А. КОМЛЕВ 2 страница

Один из докторов - как видно по всему,

Высокий ум, в сердцах рассеивавший тьму,

Их бездны черные будивший словом жгучим,

К небесным истинам карабкаясь по кручам,

Где он и сам не знал ни тропок, ни дорог,

Где только чистый Дух еще пройти бы мог, -

Так дико возопил в диавольской гордыне,

Как будто страх в него вселился на вершине:

"Христос! Ничтожество! Я сам тебя вознес!

Открой я людям все, в чем ты не прав, Христос,

На смену похвалам посыплются хуленья,

Тебя, как выкидыш, забудут поколенья".

Сказал и замолчал, и впрямь сошел с ума,

Как будто наползла на это солнце тьма.

Рассудок хаосом затмился. В гордом храме,

Блиставшем некогда богатыми дарами,

Где жизнь гармонии была подчинена,

Все поглотила ночь, настала тишина,

Как в запертом на ключ, заброшенном подвале.

Уже не различал он, лето ли, зим

На пса бродячего похожий, рыскал он,

Не видя ничего, оборван, изможден,

Посмешище детей, ненужный и зловещий,

Подобный брошенной и отслужившей вещи.

XVII. КРАСОТА

О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!

И грудь моя, что всех погубит чередой,

Сердца художников томит любовью властно,

Подобной веществу, предвечной и немой.

В лазури царствую я сфинксом непостижным;

Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;

Презрев движение, любуюсь неподвижным;

Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.

Я - строгий образец для гордых изваяний,

И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,

Поэты предо мной склоняются во прах.

Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,

Сиянье вечности в моих глазах бессонных,

Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.

XVIII. ИДЕАЛ

Нет, ни красотками с зализанных картинок -

Столетья пошлого разлитый всюду яд! -

Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,

Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,

Больничной красотой прельщаясь, Гаварни -

Противны мне его чахоточные розы;

Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,

Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,

Вы, воплощенная Эсхилова мечта,

Да ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой,

Дочь Микеланджело, обязанная формой

Титанам, лишь тобой насытившим уста!

XIX. ВЕЛИКАНША

В века, когда, горя огнем, Природы грудь

Детей чудовищных рождала сонм несчетный,

Жить с великаншею я стал бы, беззаботный,

И к ней, как страстный кот к ногам царевны, льнуть.

Я б созерцал восторг ее забав ужасных,

Ее расцветший дух, ее возросший стан,

В ее немых глазах блуждающий туман

И пламя темное восторгов сладострастных.

Я стал бы бешено карабкаться по ней,

Взбираться на ее громадные колени;

Когда же в жалящей истоме летних дней

Она ложилась бы в полях под властью лени,

Я мирно стал бы спать в тени ее грудей,

Как у подошвы гор спят хижины селений.

XX. МАСКА

Аллегорическая статуя в духе Ренессанса

Эрнесту Кристофу,

скульптору

Смотри: как статуя из флорентийской виллы,

Вся мускулистая, но женственно-нежна,

Творенье двух сестер - Изящества и Силы -

Как чудо в мраморе, возникла здесь она.

Божественная мощь в девичьи-стройном теле,

Как будто созданном для чувственных утех -

Для папской, может быть, иль княжеской постели.

- А этот сдержанный и сладострастный смех,

Едва скрываемое Самоупоенье,

А чуть насмешливый и вместе томный взгляд,

Лицо и грудь ее в кисейном обрамленье, -

Весь облик, все черты победно говорят:

"Соблазн меня зовет, Любовь меня венчает!"

В ней все возвышенно, но сколько остроты

Девичья грация величью сообщает!

Стань ближе, обойди вкруг этой красоты.

Так вот искусства ложь! Вот святотатство в храме!

Та, кто богинею казалась миг назад,

Двуглавым чудищем является пред нами.

Лишь маску видел ты, обманчивый фасад -

Ее притворный лик, улыбку всем дарящий,

Смотри же, вот второй - страшилище, урод,

Неприукрашенный, и, значит, настоящий

С обратной стороны того, который лжет.

Ты плачешь. Красота! Ты, всем чужая ныне,

Мне в сердце слезы льешь великою рекой.

Твоим обманом пьян, я припадал в пустыне

К волнам, исторгнутым из глаз твоих тоской!

- О чем же плачешь ты? В могучей, совершенной,

В той, кто весь род людской завоевать могла,

Какой в тебе недуг открылся сокровенный?

- Нет, это плач о том, что и она жила!

И что еще живет! Еще живет! До дрожи

Ее пугает то, что жить ей день за днем,

Что надо завтра жить и послезавтра тоже,

Что надо жить всегда, всегда! - как мы живем!

XXI. ГИМН КРАСОТЕ

Скажи, откуда ты приходишь, Красота?

Твой взор - лазурь небес иль порожденье ада?

Ты, как вино, пьянишь прильнувшие уста,

Равно ты радости и козни сеять рада.

Заря и гаснущий закат в твоих глазах,

Ты аромат струишь, как будто вечер бурный;

Героем отрок стал, великий пал во прах,

Упившись губ твоих чарующею урной.

Прислал ли ад тебя иль звездные края?

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно;

Всегда таинственна, безмолвна власть твоя,

И все в тебе - восторг, и все в тебе преступно!

С усмешкой гордою идешь по трупам ты,

Алмазы ужаса струят свой блеск жестокий,

Ты носишь с гордостью преступные мечты

На животе своем, как звонкие брелоки.

Вот мотылек, тобой мгновенно ослеплен,

Летит к тебе - горит, тебя благословляя;

Любовник трепетный, с возлюбленной сплетен,

Как с гробом бледный труп сливается, сгнивая.

Будь ты дитя небес иль порожденье ада,

Будь ты чудовище иль чистая мечта,

В тебе безвестная, ужасная отрада!

Ты отверзаешь нам к безбрежности врата.

Ты Бог иль Сатана? Ты Ангел иль Сирена?

Не все ль равно: лишь ты, царица Красота,

Освобождаешь мир от тягостного плена,

Шлешь благовония и звуки и цвета!

XXII. ЭКЗОТИЧЕСКИЙ АРОМАТ

Когда, закрыв глаза, я, в душный вечер лета,

Вдыхаю аромат твоих нагих грудей,

Я вижу пред собой прибрежия морей,

Залитых яркостью однообразной света;

Ленивый остров, где природой всем даны

Деревья странные с мясистыми плодами;

Мужчин, с могучими и стройными телами,

И женщин, чьи глаза беспечностью полны.

За острым запахом скользя к счастливым странам,

Я вижу порт, что полн и мачт, и парусов,

Еще измученных борьбою с океаном,

И тамариндовых дыхание лесов,

Что входит в грудь мою, плывя к воде с откосов,

Мешается в душе с напевами матросов.

XXIII. ШЕВЕЛЮРА

О, завитое в пышные букли руно!

Аромат, отягченный волною истомы,

Напояет альков, где тепло и темно;

Я мечты пробуждаю от сладостной дремы,

Как платок надушенный взбивая руно!..

Нега Азии томной и Африки зной,

Мир далекий, отшедший, о лес благовонный,

Возникает над черной твоей глубиной!

Я парю ароматом твоим опьяненный,

Как другие сердца музыкальной волной!

Я лечу в те края, где от зноя безмолвны

Люди, полные соков, где жгут небеса;

Пусть меня унесут эти косы, как волны!

Я в тебе, море черное, грезами полный,

Вижу длинные мачты, огни, паруса;

Там свой дух напою я прохладной волною

Ароматов, напевов и ярких цветов;

Там скользят корабли золотою стезею,

Раскрывая объятья для радостных снов,

Отдаваясь небесному, вечному зною.

Я склонюсь опьяненной, влюбленной главой

К волнам черного моря, где скрыто другое,

Убаюканный качкою береговой;

В лень обильную сердце вернется больное,

В колыхание нег, в благовонный покой!

Вы лазурны, как свод высоко-округленный,

Вы - шатер далеко протянувшейся мглы;

На пушистых концах пряди с прядью сплетенной

Жадно пьет, словно влагу, мой дух опьяненный

Запах муска, кокоса и жаркой смолы.

В эти косы тяжелые буду я вечно

Рассыпать бриллиантов сверкающий свет,

Чтоб, ответив на каждый порыв быстротечный,

Ты была как оазис в степи бесконечной,

Чтобы волны былого поили мой бред.

XXIV

Тебя, как свод ночной, безумно я люблю,

Тебя, великую молчальницу мою!

Ты - урна горести; ты сердце услаждаешь,

Когда насмешливо меня вдруг покидаешь,

И недоступнее мне кажется в тот миг

Бездонная лазурь, краса ночей моих!

Я как на приступ рвусь тогда к тебе, бессильный,

Ползу, как клуб червей, почуя труп могильный.

Как ты, холодная, желанна мне! Поверь, -

Неумолимая, как беспощадный зверь!

<DIR><A name=28></A><H2>XV

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,

О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!

Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -

Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.

Зазывные глаза горят, как бар ночной,

Как факелы в руках у черни площадной,

В заемной прелести ища пути к победам,

Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,

Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!

Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных

Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах

Как не бледнеешь ты перед размахом зла,

С каким, горда собой, на землю ты пришла,

Чтоб темный замысел могла вершить Природа

Тобою, женщина, позор людского рода, -

Тобой, животное! - над гением глумясь.

Величье низкое, божественная грязь!

XXVI. SED NON SATIATA*

Кто изваял тебя из темноты ночной,

Какой туземный Фауст, исчадие саванны?

Ты пахнешь мускусом и табаком Гаванны,

Полуночи дитя, мой идол роковой.

Ни опиум, ни хмель соперничать с тобой

Не смеют, демон мой; ты - край обетованный,

Где горестных моих желаний караваны

К колодцам глаз твоих идут на водопой.

Но не прохлада в них - огонь, смола и сера.

О, полно жечь меня, жестокая Мегера!

Пойми, ведь я не Стикс, чтоб приказать: "Остынь!",

Семижды заключив тебя в свои объятья!

Не Прозерпина я, чтоб испытать проклятье,

Сгорать с тобой дотла в аду твоих простынь!

* Но ненасытившаяся (лат.).

XXVII

В струении одежд мерцающих ее,

В скольжении шагов - тугое колебанье

Танцующей змеи, когда факир свое

Священное над ней бормочет заклинанье.

Бесстрастию песков и бирюзы пустынь

Она сродни - что им и люди, и страданья?

Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь,

Она плывет из рук, холодное созданье.

Блеск редкостных камней в разрезе этих глаз.

И в странном, неживом и баснословном мире,

Где сфинкс и серафим сливаются в эфире,

Где излучают свет сталь, золото, алмаз,

Горит сквозь тьму времен ненужною звездою

Бесплодной женщины величье ледяное.

XXVIII. ТАНЦУЮЩАЯ ЗМЕЯ

Твой вид беспечный и ленивый

Я созерцать люблю, когда

Твоих мерцаний переливы

Дрожат, как дальняя звезда.

Люблю кочующие волны

Благоухающих кудрей,

Что благовоний едких полны

И черной синевы морей.

Как челн, зарею окрыленный,

Вдруг распускает паруса,

Мой дух, мечтою умиленный,

Вдруг улетает в небеса.

И два бесчувственные глаза

Презрели радость и печаль,

Как два холодные алмаза,

Где слиты золото и сталь.

Свершая танец свой красивый,

Ты приняла, переняла

-змеи танцующей извивы

На тонком острие жезла.

Истомы ношею тяжелой

Твоя головка склонена -

То вдруг игривостью веселой

Напомнит мне игру слона.

Твой торс склоненный, удлиненный

Дрожит, как чуткая ладья,

Когда вдруг реи наклоненной

Коснется влажная струя.

И, как порой волна, вскипая,

Растет от таянья снегов,

Струится влага, проникая

Сквозь тесный ряд твоих зубов.

Мне снится: жадными губами

Вино богемское я пью,

Как небо, чистыми звездами

Осыпавшее грудь мою!

XXIX. ПАДАЛЬ

Вы помните ли то, что видели мы летом?

Мой ангел, помните ли вы

Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,

Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,

Подобно девке площадной,

Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,

Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,

Чтобы останки сжечь дотла,

Чтоб слитое в одном великая Природа

Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,

Большим подобные цветам.

От смрада на лугу, в душистом зное лета,

Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи

Над мерзкой грудою вились,

И черви ползали и копошились в брюхе,

Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,

Как будто, вдруг оживлено,

Росло и множилось чудовищное тело,

Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,

Как ветер, как бегущий вал,

Как будто сеятель, подъемля плавно руки,

Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,

Как первый очерк, как пятно,

Где взор художника провидит стан богини,

Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,

Косила сука злой зрачок,

И выжидала миг, чтоб отхватить от кости

И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым,

Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,

Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,

И вы сгниете до костей,

Одетая в цветы под скорбные моленья,

Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,

Вас пожирать во тьме сырой,

Что тленной красоты - навеки сберегу я

И форму, и бессмертный строй.

XXX. DE PROFUNDIS CLAMAVI*

К Тебе, к Тебе одной взываю я из бездны,

В которую душа низринута моя...

Вокруг меня - тоски свинцовые края,

Безжизненна земля и небеса беззвездны.

Шесть месяцев в году здесь стынет солнца свет,

А шесть - кромешный мрак и ночи окаянство..

Как нож, обнажены полярные пространства:

- Хотя бы тень куста! Хотя бы волчий след!

Нет ничего страшней жестокости светила,

Что излучает лед. А эта ночь - могила,

Где Хаос погребен! Забыться бы теперь

Тупым, тяжелым сном - как спит в берлоге зверь...

Забыться и забыть и сбросить это бремя,

Покуда свой клубок разматывает время...

* Из бездны взываю (лат.).

XXXI. ВАМПИР

В мою больную грудь она

Вошла, как острый нож, блистая,

Пуста, прекрасна и сильна,

Как демонов безумных стая.

Она в альков послушный свой

Мой бедный разум превратила;

Меня, как цепью роковой,

Сковала с ней слепая сила.

И как к игре игрок упорный

Иль горький пьяница к вину,

Как черви к падали тлетворной,

Я к ней, навек проклятой, льну.

Я стал молить: "Лишь ты мне можешь

Вернуть свободу, острый меч;

Ты, вероломный яд, поможешь

Мое бессилие пресечь!"

Но оба дружно: "Будь покоен! -

С презреньем отвечали мне. -

Ты сам свободы недостоин,

Ты раб по собственной вине!

Когда от страшного кумира

Мы разум твой освободим,

Ты жизнь в холодный труп вампира

Вдохнешь лобзанием своим!"

XXXII

С еврейкой бешеной простертый на постели,

Как подле трупа труп, я в душной темноте

Проснулся, и к твоей печальной красоте

От этой - купленной - желанья полетели.

Я стал воображать - без умысла, без цели, -

Как взор твой строг и чист, как величава ты,

Как пахнут волосы, и терпкие мечты,

Казалось, оживить любовь мою хотели.

Я всю, от черных кос до благородных ног,

Тебя любить бы мог, обожествлять бы мог,

Все тело дивное обвить сетями ласки,

Когда бы ввечеру, в какой-то грустный час,

Невольная слеза нарушила хоть раз

Безжалостный покой великолепной маски.

XXXIII. ПОСМЕРТНЫЕ УГРЫЗЕНИЯ

Когда затихнешь ты в безмолвии суровом,

Под черным мрамором, угрюмый ангел мой,

И яма темная, и тесный склеп сырой

Окажутся твоим поместьем и альковом,

И куртизанки грудь под каменным покровом

От вздохов и страстей найдет себе покой,

И уж не повлекут гадательной тропой

Тебя твои стопы вслед вожделеньям новым,

Поверенный моей негаснущей мечты,

Могила - ей одной дано понять поэта! -

Шепнет тебе в ночи: "Что выгадала ты,

Несовершенная, и чем теперь согрета,

Презрев все то, о чем тоскуют и в раю?"

И сожаленье - червь - вопьется в плоть твою.

XXXIV. КОШКА

Мой котик, подойди, ложись ко мне на грудь,

Но когти убери сначала.

Хочу в глазах твоих красивых потонуть -

В агатах с отблеском металла.

Как я люблю тебя ласкать, когда, ко мне

Пушистой привалясь щекою,

Ты, электрический зверек мой, в тишине

Мурлычешь под моей рукою.

Ты как моя жена. Ее упорный взгляд -

Похож на твой, мой добрый котик:

Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик.

И соблазнительный, опасный аромат

Исходит, как дурман, ни с чем другим не схожий,

От смуглой и блестящей кожи.

XXXV. DUELLUM*

Бойцы сошлись на бой, и их мечи вокруг

Кропят горячий пот и брызжут красной кровью.

Те игры страшные, тот медный звон и стук -

Стенанья юности, растерзанной любовью!

В бою раздроблены неверные клинки,

Но острый ряд зубов бойцам заменит шпаги:

Сердца, что позднею любовью глубоки,

Не ведают границ безумья и отваги!

И вот в убежище тигрят, в глухой овраг

Скатился в бешенстве врага сдавивший враг,

Кустарник багряня кровавыми струями!

Та пропасть - черный ад, наполненный друзьями;

С тобой, проклятая, мы скатимся туда,

Чтоб наша ненависть осталась навсегда!

* Поединок (лат.).

XXXVI. БАЛКОН

Мать воспоминаний, нежная из нежных,

Все мои восторги! Весь призыв мечты!

Ты воспомнишь чары ласк и снов безбрежных,

Прелесть вечеров и кроткой темноты.

Мать воспоминаний, нежная из нежных!

Вечера при свете угля золотого,

Вечер на балконе, розоватый дым.

Нежность этой груди! Существа родного!

Незабвенность слов, чей смысл неистребим,

В вечера при свете угля золотого!

Как красиво солнце вечером согретым!

Как глубоко небо! В сердце сколько струн!

О, царица нежных, озаренный светом,

Кровь твою вдыхал я, весь с тобой и юн.

Как красиво солнце вечером согретым!

Ночь вокруг сгущалась дымною стеною,

Я во тьме твои угадывал зрачки,

Пил твое дыханье, ты владела мною!

Ног твоих касался братскостью руки.

Ночь вокруг сгущалась дымною стеною.

Знаю я искусство вызвать миг счастливый,

Прошлое я вижу возле ног твоих.

Где ж искать я буду неги горделивой,

Как не в этом теле, в чарах ласк твоих?

Знаю я искусство вызвать миг счастливый.

Эти благовонья, клятвы, поцелуи,

Суждено ль им встать из бездн, запретных нам,

Как восходят солнца, скрывшись на ночь в струи,

Ликом освеженным вновь светить морям?

- Эти благовонья, клятвы, поцелуи!

XXXVII. ОДЕРЖИМЫЙ

Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;

Окутайся во мглу и ты, моя Луна,

Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,

И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.

Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!

Ты, как ущербная звезда, полувидна;

Твои лучи влечет Безумия страна;

Долой ножны, кинжал сверкающий свирепо!

Скорей, о пламя люстр, зажги свои зрачки!

Свои желания зажги, о взор упорный!

Всегда желанна ты во мгле моей тоски;

Ты - розовый рассвет, ты - Ночи сумрак черный;

Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -

Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!

XXXVIII. ПРИЗРАК

I

Мрак

Велением судьбы я ввергнут в мрачный склеп,

Окутан сумраком таинственно-печальным;

Здесь Ночь предстала мне владыкой изначальным;

Здесь, розовых лучей лишенный, я ослеп.

На вечном сумраке мечты живописуя,

Коварным Господом я присужден к тоске;

Здесь сердце я сварю, как повар, в кипятке

И сам в груди своей его потом пожру я!

Вот, вспыхнув, ширится, колышется, растет,

Ленивой грацией приковывая око,

Великолепное видение Востока;

Вот протянулось ввысь и замерло - и вот

Я узнаю Ее померкшими очами:

Ее, то темную, то полную лучами.

II. Аромат

Читатель, знал ли ты, как сладостно душе,

Себя медлительно, блаженно опьяняя,

Пить ладан, что висит, свод церкви наполняя,

Иль едким мускусом пропахшее саше?

Тогда минувшего иссякнувший поток

Опять наполнится с магическою силой,

Как будто ты сорвал на нежном теле милой

Воспоминания изысканный цветок!

Саше пахучее, кадильница алькова,

Ее густых кудрей тяжелое руно

Льет волны диких грез и запаха лесного;

В одеждах бархатных, где все еще полно

Дыханья юности невинного, святого,

Я запах меха пью, пьянящий, как вино.

III. Рамка

Как рамка лучшую картину облекает

Необъяснимою, волшебной красотой,

И, отделив ее таинственной чертой

От всей Природы, к ней вниманье привлекает,

Так с красотой ее изысканной слиты

Металл и блеск огней и кресел позолота:

К ее сиянью все спешит прибавить что-то,

Все служит рамкою волшебной красоты.

И вот ей кажется, что все вокруг немеет

От обожания, и торс роскошный свой

Она в лобзаниях тугих шелков лелеет,

Сверкая зябкою и чуткой наготой;

Она вся грации исполнена красивой

И обезьянкою мне кажется игривой.

IV. Портрет

Увы, Болезнь и Смерть все в пепел превратили;

Огонь, согревший нам сердца на миг, угас;

И нега знойная твоих огромных глаз

И влага пышных губ вдруг стала горстью пыли.

Останки скудные увидела душа;

Где вы, пьянящие, всесильные лобзанья,

Восторгов краткие и яркие блистанья?..

О, смутен контур твой, как три карандаша.

Но в одиночестве и он, как я, умрет -

И Время, злой старик, день ото дня упорно

Крылом чудовищным его следы сотрет...

Убийца дней моих, палач мечтаний черный,

Из вечной памяти досель ты не исторг

Ее - души моей и гордость и восторг!

XXXIX

Тебе мои стихи! когда поэта имя,

Как легкая ладья, что гонит Аквилон,

Причалит к берегам неведомых времен

И мозг людей зажжет виденьями своими -

Пусть память о тебе назойливо гремит,

Путь мучит, как тимпан, чарует, как преданье,

Сплетется с рифмами в мистическом слиянье,

Как только с петлей труп бывает братски слит!

Ты, бездной адскою, ты, небом проклятая,

В одной моей душе нашла себе ответ!

Ты тень мгновенная, чей контур гаснет тая.

Глумясь над смертными, ты попираешь свет

И взором яшмовым и легкою стопою,

Гигантским ангелом воздвигшись над толпою!

XL. SEMPER EADEM*

"Откуда скорбь твоя? зачем ее волна

Взбегает по скале, чернеющей отвесно?"

- Тоской, доступной всем, загадкой, всем известной,

Исполнена душа, где жатва свершена.

Сдержи свой смех, равно всем милый и понятный,

Как правда горькая, что жизнь - лишь бездна зла;

Пусть смолкнет, милая, твой голос, сердцу внятный,

Чтоб на уста печать безмолвия легла.

Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно света

И чьи улыбчивы невинные уста,-

Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои тенета?

Но пусть мой дух пьянит и ложная мечта!

И пусть утонет взор в твоих очах лучистых,

Вкушая долгий сон во мгле ресниц тенистых.

* Всегда та же (лат.).

XLI. ВСЯ НЕРАЗДЕЛЬНО

Сам Демон в комнате высокой

Сегодня посетил меня;

Он вопрошал мой дух, жестоко

К ошибкам разум мой клоня:

"В своих желаниях упорных

Из всех ее живых красот,

И бледно-розовых, и черных,

Скажи, что вкус твой предпочтет?"

"Уйди! - нечистому сказала Моя

влюбленная душа. - В ней все -

диктам, она мне стала

Вся безраздельно хороша!

В ней все мне сердце умиляет,

Не знаю "что", не знаю "как";

Она, как утро, ослепляет

И утоляет дух, как мрак.

В ней перепутана так сложно

Красот изысканная нить,

Ее гармоний невозможно

В ряды аккордов разрешить.

Душа исполнена влиянья

Таинственных метаморфоз:

В ней стало музыкой дыханье,

А голос - ароматом роз!"

XLII.Что можешь ты сказать, мой дух всегда ненастный,

Душа поблекшая, что можешь ты сказать

Ей, полной благости, ей, щедрой, ей прекрасной?

Один небесный взор - и ты цветешь опять!..

Напевом гордости да будет та хвалима,

Чьи очи строгие нежнее всех очей,

Чья плоть - безгрешное дыханье херувима,

Чей взор меня облек в одежду из лучей!

Всегда: во тьме ночной, холодной и унылой,

На людной улице, при ярком свете дня,

Передо мной скользит, дрожит твой облик милый,

Как факел, сотканный из чистого огня:

- Предайся Красоте душой, в меня влюбленной;

Я буду Музою твоею и Мадонной!

XLIII. ЖИВОЙ ФАКЕЛ

Два брата неземных, два чудотворных глаза

Всегда передо мной. Искусный серафим

Их сплавил из огня, магнита и алмаза,

Чтоб, видя свет во тьме, я следовал за ним.