ОТЦЫ И ДЕТИ

Я покидаю саванну. Прощальный взгляд на Килиманджаро. К сожалению, мой отец так и не узнал, что мне удалось воплотить его мечту – вдоволь попутешествовать.

Отец писал книги об истории России. Герои его романов – моряки, офицеры, цари, политики, крепостные, вольные, казаки... Большей частью люди реальные. Папа много читал, изучал историю, дипломатию, мореплавательное дело, языки...

Главной комнатой, куда нам без разрешения не дозволялось входить, был его кабинет с библиотекой, глядя на которую я с ужасом думал, что столько книг мне не перечитать никогда в жизни. Книги он покупал не только для того, чтобы знать историю и литературу. Он видел, как мы с сестрой из любопытства вытаскивали иногда с полок какую-нибудь книжку или альбом, рассматривали картинки и пытались читать, не всегда понимая, что там написано. Эту библиотеку он собирал ради нас! Считал, что книги могут развить у ребенка интересы, которые защитят его в жизни от обывательской тягомотины.

Однажды, когда мне было лет десять, отец позвал меня в кабинет, показал, какую купил старинную книжку с удивительно красивыми картинками-гравюрами. Называлась книжка загадочно и романтично «Фрегат “Паллада”». Слово «фрегат» отдавало чем-то настоящим, мужским, военным... Морские бои, паруса, загоревшие лица в шрамах и конечно же другие страны со своими романтическими опасностями. «Паллада» – наоборот – нечто изящное, величественное, гордое и неприступное. К тому времени я уже знал некоторые мифы. Афина Паллада мне нравилась больше остальных греческих богов. В ней чувствовалось достоинство. Она никому не мстила, как Гера, не интриговала, как Афродита, и не жрала детей, как ее папаша Зевс.

С этого дня в течение года мы с папой раза два-три в неделю уединялись в его библиотеке, он читал мне вслух о кругосветном путешествии русских моряков, и на час-полтора отцов ский кабинет становился нашим фрегатом.

В Сингапуре нас окружали многочисленные джонки торговцев. В Кейптауне мы любовались Столовой горой. В Нагасаки к нам на борт приходили самураи. В Индийском океане наши моряки успели вовремя расстрелять из бортовых пушек надвигающийся столб смерча.

Конечно, с тех пор время изменилось. Новые биоритмы овладели новым поколением. Когда недавно в одном из московских детских домов я посоветовал детям прочитать «Фрегат “Паллада”», кто-то из детей спросил: «А там про гоблинов написано?»

Бедное поколение, оглушенное Голливудом, попсой и реалити-шоу. Сколько же недополучит оно в жизни счастливых моментов, если, слушая музыку, из семи нот слышит всего три?

Однажды одного из своих коллег-писателей в пять утра, после какой-то очередной ночной презентации, я позвал на берег Балтийского моря в Юрмале полюбоваться восходом. Он смотрел на вырастающее над горизонтом солнце секунды три, потом сказал огорченно: «Знаешь, а у Галкина популярность не падает. Чем ты это объяснишь?» Я хорошо отношусь к Галкину, но думать о его популярности на восходе мне не хотелось. Я посмотрел на своего коллегу. Несчастный! Он никогда не сможет отличить уху с затушенной в ней головешкой от рыбного супа из пакетика.

Банкиру я показывал фотографии, сделанные в Гималаях. Он весьма трезво заметил: «Зачем туда надо было ездить? Такие фотографии можно сделать и у нас на Кавказе». Несчастный! Он никогда не улыбнется петазитису орвендису и не порадуется цветущему евпаториуму, потому что они никогда не дадут прибыли его банку.

Там, в Гималаях, с группой туристов на самолетике я облетал Эверест. Рядом со мной сидела жена одного из наших известных кинорежиссеров. Когда за окошком пропорола пузатые облака вершина нашего мира, природный накопитель космической мудрости – Джомолунгма, соседка меня спросила: «А правда ли, что в Катманду ювелирка даже дешевле, чем в Арабских Эмиратах?» Бедная! Сколько счастливых моментов она пропустит в своей жизни, богатой многополярными ощущениями, из-за погони за двуполярным удовольствием.

Папа любил гулять по лесу, по берегу моря в Юрмале. Он мог остановиться и неподвижно наблюдать закат. Однажды он обратил мое внимание на то, как на закате в прибрежном лесу затихают птицы и начинают стрекотать кузнечики. Он считал, что у людей, которые не слышат природу, удовольствия плоские, как музыка из трех нот: ресторан, тусовка, секс, казино, новая покупка... Ну, еще радостно, если сняли колеса с машины соседа или в офис к коллегам нагрянула налоговая и инспектор, увидев вокруг дорогую обстановку, воскликнул: «Какая красота неописуемая!»

Природа – это проявление Бога на Земле. Кто ее не чувствует, в том нет Бога!

Неужели я не смогу никого обучить тому, чему обучил меня отец? Эта печальная мысль стала вдруг с возрастом перерастать у меня в какую-то безнадежную скорбь. Но я решил не сдаваться. В популярной рижской газете поместил объявление от своего имени: «Кто из молодых людей прочитает книгу Гончарова „Фрегат “Паллада”“, тому я выплачу двадцать долларов». Да, я решил приколоться! Сыграть в резонанс с современными биоритмами.

Почему в Риге? Потому что в Латвии дети особенно придавлены, как могильной плитой, плоскостным форматом западного мышления. Все российское у них считается некрутым. Власти вообще борются с русским языком, и скоро даже в русских школах русскую литературу будут преподавать на латышском или на немецком. Учителя жалуются, что ученики старших классов в слове «здравствуй» могут сделать до четырех-пяти ошибок. Политизированные учителя и родители гоняют детей на демонстрации в защиту русского языка, от чего дети еще больше тянутся к о’кеям, а также к голливудским годзиллам и покемонам. Они уверены, что на пасхальное приветствие «Иисус воскрес!» надо с восторгом отвечать «Вау», точно знают, где находятся Лос-Анджелес и Лазурный берег, но даже не подозревают, что на земле есть Владивосток или Самара. На вопрос «Что такое Урал?» могут ответить: «Болото в Венгрии».

Одной из девочек в пятом классе какая-то ведунья, посмотрев ее гороскоп, сказала, что в прошлой жизни в Средние века она жила в Сибири. Девочка заплакала: «Ну почему я такая несчастная! Все мои подруги в Средние века жили кто в Италии, кто во Франции, а я в то же время – в СССР». При телевизионном опросе на улице мальчик на вопрос «Кто такой Гитлер?» ответил: «По-моему, это главный нападающий сборной Англии по футболу». Ну что ж, одно слово он угадал – нападающий. Рига была идеальным городом для эксперимента: выудить хоть что-то наше из почти уже не наших детей.

Под объявлением я уточнил, что проверять всех буду лично. По моим предположениям, это еще больше должно было подогреть авантюру. Ведь многие дети считают меня поп-звездой. Попса и доллар – два главных манка двуполярно мыслящего Запада. Две ноты, которые сегодня слышат во всех уголках мира.

Чтобы не разориться, я поставил условия: читающим должно быть от десяти до двадцати лет и на чтение отводится не более недели с момента выхода объявления в газете.

Конечно, среди читателей поднялся шум. Кто-то радовался приколу, кого-то трясло в гневе: «Это безнравственно – платить деньги за чтение». Те, кто обратил внимание на это объявление, разделились, как в алфавите, на две группы: шипящих и согласных. Согласных со мной и шипящих на меня. Конечно, с позиций идеалов нашего прошлого шипящие были правы. Но бороться с Голливудом назидательностью Горького и Макаренко в век реалити-шоу и поколения индиго так же бесперспективно, как атаковать масайскими копьями американский авианосец.

Прежде всего ничего не поняли рижские библиотекари-латыши. С тех пор как Латвия приобрела независимость, русская литература местными латышскими обывателями считается оккупационной. А Пушкин, Лермонтов и Толстой – что-то вроде оккупантов-лайт. Даже в телепрограммке перед показом на телевидении «Семнадцати мгновений весны» в анонсах пояснили: «Художественный фильм о том, как русские разведчики мешали работе гестапо».

В общем, когда русские дети поголовно в библиотеках стали спрашивать «Фрегат “Паллада”», библиотекари-аборигены смотрели на них глазами лошади Мюнхгаузена, когда тот летел на ядре. Детектив? Бестселлер? Или суперпопулярная книга о каких-то новых, суперских диетах?

Через неделю в назначенное время в конференц-зале газеты, в которой я поместил объявление, собралось немало молодых людей. Плотность молодых людей была как в баре крутого боулинг-центра. Те, кто помладше, пришли со своими мамами. Видимо, мамам хотелось убедиться, что в этом странном мероприятии не таится для их детей никакой опасности. Все-таки в Латвии развита педофилия. Вдруг какой-то своеобразный ход для заманивания детей в секту под названием «Фрегат “Паллада”»? Это же нереально, чтобы кто-то платил деньги за то, чтобы их дети что-то прочитали. Вполне возможно, именем Задорнова просто прикрылись какие-то сектанты.

Из школы, где я учился, редакция газеты пригласила учительницу литературы помочь провести экзамен. К сожалению, западная компьютерная логика одолела в Латвии даже молодых русских учителей. Хорошенькая, в веснушках, с рыжими, как костер в ночи на Ивана Купалу, волосами, она задавала вопросы, совершенно не соответствующие ее славянской внешности, как будто это была не родная литература, а западный справочник по морскому делу: как звали боцмана корабля, сколько дней длилось путешествие из Петербурга в Кейптаун? Полуматематика, полулитература. Дети волновались, отвечали сбивчиво, краснели. Вроде как их хотели уличить в жульничестве, в обмане за двадцать долларов. Естественно, всех имен и цифр они не помнили. Им даже в голову не приходило запоминать, на ком женат капитан корабля или как звали женщину, которой писал письма Гончаров. Еще бы спросила, был ли кто-то среди моряков трансвеститом.

Я не выдержал и у девочки, которая показалась мне младше остальных, спросил, где бы она хотела побывать из тех мест, о которых прочитала.

– Ой, я бы хотела съездить в Кейптаун!

– А я в Сингапур, – перебил ее сидящий рядом голубоглазый пацан.

Интересно, что первой начала спорить совсем малышня. Кто-то стал доказывать, что на Суматре жизнь диковиннее, чем в Нагасаки, и он заставит своих родителей его туда свозить вместо Парижа. Один из мальчиков признался, что ему особенно запомнилось описание Гончаровым заката, когда фрегат стоял на рейде. Он никогда не думал, что можно так красиво приставлять слова друг к другу, как в пазле, чтобы получилась картинка.

Как правило, старшее поколение всегда критикует молодое за безнравственность и недообразование. Правда, потом из этого недообразования вырастают Пушкины, Толстые, Королевы и Гагарины... Сегодняшнее поколение особенно отличается от нашего тем, что оно... способнее! Выражаясь современным языком, у них в голове модемная плата шире и процессор срабатывает быстрее... Вот только файлы пустоваты! А маячки их интересов – годзиллы, человеки-пауки, бэтмены, кинг-конги... Наши учителя, и те растерялись. Не знают, что и как им преподавать. В этот день удивилась даже огненноволосая учительница литературы: «Надо же! Оказывается, в глубине души наши дети остались нашими в почти уже не нашей стране!» Казалось, от восторга ее прическа запылала еще ярче.

За одного из мальчиков двадцать долларов взяла мама.

– Это ему на учебники! – уточнила она с интонацией масайского вождя.

Другая мама попросила меня подписать купюру. Объяснила, что они и так хорошо живут. Эта мелочь без автографа для них не имеет смысла. Правда, не без гордости призналась, что сынишка читал Гончарова взахлеб. Они с папой раньше не могли заставить его читать даже букварь. Вот только плохо, что теперь он бредит желанием побывать в Шанхае, в Петербурге и отказывается ехать с ними летом на Красное море. Зато теперь они знают, как надо его заставлять читать книги. Ему просто надо за чтение платить! Да будь моя воля, я бы сегодня за чтение книг платил в России всем. Более того, я бы платил за учебу так, чтобы все молодые люди захотели учиться. Вообще, учитывая, сколько у нас в стране полезных ископаемых и их стоимость на мировом рынке, я бы платил в России каждому родившемуся в ней. Такой бонус «за отвагу». Появился на свет – распишись в получении пятидесяти тысяч долларов. За второго ребенка – сто тысяч маме и столько же папе. За мужество! Через пятьдесят лет мы бы наводнили своими рабочими Китай!

Но больше всего мне запомнился на этой встрече парень лет двадцати. Пока шла беседа, он стоял в углу комнаты и молча за всем наблюдал – нахмурившись, исподлобья. Когда я подошел к нему и протянул премию, он довольно жестко сказал:

– Я не возьму. Мне есть на что жить. Я тоже читал не для денег. Только не подумайте, я никого здесь не осуждаю. Но лично для меня унизительно брать деньги за то, что я прочитал интересную книжку.

Когда пришло время расходиться, случилось то, чего даже я не ожидал. Дети стали просить меня расписаться на розданных им купюрах. Оказалось, чуть ли не все читали «Фрегат “Паллада”» не столько из-за денег, сколько из-за той необычайной игры, которая затеялась. Бесовское реалити-шоу со знаком плюс! Я уточнил, что купюра с моим автографом после моей смерти подорожает в два раза. Кто-то из детей пошутил весьма не по-детски:

– К сожалению, долго придется ждать!

Я сделал вид, что его шутка мне понравилась.

* * *

Почему я вспомнил эту историю с «Фрегатом “Паллада”», покидая Африку? Потому что со мной в путешествии были моя дочь и ее мама. Мой отец, уходя из жизни – его внучке тогда было всего годика два, – перекрестил ее, благословляя. Потом – говорить ему уже было трудно – посмотрел на меня внимательно, и я понял этот взгляд: «Не забудь ей прочитать то, что мы читали с тобой в детстве. Это ей когда-нибудь пригодится».

Последние годы мы с отцом много ссорились. Я не принимал его взглядов, потому что верил в наших демократов и в капитализм с человеческим лицом. Однажды он сказал мне: «Будешь воспитывать своих детей, тогда и поумнеешь!»

Мудрецы, живущие высоко в Тибетских горах, считают, что дети выбирают себе родителей, а не родители выбирают их. Детские души оттуда, сверху, как с некой смотровой космической площадки наблюдают за нами, и потом одна из них говорит: «Пойду-ка я вот к этим. Симпатичные, но очень глупые. Только воспитывая меня, у них есть шанс поумнеть!»

Я думаю, что, воспитывая меня, мой отец многое в жизни понял. Теперь пришла очередь умнеть мне. После его ухода я стал его послушным сыном. Мне тоже удалось для дочери собрать неплохую библиотеку. Когда она была маленькой, из этой библиотеки я читал ей вслух Гоголя, Конан Дойла, стихи Маяковского, Есенина... И конечно же Пушкина! Еще мы много с ней путешествовали. И не только по книгам. Для современных детей Вена, Париж, Израиль – как некая обязательная программа для фигуристов. Зато в произвольной программе мы побывали во Владивостоке, в Хабаровске, проехали на машине по Уссурийскому краю, были на Урале... В Магнитогорске я попросил показать нам самый большой в мире Магнитогорский металлургический комбинат, а в Челябинске – один из самых современных трубопрокатных цехов. Казалось бы, зачем девочке все это? Да чтобы слышать в жизни не две ноты, а семь! Чтобы перед ней когда-нибудь, пускай даже когда меня уже не будет, открылся многополярный мир ощущений, а не двуполярных удовольствий. А значит, чтобы в ее жизни тоже случилось как можно больше счастливых моментов!

Когда мы путешествовали по Африке, моя дочь уже была в подростковом возрасте, как те косули и поросята, на которых охотились гепарды. Излишних восторгов в путешествии не выражала. С тех пор как стала носить гордое звание «тинейджера», никогда в присутствии родителей не снимала кислое, как осень в Латвии, выражение лица. Оно прилипло к ней, как маска Панталоне к туристу на Венецианском фестивале. Я не сержусь на нее за это. Понимаю, что по понятиям ее возраста это не круто – восторгаться тем, что нравится родителям-лохам. Им надо сопротивляться, с ними надо бороться, как с элементами, чуть менее вредными, чем учителя. Поэтому в Африке даже жирафами она любовалась исподтишка, чтобы мы с мамой ни в коем случае не заметили ее детского восторга. Сделала вид, что не впечатлил ее и вулкан Килиманджаро. Но за завтраком из-под солнечных очков подглядывала за его вершиной, сверкающей в восходящем солнце. А когда видела зверей не в зоопарке, а на воле, настоящих, не зоопарковых, она снова ненадолго становилась тем ребенком, который млел от телевизионно-мультяшных зебр и слонов. Особенно жаль ей было поросят. Глядя на них, она напрочь забыла о своих циничных подростковых манерах и попросила меня уехать до того, как гепарды на них нападут.

Дочь с детства любила всех зверей без разбора. Словно, придя к нам из космоса, еще ведала, что звери добрее людей. Когда ей было десять лет, упросила дворника в детском лагере отдать ей котенка, которого он нес топить. Котенка, правда, потом подкинула мне. Он из трусливого, взъерошенного комочка превратился в самодовольного разжиревшего садового кота. До сих пор живет у меня во дворе. На калитке я написал: «Осторожно, злой кот». На самом деле спасенный оказался таким добряком, что боится пролетающих мимо него бабочек, от вида ворон бледнеет и прячется под кустами от стрекоз.

* * *

Мы уезжаем из саванны. Машем рукой ставшему родным Килиманджаро. В его седине уже появились первые пролысины. Судя по всему, ученые правы: снега скоро с его вершины сойдут. Мы все-таки успели на них полюбоваться! И вдруг дочь неожиданно даже для меня спрашивает: «Пап, а как ты думаешь, гепарды тех поросят все-таки съели?» Оказывается, последние ночи она даже плохо спала, переживая за поросят.

Спасибо тебе, старина Килиманджаро! Ты мне очень помог. Красивой тебе старости!