологии. Л., 1991.

2. Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. №4. С.3-22.

3. Алексеев П. В., Панин А. В. Теория познания и диалектика. М., 1991.

4. Андрюхина Л. М. Стиль науки: Культурно-историческая природа. Екатеринбург, 1992.

5. Анисимов О. С. Методология: функции, сущность, становление (диалектика и связь времен). М., 1996.

6. Антипенко Л. Г. Проблема физической реальности. М., 1973.

7. Ахундов М. Д. Научные революции и постнеклассическая наука // Проблемы методологии постнеклассической науки. М., 1992. С.41-48.

8. Баженов В. А. Наука как самопознающая система. Казань, 1991.

9. Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

10. Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956.

11. Бор Н. Избранные научные труды. Т.2. М., 1971.

12. Борн М. Моя жизнь и взгляды. М., 1973.

13. Бройль Луи де. По тропам науки. М., 1962.

14. Бряник Н. В. Самобытность русской науки: Предпосылки и реальность. Екатеринбург, 1994.

15. Бунге М. Интуиция и наука. М., 1967.

16. Бургин М. С., Кузнецов В. И. Аксиологические аспекты научных теорий. Киев, 1991.

17. Бэкон Ф.Новый Органон // Сочинения. Т.2. М., 1978.

18. Вебер М. Наука как призвание и профессия // Избранные произведения. М., 1990.

19. Вернадский В. И. Избранные труды по истории науки. М., 1981.

20. Визгин В. П. Оккультные истоки науки Нового времени // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 1. С.140-152.

21. Виноградова Т. В. Этические проблемы творчества ученого // Вопросы истории естествознания и техники. 1992. №2. С.118-127.

22. Витгенштейн Л. О достоверности // Витгенштейн Л.Философские работы. Ч. 1. М., 1994. С. 321 – 405.

23. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. М., 1980.

24. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки (ХVII – ХVIII в.). М., 1987.

25. Гейзенберг В. Физика и философия. М., 1963.

26. Гейзенберг В. Шаги за горизонт. М., 1987.

27. Гилберт Дж., Малкей М. Открывая ящик Пандоры. М., 1987.

28. Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М., 1987.

29. Границы науки: О возможности альтернативных моделей познания. М., 1991.

30. Грязнов Б. С. Теория и ее объект. М., 1973.

31. Декарт Р. Рассуждение о методе // Соч. М., 1989. Т. 1.

32. Диалектика. Познание. Наука / В. А. Лекторский, В. С. Тюхтин, А. П. Шептулин и др. М., 1988.

33. Дынич В. И., Ельяшевич М. А., Толкачев Е. А., Томильчик Л. М. Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззрения // Вопросы философии. 1994. № 12. С. 122 – 134.

34. Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990.

35. Знание за пределами науки. М., 1990.

36. Ильин В. В.Критерии научности знания. М., 1989.

37. Ильин В. В. Теория познания: Введение.Общие проблемы. М., 1993.

38. К профессиональной этике ученого // Общественные науки за рубежом. Сер.8: Науковедение. 1991. № 4. С. 23 – 31.

39. Капица П. Л. Эксперимент. Теория. Практика. М., 1987.

40. Критический анализ вненаучного знания. М., 1989.

41. Касавин И. Т. Познание в мире традиций. М., 1990.

42. Кассирер Э. Техника политических мифов // Октябрь. 1993. № 7. С. 153 – 164.

43. Кезин А. В. Научность: эталоны, идеалы, критерии. М., 1985.

44. Ким В. В. Семиотические аспекты системы научного познания. Красноярск, 1987.

45. Кохановский В. П. Философия и методология науки. Ростов-на-Дону, 1999.

46. Кун Т. Структура научных революций. М., 1975.

47. Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции // Структура и развитие науки. М., 1978.

48. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М., 1995.

49. Лахтин Г. А. Организация советской науки: история и современность. М., 1990.

50. Леге Ж.-М. Кого страшит развитие науки? М., 1988.

51. Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2001.

52. Лойфман И.Я. Отражение как высший принцип марксистско-ленинской гносеологии. Свердловск, 1987.

53. Лосева И. Н. Миф и религия в отношении к рациональному познанию // Вопросы философии. 1992. №7. С. 64 – 75.

54. Малкей М. Наука и социология знания. М., 1983.

55. Мамардашвили М. К. Классический и неклассический идеал рациональности. М., 1994.

56. Мамчур Е. А., Овчинников Н. Ф., Огурцов А. П. Отечественная философия науки: Предварительные итоги. М., 1996.

57. Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М., 1973.

58. Мамчур Е. А. Проблемы социокультурной детерминации научного знания. М., 1987.

59. Марков Б. В. Проблема обоснования и проверяемости теоретического знания. Л., 1984.

60. Маркова Л. А. Конец века – конец науки? М., 1992.

61. Мартишина Н. И. Введение в гносеологию. Омск, 1997.

62. Мартишина Н. И. Когнитивные основания паранауки. Омск, 1996.

63. Метафизика и идеология в истории естествознания. М., 1994.

64. Мигдал А. Б. Поиски истины. М., 1983.

65. Микешина Л. А. Методология научного познания в контексте культуры. М., 1992.

66. Микешина Л. А., Опенков М. Ю. Новые образы познания и реальности. М., 1997.

67. Мирская Е. З. Ученый и современная наука. Ростов, 1971.

68. Наука в зеркале философии ХХ в. М., 1992.

69. Научный прогресс: когнитивные и социокультурные аспекты. М., 1993.

70. Никитин Е. П. Проблема обоснования: субстратный анализ. М., 1981.

71. Новейшие течения и проблемы философии в ФРГ. М., 1978.

72. Окладной В. А. Возникновение и соперничество научных теорий. Свердловск, 1990.

73. Пивоваров Д. В., Алексеев А. С. Операциональный аспект научного знания. Иркутск, 1987.

74. Пивоваров Д. В. Вера и знание в религии и науке. Екатеринбург, 1994.

75. Пивоев В. М. Мифологическое сознание как способ освоения мира. Петрозаводск, 1991.

76. Познание в социальном контексте. М., 1994.

77. Полани М. Личностное знание. М., 1985.

78. Поппер К. Р. Логика и рост научного знания. М., 1983.

79. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

80. Проблема ценностного статуса науки на рубеже ХХ1 в. М., 1999.

81. Пукшанский Я. Б. Обыденное знание: Опыт философского осмысления. Л., 1987.

82. Разумовский О. С. От конкурирования к альтернативам. Новосибирск, 1983.

83. Рожанский И. Д. Античная наука. М., 1980.

84. Розов М. А. Теория социальных эстафет и проблемы анализа знания // Теория социальных эстафет: История. Идеи.Перспективы. Новосибирск, 1997.

85. Розова С. С. Классификационная проблема в современной науке. Новосибирск, 1986.

86. Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1997.

87. Роуз Дж. Что такое культурологические исследования научного знания? // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 23 – 41.

88. Руткевич М. Н., Лойфман И. Я. Диалектика и теория познания. М., 1994.

89. Селье Г. От мечты к открытию: Как стать ученым. М., 1987.

90. Современная философия науки: Хрестоматия. М., 1996.

91. Степин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. М., 1996.

92. Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000.

93. Степин В. С. Философская антропология и философия науки. М., 1992.

94. Сухотин А. К.Превратности научных идей. М., 1991.

95. Торчилин В. П. Там, где кончается наука. М., 1991.

96. Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984.

97. Федина Е. Н.Перспективы развития научного знания // Перспективные проблем философских исследований за рубежом. М., 1991.

98. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986.

99. Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1987.

100. Филатов В. П. Наука в контексте идеологии и вненаучных форм знания. М., 1992.

101. Филатов В. П.Научное познание и мир человека. М., 1989.

102. Философия и методология науки. М., 1994. Ч. 1 и 2.

103. Философское сознание: драматизм обновления. М., 1991.

104. Фролов И. Т., Юдин Б. Г. Этика науки. М., 1986..

105. Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993.

106. Харпер П. Кто умножает знание – умножает зло // Диалоги. М., 1979. С. 258 – 264.

107. Холтон Дж. Что такое антинаука? // Вопросы философии. 1992. № 2. С. 26 – 58.

108. Хромов Г. С. Наука, которую мы теряем. М., 1995.

109. Ценности познания и гуманизация науки. М., 1992.

110. Черняк В. С. Мифологические истоки научной рациональности // Вопросы философии. 1994. № 9. С.37 – 52.

111. Чудинов Э. М. Природа научной истины. М., 1977.

112. Швырев В. С. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы. М., 1988.

113. Швырев В. С. Научная рациональность: проблемы критического осмысления // Природа. 1992. № 4. С.3 – 8.

114. Шептулин А. П. Диалектический метод познания. М., 1983.

115. Шкода В. В. Оправдание многообразия: Принцип полиморфизма в методологии науки. Харьков, 1990.

116. Шулевский Н. Б.Принцип объективности познания: предметное содержание и логические функции. М., 1985.

117. Щавелев С. П. Практическое познание. Воронеж, 1994.

118. Эволюционная эпистемология. М., 1996.

119. Эйнштейн А. О науке // Эйнштейн А. Собр. науч. трудов. Т. 4. М, 1967. С. 142 – 146.

120. Эпистемология и постнеклассическая наука. М., 1992.

121. Юревич А. В., Цапенко И. П. Мифы о науке // Вопросы философии. 1996. № 9. С. 59 – 68.

122. Яблонский А. И. Модели и методы исследования науки. М., 2001.

[1] Аристотель. Поэтика // Соч. М., 1984. Т. 4. С. 676.

[2] Бернал Дж. Наука в истории общества. М., 1956. С. 99 – 100.

[3] Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч. 1. С. 383.

[4] Аристотель. Метафизика // Соч. М., 1986. Т. 1. С. 67.

[5] Поляковская М. А., Чекалова А. А. Византия: быт и нравы. Свердловск, 1989. С. 32.

[6] Успенский Ф. И. Очерки по истории византийской образованности. М., 2001. С. 230.

[7] Цит. по: Гайденко П. П. Эволюция понятия науки: становление и развитие первых научных программ. М., 1980. С. 458.

[8] Галилей Г. Избр. труды. М., 1964. Т. 2. С. 201.

[9] Кузанский Н. Сочинения. М., 1980. Т. 1. С.445.

[10] Галилей Г. Избр. труды. М., 1964. Т. 1. С. 239.

[11] Кузанский Н. Сочинения. М., 1980. Т. 1. С. 10.

[12] Бэкон Ф. Новый Органон // Соч. М., 1978. Т. 2. С. 12.

[13] Бэкон Ф. Новый Органон // Соч. М., 1978. Т. 2. С. 12.

[14] Декарт Р. Правила для руководства ума // Избр. произв. М., 1950. С. 89.

[15] Бэкон Ф. Новый Органон // Соч. М., 1978. Т. 2. С. 8.

[16] Декарт Р. Избр. произв. М., 1950. С.196.

[17] Цит. по: Соколов В.В. Европейская философия XV – XVII вв. М., 1984. С. 367, 369.

[18] Лейбниц Г. В. Монадология // Соч. М., 1982. Т. 1. С. 424 – 425.

[19] Фейнман Р. Характер физических законов. М., 1987. С. 116.

1 Больцман Л. Второй закон механической теории тепла // Больцман Л. Статьи и речи. М.: Наука, 1970. С.28.

[20] Фейерабенд П. Против методологического принуждения: Очерк анархистской теории познания // Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 142.

[21] Цит. по: Маркова Л.А. Конец века - конец науки? М., 1992. С.28.