б) Количественная доля отдельных типов

Значение количественной доли отдельных типов в общем числе опро­шенных должно оцениваться с большой осторожностью. Еще раз напом­ним, что мы опрашивали рабочих определенного сталелитейного завода в Рурской области. Возможно, структура предлагаемой типологии дает при­близительно репрезентативную картину представлений рабочих в сталели­тейной промышленности и, сверх того, промышленных рабочих на круп­ных предприятиях. Но распределение по долям может в некоторых случаях чрезвычайно различаться. Нет исходного момента, который позволил бы обобщить установленные нами количественные соотношения.

Далее, мы должны напомнить, что отсутствуют достаточные возможно­сти исторических сравнений. Нам переданы лишь представления об обще­стве элиты рабочего движения. Мы не знаем, насколько силен был слой, на который распространялись эти представления об обществе. Биографии рабо­чих написаны часто явными индивидуалистами. Как ни поучительно их зна­ние с многих точек зрения, они не дают масштаба, которым мы могли бы измерить результаты нашего исследования.

Данные приводимой ниже таблицы носят оценочный характер. Чтобы получить точные цифры, мы должны были бы после разработки предлагае­мой типологии еще раз кодировать все 600 протоколов. В этом, однако, не было нужды, так как мы располагали достаточным количеством исходных моментов для обоснованной оценки. Во-первых, мы могли опереться на обсчет 100 отнесенных к отдельным типам протоколов опросов и, во-вто­рых, мы могли ориентироваться по кодификации и количественному рас­пределению отдельных ответов всех 600 опрошенных рабочих. Отклонения, которые дал бы тотальный пересчет относительно наших данных, были бы весьма незначительны и объективно не имели бы никакого значения.

2% опрошенных (позиция 8 таблицы) не были учтены, поскольку про­токолы, очевидно, недостаточно передавали представления и оценки опро­шенных. (Это относится, однако, лишь к предлагаемой типологии, но не к оценке отдельных ответов). Как правило, на такие случаи указывал уже ин­тервьюер. Следующая группа — около 5% опрошенных (позиция 9 таблицы) в принципе может быть включена в типологию представлений об обществе. Однако либо особенно слабо выражены их ценностные масштабы, либо их представления особенно сумбурны. Так что они могли быть отнесены только к пограничным случаям отдельных типов. Но, чтобы не формулировать типы слишком широко и недостаточно выразительно, мы и выделили эту группу.

По указанным причинам мы воздержались от развертывания социальных характеристик отдельных типов. Поэтому мы указываем на соответствую­щие данные в разделах об отношении к техническому прогрессу, к участию

Хрестоматия

в управлении и к экономическим вопросам. Здесь только одно общее заме­чание к возрастному разделению. Представители пятого и шестого типов — это исключительно немолодые рабочие (40 лет и старше). Тип же, представ­ленный только молодыми рабочими, отсутствует. Однако примечательно, что велика доля тех, кто моложе тридцати, во втором типе (прогрессистский порядок).

Доля отдельных типов в общем числе опрошенных¹

Типы	Всего опрошенных	Доля в %	1-6 в %
1. Тип первый (статичный порядок)
2. Тип второй (прогрессистский порядок)
3. Тип третий (дихотомия как коллективная судьба)
4. Тип четвертый (дихотомия как индивидуальный конфликт)
5. Тип пятый (реформа общественного порядка)
6. Тип шестой (классовая борьба)
7. Отсутствие представлений об обществе			______
8. Протокол недостаточен (для отнесения к определенному типу)			-----------
9. Неучтенные промежуточные формы			—
Итого

5. Заключительные соображения: рабочее сознание и дихотомия

Несмотря на значительные расхождения между представлениями об об­ществе, которые мы еще раз выделили, можно установить как общий фон две основные черты. Все рабочие, с которыми мы беседовали и которые вообще развили представление об обществе в определенном нами смысле, видят общество как дихотомию, непредотвратимую или предотвратимую,

¹ Количественные доли отдельных типов были оценены: а) на основе обсчета 100 протоколов опросов, которые были встроены в предлагаемую типологию; б) на основе кодификации и количественного распределения всех отдельных ответов всех 600 опро­шенных.

Числа, относящиеся к позициям 5, 6 и 8, основаны на общем подсчете.

3. Немецкая эмпирическая социология

непреодолимую или приводимую к единению через "партнерство". На воп­рос о своем собственном месте в обществе они отвечают посредством рабо­чего сознания, которое делает для них возможным понимать себя в пределах всего общества как часть сообщества рабочих. Обе эти общих черты будут определены в дальнейшем подробнее.

Рабочее сознание, развитое всеми типами, содержит два разнородных элемента, которые мы назвали производительным и коллективным созна­нием (das Leistungs- und das Kollektivbewusstsein).

В ходе изложения мы уже не раз подчеркивали, что рабочие-сталелитей­щики в подавляющем большинстве не отождествляют свою работу с прода­жей рабочей силы. Само собой разумеется, что всякая профессия придает тру­ду специфический производительный акцент (Leistungsakzent). Бухгалтер и ре­месленник, врач или управляющий реализуют потребность в производстве особого рода и развивают соответствующее сознание. Также и для плавильщи­ка плавка, а для вальцовщика — вальцевание носят характер особой произво­дительной деятельности. Даже вспомогательные рабочие, такие, как грузчик или работник склада отливок, подчеркивают способности, которые необхо­димы для выполнения их деятельности. Как и следовало ожидать, особенно сильно это самосознание выражено у квалифицированных рабочих и специа­листов, работающих на высокотехнизированных средствах производства, об­служивание которых предполагает "технический ум" и "техническое чутье".

В этом профессионально-специфичном производительном сознании уже заложена тенденция дифференциации. Оно позволяет высококвалифициро­ванному рабочему дистанцироваться от обученного рабочего; специализи­рованному рабочему — от вспомогательного. Если бы эта тенденция была единственно определяющей или доминирующей, то это привело бы к раз­ложению чувства солидарности рабочих. На самом деле, конечно, не так, несмотря на некоторые прогнозы, которые указывали в этом направлении. Именно высококвалифицированные рабочие остаются сегодня, как и преж­де, той группой, которая наиболее сознательно развила это чувство соли­дарности и наиболее успешно представляет его в рамках рабочего движения.

Итак, если имеется производительное сознание, являющееся элемен­том всего рабочего сознания, то оно должно распространяться на общие признаки труда независимо от признаков отдельных профессиональных групп. Это "общее" созидательное сознание рабочего играет роль, как мы уже за­метили, в представлении типа два об обществе. Наименее выраженно его представляет тип три. Однако и он в пределах своей идеологии маленького человека уже получил такое сознание.

Рабочие могут предложить нечто такое, что, по крайней мере, равно­ценно капиталу — "мертвому капиталу", если не превосходит его. Труд — "человеческий труд". Он понимается как физический труд, т.е. такая челове­ческая деятельность, которая наиболее ощутимо является трудом; как про­дуктивный труд он непосредственно создает ценности; как первичный труд он выполняет для других, для общества функцию создания фундаменталь­ных предпосылок их существования.

Хрестоматия

Даже самые умные рабочие, которые подчеркнуто справедливо судят о служащих и признают, что такие люди должны быть, в одном плане остаются недоверчивы: им представляется весьма сомнительным, действительно ли слу­жащие работают. Здесь мы имеем в виду не примитивную идентификацию труда с тяжелой физической деятельностью. Такая идентификация лишь ред­ко осуществляется сознательно. Речь идет об ином феномене, который стано­вится понятен, если представить, с каким опытом рабочий входит в комнату конторы. Та деятельность, которой занимается он сам, находит однозначное физическое выражение, как труд она очевидна. Он также сам очень хорошо знает, что есть еще и умственный труд (например, перед приборной доской) и сверх того он вполне готов признать другие формы умственного труда, с которыми он сам не знаком. Но атмосфера в конторе ему чужда, уже закры­тость помещения имеет в себе нечто отталкивающее, исключающее. Он привык проделывать свою работу в любое время на глазах других, под контролем, как будто "публично". В конторе же публичность отсутствует, и контролируемость ему неочевидна. К этому добавляются моменты, которые при случае могут сыграть важную роль: хладнокровное манерничание служащих зачастую мо­жет напомнить рабочему обстановку перекура. Зачастую он будет попусту себя спрашивать, чем могут столько людей заниматься целый день за своими пись­менными столами. Горькие воспоминания о бюрократических инстанциях, с которыми он имел дело, могут усилить такое впечатление. Короче, ему ка­жется, что в конторских помещениях и приемных можно преимущественно ничего не делать. Это впечатление он часто распространяет на руководящих служащих и — как было показано на нескольких примерах — на предприни­мателя. Даже когда не возникает наивных коротких замыканий, все же оста­ется чувство, что этим другим видам деятельности не хватает однозначности, контролируемости и публичности его собственного трудового процесса. И даже если они вполне признаются осмысленной деятельностью, рабочему недо­ступна специфическая нагрузка служащего или предпринимателя. Напротив, он очень точно знает, что он сам должен вынести. Ему знакомо бремя физи­ческого труда: сверх того, оно непосредственно ощутимо и служит необыкно­венно ясным масштабом тому, "что человек сделал"¹.

¹ В некоторых феноменах индустриального общества можно наблюдать, как с растущей сомнительностью индивидуального участия в объективной производительно­сти увеличивается расхождение между официальной версией производительности и субъективным ощущением своей собственной производительности. При этом происхо­дит взаимная игра между производительностью и дурной совестью. В противовес более высоким профессиям и многим служащим рабочий еще не втянут в эту взаимную игру. Существование этого резерва объясняется, на наш взгляд, физическим характером его труда. Он сохраняет свою принципиальную очевидность как производительный труд, даже когда он сводится к немногим "абстрактным" движениям. Правда, и здесь уже видны проблемы: "Было бы прекрасно, — констатировал рабочий, имеющий дело с высокотехнизированными средствами производства, — если технический прогресс при­ведет к тому, что работа будет целиком выполняться машинами, а рабочие будут только надзирать. Но этих людей нельзя рассматривать как лентяев..."

3. Немецкая эмпирическая социология

Итак, понятно, что физический характер труда представляет собой для рабочего признак его дифференциации по отношению к "другим", не буду­чи воспринимаем неизбежно как недостаток или преимущество. Важней­шим признаком его мотивационного сознания как рабочего он становится лишь через объединение с представлением о продуктивности и приоритетах. Это представление углубляет дистанцирование и придает собственным дей­ствиям качественное отличие: "Ведь в конце концов они (другие) живут благодаря производительности рабочего". Это убеждение, лежащее в основе полемики всех типов, за исключением первого, который вообще не поле­мизирует. Конечно, оно не должно пониматься так интеллектуально, как здесь сформулировано. Вероятно, его лучше всего понять, если зрительно представить себе те перспективы, в которых рабочие должны видеть все пред­приятие: они сами те первые, кто должен работать и производить железо, сталь и прокат. Те "там наверху" — там наверху, в зданиях заводоуправле­ния — обеспечивают остальное, что еще надо сделать. Их отдаленность от того, что, собственно, происходит на сталелитейном заводе, очевидна; с точки зрения рабочих и производства их функции вторичны, для рабочего они имеют характер "плохого общества". "Ценности" создает рабочий. Мно­го раз для нас рассчитывали, какую продажную цену имеет произведенное на собственном рабочем месте. Эти расчеты не всегда были правильны — случалось, цена неумеренно преувеличивалась; но они все же показывают, как сознательно часто оценивается собственная доля в общем успехе. На место соотношения "продажа рабочей силы" — "оплата труда" особенно ча­сто у второго типа встает очень четко сравнение продуктивной и потреби­тельской доли рабочего. За этим сравнением не стоит, конечно, осознанная народнохозяйственная теория. Это прежде всего полемический аргумент, в основе которого лежит определенное производительное сознание. Полемика венчается удивленно-критической констатацией: "Сколько же они должны зарабатывать!" Но чаще всего звучит предложение, которое стало общеприз­нанным ключевым оборотом всего этого представления и объединяет все три различаемых нами момента производительного сознания: "Лишь на на­ших костях могут они зарабатывать свои деньги!"

Итак, это производительное сознание, в первую очередь, есть феномен дистанцирования, отграничения от "других". Мы уже подчеркнули, что от­дельный рабочий осуществляет это отграничение не как одиночка: только как часть рабочего сообщества, а не как третий плавильщик или второй конверторщик, он своей производительностью выигрывает в сравнении с капиталом. Как одиночка он сменим и заменим в любое время. Итак, произ­водительная мотивация может действовать только тогда, когда она допол­нена коллективным сознанием. Самосознание рабочего как рабочего стано­вится действительным в общественном плане лишь тогда, когда оно заклю­чает в себя самопонимание как части рабочего сообщества.

Чрезвычайно важным моментом этого самопонимания служит тот факт, что промышленный рабочий имеет историю, свою собственную историю. И участие в управлении он может понимать как эпоху своей истории. Мы,

Хрестоматия

однако, заметили, что у значительной части опрошенных это усвоение от­сутствует и что применительно к количественно значимой группе вообще не может быть и речи о собственном историческом сознании. Эта группа, которая более не знает героического прошлого, полна разочарования и пе­ред будущим: рабочий остается рабочим — он никогда не будет самостоя­тельным — в действительности же всегда правит капитал. Однако именно в этом разочаровании заложен еще один момент самопонимания, который хотя и не может заменить историческое сознание, но может поддерживать коллективное сознание...

Насколько можно сделать такой вывод из нашего обзора, решающее значение имеют представления об обществе, существующие у двух групп: типа два и типа три. Тип два воспринял наследие того пролетарского созна­ния, которое однажды приняло и ассимилировало марксистскую теорию. Бескомпромиссная вера в собственную миссию, правда, в значительной мере потеряна. Сохранилось, однако, специфическое самосознание, кото­рое может ориентироваться на новые условия, не теряя надежности своей собственной позиции. Эта уверенность в себе может показать и другим, что промышленный рабочий имеет собственные интересы, которые противоре­чат интересам других. И она претендует на право представлять эти интересы против других. Противоречие формируется открыто и без каких-либо попы­ток оправдания с отсылкой "ко всему обществу" — чрезвычайно редкое явление в современном обществе. Именно потому, что специфическое рабо­чее сознание типа два представлено наиболее четко, он имеет способность и право быть партнером по переговорам. Он может заключать компромиссы, не меняя позиций. Он может признать других, не теряя веру в свои соб­ственные права. Он может, наконец, делать с другой стороной общее дело, не изображая совпадения интересов.

Конечно, нельзя упускать того, что этот тип живет в значительной мере на подъеме, которым характеризуется послевоенное социально-политическое развитие в немецкой тяжелой промышленности. Поэтому он также особенно чувствителен к опасностям этого развития, из которых здесь нужно назвать прежде всего две: смазывание отношений партнерства вследствие общей иде­ологии "умиротворения", которая в конечном счете сводится к тому, чтобы отговорить рабочего от того, что он рабочий, и легитимизировать эту труд­ность путем привлечения рабочих представителей к управлению социальным подъемом. Если же удастся лишить рабочего его специфического самоощуще­ния как рабочего, то любые партнерские отношения станут иллюзорными. Тот же результат имела бы изоляция рабочих представителей.

Даже ортодоксальный марксист не имеет никакой формулы легитими­зации социального подъема своих представителей. Он знает только союз с другим социальным слоем, боевое содружество лба и кулака. Так и он ока­зался бы беспомощным наблюдателем в ситуации, когда рабочие привыкли бы к тому, чтобы видеть своих собственных представителей как род управ-

3. Немецкая эмпирическая социология

ленческих служащих, а избранный в совет предприятия рабочий на деле мог бы быть уверен в том, что позже превратится в заводского служащего. Очень возможно, что в такой ситуации проблемы партнерства для обеих сторон временно сведутся к минимуму. Результатом стало бы социальное управле­ние, единственным выдающимся признаком которого был бы необычный профессиональный путь части его членов. Однако очень мало вероятно, что рабочие могут обрести лучшее отношение к этому органу, чем они раньше имели к прочим формам проявления "начальствования". Скорее можно пред­положить, что напряжение существенно увеличится, — мы видели, насколь­ко велико уже сегодня недоверие к тем представителям, что поднялись из собственных рядов. Такое развитие в любом случае разрушит предпосылки партнерских отношений, которые намечаются сегодня: специфическое са­мосознание рабочего как рабочего, как его ярко представляет сегодня тип два (с добавлением значительной части молодых рабочих). Этот тип либо радикализуется, либо разочаруется. Да и вторая возможность — разочарова­ние, вероятно, не была бы идентична "обуржуазиванию".

В типе три мы имеем характерную форму такого разочарования. Нечего ожидать, чтобы он самостоятельно включился в современные попытки фор­мирования политических отношений. Его практическое значение не заложе­но ни в своего рода пассивном сопротивлении, ни в духовном влиянии. Вероятно, ярче всего оно проявится, если задать вопрос: не обладает ли этот тип сильнейшими инстинктами.

Он отгораживается от всех более высоких видов общественного строя, ему совершенно безразлична их организация и чьи интересы они представ­ляют. Его шаблонное дихотомическое представление не только не зависит от общественного развития, но в общем и от изменений собственного соци­ального положения. Ни в каком случае оно не требует исправления. Здесь имеет место нейтральная позиция, в принципе избегающая взаимодействия сознания и действительности. Этот тип не участвует в делании истории, поэтому он принципиально нечувствителен ко всем формам политических отношений власти. Он позволяет использовать себя, но не встает на чью-то сторону. Ему нельзя передать угрозы его личному положению, поскольку он уже чувствует себя всегда под угрозой. Ему нельзя дать чувство безопас­ности, потому что он уже слишком уверен в ощущении угрозы.

Этот тип сохранит свое сегодняшнее значение, если тип два радикали­зируется, и он получит перевес в тот момент, когда тип два разочаруется. На этом мы должны завершить свои соображения. Сомнительно, сможет ли тип четыре с его позднебуржуазным скепсисом и рефлексией играть роль, если он и далее будет мутировать. Но специальной проблемой исторического раз­вития промышленных рабочих это является еще меньше, чем упомянутые до сих пор аспекты. Это вопрос, который ставится перед самим позднебур­жуазным сознанием.

Лапин Н.И.

Л 24 Эмпирическая социология в Западной Европе: Учебное пособие. — М.: ГУ ВШЭ, 2004. — 383 с. — (История эмпири­ческой социологии). ISBN 5-7598-0254-2

Предлагаемый учебный курс впервые разработан в отечественной практике преподавания социологии. Выдающиеся социологи Франции, Англии и Германии — Дюркгейм и Турен, Спенсер и Трист, Вебер и Попитц, и многие другие — представлены не только как теоретики, но и как лидеры эмпирических исследований, ориентированные на взаимопроникновение теории и конкретных данных. Автор курса — известный российский социолог, член-корреспондент РАН. Им состав­лена и хрестоматия, дополняющая курс. Большинство вошедших в нее текстов впервые переведены на русский язык. Взору читателя предстает объемная картина эволюции эмпирической социологии и социальной реальности Западной Европы XIX—XX столетий.

Для студентов и аспирантов, преподавателей и специалистов, рабо­тающих в социологии и других науках о человеке и обществе, для всех интересующихся европейской социологией и социальной историей.

УДК 316.2 ББК60.5

Учебное издание Серия "История эмпирической социологии"

Лапин Николай Иванович Эмпирическая социологая в Западной Европе

Зав. редакцией Е.А. Рязанцева

Редакторы А. С. Жулева, Е.Н. Ростиславская

Художественный редактор А. М. Павлов

Корректор Е.Е. Андреева

Компьютерная верстка О.А. Корытько

Графика Н.А. Веселова

ЛР № 020832 от 15 октября 1993 г.

Подписано в печать 05.01.2004 г. Формат 60x88 7,₆. Гарнитура Тайме.

Печать офсетная. Усл. печ. л. 23,73. Уч.-изд. л. 27,24. Доп тираж 1500 экз.

Бумага офсетная № 1. Заказ № 6318. Изд. № 324.

ГУ ВШЭ, 125319, Москва, Кочновский проезд, 3.

Тел.: (095) 134-16-41; 134-08-77.

Факс:(095)134-08-31.

Изд. лиц. ИД № 00510 от 01.12.99 г.

ООО «МАКС Пресс»

107066, г. Москва, Елоховский пр., д 3 стр 2

Тел. 939-38-90,939-38-91,928-10-42. Тел./факс 939-38-91.

Отпечатано в ФГУП «Производственно-издательский комбинат ВИНИТИ»,

140010, г. Люберцы Московской обл., Октябрьский пр-т, 403.