Военно-теоретическая мысль в Восточной Римской Империи в VI веке

Военные теоретики и историки Восточной Римской империи обобщали современный им опыт войн, опираясь на военно-теоретические и исторические работы древних авторов, особенно на труды Полибия и Вегеция. Из военных историков этого периода особенно выделяется Прокопий Кессарийский, оставивший описание походов Велизария. Работу Прокопия продолжил Агафий.

Прокопий участвовал в походах Велизария и был его секретарем. Личные наблюдения Прокопия делают его труд очень ценным. Кроме того, Прокопий был для своего времени высокообразованным человеком, он хорошо изучил исторические работы Геродота, Фукидида и Полибия, которым старался подражать. По словам Агафия, Прокопий знал «неимоверно много предметов и, так сказать, перерыл всю историю». В предисловии к истории походов Велизария он говорил о цели этой работы, о своем желании сохранить их опыт, чтобы «эти сверхчеловеческие события не были бы за неимением [507] историка осуждены на забвение». Подвиги Велизария он считает «выше всего, даже самого удивительного, что знала древность». Прокопий пишет просто и ясно, пытается анализировать факты, но его критические способности, несомненно, ниже, чем у Полибия. Превознося Велизария и Юстиниана в официальных работах, он подвергает злобной критике режим последнего в своей «Тайной истории», показав тяжелое положение народных масс.

Прокопий и Агафий фактически являются военными историками. Из теоретических работ следует рассмотреть труд Псевдо-Маврикия «Стратегикон»{332}, в котором обобщен боевой опыт армии Восточной Римской империи VI века. В то же время автор использовал опыт древнеримской армии, обобщенный в трактате Вегеция.

Философская основа трактата Псевдо-Маврикия — идеалистическая. Одной из основных сил, определяющих исход войны и боя, автор считал бога, за помощью к которому рекомендовал обращаться военачальникам. Но если церковь хорошо помогала восточным императорам держать в узде колонов и городскую бедноту, то в боевых условиях необходимо было владеть военным искусством.

«Так как с давних пор не заботятся о военном искусстве, а оно может совершенно, так сказать, прийти в забвение и дойдет до того, что военные не будут понимать самого простого и в одинаковых затруднительных случаях поступать различным образом, то мы, зная, что обвинение в плохом обучении войска и неопытности начальников падет на нас, решили написать это, взяв кое-что у древних авторов и прибавив к нему часть и от своих познаний»{333}. Такова основная задача, которую поставил себе автор трактата. Опыт военного дела древних, как это подчеркивает автор, не является главной темой его труда. «Стратегикон» написан на основе боевого опыта армии Восточной Римской империи.

В трактате рассматриваются следующие вопросы:

— организация, вооружение и обучение войск;

— построение походного и боевого порядков;

— способы ведения боя;

— обеспечение боевой деятельности войск;

— особенности ведения войны различными народами.

Главным родом войска автор трактата считал конницу и весь свой труд фактически посвятил вопросам ее использования. О пехоте он говорит кратко, всегда рекомендуя иметь больше конницы, чем пехоты, «...потому, что последняя годна только для пешего боя, а первая для скорого преследования и отступления, [508] да спешившись, она тоже тотчас может хорошо драться»{334}. Конница хорошо может действовать на равнине, пехота нужна только для ведения боя на пересеченной и закрытой местности. Структура армии, по мнению автора, определяется характером местности, а также особенностями армии противника. Для борьбы с персами, готами и другими народами, располагавшими большими массами конницы, автор рекомендовал иметь хорошую, конницу. У персов, готов, вандалов и у других соседей Восточной империи была сильная конница. Поэтому автор трактата главное внимание обращал на организацию, обучение и тактику конницы.

Всадник должен иметь хорошее защитное вооружение: брони с плечевыми ремнями, наножники и шлем. Основное оружие кавалериста — лук с запасом тетив и стрел до 30-40 штук в колчане, кроме того, у него должны быть копье с ременною петлею посередине и кинжал. «Ведь чем лучше вооружен воин, тем он проворнее и врагам страшнее»{335}. Молодых и не умеющих стрелять из лука автор рекомендовал вооружать копьями и щитами. У начальников и отборных воинов лошадь должна быть прикрыта доспехами, которые защищали бы ее шею и грудь. При седле надо иметь два железных стремени, кожаный мешок, аркан и мешок с 3-4-дневным запасом продовольствия. Конница должна состоять из конных лучников с солидным защитным вооружением.

Низшей организационной единицей рекомендовалась тагма различной величины (200-400 человек), что затрудняло противнику определение численности армии. Тагма состояла из пятков, десятков и сотен. Тагмы сводились в мерии по 2-3 тысячи человек в каждой. Из мерий составлялись три равные меры: средняя, правая и левая. Все войско состояло из 18-20 тысяч человек. Командующий войском назывался стратегом. Если в армии оказывался излишек людей, то из оставшихся за пределами трех мер составляли резерв, который располагался во второй линии боевого порядка и служил поддержкой мерам с фланга или тыла, для охвата флангов противника, для устройства засад. Следовательно, резерв выделялся лишь при наличии «излишка» людей.

Боевую подготовку автор трактата разделил на три основные ступени: одиночное обучение воинов, обучение подразделений (тага), обучение всего войска в целом. В одиночном обучении главное внимание должно уделяться стрельбе из лука в пешем строю, а затем в конном. Сначала выработать навыки быстрой стрельбы по римскому или персидскому способу, а затем перейти к тренировке в стрельбе в цель. Всадник должен уметь стрелять на скаку: вперед, назад, вправо и влево; выпустив несколько стрел, он быстро вкладывал лук [509] в колчан и сражался копьем, которое во время стрельбы находилось у него за спиной, потом снова брался за лук. Тагмы обучались перестроениям по рекомендованным упражнениям.

Все войско в целом обязано было тренироваться в построении боевого порядка, учиться вести наступление, взаимодействуя своими собственными частями, и маневрировать в бою, на ровной и неудобной, пересеченной или покатой местности: В обучении центральное место начинали занимать вопросы взаимодействия войск и маневр на поле боя. Это были новые моменты в военной теории.

Только в заключение автор трактата счел «нужным сказать кое-что и о пехотном строе, про который теперь забыли и о котором совершенно не заботятся», но и пехотный строй, замечает автор, «достоин того, чтобы о нем позаботиться». Пехоту рекомендовалось делить на тяжело вооруженную и легкую. На вооружении тяжелого пехотинца должны быть мечи герульские, копья, боевые топоры, пращи и щиты одного цвета; защитное вооружение — шлемы с решетками на забралах и латы для воинов первых двух шеренг. Легкая пехота должна была иметь на вооружении небольшой щит, лук с футляром и колчаном со стрелами (до 30-40 штук), дротики и боевые топоры. В обозе пехотных подразделений рекомендовалось возить корзины из прутьев (туры), рогатки с металлическими петлями и железными болтами для их скрепления, баллисты, 10-20-дневный запас муки или сухарей, запас стрел и метательного оружия.

Основным пехотным подразделением рекомендовалась также тагма в 256 человек. Если в состав пехотного войска входило более 24 тысяч человек, оно подразделялось на четыре меры, а если менее — на три меры. Одиночное обучение пехотинцев сводилось к обучению действиям щитом и копьем, а также метанию дротиков и боевых топоров. Лучники обучались стрельбе из лука, метанию дротиков, пользованию пращей, бегу и прыганию. В составе подразделений пехотинцы обучались движениям и перестроениям. Для боя пехота выстраивалась фалангой.

Таким образом, если в изложении тактики конницы автор трактата уходит вперед по сравнению с римскими авторами, то в изложении тактики пехоты он повторяет то, что в свое время сказал Вегеций.

По тактическому назначению армию рекомендовалось делить на ряд составных частей. В нее входили скульптаторы — разведчики; антецессоры — солдаты, которые в походе проводили рекогносцировку, указывали пути следования и выбирали места для лагерей; мензоры — воины, которые разбивали, строили и укрепляли лагери; курсоры — воины, наступавшие в рассеянном строю впереди боевого порядка; дефензоры — воины, являвшиеся поддержкой курсоров и наступавшие [510] в сомкнутом строю. Далее следовали две боевые линии, которые замыкались депутатами, оказывавшими помощь раненым и эвакуировавшими их, а также собиравшими оружие; наконец, располагался резерв, используемый для засад, поддержки боевых линий и парирования случайностей. Таким образом, походный и боевой порядок должен был состоять из частей обеспечения и главных сил, расчлененных, взаимодействовавших и маневрировавших, что позволяло управлять боем и питать его из глубины.

Походный порядок Маврикий советовал строить в зависимости от маршрута и обстановки. Когда противник далеко, говорит автор, лучше идти походом по мерам или мериям, а не вести все войско, так как в этом случае оно может пострадать от недостатка продовольствия и фуража, а противнику будет облегчена разведка. Когда противник близко, то за 6, 7 или 10 переходов нужно сосредоточить все силы и расположить их в укрепленных лагерях. При движении по неизвестной местности необходимо хорошо организовать разведку и охранение, чтобы во-время обнаружить засады противника и не подвергать себя опасности внезапных нападений. В голове походного порядка должны следовать знатнейшие и храбрейшие воины, за ними гвардия и телохранители императора. При форсировании рек и теснин надо высылать вперед отряды прикрытия, которые, закрепившись на противоположном берегу, должны обеспечить место переправы. В случае форсирования дефиле отряды занимали выход из него.

Боевой порядок должен быть глубоким, так как «...в большинстве случаев сражение оканчивается неудачею вследствие того только, что все войско было выстроено в одну линию, в особенности, если оно вооружено только копьями»{336}. При построении войска в одну линию затрудняется управление, войсковые части.не имеют связи между собой и отсутствует возможность парирования обходного маневра противника. Боевой порядок, по мнению автора трактата, должен был состоять из двух линий и резерва. В этом случае бойцы первой линии, во-первых, будут храбрее сражаться, так как они имеют обеспеченный тыл и фланги; во-вторых, никто из первой линии не сможет убежать, так как будет находиться на глазах солдат и командиров второй линии; в-третьих, если первая линия начнет отступать, то вторая линия ее поддержит и неожиданно для противника контратакует его. Вторая линия, по мысли автора, будет усиливать и подкреплять первую линию.

Глубина строя в каждой линии должна быть не более четырех шеренг. В пехоте задние шеренги подталкивают передние, чего не может быть в коннице, поэтому построение свыше четырех шеренг нецелесообразно. При невысоких боевых качествах [511] воинов их рекомендовалось строить в 7, 8 и даже 10 шеренг.

Особое внимание необходимо уделять охране флангов. Противник всегда старается обойти прежде всего левый фланг, поэтому в первой линии боевого порядка за ее левой мерой надо располагать 2-3 тагмы для охраны фланга и его поддержки. К правой же мере надо выделять 2-3 тагмы стрелков с задачей охвата фланга противника. Кроме этого, автор трактата советовал выслать на оба фланга боевого порядка 3-4 тагмы для засады и внезапного нападения. Сверх того, каждая тагма должна была иметь по два разведчика, а каждая мера — по 8-12 разведчиков. Последние перед боем выезжали вперед, а в ходе боя наблюдали издали за тем «...чтобы неприятель не сделал из засады нечаянного нападения или не употребил бы какой-либо военной хитрости»{337}.

Во второй линии должно находиться около трети всего числа солдат; первую линию Маврикий предлагает строить на расстоянии тысячи шагов от второй, а при сближении с противником — на расстоянии, не превышавшем четырех полетов стрелы. Войска второй линии делились на четыре меры, располагавшиеся на одной линии с интервалами в полет стрелы. Для обеспечения от нападений в тылу за флангами второй линии располагалось по одной тагме; эти тагмы составляли третью линию боевого порядка. Для связи мер второй линии в интервалах выстраивались по I — 2 тагмы конницы.

Прежде чем вступить в бой, рекомендовалось тщательно разведать обо всем, что делается у противника. Разведку должны были вести наблюдением сторожевые посты, лазутчики и разведчики, которым надлежало выяснить численность войск врага, вооружение, дисциплину, передвижение и местность на дистанцию в 2-3 тысячи шагов от места предстоящего боя. Дозоры вели наблюдение за действиями противника, принимали перебежчиков, разведывали местность с целью выявления засад, рвов, вырытых противником, и пр. В зависимости от условий местности и обстановки считалось полезным выставлять две линии сторожевого охранения. В то же время рекомендовалось тщательно скрывать от противника свой боевой порядок, особенно вторую линию. Если нельзя было скрыть вторую линию, то ее следовало вести на сближенной дистанции, чтобы две линии казались одной. Когда же первая линия подходила к противнику на тысячу шагов, вторая линия замедляла шаг и брала нормальную дистанцию. Атаку рекомендовалось начинать только после того, как будут выяснены намерения противника.

Использование внезапности автор трактата считал важным моментом военного искусства. Он советовал широко применять [512] засады в бою, пользуясь местностью и маневром, действуя отдельными небольшими отрядами в закрытой местности, а иногда, укрыв большую часть своих сил, развернуть против врага меньшую часть войска. Учиться этому автор предлагал у скифов, которые предпринимали хорошо организованные преднамеренные отступления, в результате чего преследующий противник внезапно попадал под двойной удар: с тыла удар наносили отряды, находившиеся в засаде, с фронта шли в контратаку отступавшие войска. Это положение трактата — яркое доказательство того, как тактика соседних народов, и особенно тактика скифов и славян, влияла на тактику войск Восточной Римской империи.

Успех засады во многом зависит от выбора времени и места нападения. Устроить засады можно и на открытой местности, для чего нужно выкопать длинный ров глубиной 2,5-3 м и шириной 15-18 м, покрыть его тонкими жердями, а затем замаскировать травой. Поперек рва автор советовал оставлять для своих войск несколько полос — проходов, которые следовало чем-либо обозначить, а на флангах рва расположить засады. Перед боем первая линия выстраивалась впереди рва, а завязав бой, быстро отступала за ров по обозначенным проходам. Когда часть войск, преследующая врага, оказывалась во рву, а строй другой части также был нарушен, с флангов его атаковали засадные отряды и одновременно контратаковали главные силы. Можно устраивать такие же засады и на болотах, сделав два-три хорошо замаскированных прохода (насыпь, настил) для своих войск, которые, выстроившись перед болотом, должны действовать так же, как и в первом случае. Там, где нет болот и нельзя вырыть ров, можно использовать связанные между собой железные рогатки, положенные на землю и также замаскированные. Ширина такого искусственного препятствия могла быть до 30 м, а длина должна была равняться протяжению фронта боевого порядка. В подготовленной полосе для движения своих войск следовало оставлять 4-5 обозначенных проходов шириной 9-12 м каждый. Наконец, можно было использовать волчьи ямы, вырытые в шахматном порядке.

Таким образом, автор трактата рекомендовал создавать перед боевыми порядками особые полосы заграждения с целью дезорганизации боевого порядка противника и создания невыгодных для него условий.

Успех на войне и в бою, утверждал автор, во многом зависит от таланта полководца и военного искусства. «Сражения выигрываются не превосходством в числе над неприятелем, не безрассудною храбростью, не рукопашною схваткою, как попросту некоторые думают, но, после бога, опытностью в военном деле и искусстве. При опытности и хорошем разведывании можно, и не вступая в открытый бой, победить [513] неприятеля, если только время, местность, внезапность и прочее способствуют предупредить неприятеля». «Как нельзя без кормчего ввести судно из моря в гавань, так нельзя победить и неприятеля без порядка и военного искусства...»{338}. С помощью военного искусства, писал он, можно победить превосходящие силы противника, для чего надо умело пользоваться условиями места и времени, знать намерения и коварство врага, обострить противоречия в его войсках, лишать их запасов продовольствия и фуража, хорошо обеспечивать и снабжать свои войска и не разделять своих сил. Все это может сделать только искусный полководец. «Военное дело похоже на охоту. Как диких зверей лучше ловить не открыто, а посредством сетей, обманов, выслеживанием, а также облавой и тому подобными средствами; так же надо действовать и в сражениях, все равно против больших или против меньших сил. Потому, что вступать с неприятелем открыто врукопашную даже, когда очевидна победа над ним, все-таки не лишено опасности и потерь...»{339}. Бездеятельные скорее будут побиты, а смелые победят, утверждает автор трактата. «Кто более заботится о войске и об обучении его, тот менее будет подвергаться опасности в бою. Никогда не следует вести в бой войско, не убедившись заранее в его мужестве. Не всегда следует вступать в открытый бой с неприятелем, а лучше поражать его хитростью, или нечаянными нападениями, или лишением съестных припасов, потому что в бою чаще всего главную роль играет не храбрость, а счастье»{340}, — таковы, по мнению автора, обязанности военачальника. На войне наиболее выгодны те средства, о которых неприятель не знает; чаще всего пригодна хитрость. Важен в бою и боевой порядок. «Кто не сравнит своих сил с неприятельскими, тот может жестоко ошибиться. Дело решается более строем, нежели числом. Ведь часто помогает местность и делает слабых сильнейшими»{341}.

Боевой порядок должен строиться обязательно с учетом характера местности. Кроме того, боевой порядок надо строить, сообразуясь с числом и боевым порядком противника: пехоту против пехоты, легко вооруженных, конницу и тяжело вооруженных против таких же частей врага. Кто более надеется на свою конницу, тот пусть дает сражение на равнине; у кого лучше пехота, тому лучше сражаться на пересеченной, крутой и труднодоступной местности. Если войск мало, надо выбирать позиции небольшого протяжения по фронту с обеспеченными флангами, чтобы противник на этой местности не мог развернуть всех своих сил и таким образом лишился бы своего численного превосходства. [514]

Захват инициативы в бою — один из решающих элементов победы. Упреждая врага, надо обеспечивать себе свободу действий. Но будет ошибкой, если главнокомандующий в начале боя сразу введет в дело все свои силы. Необходимо учитывать личные качества военачальника противника, как это делал Ганнибал, погоду, настроение солдат противника. Если в армии врага преобладают лучники, то надо для боя выбирать сырую погоду, так как в это время слабеют тетивы. «Самое же главное в сражении — соблюдение порядка в строю и установленных дистанций»{342}.

Вопросу закрепления успеха Маврикий уделял большое внимание и требовал гнать неприятеля до полного его рассеяния. Если противник отступает, то надо преследовать его посредством особых отрядов до полного уничтожения или до заключения выгодного мира. В период преследования большое значение имеет сохранение порядка и хорошо организованная разведка, которая должна выяснить, не устроил ли противник замаскированный ров, нет ли засад и не готовит ли он еще какую-нибудь хитрость. Надо остерегаться преследования отступающего врага на местности, удобной для устройства засад. Нельзя доверять ни предложениям противника, ни его притворному бегству. После победы нельзя быть беспечным, следует еще тщательнее охранять себя от внезапных нападений со стороны побежденного. «Кто, разбив неприятеля, станет преследовать его, бегущего в разные стороны, не приведя сначала в порядок своего отряда, тот сам отдаст свою победу в руки противнику»{343}. Интересно отметить, что Маврикий, как и другие древние теоретики, рекомендует избегать полного окружения противника. Если удается окружить врага, то надо оставлять незанятые промежутки, чтобы он мог отступать через них, раздробляя свои силы; иначе опасность может сплотить силы противника, отчаяние породит храбрость и превратит поражение в победу.

Значительную часть своего труда Маврикий посвятил вопросам деятельности полководца. Он не раз подчеркивал важную роль полководца, дважды ссылаясь на старинную поговорку, которой в свое время воспользовался Ганнибал: «Я лучше желал бы воевать со стадом львов под предводительством оленя, нежели со стадом оленей под водительством льва».

Главнокомандующий, по мнению автора, должен держать себя просто, быть прямым, любить воинов, как отец, обучать их снисходительно и настойчиво требовать выполнения обязанностей. Необходимо быть твердым, непоколебимым,.справедливым, ко всему относиться спокойно и невозмутимо, быть [515] точным и понятным при разъяснении самых трудных вопросов. Нельзя успокаиваться при удаче и падать духом при неудаче. При неудаче полезно не разглашать несчастье, свое войско не следует приводить в отчаяние упреками, но различными способами надо ободрять его. Главнокомандующий должен тщательно скрывать свои намерения: неприятелю показывать одно, а делать другое; распространять слухи, противоположные тому, что предпринимается; своему войску не объявлять заранее ни дня, ни часа выступления в поход, чтобы оно всегда было готово. «Лучший главнокомандующий не тот, кто славен родом, но тот, кто более опытен в военном деле»{344}. Он должен думать не только о настоящем, но и предвидеть будущее. Главнокомандующему надо заботиться, во-первых, о вооружении, так как победить без оружия невозможно; во-вторых, об управлении войсками, ибо победит тот, кто лучше распорядится своими войсками. Главнокомандующий обязан изучить страну, где ведется война, знать сильные и слабые стороны противника и в то же время хорошо знать личные качества и слабости каждого из своих военачальников. Кое-что полезное можно заимствовать у противника, но на войне надо делать только то, что выгодно своим войскам. «Удобную для действий местность надо выбирать, имея в виду не только вооружение, но и национальные качества войск»{345}. Так, например, парфяне и галлы пригодны для боя на равнине, испанцы и лигурийцы лучше сражаются в гористой и пересеченной местности, британцы — в лесах, а германцы предпочитают болотистую местность. Надо учитывать все эти особенности. Кроме всего этого, главнокомандующий обязан всесторонне обеспечивать свои войска. «Кто не заботится о том, что нужно войску для победы, тот бывает разбит еще до сражения»{346}.

Контрнаступление, которое было известно по опыту войн со скифами и парфянами, Маврикий считал одним из важных моментов военного искусства. «Отступить во-время, чтобы затем опять перейти в наступление, более всего зависит от искусства полководца»{347}, — пишет он. В генеральное сражение надо вступать лишь в крайнем случае и главным образом при благоприятной обстановке. При решении этого вопроса главнокомандующий не особенно должен доверять получаемым донесениям, иначе он может жестоко ошибиться.

В своем труде автор выделил действия войск в засадах и ночные действия. К этому вопросу он возвращается часто. Внезапным нападениям должна предшествовать тщательная разведка. Нападать лучше ночью при свете луны или за 2-3 часа до рассвета; можно это делать и днем; в этом случае [516] для маскировки войск рекомендуется гнать впереди его стадо скота.

Большое место в трактате занимает описание боевых действий ночью. Рекомендуется широко использовать ночь для нападения на противника как пехотой, так и конницей, причем воинов лучше для этого вооружать луками и дротиками. Атаковать противника надо с двух или трех сторон, но не с четырех, чтобы не толкать его на сосредоточение, а способствовать распылению его сил. При ночном нападении необходимо иметь резерв.

Изучение возможных противников — один из важных вопросов трактата. Интерес к противнику, к его тактике диктовался прежде всего тем, что Восточная Римская империя в войнах со славянами, персами и другими народами часто терпела неудачу. Вольно или невольно автор трактата должен был признать это и сделать отсюда вывод: противника надо не только изучать, но и учиться у него. «Ведь не все народы, — пишет автор, — ведут войну одинаковым способом и не все употребляют одни и те же боевые порядки, отчего нельзя против всех вести войну одинаково, так как одни вследствие чрезмерной отваги действуют более быстротою и натиском, а другие бросаются на врага сомкнуто и в порядке»{348}. Знание вероятных противников необходимо для лучшей подготовки к войне с ними. Новым моментом в военной теории является требование не только учитывать, но и использовать боевой опыт противника, учиться у него.

Маврикий описывает характер и боевые порядки славян, персов, скифов, турок и «рыжеволосых народов» (франков, лангобардов и др.). Персидский народ, по словам автора, трудолюбив, скрытен и «склонен к рабству», но любит отечество и верен ему.

Учитывая национальные особенности персов, Маврикий пытается обосновать и оправдать политику порабощения персидского народа. Персы, по его словам, способны скрывать свое горе и мужественно переносить несчастье. Начальству повинуются со страхом, однако на войне стараются действовать сознательно и в соответствии с требованиями военного искусства, строго соблюдая порядок. Персидский воин вынослив, он легко переносит зной, жажду, голод. «Не храбрее других воинственных народов, но все-таки склонен к войне»{349}.

На вооружении персы имели мечи и стрелы, из защитного вооружения — панцыри. Персидский воин — искусный стрелок из лука. Лагери персы обычно не окружали рвом, прибегая к этому лишь перед боем. Боевой порядок их войска состоял из трех частей: середины, правого и левого крыльев. Середину [517] составляли 400-500 отборных воинов, за которыми размещался резерв. Глубина строя была различной, но фронт боевого порядка всегда выровнен и сомкнут.

Персы стремились избегать боя, на нападение решались не торопясь, разобравшись в обстановке и выбрав удобный момент. Наступая в медленном темпе, они производили несколько атак одну за другой. Отсутствие в персидском войске глубины боевого порядка и обеспечения флангов способствовало организации обходов во фланг или тыл персам. При отступлении персы были плохо защищены, так как не имели копий и щитов и не умели, как скифы, нападать на преследовавшего их противника. Преследование персы вели не беспорядочно, а медленно и стройно{350}.

Работы военных историков и военных теоретиков Восточной Римской империи, написанные в VI веке, отличаются высоким для своего времени уровнем военно-теоретической мысли. Прокопий и Псевдо-Маврикий не просто копируют своих предшественников, а продолжают и развивают их взгляды на основе опыта современных им войн со славянами, персами, вандалами, готами и другими народами Европы и Азии.

Псевдо-Маврикий на основе обобщения опыта современных ему войн создал трактат о военном искусстве. По сравнению с Сунь-цзы, Ксенофонтом и Вегецием он затрагивал новые темы: на первый план выдвигались вопросы маневра в период подготовки боя, в ходе его и в период преследования противника. Большое внимание в трактате уделяется вопросам организации боя и взаимодействия составных частей боевого порядка, обеспечению флангов и питанию боя из глубины. Этим было положено начало разработки тактики в собственном смысле слова. Организационные формы подчинялись тактическим требованиям — каждая организационная единица имела определенное тактическое назначение. Излагая способы ведения войны и боя, автор трактата предостерегал от шаблона в военном искусстве. «Не всегда стараются победить неприятеля одним и тем же способом и не всегда употребляют одни и те же правила военного искусства, вследствие чего никто не может нарисовать будущее в определенных чертах. Кроме того, причины войны многочисленны и разнообразны, да и способы ведения ее отличаются один от другого»{351}.

В трактате разрабатывались вопросы тактики на основе изучения вероятных противников, учета особенностей ведения ими войны и боя. Большим по объему и очень важным по содержанию является раздел, в котором излагаются способы действий на войне и в бою соседних с Восточной Римской [518] империей народов. Автор сумел подметить характерные черты военного искусства славян, персов, франков и показал, что они зависят от характера народа, особенности его занятий, местности. Признание необходимости учебы у врага — тоже новый момент по сравнению с работами древних авторов. В трактате можно видеть первые элементы военной географии как таковой. Описывается не местность или народ вообще, а особенности его военного искусства: «как следовало бы воевать с рыжеволосыми народами», т. е. франками и лангобардами, «как следовало бы воевать со скифами» и т. д.

Псевдо-Маврикий, по сути дела, не различал стратегию и тактику. В этом отношении он стоит ниже Ксенофонта, который поставил вопрос о различии между стратегом и тактиком и попытался дать ответ на него. В трактате преобладает разработка тактических вопросов: построение боевого порядка, ведение боя и обеспечение боевой деятельности войск. То, что автор трактата называет стратегией, фактически является содержанием тактики. Стратегемы — хитрости военного дела — как таковые даны, в тактическом масштабе, преимущественно это вопросы организации засад и внезапных нападений. Стратегические вопросы, т. е. вопросы ведения войны в целом, затрагиваются лишь случайно.

Автор трактата коснулся и некоторых вопросов морального фактора, учитывая преобладание в армии Восточной Римской империи разноплеменных наемников. Зная их склонность к бунту, он рекомендовал главнокомандующему ряд мероприятий, которые должны были предотвратить возникновение бунта. Эту же цель преследовали рекомендованная им присяга и система наказаний, в которой главное место отводилось смертной казни каждого десятого — децимированию. Дисциплинарная практика, таким образом, приобретала однобокий характер: говоря о системе наказаний, автор почти не упоминает о поощрениях.

* * *

«Теория военного искусства, — писал английский историк XVIII века Гиббон, — была известна грекам во времена Юстиниана и Маврикия так же хорошо, как и римлянам во времена Юлия Цезаря и Траяна. Искусство выделки оружия; построения и употребления морских судов, метательных орудий и военных машин, укрепления, атака и оборона городов стояли очень высоко; арсеналы были наполнены всякого рода оружием; строй и боевые порядки войск и всякого рода военные стратегемы или хитрости были тщательно изучаемы в сочинениях древних времен греков и римлян. И при всем том варвары постоянно и везде побеждали греков потому, что при крайнем нравственном упадке их все эти внешние, пустые формы, без надлежащего одушевления были как тело без души». [519]

«Теория» Гиббона, оценивающая военное искусство Восточной Римской империи, до сих пор имеет хождение среди буржуазных военных историков, а поэтому необходимо вскрыть ее порочные основы. Гиббон признает, что на мощной экономической основе в Восточной Римской империи выросла и солидная военная система. Но эта материальная основа, оказывается, по Гиббону, не имеет значения в деле организации победы над врагом. Основу победы Гиббон односторонне видит только в нравственных силах. На самом же деле хорошо технически оснащенная и обученная армия Восточной империи одерживала победы над персами, вандалами, готами, франками и армиями других народов.

Военно-теоретическая мысль римлян этого времени находилась на довольно высоком уровне. На основе боевого опыта V — VI веков разрабатывались новые вопросы, как это видно из трактата Псевдо-Маврикия и других теоретических работ. Техническое оснащение армии и флота, их обучение, способы ведения войны и боя, военную теорию Гиббон неправильно называет пустыми формами, телом без души, а нравственный элемент считает единственным содержанием военного дела. Это по существу идеалистическая концепция, отрицающая материальные основы военного искусства.

Положение Восточной Римской империи как большого рынка на стыке Запада и Востока, на морских путях Средиземного и Черного морей с бассейном крупных рек последнего, как центра христианства, которое стало играть крупную роль во внутренней и внешней политике, определяло характер политики правительства Восточной империи и особенности ее стратегии. Во-первых, Восточная империя стремилась обеспечить себе господство на Черном и Средиземном морях с помощью сильного флота и сухопутной армии, которая должна была завоевать побережья морей, закрепляя эти завоевания устройством линий укрепления. Борьба с революционным движением рабов и колонов и с «варварами», опрокинувшими Западную Римскую империю, была второй стратегической задачей, но иного, уже оборонительного характера. Эти задачи приходилось решать в такой обстановке, когда армия не только была орудием политики, но и сама превратилась в политическую силу, свергала императоров и вносила существенные коррективы в их внутреннюю и внешнюю политику. Стратегию римлян VI века нельзя правильно понять на основе анализа только соотношения сил, как это делает Дельбрюк. Стратегия прежде всего определяется внутренней и внешней политической обстановкой. Для решения той или иной частной стратегической задачи, например для борьбы с вандалами, надо было прежде всего прочно обеспечить восточные границы империи. Для успешной борьбы с готами необходимо было закрепиться в Северной Африке и иметь прочный тыл, которым [520] являлся Балканский полуостров, оказавшийся в VI веке под ударами славян. Непрочность тыла определялась прежде всего революционным движением рабов и колонов. Внутреннее и внешнее политическое положение империи и реакционность целей войны прежде всего определяли затяжной характер борьбы с готами. Незначительность сил римлян по сравнению с теми обширными областями, за которые шла борьба, не имела решающего значения. Исход войны с готами решила не стратегия истощения, как пытается доказать Дельбрюк словами Велизария, а поражение в бою их армии.

Характерными особенностями армии Восточной империи, по утверждению Дельбрюка, было отсутствие деления на виды оружия. Дело, конечно, не в том, что будто бы исчезло деление на рода войск, а в том, что главным родом войск стала конница, а пехота пришла в упадок. Для армии Восточной Римской империи было характерно взаимодействие родов войск в походе и в бою.

Преобладание конницы, усовершенствование форм организации армии и тактическое ее расчленение позволяли применять большое количество тактических комбинаций. Наличие подвижного противника заставило повысить маневренность армии и уделить серьезное внимание вопросам боевого обеспечения, особенно разведке и службе охранения. Новыми моментами в тактике было также широкое применение земляных оборонительных сооружений в полевом бою, которые служили опорой боевого порядка, и применение в полевом бою искусственных препятствий. В бою при Даре были использованы новые тактические приемы активной полевой обороны с целью решительного разгрома врага.

Современные американо-английские фальсификаторы истории, стремящиеся доказать свое превосходство в военном деле, замалчивают все достижения военного искусства Восточной Римской империи. Так поступает, например, Митчель в своей «Всеобщей военной истории», где проводится прямая линия развития от Цезаря к Чингис-хану и выбрасывается все, что было между этими периодами. Но за это время, исчисляющееся сотнями лет, военное искусство и военно-теоретическая мысль дали немало нового, без учета которого нельзя правильно понять исторический процесс последующего развития военного искусства. [521]

Заключение

Буржуазные историки — идеологи эксплуататорских классов — военное искусство древнего мира сводили только к военному искусству древней Греции и Рима. Их внимание привлекало тысячелетнее господство античных рабовладельцев, захвативших большие территории и поработивших множество племен и народностей. Военные успехи рабовладельцев они относили за счет таланта древних полководцев и хорошей организации ими армии, особенно римской. У греческих и римских полководцев брали уроки военного искусства военные идеологи феодалов и буржуазии. У них искали рецепты для достижения победы военные идеологи немецких империалистов (Шлиффен, Дельбрюк, Эрфурт и др.). Было бы наивно для войн машинного периода брать уроки у военных идеологов мануфактурного периода войны. Тем более бессмысленно в машинный период войны отыскивать рецепты для достижения победы у греческих и римских полководцев. Тем не менее современные военные идеологи американо-английских империалистов пытаются у древних историков найти обоснование современным империалистическим войнам.

В результате десятилетнего похода македонской армии в Азию было создано большое рабовладельческое государство. Римские рабовладельцы на длительное время поpaбoтили народы бассейна Средиземного моря. Но все эти завоевания не дали мирового господства ни Македонии, ни Риму. Успешно отстаивали свою независимость галльские, германские, британские, скифские племена; не удалось поработить и племена Восточной Европы, Индии, Средней и Южной Африки; независимым оставалось и огромное Китайское государство. Более того, народы объединились и свергли господство римских рабовладельцев. Могущество огромной для того времени Римской империи оказалось непрочным.

Таким образом, уроки истории говорят не только о победах рабовладельцев, но и о гибели могущественных рабовладельческих государств, основанных на эксплуатации угнетенных классов, племен и народов. [522]

Известно, что до появления древних государств Греции и Рима существовали большие рабовладельческие деспотии Востока (Египет, Вавилон, Ассирия, Урарту, Китай). Успешно боролись за свою независимость племена Скифии, Урарту, Индии и многие другие. Военное искусство этих древнейших племен и государств, возникшее раньше, чем у греков и римлян, в той или иной степени оказывало на них свое влияние. Военно-теоретическая мысль, например Китая, самостоятельно развиваясь, достигла очень высокого уровня для своего времени; военное искусство скифов оказывало влияние на греков; парфяне искусно применили контрнаступление и т. п.

Советская военно-историческая наука установила, что в развитии военного искусства древнего мира большое значение имели войны египтян, племен двуречья и Урарту, скифов и племен Индии, Китая, Армении, Парфии и многих других государств. Поэтому военное искусство рабовладельческого общества нельзя сводить только к военному искусству греков и римлян.

В данной работе сделана попытка выявить роль всех крупнейших древних народов в развитии военного искусства, показать, что достижения современной исторической науки позволяют опровергнуть буржуазных фальсификаторов истории военного искусства.

Немецкий военный теоретик Клаузевиц считал, что военная история древних народов не содержит в себе ничего поучительною. Чем дальше от нас удалена эпоха, говорил он, тем меньше имеется образцов и опытных данных, пригодных для сегодняшнего дня. В то же время Клаузевиц отмечал поучительные примеры из второй Пунической войны. Отрицая в целом значение военного искусства древнего мира, Клаузевиц пытался доказать, что основоположниками военного искусства являются немцы XVIII века и прежде всего Фридрих II. Историю военного искусства Клаузевиц сводил к сумме примеров.

В свою очередь историк Дельбрюк военное искусство древнего мира свел к военному искусству греков и римлян. Он призывал империалистическую буржуазию учиться у римских рабовладельцев искусству угнетения и порабощения народов. Стремясь представить родоначальниками военной науки немецких военных идеологов, Дельбрюк отрицал положительную роль древних военных теоретиков в развитии военной науки. Идеализируя древних германцев, Дельбрюк фальсифицировал историю военного искусства рабовладельческого общества.

Идеолог английских империалистов историк Уолбенк изображает рабовладельческий Рим как государство, «способное навести порядок», «организовать дела в Греции и обеспечить греческую свободу». Он заявлляет, что римляне были передовым и одаренным народом, который нес цивилизацию «варварам [523] «и устранял отсталые, уже одряхлевшие государства. Классовая сущность этих рассуждений заключается в стремлении доказать неизбежность установления мирового господства избранной расы, целесообразность подчинения народов мира «передовой» расе.

Исторически доказано, что «извечно великого Рима» не существовало. Над римскими легионами одерживали победы карфагеняне, рабы под командованием Спартака, армяне, парфяне, скифы, древние германцы и многие другие племена и народности.

Идеологи воинствующего империализма, отыскивая рецепты достижения победы в современных войнах, обращают свои взоры к полководцам древности. Так, Митчель в книге «Очерки всемирной военной истории» военное искусство древнего мира свел к полководческому искусству Александра Македонского, Ганнибала, Юлия Цезаря и некоторых римских императоров. Митчель, выражая интересы современных империалистов, стремится доказать, что мировое господство обеспечивали полководцы, создавшие сильные армии. Этим самым он пытается оправдать гонку вооружений, создание военно-политических блоков, ведущих к новым войнам.

Французский полковник де Пик писал, что бой принадлежит к явлениям нравственного порядка, зависящим от сердца человека, которое неизменно, а поэтому неизменны и основы боя. Тактика галлов была основана на чувственных впечатлениях воинов. Греческая тактика являлась следствием математического суждения. Римская тактика, утверждает он, — следствие глубокого знания человеческого сердца; римляне — люди дисциплины и твердой воли.

Суть этих идеалистических суждений заключается в стремлении обосновать высокие качества римской тактики и показать несовершенство тактики так называемых «варваров» (неримлян). Благодаря своей тактике, говорит де Пик, римские рабовладельцы завоевали Средиземноморье и, по их мнению, обеспечили себе мировое господство.

Современные военные идеологи империалистов подобно рассуждениям де Пика стремятся доказать, что путем изобретения еще более совершенной тактики можно завоевать мировое господство.

Эти взгляды не имеют под собой научной основы. История свидетельствует, что изменения тактики определяются прежде всего социально-экономическими и политическими факторами, развитием вооружения и техники. В то же время на развитие тактики оказывает влияние творчество войсковых масс и полководцев.

К более или менее правильному пониманию военного искусства древних народов ближе всех подходили русские военные [524] историки, в частности Голицын и Михневич, которые в своих трудах делали попытку показать военное искусство ассириян, вавилонян, египтян, индусов, персов и других народов. Русские военные историки, исследовавшие военное искусство древних народов, хотя и наметили ряд правильных отправных пунктов, но из-за своей классовой ограниченности и преклонения перед иностранщиной не смогли разработать вопросы истории военного искусства на действительно научной основе.

Марксистско-ленинская теория является единственно научной основой для правильного понимания явлений войны, процесса развития истории военного искусства. Она помогает понять закономерности и пути развития военного искусства, богатство исторических форм вооруженной борьбы, стратегии и тактики, организации, обучения и воспитания армии, являющихся продуктом длительного исторического развития. Поэтому с теоретической точки зрения военное искусство античного мира представляет большой интерес.

Советская военно-историческая наука исследует военное искусство народов древнего мира не изолированно, а в тесной связи и взаимозависимости каждого народа, игравшего определенную роль во всемирно-историческом процессе общественного развития.

Одной из задач советской военно-исторической науки является выявление исторической роли племен и народов, населявших территорию, занимаемую в настоящее время Советским Союзом.

Важное место в истории борьбы народов за свою независимость заняли скифы, разгромившие персидскую армию под командованием Дария. Очевидна роль племен Урарту, остановивших продвижение ассирийцев на север. Ожесточенную борьбу с римскими легионами вела древняя Армения. Успешные войны племен и народов, боровшихся за свою независимость, ограничивали захватнические стремления римских рабовладельцев и ослабляли военную мощь Римской империи.

Еще великий русский ученый Ломоносов говорил: «Всяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев, греческим и римским подобных, унижать нам перед оными причины иметь не будет, но только вину полагать должно на бывший наш недостаток в искусстве, каковым греческие и латинские писатели своих героев в полной славе предали вечности»{352}.

В зависимости от политических целей войны древнего мира имели различный характер. Восстания и революционные войны рабов, войны за независимость племен и государств (скифов, греков, Урарту, армян, галлов и др.), войны за освобождение от чужеземного ига (войны Египта, Парфии, Иудеи) были [525] справедливыми. Больше было несправедливых войн, проводившихся с целью захвата чужих земель, порабощения племен и народов, добычи рабов (войны египетских фараонов, ассирийских, персидских и македонских царей, карфагенских и римских полководцев и др.), войн рабовладельческих государств за гегемонию, за то, кому больше грабить и угнетать: т. е. древних империалистских войн (египетских, ассирийских, персидских, пелопоннесских, пунических, Римской империи и др.). Были и гражданские войны класса рабовладельцев за изменение политических форм рабовладельческого государства с целью сохранения и упрочения рабовладельческого строя.

Таковы основные виды войн рабовладельческого общества. Успехи, которых добивались государства в несправедливых войнах, определялись не какими-либо особыми качествами ассирийцев, греков или римлян, а экономической и политической слабостью их противников (Вавилона, Персии, Карфагена, Македонии, галлов, древних германцев и др.).

История военного искусства рабовладельческого общества является наглядным подтверждением важнейшего положения марксистско-ленинской теории о том, что организация армии, способы и формы ведению войны зависят прежде всего от экономических условий, т. е. от развития производства.

Рабовладельческий способ производства имеет свою историю возникновения и развития. Производительность раба Греции и Рима была значительно выше производительности раба примитивно-рабовладельческих государств древнего Востока. Впоследствии с развитием производства рабство в Римской империи становилось экономически невыгодным; характер основных противоречий рабовладельческого общества менялся: противоречия между рабами и рабовладельцами, богатыми и бедными, полноправными и неполноправными гражданами углублялись. Развитие производства определяло изменение соотношения классов и политических форм господства рабовладельцев, с чем непосредственно было связано изменение вооруженной организации — армии и флота.

Классовый характер армии рабовладельцев, предназначавшейся прежде всего для подавления рабов и ведения захватнических, грабительских войн, выступает особенно наглядно. Развитие рабовладельческого общества вызывало и изменение принципов комплектования и характера армии. В кастовое войско и в рабовладельческую милицию не допускались не только рабы, но даже и неполноправные граждане. Служить в армии мог и обязан был лишь полноправный гражданин.

Однако крупные рабовладельцы довольно скоро стали откупаться от «налога кровью». Возникло наемничество, а вместе с ним появились и постоянные армии. Служба в армии становилась не гражданским долгом, не обязанностью, а профессией. Улучшилась боевая выучка воина, но его моральные [526] качества стали ниже. В милиционной армии воин сражался за интересы своего класса. В армии, состоявшей из наемников, он воевал за чуждые ему интересы и поэтому не отличался высокой стойкостью и упорством в бою.

В римскую армию были допущены уроженцы провинций (германские и галльские племена), а в отдельных случаях — вольноотпущенники и рабы. В результате этого качество римского легионера значительно снижалось, что оказывало влияние на состояние армии в целом, на способы ведения войны. Под воздействием «варварских» племен изменился не только состав римской армии, но и ее вооружение, организация, тактика и стратегия. Начиная с III века н. э., влияние военного искусства «варваров» на римскую армию становится особенно заметным.

Таким образом, с развитием рабовладельческого общества изменялся состав армии, изменялся и ее характер. Состав армии рабовладельцев определялся принципом комплектования: армию представляли или господствующая каста рабовладельческого государства, или рабовладельческая милиция, или же наемники из деклассированных элементов и иноземных племен. Характер рабовладельческих армий также был различен: племенные ополчения, постоянное войско в форме военных поселений, милиционная армия, постоянная регулярная армия. Структура армий находилась в непосредственной зависимости от занятия населения — из землевладельцев создавалась пехота, из скотоводов комплектовались боевые колесницы и иррегулярная конница.

В армиях древнего Рима получили развитие два рода войск — пехота и конница. Вначале они были однородны. Затем произошло разделение пехоты и конницы на тяжелую, легкую и среднюю. Впоследствии у римлян тяжелая пехота и конница утратили свое прежнее значение; снова восстановилась однородность, но на иной основе — явление, характерное для периода упадка рабовладельческого общества.

Развитие общественного производства обусловливало усовершенствование вооружения. Прежде всего развивалось и совершенствовалось ручное оружие. Греческое копье (2 м) и македонская сарисса (4-6 м) были оружием ударного действия. Дротиками и луком со стрелами вооружалась легкая пехота. Предельная дальность стрельбы из лука равнялась 200 м, наилучшая прицельная стрельба велась с дистанции до 100 м (скорострельность 4-6 выстрелов в минуту). Дротик метался на дистанцию до 25 м, а наилучшие результаты метания достигались на расстоянии до 15 м. Пилум метался на дистанцию 7-10 м.

Метательное и ударное оружие в армии греков раздельно находилось на вооружении легкой и тяжелой пехоты. Тяжелый римский пехотинец был вооружен тяжелым и легким [527] пилумом и мечом. Таким образом, один боец теперь имел оружие и для метания и для удара.

Постепенно совершенствовалось защитное вооружение. Но в римской армии в связи с ухудшением боевых качеств легионера тяжелые латы и копья были сняты с вооружения. В бою широко начали применять метательное оружие. Система регулярного обучения была отодвинута на задний план. Профессиональный солдат оказался плохо подготовленным для ведения боя.

Развивалась крепостная и осадная техника. Осадная техника древнего мира достигла наивысшего совершенства у римлян. Греки брали крепости преимущественно измором. Машины для метания стрел, камней и ядер применялись, как правило, только в крепостной войне.

У римлян в этот период можно найти зачатки «полевой артиллерии» — катапульты и баллисты, которые находились на вооружении легионов императорского Рима. Катапульта бросала камни весом до 0,5 т на дистанцию до 500 м. Баллиста метала большие стрелы и камни на дистанцию 800-1000 м. Онагр бросал ядро весом 2 кг на 300 м. Дальность стрельбы метательных машин превышала дистанцию стрельбы лучника в несколько раз, но скорострельность лучника была во много раз больше скорострельности машин.

Совершенствовался и развивался флот, но его тактика не претерпела существенных изменений. Способом ведения морского боя оставался абордаж и таранный удар.

Изменения состава армии, оружия и тактики влекли за собой изменения и в организации армии. Фаланга — простейшая организационная единица. Частично у спартанцев (лохос), а затем в македонской фаланге (и в коннице) можно видеть административное (не тактическое) расчленение. Лишь в римском легионе наблюдается тактическое расчленение: манипула — тактическая единица, легион — самостоятельная часть, консульская армия — высшее соединение. Легион — когорта — манипула — вот основное организационное расчленение рабовладельческой армии. Сложную структуру имела древнекитайская армия.

Развитие боевых порядков армии шло от построений по родовым группам к греческой и македонской фалангам и от них к манипулярному и когортальному строю легионов. Македонская фаланга имела большую ударную силу, хотя и не лишена была существенных недостатков: фаланга не была тактически расчленена, а поэтому не могла маневрировать составными частями и имела уязвимые фланги. Легион представлял собой полную противоположность фаланге: он хорошо маневрировал и мог сражаться на пересеченной местности, что увеличивало его тактические возможности. Легкая и средняя пехота вела бой метательным оружием в рассыпном строю, [528] что привели к сочетанию действий фаланги с рассыпным строем.

Тактические приемы развивались и усложнялись. Сначала мы видим, что силы равномерно распределялись по фронту и бой носил форму фронтального столкновения. Увеличение длины фронта возможно было за счет уменьшения глубины построения (охватывающий боевой порядок), увеличение глубины построения — за счет уменьшения протяженности фронта. Эпаминонд открыл великий тактический принцип: неравномерное распределение сил по фронту для сосредоточения их в направлении главного удара. Тактические приемы состояли в сочетании наступления и обороны. Эти принципы получили дальнейшее развитие в войнах македонян, где они были доведены до комбинированного применения двух родов войск. Конница, ставшая главным средством удара, обычно решала исход боя. Выявились основные принципы кавалерийской тактики.

«Канны» — следующая ступень в развитии тактики, пример тактического окружения армии противника на поле боя меньшими силами с целью ее полного уничтожения. Средством для осуществления окружения явились сильные фланги боевого порядка карфагенской армии, состоявшие из сочетания двух родов войск: тяжелой пехоты и конницы. Выделение резерва в боевых порядках римской армии в I веке до н. э. сделалось правилом; резерв стал важным средством решения исхода боя.

На войнах древнего мира мы можем наглядно видеть связь войны и политики. Древние полководцы уделяли большое внимание политической подготовке войны, политическому обеспечению кампаний. Македонские завоеватели привлекали на свою сторону малоазиатские города и этим подготавливали себе базу на территории врага. Свой поход вглубь Персии они обеспечили союзом с египетскими жрецами. При походе в Индию македоняне воспользовались распрями индийских раджей. Опытный политик Ганнибал понимал, что исход борьбы Карфагена с Римом в значительной мере зависит от того, кто больше привлечет на свою сторону союзников. В пунических войнах союзники являлись одной из решающих сил. Ганнибалу удалось привлечь на свою сторону не только нумидийских князей и испанские племена, но также и галлов, ряд. италийских городов и Македонию, с которой он заключил наступательно-оборонительный союз.

Римляне умели не только восстанавливать разбитые легионы, но и противопоставлять политике карфагенян свою, более искусную дипломатию. «Могущество Рима, — говорил Ганнибал, — состоит не в его военной мощи, а в его способности разъединять противников». Против Македонии римляне организовали антимакедонскую коалицию греческих государств, что в конечном итоге заставило Филиппа отказаться от союза с Ганнибалом. В Африке на территории Карфагена римлянам [529] удалось организовать антикарфагенскую коалицию, перенести туда главный театр военных действий и разбить карфагенскую армию.

Римляне во время галльской войны использовали межплеменную рознь галлов, выступив в роли «защитника» общегалльских интересов. Они стремились разъединить своих противников и привлечь на свою сторону различных союзников.

Подготовке к войне полководцы древности придавали большое значение. Прежде всего они создавали армию и тщательно ее готовили к предстоящим боям. Стремясь надежно обеспечить свой тыл, они подготавливали базу ведения войны, всесторонне изучали противника, выявляли его сильные и слабые стороны, на территории врага изыскивали себе сторонников, которые потом могли бы явиться их опорой в ходе войны.

В войнах античного мира мы встречаем некоторые моменты и стратегического руководства: выбор театра войны и объекта действий, разработка плана расположения сил и плана их действий, борьба за проведение этого плана в жизнь. В отношении использования армии для античных полководцев было характерно стремление сосредоточивать в своих руках как можно больше сил. Бой они считали решительным средством ведения войны и поэтому действовали наступательно. Главным объектом боевых действий являлась живая сила врага.

В войнах древнего мира выявилась полная зависимость стратегии от характера войны. Эти войны показали многообразие стратегических форм. Характерно, что стратегические, тактические и организационные формы древних армий не были выдуманы полководцами. Их выдвигала сама боевая практика. Полководцы лишь подмечали новые формы, систематизировали методы ведения войны и боя, совершенствовали организационные формы. На войнах древнего мира можно проследить возраставшую роль частных начальников, усложнение управления войсками и зарождение органов управления — штабов.

История военного искусства древнего мира дает нам и первые примеры организованной борьбы угнетенных масс со своими угнетателями. Заслуга Спартака заключается в том, что он создал армию угнетенного класса и дал образцы руководства действиями крупных восставших масс.

В конечном счете развитие военного искусства определяется развитием производства в конкретных исторических, социально-политических и географических условиях. Поэтому военное искусство различных древних народов имело свои особенности. Так, например, скифские племена, находившиеся на ступени разложения первобытно-общинного строя, искусно использовали степи и пустыни, изнуряя противника и истребляя его внезапными ударами мелких групп, не ввязываясь в общий [530] бой. В централизованном государстве Урарту была использована труднодоступная местность для создания системы отдельных укрепленных пунктов. Парфяне использовали свою высоко подвижную конницу и пустыню для подготовки и осуществления контрнаступления. Греки, карфагеняне, римляне совершенствовали маневр на поле боя. Китай в борьбе с гуннами и Римская империя в борьбе с так называемыми «варварами» создавали системы сложных оборонительных сооружений (тысячекилометровые стены с башнями, валы с наблюдательными вышками). Восставшие угнетенные массы в борьбе за свое освобождение закладывали первые элементарные основы искусства вооруженного восстания.

Обобщением боевого опыта древних армий занимались многие военные теоретики эксплуататорских классов, пытаясь на основе уроков истории отыскать рецепты для достижения победы над противником. Делались попытки вскрыть причины побед и поражений. При этом решающими моментами в достижении победы считались: совершенная организация армии, ее вооружение и обучение, главная же роль отводилась полководцу, от деятельности которого якобы целиком зависел исход войны. Организаторская роль командного состава недооценивалась, хотя армия в бою уже расчленялась на несколько составных частей, взаимодействовавших между собой, что определяло возраставшую роль частных начальников.

Древние теоретики, особенно Сунь-цзы и Фронтин, уделяли значительное внимание моральному обеспечению боя. Вопрос о тыле сводился главным образом к расчету необходимых сил и средств и к организации снабжения.

В своих трудах древние теоретики разрабатывали следующие вопросы:

— основы комплектования рабовладельческой армии;

— основы организации, обучения и дисциплины;

— боевые порядки, организация походного движения и устройство укрепленного лагеря;

— тактические приемы (в наступлении);

— приемы обороны и осады городов;

— организация агентурной и войсковой разведки;

— ведение морского боя.

Вопросы стратегии как таковой не ставились и не разрабатывались.

Древние военные теоретики описывали лишь внешнюю сторону войн и не могли проникнуть в их сущность, хотя и высказывали иногда правильные догадки о специфике военной деятельности, о связи войны с политикой, о некоторых требованиях военного искусства. В качестве положительного момента следует отметить тесную связь теории с военной историей; теория разрабатывалась либо на определенном историческом фоне [531] (Ксенофонт), либо выступала в форме систематизированных исторических примеров («стратегемы»).

Ограниченность древних военных теоретиков заключалась в том, что основы современного им военного искусства они искали в прошлом (Ксенофонт — у египтян и персов, Вегеций — в армии республиканского периода). Стремление спасти гибнущий рабовладельческий строй путем отыскания рецептов из периода его расцвета, т. е. из прошлого, и рекомендовать эти рецепты для укрепления современной армии было, естественно, делом нереальным. Рабовладельческий способ производства превратился в тормоз развития исторического процесса, и никакие рецепты из прошлого не могли уже его спасти от гибели. На смену отжившему рабовладельческому строю шел новый, более прогрессивный феодальный строй. [532]

Библиография

Марксистско-ленинская литература

К. Маркс, Формы, предшествующие капиталистическому производству. Вестник древней истории, № 1, 1940.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. II. Энгельс — Рецензия на книгу: К. Маркс. «Критика политической экономии».

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. II. Армия. Кавалерия. Пехота. Флот.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XIV, Анти-Дюринг, Людвиг Фейербах, Диалектика природы.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIII, Письмо Маркса Энгельсу 7 июля 1866 года.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVII, Послесловие ко второму изданию «Капитала». «Капитал», т. I.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXI, Письмо Энгельса Марксу 6 июня 1853 года.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XVI, ч. I, Происхождение семьи, частной собственности и государства. Рабочее движение в Америке. К истории древних германцев.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. I, Передовица «Кельнской газеты». Критика философии государственного права Гегеля.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IX, Британское владычество в Индии. Традиционная политика России.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. VIII, Статьи об Англии.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XV, Письмо в редакцию «Отечественных записок». Бруно Бауэр и раннее христианство.

К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIII, Письмо Маркса Энгельсу 27 февраля 1861 года.

В. И. Ленин, Соч., изд. 4-е, т. 21. Положение и задачи социалистического интернационала. Вопрос о мире. Социализм и война.

В. И. Ленин, Соч., т. 23. О карикатуре на марксизм. Статистика и социология.

В. И. Ленин, Соч., т. 26. К пересмотру партийной программы.

В. И. Ленин, Соч., т. 8. Падение Порт-Артура. Революционные дни. Революционная армия и революционное правительство.

В. И. Ленин, Соч., т. 28. Речь на митинге в политехническом музее 23 августа 1918 г. Пролетарская революция и ренегат Каутский.

В. И. Ленин, Соч., т. 9. Две тактики социал-демократии в демократической революции.

В. И. Ленин, Соч., т. 4. Насущные задачи нашего движения.

В. И. Ленин, Соч., т. 27. Главная задача наших дней. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности.

В. И. Ленин, Соч., т. 22. Империализм, как высшая стадия капитализма. [533]

В. И. Ленин, Соч., т. 29. О государстве.

И. Сталин, Соч., т. 5. К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов.

И. Сталин, О Великой Отечественной войне Советского Союза, изд. 5-е, 1946.

И. Сталин, Ответ Разину, «Большевик» № 3, 1947.

История ВКП (б), Краткий курс, гл. VI, 1938.

Мао Цзэ-дун, Избранные произведения, т. 1, 1952. Стратегические вопросы революционной войны в Китае.

М. В. Фрунзе, Избранные произведения, 1940. Ленин и Красная Армия. Проблемы военного строительства.