Феноменогня и сияния 5 страница

После этой ночи здоровье ее быстро пошло на поправку. К ней вернулись силы, ясность сознания – но образ ее жизни совершенно переменился. Прежде она любила публичные развлечения; теперь она полюбила домашний покой и общение с немногими преданными друзьями. Она открыла в себе способности врачевателя; ей достаточно было прикоснуться рукой или заглянуть в глаза, как страдающие тяжелыми болями погружались в спокойный сон. Когда она впервые увидела свет, ей было двадцать четыре года. И за всю оставшуюся жизнь ей еще лишь дважды довелось встретиться с этим светом. Во время одной из этих люминофании рядом был муж, и она спросила его, видит ли он что‑нибудь, но получила отрицательный ответ. В автобиографических записках, присланных д‑ру Вьюку, она признавалась, что не в силах выразить в словах открывшееся ей "во время опыта люминофании и сразу после него… Это не укладывается в слова, может быть, слово «гармония» способно передать часть постигнутого мной тогда". "Осмысляя происшедшее, когда свет уже погас, – прибавляет она, – в сущности, всегда проходишь через одно и то же состояние: ты испытываешь интенсивное желание открыть людям их истинную сущность и помогать тем, кто ищет некое оправдание того, что они называют "этой жизнью", ищут что‑то, ради чего стоило бы жить".

В этом опыте люминофании хотелось бы подчеркнуть не только то, что он далек от какой‑либо религиозности, но и его, так сказать, современную и «благотворительную» ориентированность. Свет не пугает, в нем нет ничего внушающего ужас, а почти человеческий голос сообщает не некие трансцендентные откровения, но просто‑напросто призывает сохранять спокойствие. Быстрое, почти чудесное выздоровление становится, как и во многих других случаях, началом новой жизни, однако плоды этого второго рождения пожинаются не на духовном уровне, а реализуются в чисто человеческой активности: молодая женщина получает способности целителя, дар избавлять людей от бессонницы, а духовный результат озарения выражается в том, что у нее возникает желание помочь людям обрести в жизни некие ценности.

В своих «Размышлениях» У.‑Л. Уильямхерст, наш современник, рассказывает о собственном опыте люминофаний. Она произошла в деревенской церкви, во время пения Те Deum ("Тебя, Бога, хвалим"). "Я бросил взгляд на проход рядом с моей скамьей, – пишет он, – и увидел, что из трещин каменного пола сочится какой‑то голубоватый дымок. Присмотревшись, я увидел, что это даже не дым, но какая‑то более тонкая в разреженная субстанция – мягкая, неосязаемая, светящаяся дымка фиолетового цвета, непохожая ни на одно физическое испарение. Полагая, что это всего лишь оптический эффект или обман зрения, я перевел взгляд чуть дальше – но увидел все ту же легкую дымку… Тут я осознал удивительную вещь: дымка простиралась за пределы здания, для нее словно не существовало преграды в виде стен и потолка. Более того, я мог видеть сквозь них пейзаж, простирающийся вокруг… Я смотрел как бы всем телом, а не одними только глазами. При всей интенсивности этого восприятия я не утратил ни физического контакта с моим окружением, ни ясности потока мыслей… Я чувствовал покой и радость – их невозможно выразить в словах. В следующее мгновение светящаяся голубая дымка окутала меня и все вокруг преобразилось в сияние славы, в несказанный свет… Золотой свет – ибо фиолетовая дымка казалась теперь лишь прикрывающей его вуалью, некой каймой – исходил от громадного сверкающего шара в центре… Но удивительней всего было то, что коридоры и волны света, расходившиеся от сияющего шара, и даже сама световая сфера в центре были заполнены живыми существами… единый связный организм заполнял все пространство, состоя из бесчисленных индивидуальных существований… больше того, мириады этих созданий вились в воздухе в церкви; они пребывали в постоянном движении, свободно проходя сквозь людей: наши тела вовсе не были для них препятствием… Эти небесные сонмы проходили сквозь прихожан, как ветер проходит сквозь кроны деревьев".

Прервем здесь эту удивительную историю; дальнейшее ее содержание не столь важно для нашего исследования, так как касается, главным образом, феноменологии мистических переживаний. Описанный опыт уникален тем, что люминофания была не внезапной, а развертывалась во времени: автор описывает не спонтанное озарение, а говорит о голубоватой дымке, похожей на туман, преображающейся в фиолетовую тень, а потом – в слепящий золотой свет. Видение длилось, постепенно меняя свой характер. Вначале пространство заполнено фиолетовым светом, разливающимся во все стороны, и рассказчик говорит, что он мог видеть сквозь стены. После этого он испытал радость, которую "не выразить в словах", и, уже когда он достиг духовного равновесия и покоя, свет превратился, в золотой, и можно было видеть сияющую сферу и мириады духов.

За этим видением последовало другое переживание, когда, как говорит рассказчик, он перестал осознавать течение времени и утратил всякое представление о пространстве и наполняющих его формах, гак что осталось лишь восприятие "бесконечного и вечного". "Мое сознание преодолело некий последний барьер и проникло в области несотворенного и бесформенного". Он утратил сознание окружающего его физического мира. Но этот восторг длился лишь несколько секунд: когда рассказчик вновь обрел свое «Я», пение Те Deum еще продолжалось. Быстрота перехода от одного восприятия к другому, от созерцания физического света к проникновению в чисто трансцендентный мир, что превыше времени и пространства, – самое удивительное в этом опыте. Он подобен стремительной мистической инициации, протекающей с максимально возможной скоростью.

Сходный, хотя и более краткий опыт описан Уорнером Алленом в книге "Мгновения вне времени" (1946): все происходившее с рассказчиком вместилось между двумя последовательными нотами Седьмой симфонии Бетховена, при этом сознание не зафиксировало разрыва в течении музыки. Вот описание Уорнера Аллена: "Я закрыл глаза и увидел серебристое сияние, которое оформилось в круг, причем центр его выделялся своей яркостью. Круг превратился в световой туннель, протянувшийся от некоего далекого солнца в сердцевине «Я». Тут же я почувствовал, как меня быстро и плавно втягивает в туннель. И покуда я двигался сквозь него, свет менялся от серебристого к золотому. При этом присутствовало ощущение, что туннель наполнен током некой силы, исходящей от бесконечного океана мощи, с другой стороны, я чувствовал, как душа моя наполняется миром и спокойствием. Свет становился ярче, но не слепил, и в нем не было ничего угрожающего… Я достиг точки, где время и движение замирали… Я был поглощен Светом Вселенной, поглощен Реальностью, пылающей как огонь. Обладающий знанием самого себя, при этом я не перестал быть собой и сам по себе, я был подобен капле ртути, слившейся с Единым, и при этом сохранял свою отдельность от всего – так отдельна каждая песчинка в пустыне. Мир и покой превыше всякого понимания и пульсирующая энергия Творения были одним в этом центре, где противоположности примирены".

Этот опыт в первую очередь интересен своим метафизическим характером; парадоксальным образом он объясняет, как можно одновременно существовать во Времени и вне его, свидетельствуя о своего рода coincidentia oppositorum. Рассказчик говорит, что он осознавал свою самоидентичность, но при том чувствовал растворенность в едином, то есть, сохраняя личностное восприятие, был наделен трансцендентным сознанием: ему открылся центр Бытия, Urgrund, где примиряются все противоположности. Описание связывающего «Я» и дальнее Солнце светового туннеля, пройдя через который рассказчик и удостоился откровения, заслуживают отдельного анализа. Однако здесь я хотел бы перейти к другому описанию люминофаний, которое крайне интересно в силу того, что рассказчик – не только внимательный наблюдатель, но и знающий ученый. Дж.‑Г.‑М. Уайтмен, профессор математики в Кейптаунском университете, – человек достаточно разбирающийся в теологии и метафизике как Востока, так и Запада. Кроме того, его перу принадлежит ряд весьма серьезных исследований измененных состояний сознания, написанных на основе личного опыта.

Ниже приводится описание люминофании, пережитой им в возрасте 28 лет. Лежа ночью без сна, он почувствовал, что покинул тело и вознесся вверх.

"Все произошло мгновенно. Глаза мои были открыты. Надо мной, впереди, вокруг сияла Слава Архетипического Света – она пронизывала меня, и я сам был ею. Нельзя представить более истинного света, ибо этот Свет и дает всякому иному свету его сущность; то был не привычный материальный свет, но творческий свет самой жизни, источник которого – Любовь и Разум, и все живое создано из его субстанции. (N. В. Я опускаю ряд авторских комментариев, ибо они не имеют отношения к предмету наших исследований.)

Где‑то далеко внизу на мгновение промелькнуло нечто, похожее на поверхность Земли. При этом мне вовсе не надо было опускать взгляд или поворачивать голову: я как бы видел все разом. Видение нашей планеты предстало лишь на мгновение – словно мне давалось понять, сколь далеко мой дух оторвался от Земли и приблизился к Солнцу.

Как описать источник этого света? Как определить направление, в котором он находился? Он был где‑то сверху, впереди, однако речь шла не о геометрическом направлении, которое всего лишь относительно, а об абсолютном направлении, его архетипической сущности. Источником этого света были Жизнь и Истина, Исток всяких представлений о жизни и истине, – и однако этот источник был манифестирован в пространстве.

И тут внезапно, без какой‑либо смены направления, свет обрел свой смысл, цель. То была Идея Двенадцати; речь идет не о «двенадцати», что поддается счету или исчислению, не о «двенадцати», которое дробится на части;

Идея Двенадцати входит в наше представление о том, что есть число двенадцать; вместе с тем она непостижима для нас и принадлежит Божественному. Влекомый Светом… я достиг уровня архетипов, и мне было явлено имя Бога Отца. Но тут мое понимание и повиновение Высшей воле начало рассеиваться, под натиском самости рассудок стал постепенно утрачивать ясность. На мгновение передо мной предстала Идея Семерки, но то был уже гораздо более низкий уровень восприятия, и трудно с определенностью сказать, было ли то объективное восприятие или плод моего воображения. В следующий момент ко мне уже вернулось сознание моего тела".

Я намеренно заканчиваю это исследование люминофании примером, в котором присутствует число двенадцать, уже встречавшееся нам в истории американского торговца. Рассказ Дж.‑Г.‑М. Уайтмена поражает точностью и обстоятельностью; из него не только видно, что автор – математик, но и то, что он весьма начитан в философии и теологии. И описание Света в этом рассказе, так же, как указание на его источник, который есть источник представлений о Жизни и Истине, заставляют задуматься о том, что невнятица и неясность, столь характерные для многих описаний люминофании, объясняются в первую очередь недостатком философской подготовки у тех, кто пытается облечь этот опыт в слова. Когда мы слышим, что опыт люминофании "невозможно описать", что он "превышает человеческое понимание", то эти формулы говорят не только о характере самого опыта, но и о недостатке философских знаний у того, кто его пережил. Однако последний приведенный нами пример еще в одном отношении разительно отличается от боль‑, шинства современных описаний люминофании: профессор Уайтмен – верующий человек и философ. И поэтому встреча с Божественным Светом не была для него потрясением, переменившим всю его жизнь, как это случилось с доктором Вьюком; люминофания лишь углубила его веру и помогла обрести основания для философских построений.

Мы рассмотрели различные случаи люминофании и связанные со светом представления, верования, концепции. При этом материалом наших исследований служил опыт, засвидетельствованный людьми, принадлежащими к самым различным культурам, исповедующими те или иные религии или же придерживающимися каких‑то нерелигиозных идеологий. Позволим же себе ответить на вопрос, в чем сходство и в чем различие этих переживаний. Прежде всего, необходимо провести различие между субъективным переживанием озарения светом и объективным феноменом, засвидетельствованным сторонними наблюдателями. Для индийской, иранской и христианской традиции эти две категории опыта смешаны и перетекают одна в другую; причины того, что "механизм различения" в этих случаях "не работает", в принципе сходны: божественность (для Индии – Бытие) есть Свет или эманация света, а святые (в Индии) или те, кто достиг unio mystica ("мистического единства"), наделены светозарностью ("Бхагавад‑гита", бхакти, шаманизм).

Что касается морфологии субъективной люминофании, то она необычайно разнообразна. Тем не менее, попытаемся выделить наиболее часто встречающиеся ее формы:

1. Свет может быть столь ослепителен, что окружающий мир просто‑напросто исчезает; увидевший свет теряет зрение.

Таков опыт встречи со Светом апостола Павла, ослепшего на дороге в Дамаск, многих святых, Арджуны в "Бхагавадгите".

2. Свет преображает мир, но не «заслоняет» его: люминофания переживается как созерцание очень интенсивного сверхъестественного света, сияющего в глубине материи, при этом предметы сохраняют свои формы и очертания. Это сияние подобно небесному Свету, и озаренный им мир предстает таким, каков он был в своем изначальном совершенстве, утра ту которого иудеохристианская традиция связывает с падением Адама. Под данную категорию подпадает большинство люминофании, переживаемых мистиками, принадлежат ли они конфессионально к христианству или какой‑либо иной религии.

3. Так же близко к этому типу озарение, переживаемое эскимосским шаманом (кавманек), в результате которого он обретает способность видеть не только чрезвычайно далеко, но – видеть во всех направлениях, больше того – ему становится зримо присутствие духов, то есть открывается сама структура мироздания, изменяя восприятие и понимание мира. Следует отметить, что в ходе переживания такого озарения шаман проходит как бы через несколько различных Вселенных: Вселенную, структурно сходную с нашим привычным Мирозданием, однако несколько отличающуюся от него, – теперь нам не составляет труда понять суть этих отличий – и Вселенную, сама структура которой непостижима обычному сознанию в его бодрствующем состоянии. Следует также провести границу между мгновенным опытом внезапного озарения и иными типами люминофаний, когда интенсивность света растет постепенно, и так же постепенно к человеку приходит покой, уверенность в бессмертии души или постижение сверхъесте ственного порядка вещей.

4. И наконец, необходимо разделить Свет, который воспринимается как свидетельство личного божественного Присутствия, и свет, свидетельствующий о внеличной святости: не важно, идет ли речь о священном характере Мироздания, Жизни, человека или реальности – то есть в конечном счете о святости Космоса как божественного творения.

Необходимо подчеркнуть, что, как бы естественно и с какой бы степенью интенсивности ни переживалась люминофа‑ния, так или иначе в ней задействован религиозный опыт. Все рассматриваемые нами опыты люминофаний имели одну общую черту: свидетель люминофаний оказывался «вырван» из обычной Вселенной, из исторической ситуации и перенесен в качественно иную Вселенную, в совершенно иной, трансцендентный нашему мир – мир, где явлена святость. Описание структуры этого трансцендентного, пронизанного святостью мира варьируется от культуры к культуре и от региона к региону – мы достаточно акцентировали такого рода различия по ходу нашего исследования, чтобы у читателя не осталось каких‑либо сомнений на этот счет. И все же во всех этих описаниях прослеживается один общий элемент: Вселенная, открывающаяся во время опыта люминофаний, отлична от нашей Вселенной – или трансцендентна по отношению к ней – уже в силу того, что она духовна в своей основе, иначе говоря, она доступна лишь тем, для кого существование Духа – реальность. Несколько раз мы отмечали, что опыт люминофаний радикально менял онтологическую картину мира тех, кто столкнулся со светом, заставляя их прозреть и уверовать в существование мира Духа. В ходе истории человек тысячами различных путей восходил к Духу или убеждался в его существовании. Это очевидно. Да и разве могло быть иначе? Но всякая концептуализация этого опыта неразрывно связана с языком, а следовательно – с культурой и историей. Можно сказать, что смысл переживания сверхъестественного озарения светом внятен непосредственно душе человека – ей «адресован» этот опыт, – но он регистрируется и осмысляется сознанием, выступая уже в одеждах идеологии, сформированной до пережитого опыта. И здесь кроется парадокс: с одной стороны, переживание люминофаний есть личностное открытие, но с другой – каждый может открыть в ней лишь то, к чему он подготовлен на духовном и культурном уровне. Тем не менее, сохраняет свое значение факт, который, с нашей точки зрения, является важнейшим: несмотря на любые идеологические установки, свойственные человеку до того, как он прошел через опыт люминофаний, встреча со Светом изменяет все его существование, открывая существование мира Духа, святости и свободы, свидетельствуя об их реальности и подтверждая то, что для некоторых существовало на уровне представлений, но не опыта. Люминофа‑ния свидетельствует о том, что мир есть божественное творение и мир освящен присутствием Бога.

Особый интерес вызывают вечно горящие лампы, представляющие собой горящие души людей. Их находят ученые в древних усыпальницах Египта, Европы, Индии, Китая, в Центральной и Южной Америке и др. Исходящий от этих ламп свет не является ни огненным, ни электрическим, это духовный огонь и духовный свет и по своей природе он похож, на тот огонь, который ежегодно в главном храме Иерусалима спускается прямо от Бога и зажигается в руках всех молящихся, находящихся в храме. На сегодня это одно из самых загадочных проявлений Бога. И что очень важно, что каждый человек, который сейчас читает мою книгу, может сам лично прикоснуться к этой великой тайне Бытия, поехав в Иерусалим и посетив храм в день праздника…