Безутешные 13 страница

Фиона молча разглядывала мелькавшие за окном здания, потом отозвалась:

– Моим первым побуждением было ответить: «Забудем об этом». Не вижу, к чему мне слава твоей старой приятельницы. Да и в кружке Инге мне, наверное, нечего делать. Просто прежде я чувствовала себя одинокой, а теперь, познакомившись с местными дамами и их привычками, начинаю думать, что лучше уж не общаться ни с кем, кроме собственных детей. Можно вечерами почитать хорошую книгу или посмотреть телевизор. Однако нужно думать не о себе, а о детях. Им придется расти в этом микрорайоне и налаживать связи с соседями. Ради них я должна принять твое предложение. Ты говоришь верно: если мы провернем этот план, от него мне будет больше пользы, чем от вчерашней вечеринки, даже если бы она прошла с оглушительным успехом. Но ты должен обещать, поклясться всем самым для тебя дорогим, что не подведешь меня во второй раз. Потому что, если мы примем этот план, мне нужно будет, срочно освободившись от работы, обзвонить соседок. У нас не такие отношения, чтобы являться к кому‑нибудь домой без звонка. И ты сам понимаешь, что будет, если я с ними договорюсь, а ты исчезнешь. Придется мне в одиночку обходить квартиры и вновь извиняться за твое отсутствие. Поэтому обещай, что на сей раз не подложишь мне свинью.

– Обещаю. Я ведь сказал: улажу только одно дельце, прыгну в такси и вскоре буду у тебя. Не волнуйся, Фиона, все будет в порядке.

Произнося эти слова, я почувствовал, что кто‑то трогает меня за рукав. Обернувшись, я увидел Педро, который стоял, вскинув на плечо свою гигантскую сумку.

– Мистер Райдер, прошу! – произнес он, указывая на выход.

Журналист уже стоял у передней двери, пригото вившись к выходу.

– Следующая остановка наша, мистер Райдер! – крикнул он, махая мне рукой. – Пожалуйста, сэр.

Трамвай начал тормозить. Я вскочил, протиснулся в проход и поспешил в конец вагона.

Трамвай с грохотом отъехал, оставив нас на открытой местности, среди полей, где свободно гулял ветер. Наслаждаясь освежающим дуновением, я следил, как трамвай пересек поле и скрылся за горизонтом.

– Мистер Райдер, сюда, пожалуйста. Журналист и Педро стояли в нескольких шагах, ожидая меня. Я присоединился к ним, и мы пустились в путь через заросшее травой поле. Порой сильные порывы ветра трепали нашу одежду, а по траве пробегали волны. У подножия холма необходимо было отдышаться.

– Осталось всего‑то шага два, вон туда, в горку. – журналист указал на вершину холма.

Утомившись от ходьбы по высокой траве, я испытал облегчение при виде грунтовой тропы, которая взбиралась по склону.

– Ладно, – проговорил я, – времени у меня в обрез, так что давайте двигаться.

– Конечно, мистер Райдер.

Журналист первым ступил на крутую извилистую тропу. Я держался за ним вплотную, отставая не больше чем на два шага. Педро, обремененный сумкой, вскоре оказался далеко позади. Пока мы взбирались, я думал о Фионе, о том, как я подвел ее вчера, и в голове у меня мелькнула мысль, что при всей уверенности, с какой я вел себя в этом городе, мой подход к некоторым проблемам был, судя по результатам, отнюдь не безупречен – во всяком случае, по моим собственным меркам. Не говоря уже о неприятности, какую я причинил Фионе, я крайне досадовал на то, что накануне приезда моих родителей упустил возможность обсудить их многочисленные и замысловатые нужды с людьми, взявшимися их опекать. Дышать становилось все тяжелее, и я вновь почувствовал сильное раздражение, вспомнив о Софи, запутавшей мои дела. Разумеется, в эти важнейшие для меня дни я мог бы ожидать, чтобы она сама справлялась с неразберихой, которая не имела ко мне ни малейшего отношения. В уме у меня внезапно завертелись обращенные к ней фразы – и если бы я не сбил себе дыхание, то, пожалуй, начал бы бормотать их вслух.

После трех или четырех поворотов тропы мы остановились передохнуть. Подняв глаза, я обнаружил, что перед нами открывается широкий вид на окружающую местность. До самых дальних пределов чередовались поля. Лишь на самом горизонте смутно различалось что‑то напоминающее кучку деревенских построек.

– Великолепный вид, – заметил журналист, часто ¦ дыша, и пятерней откинул с лица волосы. – Сердце – радуется, когда сюда поднимешься. Хлебнешь свежего; воздуха – и целый день чувствуешь себя бодро. Ну ладно, здесь хорошо, однако не будем терять времени. – Он весело усмехнулся и продолжил путь в гору.

Как и прежде, я следовал за ним по пятам, а Педро плелся позади. В какой‑то момент, когда мы одолевали особенно крутой участок, Педро снизу что‑то выкрикнул. Я решил, что он просит нас притормозить, но журналист не замедлил поступи, просто бросив через плечо навстречу порыву ветра:

– Что ты говоришь?

Педро, стараясь сократить расстояние между нами, крикнул:

– Я говорю, что мы, кажись, умаслили этого ублюдка. Думаю, он не станет сопротивляться.

– Ну да! – прокричал в ответ журналист. – До сих пор он не артачился, но никогда не знаешь, чего ожидать от этой публики. Поэтому продолжай заговаривать ему зубы. Пока он взбирается как ни в чем не бывало – и, кажется, даже в ус не дует. Но дурень наверняка даже не имеет понятия, что означает это строение.

– А что мы скажем, если он спросит? Он ведь наверняка поинтересуется.

– Просто переведем разговор на другую тему. Попросишь его переменить позу. Поговоришь о том, как он выглядит: это непременно его отвлечет. Если же этот тип не прекратит расспросы, что ж, придется в конце концов рассказать, но тогда у нас уже будет целая куча фотографий – и ему останется только глазами хлопать.

– Скорей бы уж все это кончилось! – проговорил запыхавшийся Педро. – Боже, меня прямо‑таки передергивает, когда я вижу, как он все время потирает руки.

– Мы уже почти на месте. Пока дело идет как по маслу: смотри только, чтобы не угробить всю затею в последний момент.

– Простите! – перебил я его. – Мне нужно слегка перевести дух.

– Конечно, мистер Райдер, как это я сам не подумал! – отозвался журналист, и мы остановились. – За мной мало кто может угнаться, я ведь марафонец. Но надо сказать, сэр, вы, по‑видимому, находитесь в отличной форме. В вашем возрасте (а он мне известен из имеющихся при мне заметок, иначе бы я ни за что не догадался) – в вашем возрасте вы запросто обскакали беднягу Педро. – Он крикнул приближавшемуся Педро: – Ну давай, что ты как черепаха. Мистер Райдер над тобой смеется.

– Так нечестно, – с улыбкой проговорил Педро. – Плюс к таланту мистеру Райдеру достался еще и крепкий организм. Везет же некоторым.

Мы постояли, оглядывая окрестность и выравнивая дыхание. Затем журналист сказал:

– Мы уже почти пришли. Давайте двигаться. У мистера Райдера впереди уйма дел.

Последняя часть пути оказалась самой трудной. Тропа становилась все круче, тут и там попадались глинистые лужицы. Журналист шагал все так же упорно, хотя и сгибаясь от усилий. Пока я тащился за ним, в голове у меня опять зароились слова, которые я хотел обратить к Софи. «Ты хоть что‑то соображаешь? – бормотал я сквозь сжатые губы в такт шагам. – Ты хоть что‑то соображаешь?» Эта фраза почему‑то не получала развития, однако я повторял ее шепотом про себя всякий раз, когда переставлял ноги, пока само звучание не стало подпитывать мой гнев.

Но вот подъем кончился, и я увидел на вершине холма белое здание. Мы с журналистом доковыляли до стены и прислонились к ней, тяжело дыша. Через некоторое время к нам присоединился отчаянно пыхтевший Педро. Он сполз по стенке на колени, и я даже испугался, что его хватит удар. Дыша по‑прежнему с присвистом, он тем не менее начал расстегивать сумку. Он вытащил камеру, потом объектив. Тут ему, по‑видимому, изменили силы; он уперся рукой в стену и, опустив голову на сгиб локтя, стал ловить ртом воздух.

Немного опомнившись, я отошел от здания на несколько шагов с целью его разглядеть. Порыв ветра едва не припечатал меня обратно к стене, но я все же добрался до места, откуда был виден высокий цилиндр из белого кирпича, в котором имелся единственный оконный проем – узкая вертикальная щель у самой верхушки. Строение походило на башенку, снятую со средневекового замка и перенесенную сюда, на гребень холма.

– Мистер Райдер, приготовьтесь, сэр!

Журналист и Педро заняли позицию приблизительно в десяти метрах от башни. Педро, который, судя по всему, успел отдышаться, расставил свой штатив и глядел в видоискатель.

– Будьте добры, мистер Райдер, встаньте прямо напротив стены, – выкрикнул журналист.

Я вернулся к постройке.

– Господа! – заговорил я, стараясь перекричать гул ветра. – Прежде чем мы начнем, я хотел бы услышать объяснения, каков смысл выбранного антуража.

– Мистер Райдер, прошу вас, – крикнул Педро, махая рукой. – Повернитесь спиной к стене и, пожалуй, обопритесь на нее рукой. Примерно так. – Он поднял локоть.

Я подошел ближе к стене и встал как было велено. Педро сделал несколько снимков, время от времени то перемещая треногу, то меняя объектив. Журналист оставался рядом с ним, заглядывал ему через плечо и что‑то говорил.

– Господа! – обратился я к ним. – Нет, конечно, ничего противоестественного в моем желании знать…

– Мистер Райдер, прошу вас, – произнес Педро, выныривая из‑за камеры. – Ваш галстук!

Мой галстук забросило ветром на плечо. Я поправил его, а попутно пригладил и волосы.

– Будьте добры, мистер Райдер! – крикнул Педро. – Еще немного подержите вот так руку. Да‑да! Как будто приглашаете кого‑то войти. Да, превосходно, превосходно. Но, будьте добры, изобразите гордую улыбку. Предельно гордую, словно здание – ваше детище. Ага, превосходно. Выглядите вы просто классно.

Я выполнил инструкции со всем старанием, хотя из‑за порыва ветра было нелегко придать лицу непринужденное выражение.

Через некоторое время я краем глаза заметил, что слева от меня кто‑то есть. Стоя в позе, я не мог его разглядеть как следует и только боковым зрением различил, что это мужчина в темной одежде, притулившийся к стене. Педро продолжал, надрывая голос, давать указания – чуть переместить подбородок, шире улыбнуться, – и мне не сразу удалось повернуть голову к соседу. Когда я наконец сделал это, он – высокий, прямой как жердь, с лысой головой и костлявым лицом – тут же двинулся ко мне. Он придерживал полы своего дождевика, но когда приблизился, высвободил руку и протянул ее мне:

– Мистер Райдер, здравствуйте. Польщен знакомством.

– Да‑да, – протянул я, изучая его. – Очень рад познакомиться с вами, мистер… мистер?

Собеседник, озадаченно помолчав, назвал себя:

– Кристофф. Я Кристофф.

– А, мистер Кристофф! – Особенно сильный порыв ветра заставил нас ненадолго схватиться друг за друга, и это помогло мне прийти в себя. – А, ну да, мистер Кристофф. Конечно. Много о вас наслышан.

– Мистер Райдер, – произнес Кристофф, наклонившись ко мне. – Разрешите мне прежде всего высказать, как я вам благодарен за то, что вы приняли приглашение на ланч. Я наслышан о вашей любезности, поэтому ничуть не был удивлен положительным ответом. Я знал: вы из тех людей, кто по крайней мере никогда не откажется выслушать. Более того, вы даже захотите ознакомиться с нашей точкой зрения. Нет, я нисколько не был удивлен, однако от этого моя благодарность лишь возросла. Ну, а теперь, – он взглянул на часы, – мы немного задержались, но неважно. На улицах сейчас не должно быть пробок. Прошу сюда.

Вслед за Кристоффом я обогнул белое здание. Здесь ветер был не такой сильный, и множество труб, торчавших из кирпичной стены, издавали тихое жужжание. Кристофф вел меня к двум деревянным стойкам на краю вершины. Я полагал, что за ними находится крутой обрыв, но когда добрался туда и взглянул вниз, обнаружил длинную череду расшатанных каменных ступеней, от вида которых кружилась голова. Вдали, у подножия холма, лестница выходила к мощеной дороге; там я различил очертания черного автомобиля – вероятно, ожидавшего нас.

– Прошу вперед, мистер Райдер, – сказал Кристофф. – Пожалуйста, спускайтесь без спешки. Торопиться незачем.

Тем не менее он снова бросил озабоченный взгляд на часы.

– Мне очень жаль, что мы опаздываем, – заметил я. – Фотографирование заняло больше времени, чем я рассчитывал.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, мистер Райдер. верен, мы успеем. Пожалуйста, я за вами.

На первых ступеньках у меня слегка закружилась голова. Перил не было ни с одной стороны, ни с другой, и мне пришлось собрать все свое внимание: ведь, оступившись, я бы слетел вниз к самому подножию. По счастью, ветер здесь не причинял особого неудобства, и вскоре, убедившись, что эта лестница не сложнее других, я стал чувствовать себя уверенней и временами набирался смелости оторвать взгляд от ступенек и обозреть расстилавшуюся внизу панораму.

Небо по‑прежнему хмурилось, но солнце начало пробиваться через облака. Мне было видно теперь, что дорога, где ждал автомобиль, была построена на плато. За нею продолжался склон, сплошь одетый кронами деревьев. Еще ниже открывались тянувшиеся во все стороны бескрайние поля. На самом горизонте туманно вырисовывался контур города.

Кристофф держался вплотную за мной. В первые минуты (возможно, замечая мою боязнь) он воздерживался от разговора. Но когда я нашел нужный темп, он со вздохом заговорил:

– Этот лес, мистер Райдер. Внизу, справа… Все это – Верденбергский лес. Многие городские богачи мечтают завести себе там шале. Верденбергский лес – райское место. В двух шагах от города, а кажется совсем затерянным уголком. Когда мы поедем вниз, вы увидите эти шале. Некоторые торчат на самом краю крутого обрыва. Вид из окон, должно быть, потрясающий. Розе бы там понравилось. Я говорю об одном конкретном шале. Я покажу его вам, когда мы будем спускаться. Скромнее большинства других, но все же очень красивое. Нынешний владелец его почти не использует – живет каких‑нибудь две‑три недели в году. Если я предложу хорошую цену, не исключено, что он не устоит. Впрочем, к чему пустые фантазии? С этим теперь покончено.

Кристофф умолк, потом снова послышался его голос:

– Ничего грандиозного. Внутри мы с Розой никогда не были. Однако много раз проезжали мимо, поэтому представляем себе, как там может быть. Дом расположен на небольшом утесе, по сторонам отвесные обрывы: возникает чувство, что ты висишь в воздухе. Бродишь из комнаты в комнату, и изо всех окон видны облака. Розе бы понравилось. Проезжая мимо, мы обычно сбавляли скорость, а иной раз останавливались и принимались рисовать себе внутреннее устройство – комнату за комнатой. Ладно, как я уже сказал, все в прошлом. Что толку цепляться за эти выдумки? В любом случае, мистер Райдер, вы не давали мне права занимать ими ваше драгоценное время. Простите. Вернемся к более важным предметам. Как вам известно, сэр, мы бесконечно благодарны за то, что вы согласились прийти и поговорить с нами. Сравнить вас с этой публикой, претендующей на ведущее положение в нашем городе, – какой красноречивый контраст! Три раза мы приглашали их к себе на ланч – как вас, прийти и побеседовать. Но они не снизошли. Куда там! Это ниже их достоинства. Для этого они чересчур горды. Фон Винтерштейн, графиня, фон Браун, все они… Знаете, это от неуверенности в себе. В глубине души они сознают свою ограниченность, поэтому и не стремятся участвовать в серьезной дискуссии. Три раза мы их приглашали – и все три раза получали самый категорический отказ. Впрочем, все равно это пустая затея. Они бы не поняли и половины из нами сказанного.

Я молчал. Надо было, наверное, отозваться, но пришлось бы кричать через плечо, а я боялся поднять глаза от ступенек. Несколько минут мы спускались безмолвно, только Кристофф все громче пыхтел у меня за спиной. Скоро он заговорил вновь:

– Но если честно, они не виноваты. Современные формы так сложны. Казан, Маллери, Есимото. В них трудно разобраться даже квалифицированному музыканту вроде меня. А фон Винтерштейн, графиня и им подобные? Разве им под силу постичь глубины? Им слышится только оглушительный шум, водоворот причудливых ритмов. Они, наверное, годами убеждали себя, что улавливают какие‑то эмоции, образы. Но если честно – все это блеф. Глубины современной музыки, механизм ее воздействия им не по зубам. Прежде были Моцарт, Бах, Чайковский. Даже какой‑нибудь простой человек с улицы мог до известной степени судить об их искусстве. Но современные формы! Как могут подобные люди – неподготовленные, провинциальные – разбираться в этих предметах, каково бы ни было их чувство долга перед городом? Куда там! Они не отличат раздробленной каденции от ударного мотива. Или фрагментарного обозначения времени от последовательности выраженных пауз. И теперь они окончательно запутались! Они хотят повернуть события вспять! Мистер Райдер, если вы утомились, почему бы нам чуточку не отдохнуть?

Задержаться на мгновение меня заставила птица, пролетевшая в опасной близости от моего лица: из‑за нее я едва не потерял равновесие.

– Нет‑нет, все нормально, – бросил я через плечо, продолжая спуск.

– Сесть нельзя – ступени чересчур грязные. Но если хотите, всегда можно передохнуть стоя.

– Нет, спасибо, в самом деле не нужно. Все в порядке.

Опять мы двигались молча, потом Кристофф продолжил:

– Когда я пытаюсь судить беспристрастно, мне даже становится их жаль. Я их не осуждаю. После всего, что они сделали и что обо мне наговорили, я сохранил все же способность оценивать ситуацию объективно. И я повторяю себе: нет, по‑настоящему они не виноваты. Не их вина в том, что музыка столь существенно усложнилась. Трудно ожидать, что жители подобного местечка будут в ней разбираться. Однако местная элита обязана внушать горожанам, будто знает, что делает. И вот они твердят сами себе заученные формулы и через некоторое время начинают воображать себя знатоками. Видите ли, в таком захолустье их просто некому опровергнуть. Пожалуйста, осторожней на следующих ступеньках, мистер Райдер. Они слегка осыпались по краям.

Я преодолел эти ступеньки очень медленно. Когда же вновь поднял глаза, оказалось, что конец лестницы уже близок.

– От этого не было бы никакого проку, – раздался сзади голос Кристоффа. – Даже если бы они приняли наше приглашение, проку бы не было. Они бы не поняли и половины. Вам, мистер Райдер, во всяком случае будут понятны наши аргументы. Даже если мы вас не убедим, вы, я уверен, начнете в известной мере уважать нашу позицию. Но конечно, мы надеемся, что вы с ней согласитесь. Признаете, что, без оглядки на мою личную судьбу, нужно любой ценой сохранить существующее направление. Да, вы блестящий музыкант, в настоящее время мало кто в мире равен вам по одаренности. Однако даже профессионалу такого масштаба требуется, прежде чем вынести решение, узнать местную специфику. У каждой городской общины своя история, свои особые нужды. Люди, которых я вскоре вам представлю, мистер Райдер, принадлежат к небольшой – крохотной – кучке горожан, но они заслуживают того, чтобы называться интеллектуалами. Они взяли на себя труд проанализировать преобладающие условия, более того – в отличие от фон Винтерштейна и иже с ним, они имеют понятие о современных музыкальных формах. С помощью этих людей, мистер Райдер, я надеюсь – разумеется, предельно почтительно – оспорить ваши нынешние позиции и убедить вас их изменить. Будьте уверены: все те, с кем я вас познакомлю, питают безграничное уважение к вашей персоне и вашим взглядам. Однако мы не исключаем возможности, что даже вы, при всей вашей проницательности, отчасти упускаете из виду некоторые аспекты местных условий. Ну, вот мы и пришли.

Точнее, нам предстояло пройти еще примерно два десятка ступеней. Кристофф преодолел их молча. Я был этому рад: его речь начала меня раздражать. Намеки на то, что я не потрудился изучить местные условия и готов делать выводы сгоряча, казались мне оскорбительными. Я вспоминал, как после приезда в этот город, несмотря на плотное расписание и усталость, не пожалел времени для того, чтобы познакомиться с положением дел в городе. Я подумал, например, о том, как вчера днем, вместо того чтобы предаться заслуженному отдыху в атриуме отеля, отправился в город в поисках впечатлений. Чем дольше я размышлял о словах Кристоффа, тем более обидными они мне казались, так что когда мы достигли машины и Кристофф распахнул передо мной дверцу, я забрался внутрь, не говоря ни слова.

– Мы не слишком опаздываем, – заметил он, усаживаясь на место водителя. – Если не будет пробок, то обернемся очень быстро.

Едва он это произнес, я разом вспомнил все свои обязательства на сегодняшний день. Прежде всего Фиона: она, без сомнения, в этот момент ожидала меня у себя дома. Мне стало ясно, что ситуация требует известной твердости,

Кристофф завел машину – и вскоре мы помчались вниз по извилистой дороге. Кристофф, видимо, был хорошо с ней знаком и уверенно вписывал машину в крутые повороты. Ниже дорога спрямилась, и по обе стороны стали попадаться шале, о которых говорил Кристофф; нередко – в опасной близости к краю обрыва. Наконец я повернулся к нему со словами:

– Мистер Кристофф, я очень ждал встречи с вами и вашими приятелями. Хотел ознакомиться с вашим взглядом на вещи. Однако утром возникли некоторые неожиданные осложнения, и в результате день будет загружен сверх всякой меры. Собственно, даже сейчас, пока мы с вами разговариваем…

– Мистер Райдер, пожалуйста, не нужно никаких объяснений. Мы знаем с самого начала, какое плотное у вас расписание, и все участники, я вас уверяю, как нельзя лучше все поймут. Если вы покинете нас через полтора часа – даже через час, – никто, поверьте, не испытает ни малейшей обиды. Это прекрасные люди – никто другой в нашем городе не способен мыслить и чувствовать так, как они. Чем бы ни завершился ланч, не сомневаюсь, само знакомство с ними доставит вам удовольствие. Многих я помню еще с младых ногтей. Превосходные люди, я готов поручиться за каждого. Думаю, прежде они считали меня своим покровителем. И до сих пор смотрят снизу вверх. Но ныне они – мои коллеги, друзья и даже, пожалуй, более того. Последние несколько лет сблизили нас еще теснее. Конечно, некоторые из них меня оставили – это неизбежно. Но прочие – о, они верны неколебимо. Я горжусь ими и люблю их от всего сердца. В этих людях сосредоточены лучшие надежды нашего города, хотя я знаю, что их еще долгое время не подпустят к влиятельным постам. Ах, мистер Райдер, вскоре мы будем проезжать мимо того шале, о котором я вам говорил. За следующим поворотом. С вашей стороны.

Он умолк, и я заметил, что глаза его наполнились слезами. Я ощутил в себе волну жалости и мягко произнес:

– Кто знает, чего ждать от будущего, мистер Кристофф. Возможно, однажды вы с женой найдете шале, в точности похожее на это. Если не здесь, то где‑нибудь в другом городе.

Кристофф потряс головой:

– Я вижу, мистер Райдер, вы пытаетесь меня утешить. Но, ей‑богу, это бессмысленно. Между мною и Розой все кончено. Она собирается меня оставить. Я знал об этом и раньше. Собственно, об этом знал весь город. Не удивительно, что сплетни дошли и до вас.

– Допускаю, что слышал одну‑две фразы…

– Уверен, трезвонят вовсю. Меня это теперь мало трогает. Важно одно: Роза скоро меня покинет. После того что произошло, она не захочет долго оставаться моей женой. Поймите меня правильно. За годы совместной жизни мы привязались друг к другу, привязались очень сильно. Но, видите ли, между нами с самого начала существовало негласное понимание. Ага, вот это шале, мистер Райдер. Справа от вас. Роза часто сидела там, где вы сейчас сидите. У шале мы сбрасывали скорость. Однажды мы плелись как черепахи и так засмотрелись, что еще немного – и столкнулись бы со встречным автомобилем. Так вот, между нами было понимание. Пока я находился в этом городе на вершине славы, она могла меня любить. Да, она любила меня, искренне любила. Я нисколько в этом не сомневаюсь, мистер Райдер. Видите ли, Роза ничто в жизни так не ценила, как положение жены человека выдающегося, а я им тогда был. Возможно, вам покажется, что она немного тщеславна. Но ее нужно понять. По‑своему, как могла, она меня очень любила. Только глупо думать, будто любовь не зависит от обстоятельств. Вот и Роза: она способна меня любить только при определенном положении вещей. Но это не значит, что она не любила меня по‑настоящему.

Кристофф ненадолго замолчал, видимо погрузившись в размышления. Дорога совершала плавный поворот, слева от меня находился обрыв. Глядя вниз, на долину, я обнаружил там городское предместье: большие дома на участках земли площадью около акра.

– Мне вспомнилось то время, – продолжал Кристофф, – когда я впервые прибыл в этот город. Какое возбуждение их всех охватило! И Роза, как она впервые подошла ко мне в Доме искусств… – Он на мгновение примолк, потом заговорил снова. – Вы знаете, я тогда не питал о себе ложных представлений. Я уже смирился с тем, что до гения мне далеко. Худо‑бедно делал карьеру, но кое‑какие происшествия подсказали мне, что мои возможности ограничены. Когда я явился в этот город, я планировал жить тихо (у меня имеется небольшой доход) – возможно, понемногу преподавать – или что‑нибудь в этом духе. Но местные жители так высоко оценили мое скромное дарование! Так обрадовались моему приезду! И через некоторое время я начал думать, что я, в конце концов, не жалел усилий, работал как проклятый, дабы освоить современные музыкальные приемы. И кое‑что в них понял. Я огляделся и подумал: да, я могу быть здесь полезен. В подобном городке, при тогдашнем положении вещей я видел, как это сделать. Я видел, каким образом могу принести реальную пользу. И спустя годы, мистер Райдер, убеждаюсь, что действительно ее принес. Я искренне в это верю. И дело не только в том, что мои протеже – коллеги (скажу больше, друзья) внушили мне такие мысли. Нет, я сам в это верю, и верю твердо. Я сделал здесь нечто полезное. Но вы же знаете, как бывает. В городках вроде этого. Рано или поздно жизнь у людей разлаживается. Растет недовольство. И одиночество. И такие вот людишки, ни черта не понимающие в музыке, говорят себе: то, чем нас пичкали раньше, никуда не годится. Нужно прямо противоположное. В чем только меня не обвиняли! Говорили, мой подход механистический – он душит естественные эмоции. До чего же они слепы! Как мы вскоре продемонстрируем вам, мистер Райдер, я ввел подход – или систему, позволяющую подобной публике хоть в какой‑то степени приблизиться к пониманию композиторов вроде Казана или Маллери. Своеобразный способ раскрыть содержание и значение их музыки. Повторяю вам, сэр: когда я появился здесь впервые, им как раз это и требовалось. Адаптация, система, которая была бы им доступна. Люди утрачивали ориентиры, все вокруг рушилось. Они боялись, чувствуя, что теряют контроль над обстоятельствами. У меня при себе имеются документы, вскоре вы все поймете. Уверен, вы увидите, что утвердившееся ныне мнение далеко от правильного. Ладно, пускай я посредственность – не отрицаю. Но вы убедитесь, что я всегда шел по верному пути. Мои скромные достижения сыграли роль затравки. А сегодня – надеюсь, вы это увидите: ведь если у вас откроются глаза, тогда для нашего города еще не все потеряно – сегодня требуется кто‑то более одаренный, чем я, дабы строить на заложенном мной фундаменте. Я сделал полезное дело, мистер Райдер. У меня есть доказательства – и на месте я вас с ними познакомлю.

Мы выехали на главное шоссе. Дорога была широкая и прямая, перед нами открывался обширный участок небосвода. Вдали виднелись два тяжелых грузовика, двигавшиеся по внутренней полосе, в остальном дорога была практически пуста.

– Надеюсь, мистер Райдер, вы не подумаете, – продолжил через некоторое время Кристофф, – что приглашение на этот ланч является с моей стороны отчаянным ходом, попыткой вернуть себе прежнее высокое положение в местном обществе. Я на сей счет не заблуждаюсь: такое невозможно. Кроме того, мне нечего больше дать этому городу. Все, что мог, я уже отдал. Сейчас я хотел бы уехать куда‑нибудь подальше, в спокойное местечко, жить одному и забыть о музыке. Моих протеже я, конечно, очень огорчу своим отъездом. Они до сих пор не могут с ним смириться. Хотят, чтобы я не сдавался без боя. Готовы по первому моему слову взяться за дело: если потребуется, обходить дом за домом. Я, ничего не скрывая, объяснил им положение вещей, но они не успокаиваются. Им это трудно. За долгие годы они привыкли заглядывать мне в рот. Они будут горевать. Но все равно – пришла пора покончить. Я так хочу. И даже с Розой. Я ценил на вес золота каждую минуту нашего брака. Однако предчувствовать, что конец не за горами, но не знать, когда именно он наступит, – это ужасно. Я хочу покончить теперь же. Я желаю Розе добра. Надеюсь, она найдет кого‑нибудь другого, соответствующего ее запросам. Пусть бы только она сообразила, что не стоит ограничивать поиск этим городом. Здесь нет никого, кто годился бы ей в мужья. Понимание музыки местным жителям недоступно. Ах, вот бы мне ваш талант, мистер Райдер! Тогда мы с Розой могли бы стариться бок о бок.

Небо заволокло тучами. Дорога оставалась полупустой; мы регулярно настигали автофургоны и, прибавив скорость, обгоняли их. По обеим сторонам встал густой лес, потом он уступил место открытому простору пашни. Усталость, накопившаяся за последние несколько дней, начала брать надо мной верх – и, наблюдая впереди бесконечную ленту дороги, я не мог не поддаться дремоте. Наконец послышался голос Кристоффа: «Ну вот, приехали!» – и я открыл глаза.