Главная Случайная страница Контакты | Мы поможем в написании вашей работы! | ||
|
Поздние сумерки. Транспорт почти не мелькает по длинному проспекту в центре города. Отгулявшие и отработавшие граждане покидают прохладу неуютного слабоосвещенного воздуха.
Вдоль ограды сквера задумчиво бродит невысокая женщина в шелестящем плаще. От нее только что отошел мужчина в потертых джинсах и свитере, присел невдалеке на скамейку и ищет в карманах спички.
Несколько бродячих собак расхаживают в сторонке, поглядывая на мужчину с надеждой и злостью. Кислый фонарный свет истекает последними каплями желтизны.
Безветрие.
Мужчина тупо глядит себе под ноги и поднимает окурок сигареты, обжигает его огоньком спички и прикуривает.
Женщина посматривает по сторонам, выглядывая что‑то в глубинах темного почти проспекта.
Луна пробивается не оттертым от пыли зеркалом сквозь сконфуженные тучи и, проглядывая сквозь них, иногда напоминает о себе.
Желтый плащ женщины не застегнут, она держит руки в карманах черных широких брюк, прищуривая глаза, и скалится. Время от времени мужчина и женщина переглядываются, как будто загадывая желание.
Бесцветные глаза мужчины скорбно ощупывают освещенную полосу песочной дорожки в поисках нового окурка. Он находит его и, вскакивая радостно, подбегает и поднимает. Пальцы его дрожат, он сглатывает слюну и вдруг начинает хохотать.
– Что ты орешь? – громким шепотом говорит женщина, поворачиваясь к мужчине лицом. – Делать дураку нечего?!
– Цыц, Ирка, не бухти, – продолжая хохотать, говорит мужчина, – ты следи лучше, не отвлекайся. А то перехватять, а?
Женщина подходит ближе к нему и долго, молча и осуждающе, смотрит в глаза мужчине.
– Ты для чего здесь? Помогать или издеваться?! – чуть не взрываясь, почти кричит она все тем же громким шепотом.
– Ну ладно, ладно! – отвечает мужчина. – Иди, стой себе. Я молчу, молчу.
Показывая смирение, он на цыпочках отходит к скамейке и прикуривает снова.
– Ну, иди же, проморгаешь! – примирительно говорит он.
Женщина возвращается на свой пост и продолжает ожидание.
Две черные собаки осторожно приближаются к скамейке и садятся невдалеке, облизываясь и посвистывая.
Мимо ограды сквера проходят два милиционера, окидывают женщину внимательными взглядами и идут дальше. Она показывает им в спину язык.
Долгая ночная тишина нарушается редкими машинами и последними прохожими.
– Вот все‑таки я дурак, – вдруг начинает рассуждать мужчина, – вот зачем я с тобой связался? Жил бы себе и жил, один! Рисовал бы, ведь месяц простоя… Нет вот, вляпался! Что мне, в конце концов, страдать‑то от твоих психозов?
Видя, что женщина не обращает внимания на его слова, он замолкает и долго смотрит на черных собак. Их злые глаза пугают мужчину, он встает и подходит ближе к ограде.
– Слышь, Ирка, скоро уже? – спрашивает он. – А то пойдем, может?!
Из глубины проспекта появляется темная фигура. Движения ее беспорядочны и кривы. Фигура, поправляя галстук, постепенно приближается к скверу; уже видны квадратные очки на носу, небольшой чемоданчик в руке и хитрая неровная улыбка на лице. Темный костюм местами помят, а на коленях у фигуры пыльные пятна.
– Мужчина! – обращается к фигуре женщина. – Не хотите ли развлечься?!
Фигура мужчины ставит чемоданчик на асфальт, и улыбка на его лице превращается в пропасть.
– А где? – спрашивает он, и тут его неожиданно прислоняет по инерции к ограде.
– Не узнаешь? – вдруг спрашивает женщина и, обращаясь к своему спутнику, говорит. – Сеня, помоги ему!
– Ну, что, господин, узнавать будешь или что?! – вопрошает Сеня, выпрямляясь, расправляя плечи и показывая дырку на своем свитере.
– Вы что? Вы что, ребята? – испуганно ноет мужчина. – Что вам надо?
– Ты меня не узнаешь? – еще раз спрашивает женщина, подходит ближе к мужчине и вытягивает свое лицо.
– Ирка? – после паузы, вглядываясь в нее, протягивает он. – Ира, господи прости! Ты откуда и куда? Не знал, что ты… А ты что, меня ждешь, что ли? А это кто?
Он показал пальцем на Сеню.
– Это Сеня, я теперь с ним живу! – ответила женщина.
– А‑а, – многозначительно и удивленно сказал мужчина, – живешь, значит. Ну, живи…
Он поднял свой чемоданчик, развернулся и пошел в ту сторону, откуда пришел. На пути у него оказалась одна из собак. Он остановился и протер глаза.
– Аркаша, – спокойно сказала женщина, – надо бы должок вернуть.
– А чего это я тебе должен? – спросил мужчина, стоя к женщине спиной и гладя на собаку. – Я с тобой разобрался. Понятно же. Не подходишь ты. Не подходишь.
Он замолчал. Женщина сжала кулаки и еле сдерживалась. Вдруг она закричала:
– Значит, когда спал со мной, подходила! А теперь не подхожу?!
Она размахивала руками и дергала головой, продолжая кричать:
– Ты мне обещал месяц назад, обещал! Это для меня самое важное! Как ты мог! Ну, ладно, нашел ты другую, ну и что?! Черт с ней! Но отдавать мое – ты не имел права!
– Слушайте, это, – неуверенно сказал Аркаша, – а это ваша собака?
Он повернулся к женщине.
– Ирина, – продолжал он, – это ваша собака? Вы это чего надумали?
Ира бросилась резко к нему и упала на колени. Собака злобно залаяла. Сеня подбежал к ним и стал шикать на собаку. Ирина, плача, говорила умоляющим тоном:
– Отдай мне эту роль! Аркашенька! Отдай! Ты же знаешь, у меня закат! Мне нужна эта роль! Нужна! Прости меня!
Сеня глупо уставился на нее, она схватила Аркашу за брюки и стала целовать их.
– Господи, Ира, какой позор! – сказал Сеня. – Что ты делаешь? Ты же хотела отомстить! Это невозможно…
Он подошел к ней ближе и попытался ее поднять.
– Уйди, ты! – заорала она на него. – Уйди отсюда! Оставь меня в покое, к черту! Бездарь!
Сеня бессильно сгорбился, развернулся и прошел мимо Аркаши и собаки. Собака замолчала, немного постояла и двинулась за Сеней. Он сунул руки в карманы, посвистывал и шел, нарочито подскребывая подошвами ботинок по асфальту.
– Ну, пойдем, что ли, – успокоившись после ухода собаки, сказал Аркаша, – пойдем, пойдем.
Он помог Ире подняться, отряхнул ей брюки и спросил:
– Ты, что действительно живешь с этим оборвышем?
– Да брось ты, – надменно улыбаясь, ответила Ира, – с этим…
Она фыркнула.
Ночь, приспуская тени, копошилась по подворотням.
Вторая черная собака медленно плелась за Ирой и Аркашей. Они шли по проспекту, обсуждая уже общие дела…
...
18.04.01
Крик
Где‑то в воздухе плавится влага. Опустошенные жарой комары и мухи спят на веранде. Даже кузнечик стрекочет медленнее, чем обычно. Ягоды приуныли. На небе все еще синее, жестоко синющее полотно. Тишина брезглива, и вялость растений нарушается только какой‑то попыткой молодого ветерка хоть что‑то сдунуть с места. Маячат силуэты дачников, виляющих по дорожке между заборами – из тенька в тенек.
Суровое жаркое лето мстительно сжигает мысли некоторых недовольных прошлогодней его прохладностью. Лето мстит за то, что бранили прежние частые дожди и низкую температуру.
– Валя! – страшной громкости крик нарушает вальяжность двух перегревшихся фигур, сидящих в плетеных креслах возле забора под дубом.
– Что‑то Колымов кричит! – говорит пожилой мужчина своему соседу под дубом – профессору истории Изумлинову.
– Василий Сергеевич, вы не уходите от спора! – упрекает мужчину Изумлинов. – Ваша сестра совершено не умеет рисовать. Контуры профуканы.
Василий Сергеевич, и без того нагретый солнцем, начинает краснеть от недовольства.
– Сергей Фомич, Сергей Фомич! Катенька не рисует, а, скажем, пишет свои картины совсем не для вашего дилетантского взгляда. Все‑таки я в этом что‑то понимаю. – Василий Сергеевич старается говорить сдержанно и внятно.
– Валя! – опять раздается дикий крик в пустынной дачной атмосфере. – Валя! Ау!
– Он с ума сошел, видимо! – говорит профессор истории. – Кто ему эта Валя?
– Это его сожительница, – уточняет Василий Сергеич, – они очень часто друг друга зовут именно таким образом. Так что вы скажете на ту мою мысль?
– Понимаете, дорогой, – отвечает Сергей Фомич, – у вас глаз замылился! Художник о художнике не может рассуждать здраво. Это мы, ничего не понимающие, оцениваем, нравится или не нравится…
– Валя! – истошный крик заставляет пожилых собеседников взмахнуть руками, как по команде, и откинуться на спинки кресел. Они прислушиваются и поэтому некоторое время молчат.
– Зачем вы сдаете комнату таким ненормальным людям, как этот Колымов? – после молчания спрашивает Сергей Фомич.
– Женщины, они сами не знают, что им надо! Вот ушла куда‑то, а он теперь кричит! – беспокоится Василий Сергеич. – Я сдаю ему комнату уже пять лет, он хорошо платит, и мы с ним в общении. Но вот теперь он привез эту Валю, и я его не узнаю.
На какое‑то время наступает тишина, и собеседники, вдыхая распаренный воздух, что‑то обдумывают.
– Вот, не кричит теперь! – удивленно замечает Сергей Фомич. – А представьте себе, что я приехал к вам на день, и буду выслушивать этот крик каждые пять минут.
– Валя! – крик Колымова разбивает вдребезги спокойствие Сергей Фомича, он начинает нервничать и приподнимается с места.
– Может быть, вы сходите и узнаете, чего он вопит? – просит художника профессор истории.
– Я вот одного не понимаю, Сергей Фомич, как вы можете судить о картинах, не нарисовав даже маленькой рожицы?! – постепенно нахмуриваясь, спрашивает Василий Сергеич.
– Я вам про одно, вы про другое! Там случилось что‑то! Вы проверьте! – голос профессора становится все больше преподавательским, хлестким.
– Вы мне что, приказывать будете?! – Василий Сергеич уже менее дружелюбно посматривает на собеседника. – Ведь не орет он больше! Что вам еще нужно?!
Он багровеет и, кажется, если бы не было так жарко, если бы не отчаянная потребность в тени, он просто бы взял и ушел куда‑нибудь.
Обиженный Сергей Фомич упрямо смотрит перед собой в траву и, чуть скашивая взгляд, наблюдает за художником. Он словно собирается с силами, чтобы возразить. Кипящее чувство с шипением вырывается из его рта выкриком:
– Вы что, меня позвали сюда слушать, как ваш Колымов Валю зовет?!
– Валя! – крик Колымова зловещ и яростен; он, как падающая с горы каменная глыба, срывается и бьет по обеим головам под дубом.
– Вы мне за это ответите! – кричит, выплывая, наконец, полностью из дачного состояния Сергей Фомич. – Вы пойдете сейчас и спросите у него, что ему от Вали надо!
И вскочив, как окунь на сковородке, профессор начинает ходить вокруг дуба и рассуждать:
– Ваша бессовестная сестра не то что рисовать не умеет! Она же скандал закатила мне за то, что я ее не уважаю! Как я могу уважать ее, если все по блату! Вы‑то хоть не помогаете ей?!
– А как же, милый мой! – поднимаясь и припрыгивая за профессором, объясняет Василий Сергеич. – Вы ей поможете, что ли? Вы только «неуды» ставите всем подряд! Принципиальный вы наш!
– Вот оно что! – Сергей Фомич грозно поднимает большой палец вверх и трясет им. – Здорово! Это вы про вашего бездарного племянника, сытого, объевшегося лося! Так я ему и в следующий раз влеплю! Даже если знать будет хоть что‑то!
– Вы очень вредный и склочный человечишка! – говорит Василий Сергеич и бессильно опускается в свое плетеное кресло.
Сергей Фомич останавливается на минуту и прищуренно смотрит на бороду собеседника, потом поднимает глаза и видит, что Василий Сергеич свой взгляд отводит.
– Вы что это глаза прячете? Вы вот сейчас зачем лицо отвернули? – полунепонимающе кряхтит профессор истории. – Вы меня что, позвали, чтобы я вашего этого бездельника, что ли…
– Сядьте вы, Сергей Фомич, – быстро перебил его художник, – сядьте, говорю! Не… это… не психуйте! Поймите вы! Упертый вы, ну, то есть… Она просила… Ай, да ну вас!
Василий Сергеич машет рукой, встает и собирается уходить.
– Пойду действительно посмотрю, чего он орет, – говорит он, конфузясь, и бочком пытается уйти.
Перед его взглядом невдалеке возникает Колымов – человек лет сорока, очень крепкого телосложения, с удивленным лицом и сверкающими глазами. Он покачивается и, как бы примеряя губами точные слова, задает вопрос:
– Старики‑братцы, вы чего спать мешаете! Разорались, черти! Вы это, – он подбирается ближе к профессору истории и, наклоняясь к нему почти что под прямым углом, говорит дальше, – вы это, на хозяина‑то не кричите больно! А то у нас ведь в таксопарке вас в пустынном месте высадят, и иди сам своими этими… тапками!
Сказав это, Колымов поднял голову, выпрямился и заорал:
– Валя! Проснись, наконец! У нас гости!
Он плавно подмигнул Василию Сергеичу, надул губы и, проходя, задел его креслице. Оно упало. Не подняв его, Колымов шатнулся в сторону и поплыл по солнечной лужайке обратно в дом. Там что‑то звякнуло, и снова все затихло.
Василий Сергеич и Сергей Фомич одновременно взяли свои плетенки и, не разговаривая, пересели в разные углы сада, метрах в двадцати друг от друга. Сергей Фомич сидел и что‑то бурчал себе под нос. Художник же поглядывал на профессора и злился на сестру.
Удручающий своей бессмысленностью громкий крик понесся из дачного домика:
– Колымов! – орал женский голос. – Колымов!
...
18.07.01
Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 186 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!