Глава 87. По древнему куполу Айя‑Софии дождь уже барабанил вовсю

По древнему куполу Айя‑Софии дождь уже барабанил вовсю.

Почти тысячу лет это была самая большая церковь на свете, и даже сейчас представить себе еще более грандиозный храм было трудно. Увидев Айя‑Софию снова, Лэнгдон вспомнил, что император Юстиниан, когда собор построили, гордо провозгласил: «Соломон, я тебя превзошел!»

Сински и Брюдер все более целеустремленной походкой шли к колоссальной постройке, которая по мере их приближения, казалось, увеличивалась еще и еще.

Вдоль дорожек здесь были установлены старинные пушечные ядра Мехмеда Завоевателя, служившие внушительным напоминанием о том, что история Айя‑Софии насыщена насилием: победители, захватывавшие город, не однажды приспосабливали здание к своим религиозным нуждам.

У южного фасада Лэнгдон увидел справа три пристройки с куполами, похожие на силосные башни. Это были мавзолеи султанов, у одного из которых – Мурада III – якобы родилось более ста детей.

В вечернем воздухе резко прозвучал сигнал мобильника; Брюдер вынул телефон, посмотрел, кто звонит, и отрывисто спросил:

– Что у вас?

Он слушал и качал головой, не веря своим ушам.

– Как это могло случиться? – Выслушав до конца, он вздохнул. – Ясно, держите меня в курсе. Мы уже у здания. – Он дал отбой.

– Что там такое? – спросила Сински.

– Нам надо смотреть в оба, – сказал Брюдер, оглядывая окрестности собора. – Похоже, мы будем тут не одни. – Он посмотрел на Сински. – Они говорят, Сиена Брукс в Стамбуле.

Лэнгдон уставился на Брюдера во все глаза. Невероятно было и то, что Сиена сумела так быстро попасть в Турцию, и то, что, успешно выбравшись из Венеции, она готова рискнуть свободой и даже жизнью ради осуществления плана Зобриста.

У Сински было не менее встревоженное лицо; она открыла рот, желая, видимо, расспросить Брюдера о подробностях, но, судя по всему, передумала.

– Куда теперь? – спросила она Лэнгдона.

Он показал рукой, что надо идти налево и завернуть за юго‑западный угол собора.

– К фонтану для омовений, – сказал он.

Встреча с сотрудником музея была назначена у обнесенного ажурной решеткой сооружения, которое в прошлом служило для ритуальных омовений перед мусульманской молитвой.

– Профессор Лэнгдон! – послышался мужской голос, когда они приблизились к фонтану.

Из‑под восьмиугольной крыши над ним вышел человек и, улыбаясь, взволнованно замахал руками:

– Сюда, профессор, сюда!

Лэнгдон со спутниками поспешили к нему.

– Здравствуйте, меня зовут Мирсат, – сказал он по‑английски с акцентом. Голос худощавого лысеющего турка в профессорских очках и сером костюме был полон энтузиазма. – Это огромная честь для меня!

– Нет, это для нас огромная честь, – отозвался Лэнгдон, пожимая Мирсату руку. – Спасибо вам за гостеприимство и за готовность оказать экстренную помощь.

– Что вы, что вы!

– Меня зовут Элизабет Сински, – сказала доктор Сински. Она поздоровалась с Мирсатом за руку и показала ему на Брюдера. – А это Кристоф Брюдер. Мы помогаем профессору Лэнгдону в его работе. Очень обидно, что наш вылет так задержался. Мы ценим одолжение, которое вы нам делаете.

– Никакого одолжения! Рад помочь! – горячо заверил их Мирсат. – Для профессора Лэнгдона я готов провести экскурсию в любое время. Его маленькая книга «Христианские символы в мусульманском мире» самая популярная в нашем сувенирном магазине.

Правда? – подумал Лэнгдон. Надо же, теперь я знаю то единственное место на свете, где она продается.

– Пойдем? – спросил Мирсат, предлагая следовать за ним.

Группа торопливо миновала небольшое открытое пространство, вошла на территорию при соборе и двинулась туда, где первоначально был главный вход в здание, – к трем глубоким аркам с массивными бронзовыми дверями.

Там их дожидались два вооруженных охранника. Увидев Мирсата, они отперли и распахнули одну из дверей.

– Sag olun, – произнес Мирсат одну из немногих турецких фраз, с которыми Лэнгдон был знаком: очень вежливое «спасибо».

Они вошли в собор, и охранники со стуком, отдавшимся эхом среди каменных стен, закрыли за ними тяжелую дверь.

Лэнгдон и его спутники оказались в нартексе Айя‑Софии – в узком помещении, обычном для христианских храмов и служившем архитектурным буфером между двумя мирами – церковным и светским.

Крепостные рвы духа – так частенько называл нартексы Лэнгдон.

Напротив были другие двери, и Мирсат, когда группа пересекла нартекс, открыл одну из них. За дверью Лэнгдон вопреки ожиданию увидел не главное помещение собора, а еще один нартекс, несколько более просторный, чем первый.

Эсонартекс, сообразил Лэнгдон. Он и забыл, что Айя‑София была снабжена двумя уровнями защиты от внешнего мира.

Словно готовя вошедшего к тому, что ждало его впереди, эсонартекс был украшен намного более богато, чем нартекс. Стены из полированного камня отражали свет изящных люстр. В противоположной стене виднелись четыре двери, а над ними – великолепная мозаика, которая мигом приковала к себе восхищенное внимание Лэнгдона.

Мирсат подошел к самой большой из дверей – к обшитой бронзовыми листами громадине.

– Императорские врата, – вполголоса произнес Мирсат, сам не свой от энтузиазма. – В византийские времена в них мог входить только император. Для туристов мы их обычно не открываем, но сегодня у нас особый случай.

Мирсат потянулся было к вратам, чтобы их открыть, но приостановился.

– Прежде чем мы войдем, – тихо сказал он, – позвольте спросить: нет ли чего‑то внутри, что вы хотите увидеть в первую очередь?

Лэнгдон, Сински и Брюдер переглянулись.

– Есть, – ответил Лэнгдон. – Увидеть, конечно, хотелось бы многое, но, если можно, давайте начнем с гробницы Энрико Дандоло.

Мирсат непонимающе дернул головой.

– Прошу прощения… Вы сказали, что хотите посмотреть… на гробницу Дандоло?

– Да.

Мирсат выглядел обескураженным.

– Но, сэр… У Дандоло очень простая гробница. Никакой символики. Не самое интересное у нас.

– Я знаю, – вежливо сказал ему Лэнгдон. – И все же мы будем вам очень признательны, если вы нас к ней приведете.

Мирсат посмотрел на Лэнгдона долгим взглядом, а потом поднял глаза к мозаике прямо над вратами, только что восхитившей Лэнгдона: к созданной в девятом веке мозаичной иконе Христа Пантократора с Новым Заветом в левой руке, благословляющего правой.

И тут, словно музейщика внезапно осенило, рот Мирсата растянулся в понимающей улыбке, и он шутливо погрозил Лэнгдону пальцем:

– Хитрец! Ох, хитрец!

– Что, простите? – недоуменно переспросил Лэнгдон.

– Не беспокойтесь, профессор, – заговорщически шепнул ему Мирсат. – Я никому не скажу, что вам на самом деле здесь нужно.

Сински и Брюдер озадаченно взглянули на Лэнгдона.

Все, что он мог сделать, – это пожать плечами; Мирсат между тем отворил тяжелую дверь и пригласил их войти.