И подрыв логической расчетливости людей

Одним из самых манипулятивных приемов в сфере формальной логики является «игнорирование меры». С помощью этого приема в российском общественном сознании было разрушена способность « взвешивать » явления, факты, цифры, т.е. чувство меры. Это делается, прежде всего, путем разрушения системы координат, присущих российской культуре, полного игнорирования принципов достаточного рационального обоснования суждений и умозаключений.

Испокон веку в России достаточным основанием являются ответ на вопрос «ради чего нужно жить». Из него, как известно, вытекают взаимосвязанные принципа: принцип целей: «ради выживания и развития (материального и духовного) народа»; принцип кооперативности (кооперации деятельности) взаимоотношений для достижения целей: «вместе мы решим любую трудную задачу»; принцип как жить для достижения целей: «живи и давай жить другим».

В эти координаты мы помещаем реальность, чтобы ориентироваться в ней и де­лать более или менее правильные выводы.И заодно помним о принципах «как делать» и «почему».

С.Г.Кара-Мурза замечает, что это разрушение нашей способности измерять и считать со­вершалось именно в те годы, когда целое племя хладнокровных и цепких учетчиков и на нашей земле, и за ее рубежами, щелка­ло костяшками на счетах, оценивая и распределяя наши богатства, наши пенсии и доходы, «оптимальную» численность наших жиз­ней [подробнее см.: 19; 20; 21].

Овладение числом и мерой — одно из важнейших завоева­ний человека. Умение мысленно оперировать с числами и величи­нами — исключительно важное интеллектуальное умение, кото­рое осваивается с трудом и развивается на протяжении жизни че­ловека.

Утрата меры затронула в СССР всю интеллигенцию: и левых, и правых, и западников, и патриотов (сожгли дом [СССР], потому что форточка плохо открыва­лась и шкафчик был неудобно устроен. В этом подрыве одного из важнейших инструментов рацио­нального мышления особую роль сыграли те сообщества интелли­генции, которые интенсивно использовали числа и меру для под­тверждения своих идеологически нагруженных тезисов — прежде всего, экономисты и социологи. Конечно, важную подготовитель­ную работу произвела и та часть интеллигенции, которая в своей идеологической работе применяла числа в качестве художествен­ных образов.

Почему экономические выкладки с применением числа и меры оказывают на общественное сознание наибольшее воздей­ствие? Потому, что они, как правило, прилагаются непрерыв­но к очень широкому спектру житейских ситуаций, и потому, что выглядят гораздо более нейтральными, чем цифры историков и социологов. Поэтому они легко проходят сквозь психологическую защиту челове­ка. Заметим, что интенсивное идеологическое использование числа повлияло и на многих современных экономистов, которые они уверовали в свои собственные мифы и утратили способность измерять и взвеши­вать явления.

Как известно, важнейшее свойство расчетливости, даваемое образованием и опытом — способность быстро прикинуть в уме порядок вели­чин и сделать «усилительный анализ», то есть прикинуть, в какую сторону ты при этом ошибаешься.

Когда расчетливость подорва­на, сознание людей не отвергает самых абсурдных количествен­ных утверждений, они действуют на него магически. Человек те­ряет чутье на ложные количественные данные.

Общие (и почти незаметные) приемы разруше­ния и нарушения меры, дискредитации числа или вообще количественных ар­гументов:

1. Манипуляция с числами, при которой они используются как магические образы, оказы­вающие на людей гипнотическое воздействие. Очень часто с помощью чисел характеризуют расплывчатые, не поддающиеся измерению величины, причем нередко эти чис­ла приводят с высокой точностью, что является грубым наруше­нием норм научного метода.

Пример. Работы А.И.Солженицына, который утверждал, будто в ходе сталин­ских репрессий было расстреляно 43 млн. человек. Сейчас движе­ние населения ГУЛАГа по годам, со всеми приговорами и казнями, освобождением, переводами, болезнями и смертями изучено дос­конально, собраны целые тома таблиц. Ясно, что данные Солжени­цына — художественная гипербола, но ведь значительная часть культурного слоя воспринимает их как чуть ли не научные дан­ные лагерной социологии. Налицо расщепление сознания: чело­век прочтет достоверные документальные данные — и верит им, но в то же время он верит и «сорока трем миллионам расстрелян­ных» Солженицына.

Как известно, ГУЛАГ суще­ствовал 30 лет, число заключенных в лагерях лишь в отдельные го­ды превышало 1 млн. человек, смертность в лагерях составляла в среднем 3% в год — как Отечество могло там «потерять 43 миллио­на»? Документально известно, например, что с 1 января 1934 г. по 31 декабря 1947 г. в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, и основное число смертей пришлось на го­ды войны. Война была трудным временем для всех.

2. Широко используются «средние» показатели при резком расслоении объектов именно по тому показателю, о котором идет речь. Нарушается школьное правило: средним числом можно пользоваться толь­ко в том случае, если нет большого разрыва в показателях между разными частями целого.

И при обсуждении жизни общества у нас получается как в больничной палате: один умер и уже холодный, а другой хрипит в лихорадке, но средняя температура нормальная. Вот, в середине реформы и власти, и оппозиция утверждали, будто потребление в стране упало на 30%. Это — на фоне нарастающего недоедания у части населения. В 1995 г. по сравнению с 1991 г. по­требление (включая импорт) мясопродуктов в целом упало на 28, масла на 37, молока и сахара на 25%.

Но ведь этот спад сосредото­чился почти исключительно в той половине народа, которую сбро­сили в крайнюю бедность. Значит, в этой половине потребление самых необходимых для здоровья продуктов упало на 50—80%! И многие делают вид, что не понимают этой простой вещи.

3.Сравнение обобщенных показателей без учета принципиальной разницы их составляющих. Это ведет к тому, что невоз­можно увидеть главное — катастрофическое, скачкообразное изменение социальной системы.

С.Г.Кара-Мурза замечает, что особенно это касается сравнения таких социальных показа­телей, как уровни потребления и уровни доходов, ибо они связа­ны с выражаемыми через них скрытыми (латентными) величинами резко нелинейно. Нас же интересуют именно скрытые величины, а индикаторы, показатели — это лишь их видимое выражение, дос­тупное измерению.

Социальные показатели содержат в себе «неде­лимости». Одна из «неделимостей» — та «витальная корзина», тот физиологический минимум, который объективно необходим че­ловеку в данном обществе, чтобы выжить и сохранить свой облик человека. Это — тот ноль, тот порог, выше которого только и начи­нается благосостояние, а на уровне нуля есть лишь состояние, без «блага», т.е. начинается нищета. И сравнивать доходы нужно после вычитания этой «неде­лимости». Можно сравнивать только то, что «выше порога».

Закон: если в сравниваемых величинах скрыты «неделимости», то при приближении одной из величин к размеру «той «неделимости» валовой показатель искажает реальность со­вершенно неприемлемо. «Зона критической точки», область воз­ле порога, граница — совершенно особенная часть любого пространства, особый тип бытия. Доходы богатого человека и человека, находящегося на грани нищеты - сущности различной природы, они количественному сравнению не поддаются (точнее, это формальное сравнение ни о чем не говорит).

Именно таковы сравнительные показатели социального расслоения, которые используют социологи («показатель Джини», децильный, фондовый и др.). Согласно и этим показателям, в России произошло социальное расслоение, более значительное, чем в США.

А на деле никакого сравнения с США и быть не может, потому что в России возникла несоизмеримость между частями общества — социальная аномалия. Если прово­дить сравнение корректно — после вычитания физиологического минимума, то в России фондовый децильный коэффициент будет равен не 15, как утверждает правительство, и не 23, как утвержда­ют ученые РАН, и даже не 36, как утверждают американские уче­ные - он будет измеряться тысячами! Ибо превышение доходов над физиологическим минимумом у самых бедных десяти процен­тов российских граждан приближаются к нулю.

Заметим, что небольшое снижение в уровне потребления семьи, чьи дохо­ды на 50% превышают физиологический минимум, и семьи, кото­рая находится на этом минимальном уровне потребления - со­вершенно несравнимые вещи. Это все равно, что сравнить сни­жение на один метр летящего в небе самолета и утопающего человека, который барахтается и захлебывается в озере.

Состоя­ние социальной сферы в России таково, что очень большая часть населения находится именно на абсолютном минимуме потребле­ния, и всякая «эластичность» оценок для многих означает не «ухудшение благосостояния», а физи­ческую гибель.

4. Очень сильно действуют на сознание большие числа, т.к. чело­век не может их мысленно освоить, они поражают воображение.

Пример. Типичное (а их там много) умозаключение из книги З.Крахмальниковой «Зачем еще раз убивать Бога?» (М.:Наука,1994): «Четверть миллиарда — 250 миллионов потеряло население нашего Отечества в XX веке. Почти 60 миллионов из них в ГУЛАГе».

Что значит «250 миллионов потеряло Отечество в XX веке»? Эти люди умерли? А сколько умерло в XIX веке? А за десять лет де­мократического режима в одной только РФ умерло 20 млн. чело­век, без всякого ГУЛАГа. Сами по себе все эти числа ни о чем не го­ворят, они лишь создают зыбкий образ как инструмент внушения. В приведенном выше рассуждении контекст подталкивает че­ловека к мысли, будто 250 млн. человек стали жертвой советского политиче­ского строя ( для этого протягивается нить к ГУЛАГу).

5. Использование несоизмеримых величин. По сути это – применение ложной меры. А применение ложной меры почти всегда сопровождается и грубым нарушением логики.

Пример. А.Н.Яковлев, говоря о «тотальной люмпенизации общества», которое, нужно «депаразитировать», приводил такой довод: «Тьма убыточных …колхозов и совхозов, работники которых сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других». Вот мера академика-экономиста: убыточных предпри­ятий, колхозов и совхозов в СССР — тьма.

Реальные величины были следующими: В 1989 г. в СССР было 24 720 кол­хозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1% -от числа колхозов), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. — 0,2% от прибыли колхозной сис­темы. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Величи­на убытков несоизмерима с размерами прибыли. Колхозы и совхо­зы вовсе не «висели камнем на шее государства» — напротив, в от­личие от Запада наше село всегда субсидировало город. Аргумент, основанный на количественной мере, был ложным.

Заметим, что понятия рентабельность и убытки в советской хозяйствен­ной системе были чистой условностью, ибо они планировались. О каких убытках можно говорить, если закупочные цены на про­дукцию сельского хозяйства и промышленных предприятий, так же как цены на используемые ими ресурсы устанавливаются в ад­министративном порядке! Это бессмысленный разговор.

Здесь, помимо ложной меры, наблюдается и грубое нарушением логики. Ведь если, как по­стоянно утверждалось, в целом промышленность и сельское хо­зяйство убыточны («люмпенизация общества тотальная»), то за счет чего же покрываются эти убытки, за чей счет кормились почти 300 млн. паразитов, да еще помогали «третьему миру», летали в кос­мос и были вооружены до зубов? Старик Хоттабыч все эти средст­ва добывал, вырывая волоски из бороды?

«Кормление работников», то есть их зарплата, входит в обязатель­ные издержки самого существования предприятия, его содержа­ния владельцем. Никаких оснований говорить о «паразитизме» работников убыточного предприятия нет, это просто не связан­ные между собой сущности.

Более того, даже в капиталистиче­ском хозяйстве задачи владельцев не сводятся к получению при­были от каждого предприятия, и на какого-нибудь профессора, который назвал бы работников корпорации «Локхид» с ее много­летней убыточностью паразитами, посмотрели бы как на идиота или вредителя. Что же говорить о плановом хозяйстве, работаю­щем как единое целое, владельцем которого является народ, а управляющим — государство!

Часто можно слышать еще один миф, упоминаемый в качестве одной из причин нашей «низкой экономической эф­фективности»: «Все воруют!» Мол, русский народ по природе своей вор (поминали и Карамзина).

Действительно у многих советских людей была такая нехорошая привычка, как принести что-нибудь полезное для дома с работы (они назывались в СССР «несунами»). То ацетону из лаборатории, то краски, то шерсти с фабрики. Но ведь нужно применять меру! А то можно легко поверить в миф, будто масштабы этого явления столь велики, что подорвали народ­ное хозяйство. И, уж во всяком случае, они многократно перекры­вают то, что наблюдается в «цивилизованных странах».

В 1990 г. были впервые опубликованы данные о до­ходах «теневой экономики». По уточненным оценкам Госкомстата СССР они составили тогда 99,8 млрд. руб., (в том числе от произ­водства и продажи самогона — 35 млрд. руб.). А хищения государ­ственного и общественного имущества (это и есть «все воруют») составили всего 5,4 млрд. руб. В масштабах народного хозяйства это ничтожная величина — в 1990 г. ВВП СССР (он тогда называл­ся валовой общественный продукт) составил 1632 млрд. руб.

А что же мы видим на честном Западе? Вот данные из доклада ми­нистерства юстиции США: за пятилетку 1990—1994 г. только в од­ной отрасли, в системе здравоохранения США, хищения состави­ли 418 млрд. долларов. Миллиардов долларов!

Еще пример. Академик А.Г.Аганбегян: «…Вследствие абсурдности плановой системы в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем не­обходимо. СССР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хвати­ло бы в два или три раза меньше машин».

При чем здесь производство тракторов в США? Сколько тракторов следует считать необходимым именно для СССР? Сколь­ко тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?

Разве не удивительно было слышать, что советским колхозникам хватило бы в три раза меньше тракторов, чем то, что они имели? Когда же наша промышленность успела так перенасы­тить село тракторами?

А.Г.Аганбегян не указал типичную норму насыщенности хо­зяйства тракторами в той экономике, которая лишена «пороков плановой системы» и предлагалась нам как пример для подража­ния. Но разве на Западе фермеры имели в три раза меньше тракто­ров, чем советские колхозники? В действительности среднеевро­пейская норма в тот момент (1988 г.) была равна около 100 трак­торов на 1000 га пашни, а в СССР имелось 12 тракторов на 1000 га. В сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 16,5 раз меньше, чем в ФРГ, и в 7 раз меньше, чем в Польше. А страну уверяли, что колхозникам разумно было бы иметь тракторов в 20 раз меньше, чем в Польше, в 50 раз меньше, чем в ФРГ и в 120 раз меньше, чем в Японии. Иска­жение меры столь велико, что возникает ее острая несоизмери­мость с реальностью.

Что же произошло с тракторной промышленностью СССР и РФ после таких заявлений? Ее стали подрывать уже при Горбачеве и практически ликви­дировали после 1992 г. На радость зарубежным конкурентам. Или заказчикам?