КОММЕНТАРИИ. Хронология основных событий жизни Сергия Радонежско­го весьма противоречиво изложена создателем его Жития Епифанием Премудрым

К.В.1

Хронология основных событий жизни Сергия Радонежско­го весьма противоречиво изложена создателем его Жития Епифанием Премудрым. Возможно, это объяснялось недостатком соответствующих сведений. Но не исключено, что премудрый Епифаний сознательно «путал карты», желая возвысить своего героя над реальностью. Ведь Житие — это своего рода «словесная икона». А главное в иконе — ощу­щение чуда, изображение невидимого и нездешнего. В иконе господст­вует обратная перспектива, а в Житии — «обратная логика». Наконец, законы художественного творчества требовали от Епифания некоторой хронологической непоследовательности: излагая одну тему от начала до конца, он в следующей главе должен был возвращаться на много лет назад. В итоге получалось, по выражению самого Епифания, «предняа назади, а задняа напреди» (126, 286).

Однако людям свойственно во всем искать обычную перспективу и обычную логику. Над загадками Епифания ломали голову уже его бли­жайшие последователи — агиограф Пахомий Серб и безымянные мос­ковские книжники XV столетия. Они правили и дополняли труд Епи­фания в соответствии со своими собственными представлениями о воз­можном и невозможном. В итоге клубок запутывался окончательно. Вот почему со времен Карамзина и вплоть до наших дней земная биогра­фия преподобного Сергия вызывает споры среди историков.

По мнению современного исследователя Жития Сергия Б. М. Клосса, во всем многообразии списков памятника можно выявить две устой­чивые системы хронологических координат. Согласно первой из них, «епифаниевской», Сергий родился в 1322 г. и умер в 1392 г. в возрасте 70 лет. Монашеский постриг он принял в 1342 г. «Пахомиевская» датировка, принятая в церковной традиции, существенно иная. По ней Сер­гий родился в 1314 г., стал монахом в 1337 г. и умер в 1392 г. в возра­сте 78 лет (126, 22). Понятно, что при такой реконструкции и сам Клосс, и опирающиеся на его выводы историки отдают предпочтение «епифаниевской» датировке как более древней и потому — более достоверной.

Однако данная схема допустима лишь как гипотеза. К ней можно предъявить целый ряд вопросов и возражений. Прежде всего необходи­мо объяснить происхождение хронологии Пахомия. Ведь агиограф не мог взять свои данные «с потолка». Он начал работать над Житием Сер­гия в конце 30-х гг. XV в., находясь в Троицком монастыре, где мог иметь достоверные сведения о жизни основателя обители. Размышляя над этим вопросом, Б. М. Клосс выдвинул предположение о том, что здесь имела место ошибка переписчика первоначального «епифаниевского» текста: буква «и» после цифры 70 была им прочитана как циф­ра 8. (В Древней Руси существовало буквенное обозначение цифр.) Этот дефектный вариант и попал в руки Пахомия, который взял отсю­да цифру 78 как достоверную (126, 23).

Такое объяснение возможно. Но возможно и обратное: в первона­чальном тексте Епифания возраст Сергия был обозначен как 78 лет. Однако за несколько десятилетий, отделяющих время создания «По­хвального слова Сергию» (1412 г.) и Жития Сергия (около 1418 г.) от древнейших сохранившихся списков «чистого» Епифания (50-е гг. XV в. для «Похвального слова»), при переписке текстов цифра 8 (обо­значенная буквой «и») была в одном из списков вычеркнута перепис­чиком, принявшим ее за лишний союз «и» (119, 5). Этот дефектный список и положил начало всему семейству «Похвальных слов» с циф­рой 70. Между тем Пахомий Серб, впервые приступивший к работе в 1438 г., имел в своем распоряжении верный список сочинений Епифа­ния, откуда и почерпнул свою хронологию.

Сильным аргументом в пользу поздней даты рождения Сергия (1322 г.) считается свидетельство автора Жития о том, что святой ро­дился «в лета благочестиваго преславнаго дръжавнаго царя Андроника, самодръжьца гречьскаго... при архиепископе Коньстянтина града Кали-сте, патриарсе вселеньском, в земли же Русстей в княжение великое тферьское при великом князе Димитрии Михайловиче, при архиепис­копе пресвященнем Петре, митрополите всеа Руси, егда рать Ахмулова» (126, 297). Однако при этом обычно не ставится вопрос о характере и назначении этой справки. А между тем данный перечень светских и духовных правителей, если понимать его дословно, вызывает недоумение. В XIV столетии в Византии правили три императора по имени Андро­ник. (Андроник II Палеолог правил с 1282 по 1328 г., его внук Андро­ник III— с 1328 по 1341 г., а Андроник IV— с 1376 по 1379 г.). При­мечательно, что агиограф не уточняет, какой из Андроников имеется в виду. Патриарх Каллист I Святогорец занимал кафедру в 1350—1354 и 1355—1362 гг. Митрополит Киевский Петр управлял Русской Церковью с 1308 по 1325 г. Князь Дмитрий Михайлович Тверской вступил на ве­ликое княжение Владимирское осенью 1322 г., то есть уже после предполагаемой поздней даты рождения Сергия (3 мая 1322 г.). Что же ка­сается «Ахмыловой рати», то ордынский воевода Ахмыл появлялся в Северо-Восточной Руси как минимум дважды: летом 1318 г. и в 1322 г. (119, 4). В 1322 г. его действия ограничились разгромом Ярославля и не затронули Ростов.

В целом вся эта путаная хронологическая справка Жития напомина­ет столь же туманное хронологическое вступление «Похвалы Ивану Ка­лите» в Сийском евангелии (1340 г.). Очевидно, что в обоих случаях цель автора состояла не в точной датировке события, а в повышении его значимости при помощи внушительной «вселенской» хронологии. Упоминание зловещей Ахмыловой рати и казненного в Орде тверского князя Дмитрия не столько датирует исторический факт, сколько под­черкивает провиденциальный характер рассматриваемого события — рождения святого Сергия. На это указывают и последние слова пре­дыдущего абзаца о «премудром Божием промышлении», явленном в не­которых событиях жизни Сергия.

В пользу ранней даты рождения Сергия свидетельствует сообщение Вкладной книги Троице-Сергиева монастыря о том, что преподобный игуменствовал в продолжение 48 лет (55, 15). Таким образом, он воз­главил маковецкую общину в 1344 г. Если признать за дату его рожде­ния 1314 г., то возраст его в момент принятия игуменства — 30 лет; ес­ли же согласиться с поздней датой (1322 г.), то окажется, что он стал игуменом в 22 года. Между тем монашеские уставы требовали, чтобы игумен был не моложе «возраста Иисуса», то есть 33 лет (53, 586). И ес­ли 30 лет еще можно было как-то допустить, то 22 года исключались совершенно.

К.В.2

По мнению Б. М. Клосса, между рождением и крещением будуще­го святого прошло не 40 дней, а гораздо меньше (126, 27). Время его рож­дения совпало с празднованием Святой Троицы (в 1322 г. — 30 мая, в 1314 г. — 26 мая). Многие увидели в этом совпадении знак того, что мальчику предстоит стать «учеником Святой Троицы».

К.В.3

Цитаты из Жития Сергия даются по тексту Пространной редакции памятника. Вплоть до раздела «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине» этот текст практически совпадает с тем, который определен Б. М. Клоссом как первая часть епифаниевского Жития Сер­гия (126, 21).

К.В.4

Время московского «насилования» в Ростове Епифаний Премудрый определяет достаточно ясно: «за год един» после «Федорчуковой рати» (126, 303). Известно, что эта «рать» была зимой 1327/28 г. Следовательно, Василий Кочева и Мина явились в Ростов зимой 1328/29 г. Отсутствие самого Ивана Калиты вполне понятно: он был в это время во псковском походе. Однако некоторых историков почему-то не устраивает эта вполне естественная датировка.

В одном случае называется дата «не ранее 1334 г.» (126, 28). Главный аргумент — якобы точно известная поздняя дата рождения святого (1322). Далее отмечается, что еще до рассказа о переселении боярина Кирилла в Радонеж в Житии есть сюжет: мать упрекает Варфоломея за то, что он, еще не имея полных 12 лет, сокрушается о своих грехах. Прибавляя к предполагаемой дате рождения 12 лет, и можно заклю­чить, что переезд был совершен не ранее 1334 г. Понятно, что вывод этот не более прочен, чем само предположение о поздней дате рожде­ния. К тому же последовательность изложения событий в Житии носит отнюдь не протокольный характер...

Согласно версии другого историка, ростовское «насилование» и пе­реезд семьи боярина Кирилла в Радонеж состоялись в 1332 г. (134, 76). Аргументы этой схемы суть следующие. До 1331 г. в Ростове правили два князя, Федор и Константин. А среди жертв насилия московских во­евод агиограф указывает только одного «епарха градского». Помимо этого, Епифаний называет одной из причин разорения Кирилла «час­тые глады хлебные». А летописи тех лет сообщают о голоде лишь под 1332 г.

Оставим без комментариев аргумент о голоде: его несостоятельность очевидна. Сложнее дело обстоит с «епархом». Даже если понимать под этим библейским термином «княжеского наместника» (134, 76), то и в этом случае неясно, почему москвичи должны были мучить наместни­ков обоих ростовских князей? Ведь один из этих князей готовился стать зятем Ивана Калиты. Да и в политическом отношении один из ростов­ских Васильевичей скорее всего был сторонником Москвы. Наконец, один мог быть должником, а второй — исправным плательщиком ор­дынской дани. Впрочем, вопрос с «епархом» действительно не простой.

Но интересно вот что. Зачем понадобилось агиографу прибегать к это­му архаическому термину? Ведь и назвав Аверкия «старейшим бояри­ном ростовским», он вполне раскрывал его положение. Возможно, этим термином Епифаний как бы намекал на суть московско-ростовского конфликта, подробно раскрывать которую он не считал нужным. Сло­во «епарх» встречается в Библии во 2-й книге Маккавейской в расска­зе о бесчинствах Менелая, пообещавшего сирийскому царю Антиоху Епифану увеличить выплату дани и за это получившего должность пер­восвященника в Иерусалиме. «Менелай же началство убо одержа, о сре-бреницех же, цареви обещанных, ничтоже радяше: творящу же истяза­ние Сострату, краеградия (крепости. — Н. Б.) епарху, к сему бо надле­жаще даней дело...» (2 Мак. 4, 27—28). Вероятно, именно эта библей­ская аллюзия и объясняет появление данного термина у Епифания. В данном контексте «епарх» — это сборщик даней в пользу «царя». По­нятно, что именно его и пытали московские воеводы в Ростове зимой 1328/29 г. Немедленная уплата недоимок по ордынским долгам была одним из условий, на которых Иван Калита и Александр Суздальский получили от хана свои «половины» великого княжения Владимирского. Вероятно, и сам небывалый раздел верховной власти был задуман ха­ном для того, чтобы облегчить князьям эту задачу.

К.В.5

В научной литературе высказывалось мнение, что Кирилл не был выслан из Ростова, а бежал от ненависти земляков, будучи сто­ронником Ивана Калиты. Основанием для такого предположения слу­жит тезис о том, что в противном случае сын Кирилла Варфоломей не мог бы со временем стать «последовательным проводником политики своих врагов и насильников» — московских князей (50, 8—10). Однако если признать Кирилла сторонником Москвы, то не покажется ли странной такая «милость» для боярина, как поселение в глухом Радоне­же? С другой стороны, Сергий никогда не был «последовательным про­водником» политики московских князей. Он лишь делал то, что считал своим христианским нравственным долгом, не заботясь о том, чтобы при этом кому-либо угодить.

К.В.6

Современные исследователи биографии Сергия Радонеж­ского сходятся на том, что преподобный принял монашеский постриг 7 октября 1342 г., на память святых мучеников Сергия и Вакха (126, 29; 134, 78). Это мнение требует уточнения. В «Похвальном слове» Епифа­ний Премудрый сообщает, что Сергий «чернечествова же лет 50» (126, 278). Эти данные не вызывают сомнений. Следовательно, преподобный принял монашеский постриг в воскресенье, 7 октября 1341 г. Таким об­разом, в момент кончины (25 сентября 1392 г.) он имел полных 50 лет монашеского «стажа». Но до пострижения Варфоломей несколько лет прожил на Маковце, сначала вместе со Стефаном, а потом — один. В Первой Пахомиевской редакции (по Б. М. Клоссу) говорится несколь­ко расплывчато, что Варфоломею в момент пострига было «яко 20 лет» (126, 349). Но уже в Третьей Пахомиевской редакции эта цифра уточ­няется: «Бе же тогда святыи... возрастом 23 лет» (126, 384). Та же циф­ра (хотя и в виде вставки на полях рукописи) в епифаниевской редак­ции Жития Сергия (126, 310). Путаница в этих датах во многом объяс­няется тем, что речь идет о двух совершенно разных событиях: уходе братьев в лес — и пострижении Варфоломея в монахи. В реальности между этими событиями пролегло несколько лет.

Не станем абсолютизировать данные более ранних редакций: ведь и сам первоначальный текст Епифания дошел до нас в составе поздней Пространной редакции Жития Сергия в списке 1520-х гг. (126, 213). Пахомий мог взять свои первоначальные данные (20 лет) из дефектно­го списка Епифаниева Жития, а потом поправить это место (23 года) по исправному списку. Посмотрим лучше на внутреннюю логику собы­тий. Уход Варфоломея в лес наиболее естественно датировать 1337 г. Этот год возникает из двух дат, приведенных Пахомием в его Третьей редакции Жития Сергия: год рождения святого — 1314-й, а «егда сподобися иноческаго образа, возрастом 23 лет» (126, 384). Вторая цифра от­носится не к пострижению в прямом смысле, а к уходу Варфоломея на Маковец. Это произошло в 1337 г. Если же принять предлагаемые со­временными исследователями даты, то получится, что Варфоломей, ро­дившись в 1322 г., принял постриг в возрасте 20 лет в 1342-м (или 19 лет в 1341 г.). Но тогда его уход в лес произошел в возрасте 15 или 16 лет. Это противоречит как здравому смыслу, так и рассказу Жития о том, что юноша долго медлил с уходом из «мира», не желая нарушить волю ро­дителей.

Сильным аргументом в пользу поздней даты (1342) начала подвиж­нической жизни Сергия и Стефана на Маковце можно считать сообще­ние Пахомия о том, что Сергий собственноручно постриг в монахи сво­его 12-летнего племянника Ивана, сына Стефана (126, 23). Однако здесь, как и в ряде других сюжетов, агиограф, по-видимому, соединяет в одно два разновременных события: приход Ивана на Маковец — и его пострижение.

В целом можно сказать, что традиционная хронология биографии Сергия Радонежского как версия не менее состоятельна, чем другие предложенные версии. Состояние источников не позволяет однозначно решить этот давний спор.

К.В.7

Доказательства «поздней» датировки введения Сергием «об­щего жития» носят спорный характер. Так, например, выстраивается гипотетическая история так называемого «филофеевского креста». (Этот маленький (4 х 2,5 см) нательный крест-мощевик был найден в 1918 г. реставратором Ю.А.Олсуфьевым внутри напрестольного крес­та, который, согласно монастырскому преданию, был прислан Сергию Радонежскому патриархом Филофеем. Согласно русской надписи на нательном кресте, внутри него находятся частица «животворящего дре­ва», мощи 40 мучеников севастийских, святых Афанасия, Евдокии, Елевферия, девицы Феодосии и «новых мучеников литовских». Саму надпись на кресте одни исследователи по палеографическим признакам датировали XIV, а другие — XV столетием.) По мнению исследовате­лей, коль скоро в «филофеевском» кресте есть мощи «новых мучеников литовских», стало быть, он не мог быть изготовлен ранее 1374 г., когда они были официально канонизированы в Константинополе. А значит, и посольство от Филофея к Сергию было не ранее этого времени. Да­лее в летописях подбирается подходящее известие о приезде «феков» по каким-то церковным делам в Москву в 1376—1377 гг. и с этим ви­зитом увязываются вручение патриаршей грамоты Сергию и введение в Троицком монастыре «общего жития» (136, 19).

Для правильного понимания истории «общежительной реформы» действительно необходимо внимательнее присмотреться к «филофеевскому кресту». Примечателен сам подбор сокрытых в нем святых мо­щей. Этот подбор определенно указывает как на заказчика креста (ми­трополит Алексей), так и на время его изготовления (лето 1354 г.). По­ясним это суждение. Достоверно известно, что Алексей был поставлен на кафедру патриархом Филофеем 30 июня 1354 г. Вскоре он отбыл на Русь. Корабль, на котором плыл святитель, попал в сильный шторм и достиг берега только 16 августа 1354 г. Таким образом, очевидно, что Алексей отправился в обратный путь в первой декаде августа 1354 г. За­помнив эти даты, обратимся теперь к «филофеевскому кресту».

Частица Животворящего Креста Господня напоминает о константи­нопольском обычае каждый год торжественно выносить часть Живо­творящего Креста из домовой церкви императорского дворца в храм Святой Софии 31 июля. Там совершался торжественный молебен с ос­вящением воды. Затем Животворящий Крест в течение двух недель (с 1 по 14 августа) носили с многолюдной процессией и литиями по всему Константинополю. Считалось, что святыня охраняет жителей столицы от болезней и несчастий.

Митрополит Алексей, несомненно, участвовал в этих торжествах в свите патриарха Филофея. Возможно, патриарх рекомендовал святите­лю ввести этот праздник на Руси. Действительно, на Руси служба в честь Животворящего Креста появляется именно с конца XIV в. в свя­зи с распространением Иерусалимского богослужебного устава.

Помимо Животворящего Креста подарок Филофея содержал части­цу мощей Сорока мучеников севастийских, память которых весьма по­читалась в Византии. В Константинополе существовал большой храм, посвященный Сорока мученикам, в котором хранились их святые мо­щи. В лавре Святого Афанасия на Афоне храм Сорока мучеников, при­мыкавший к главному собору во имя Пресвятой Богородицы, был по­строен еще ее основателем святым Афанасием Афонским. Вкладывая в крест, предназначенный для Сергия Радонежского, мощи Сорока муче­ников и святого Афанасия (Афонского?), патриарх Филофей поступал как истинный воспитанник Святой горы. Эти святыни как нельзя луч­ше соответствовали главной цели обращения патриарха к Сергию: по­мочь маковецкому игумену ввести в обители «общее житие». Ведь свя­той Афанасий Афонский в церковной традиции был известен прежде всего как основатель «общего жития» на Святой горе. Автор Жития Сергия неоднократно уподобляет своего героя святому Афанасию, ис­пользует фрагменты его жизнеописания.

В «филофеевский крест» были вложены также мощи святого Елев­ферия и святой Евдокии. Первый из них — святой, в честь которого бу­дущий митрополит получил свое мирское имя Алферий (17, 30). В ме­сяцесловах той эпохи было два мученика с этим именем — Елевферий, епископ иллирийский (15 декабря) и Елевферий византианин (4 авгус­та). Однако на Руси их, по-видимому, считали за одного и того же свя­того, имеющего две годовые памяти. Святая мученица Евдокия празд­новалась в один день с Елевферием (4 августа) и таким образом попа­дала в круг наиболее почитаемых митрополитом Алексеем святых. И не на этот ли день (понедельник, 4 августа 1354 г.) святитель назначил свой отъезд из Константинополя на Русь?

Святая Феодосия, чьи мощи также сокрыты в «филофеевском кре­сте», праздновалась 29 мая. Заметим, что она была единственной святой этого дня. Появление в реликварии мощей Феодосии, по-видимо­му, связано было с намерением патриарха и побуждавшего его к этому митрополита Алексея подарить крест Сергию Радонежскому. Здесь уместно вспомнить предположение Б. М. Клосса о том, что преподоб­ный родился не ровно за 40 дней до дня святого Варфоломея (3 мая — 11 июня), а несколько позже, около праздника Святой Троицы (126, 27). С этим предположением вполне можно согласиться, с той лишь по­правкой, что это был не 1322 г. (Троица — 30 мая), а 1314 г. (Троица — 26 мая). Преподобный Сергий, по-видимому, родился через три дня после Троицы — 29 мая 1314 г., в день памяти святой Феодосии. Со­ответственно, он относился к Феодосии как к своей небесной покровительнице. Если это так, то святитель Алексей вполне мог знать об этом обстоятельстве.

Наконец, мощи «новых мучеников литовских». Они могли быть вло­жены в реликварии уже на Руси, в Киеве, где митрополит некоторое время находился на обратном пути из Константинополя. Местное по­читание «литовских мучеников» началось гораздо ранее их официаль­ного признания Константинополем. Литовская тема была очень важной для Алексея именно в это время, когда ставленник литовского князя Ольгерда митрополит Роман предпринимал энергичные попытки взять под свою власть литовские епархии. Борьба за единство митрополии требовала от Алексея большой политической гибкости. Уступая хоть в чем-нибудь требованиям Ольгерда, он рисковал испортить отношения со своими московскими друзьями и единомышленниками. Поместив в крест, предназначенный для Троицкого монастыря, мощи «новых муче­ников литовских», Алексей как бы напоминал Сергию о важности этой церковно-политической задачи.

К.В.8

Есть некоторые основания полагать, что во время своего «нижегородского похода» Сергий встречался и с князем Дмитрием Константиновичем, убеждал его поскорее заключить прочный мир с Москвой. Императрица Екатерина II глубоко интересовалась русской историей. При помощи лучших специалистов того времени она напи­сала несколько исторических трудов, в которых встречаются уникаль­ные факты. Императрица и ее консультанты имели в своем распоря­жении не сохранившиеся до наших дней источники. Перу Екатерины принадлежит, среди прочего, составленная на основе источников за­писка «О преподобном Сергии». В ней читаем следующее. «В 1366 го­ду (в действительности, в 1365 г. — Н. Б.) преподобный игумен Сер­гий, по просьбе князя великаго Дмитрия Ивановича, ездил послом в Нижний Новгород к князю Борису Константиновичу о мире, и мир и тишину паки восстави, и первыя слова о браке князя великаго Дмит­рия Ивановича со дщерью князя Дмитрия Константиновича Суздальскаго были пособием преподобнаго игумена Сергия, чем пресеклись междоусобныя распри о великом княжении Владимирском на Клязь­ме» (124, 144). Свадьба Дмитрия Московского с дочерью Дмитрия Суздальского Евдокией была сыграна в Коломне 18 января 1366 г.

К.В. 9

Дата основания монастыря на Киржаче может определять­ся по-разному. Для сторонников «поздней» датировки основных собы­тий биографии Сергия здесь кроется серьезная трудность. Ведь если преподобный ввел общежительный устав только в 1377 г. (136, 18), то как датировать тогда острый конфликт внутри маковецкой общины, заставивший Сергия надолго уйти из обители? Для улаживания этого конфликта потребовалось вмешательство митрополита Алексея. Другой исследователь датирует основание Благовещенского монастыря широ­ким периодом от 1365 до 1373 г. (126, 43). Аргументы в пользу этой да­тировки достаточно шатки. На наш взгляд, определяющей является да­та введения в Троице общежительного устава. Коль скоро устав был введен в 1354—1355 гг., то и бегство Сергия надо относить примерно к этому времени.

К.В. 10

Дата основания Андроникова монастыря столь же неопре­деленна, как и монастыря на Киржаче. Недавно предложена была дати­ровка 1365—1373 гг. (126, 44). Однако она противоречит логике собы­тий. Митрополит Алексей должен был приступить к исполнению свое­го обета вскоре после возвращения из литовского плена в 1360 г. Непо­нятно, что заставило его затягивать свой расчет с Богом на столь дол­гий срок? Отстаивая эту датировку, исследователь ссылается на извес­тие Первой Пахомиевской редакции Жития Сергия о том, что игумен Андроник прожил в Троице под началом у Сергия 10 лет. Однако это известие появилось в данном контексте как вторичное, под влиянием помещенного несколько ниже рассуждения Сергия о том, что некото­рые иноки, прожив в обители лет 10 или более, «потом санов хотят» (126, 370). Вообще во всем этом сюжете, как он изложен в Первой Пахомиевской редакции, ощутим какой-то уже неясный нам полемичес­кий подтекст или же просто путаница чернового оригинала Пахомия (126, 162). Возможно, здесь сказалось влияние Киево-Печерского пате­рика с его гневными обличениями «санолюбия» иноков (7, 480). Одна­ко неуместность этой вставки в данном контексте была слишком оче­видной. Не случайно при последующих обработках Жития Сергия она была удалена.

Есть еще одно обстоятельство, которое следует иметь в виду при хронологических изысканиях в Житии Сергия. Сообщение о том, что тот или иной подвижник был постриженником преподобного, не все­гда следует понимать буквально. Сергий стал священником и полно­правным игуменом только в 1354 г. Однако трудно поверить в то, что ранее этой даты маковецкая община пополнялась лишь за счет бродя­чих монахов. Несомненно, в обители был старец-игумен, имевший сан священника и совершавший постриг новых братьев по указанию ха­ризматического главы общины — Сергия. Поначалу это был игумен Митрофан, постригший самого Сергия, а после его кончины — кто-то другой. Причем такая практика могла сохраняться и после 1354 г. (На­пример, во время длительной болезни преподобного или же его ухода на безмолвие.) Разумеется, все те, кто был пострижен по указанию Сергия и в его присутствии, также предпочитали называть себя его по-стриженниками. Однако в монашеском мире эту тонкую разницу заме­чали. Не случайно в рассказе о пострижении Федора Симоновского (Первая Пахомиевская редакция) особо оговорено, что он был постри­жен лично Сергием («...и тако отлагает власы рукою преподобного Сергеа») (126, 352).

Практика исполнения обязанностей игумена одним из «старцев» со­ответствовала традициям древнерусского монашества. Известно, что Антоний Печерский, будучи главой общины и полноправным игуме­ном, зачастую поручал совершать постриг новых братьев своему учени­ку Никону (6, 318, 324). Подобные случаи известны в Киево-Печерском монастыре и в более позднее время (7, 488).

К.В.11

Традиционно временем основания Симонова монастыря считался 1370 г. (142, 229). В новейших исследованиях одни исследова­тели называют 1375—1378 гг. (126, 45); другие предлагают точную дату — «весна — осень 1377 г.» (135, 119). В основе этих подсчетов лежит при­нятая за истину «поздняя» хронология жизни Сергия. Если он вместе со Стефаном ушел в лес в 1342 г., значит, сын Стефана Иван (в иночестве Федор) не мог родиться позже 1342 г. Прибавляя к этой дате 33 года (ми­нимальный возраст для игумена), можно получить 1375 г. как самую ран­нюю дату основания Федором Симонова монастыря. Другое рассуждение строится на уверенности в том, что уход Федора из троицкой общины для основания собственного монастыря был следствием того раскола, ко­торый произошел вследствие принятия общежительного устава (135, 119). Но коль скоро принятие устава относят к началу 1377 г., то для ос­нования монастыря с участием умершего 12 февраля 1378 г. митрополи­та Алексея Федору остается только «весна — осень 1377 г.».

В биографии Федора Симоновского, как она представлена в Житии Сергия, вообще много неясного. Так, уже в Первой Пахомиевской ре­дакции сообщается, что Сергий, исполняя волю Стефана, постриг его сына в возрасте всего лишь 12 лет (126, 352). Однако, как и в вопросе о возрасте самого Сергия во время пострижения, здесь существовали и иные, быть может, более достоверные, чем те, которые имел Пахомий при работе над Первой редакцией, источники информации. Не случай­но в Пространной редакции Жития Сергия о возрасте пострижения Фе­дора сказано довольно неопределенно: «Неции же реша яко десяти лет пострижен бысть, и инии же двою на десяте лет» (9, 336). Первый воз­раст (10 лет) скорее всего назван по «теоретическим» соображениям. Согласно церковным канонам (40-е правило VI Вселенского собора) именно с этого возраста разрешалось давать монашеский постриг. Агиограф явно хотел таким образом подчеркнуть благочестие Сергиева племянника, с самых ранних лет обратившегося к иночеству.

Однако так ли это было на самом деле? Еще церковные авторы прошлого столетия высказывали сомнение в точности этого необыч­ного известия (142, 246). Очевидно, здесь, как и в ряде других сюже­тов, агиограф, подобно иконописцу, соединил в одной композиции два совершенно разных события. Одно событие — появление пле­мянника Сергия на Маковце. Возможно, Стефан привел сына на воспитание в Троицу в возрасте 12 лет, но пострижен он был лишь спустя несколько лет, после необходимого испытательного срока. Впрочем, и такое решение Стефана выглядит довольно странно. От­цы монашества (как и древнерусские подвижники) не одобряли сов­местного проживания взрослых монахов с детьми или отроками (21, 318). Для них предписано было создавать особые приюты вне стен монастыря. (Афанасий Афонский, например, не допускал отроков не только в своем монастыре, но и на всей Святой горе. Для их воспи­тания и подготовки к монашеству он отвел уединенный остров в мо­ре.) Но таких приютов Троицкий монастырь, насколько известно, не имел.

К.В.12

Согласно исторической выписке Екатерины II игумен Фе­дор Симоновский «ходи со князем великим в поход на Мамая» (124, 146). Если это действительно так, то становится вполне понятным и внезапное прибытие Федора на Маковец 21 сентября с какой-то сроч­ной вестью, и то особое доверие, которое оказывает Федору в последу­ющие годы Дмитрий Донской. В начале 1381 г. симоновский игумен в звании духовного отца московского великого князя отправляется в Ки­ев для решения вопроса о митрополии (18, 141). В августе-сентябре 1382 г. в обстановке всеобщей паники, вызванной нашествием Тохтамыша, Федор сопровождает великокняжескую семью в Кострому и кре­стит сына Дмитрия Донского Андрея, родившегося 14 августа (17, 71).

Карта на с. 16 воспроизведена из книги: История СССР

с древнейших времен до конца XVIII в. / Под ред. Б. А. Рыбакова. М., 1976. С. 158.