Глава 1. Когда тот, кто вам дорог, в депрессии

Когда тот, кто вам дорог, в депрессии...

• Вы растеряны, испуганы, смущёны.

• Вы тоскуете по тому, кем он был прежде.

• Вы не узнаете его таким, каким он стал.

• Вы ощущаете себя «за дверью».

• Вы злитесь и огорчаетесь.

• Вы чувствуете опустошенность.

• Вы отчаянно пытаетесь найти путь к общению.

• Вы чувствуете себя виноватым и одиноким.

• Вы ничего не можете сделать, чтобы помочь.

Когда тот, кто вам дорог, в депрессии, у вас может возник­нуть целый спектр подобных эмоций. Порой для вас это стано­вится шоком. Возможно, вы захотите «оттолкнуть» от себя ситу­ацию в целом и станете отрицать реальность происходящего. Возможно, вы начнете злиться и разражаться тирадами: «Как это могло случиться? Почему это происходит с нами, с нашей семь­ей, с нашим другом?» Вы можете отступить или почувствовать безнадежность ситуации и сами оказаться в депрессии. Вы даже можете увещевать Бога или пытаться договориться с любимым человеком: «Ах, если бы ты только попытался... Если бы ты толь­ко встал утром, я бы уделил тебе больше внимания».

Ваш любимый человек может оказаться в депрессии просто потому, что потерял работу, или у него проблемы с деньгами, или он горюет по поводу недавней кончины кого-то из родных, или просто порвал с кем-то отношения. Между обычной меланхо­лией и клиническим случаем развившейся депрессии пролегает целый ряд непрерывных состояний. Моя семья оказалась на са­мом тяжелом участке этого спектра, и теперь я на примере своей

ситуации постараюсь передать, насколько глубоко ощущается твоя забота о страдающем депрессией любимом человеке, твоя борьба за него, а также та неподдельная боль, которую он испы­тывает.

Когда мне было четырнадцать лет, моя мама впала в депрес­сию. Ее депрессия, усугубленная отъездом старшего брата в Анг­лию для завершения учебы в Оксфордском университете, ощу­щалась как затмение, которое окутало сначала комнату, а затем и весь дом. Проявления депрессии случались и раньше — словно частичные солнечные затмения, выбивавшие нас на некоторое время из колеи. Но до того как над нами нависла эта тень, мы всегда были способны возвращаться в прежнее русло.

Но теперь все было иначе. Целыми днями, а потом и неделя­ми моя мама не покидала своей комнаты. В каждом ее вздохе слы­шались болезненные стоны. Она все время ходила в черной ноч­ной рубашке и вообще одевалась редко» Она даже к обеду поче­му-то не появлялась. Ее уединенность нас шокировала.

Я вспоминаю, как пытался ей помочь. Придя из школы, я входил в ее комнату, присаживался к ней. на кровать и пытался развеселить ее историями о проделках своих школьных друзей. Я оставлял на ее тумбочке свои контрольные, которыми гордил-ся, но она не реагировала. Иногда я ловил себя на том, что гово­рю с ней понарошку, полагая, что она якобы слушает... и оста­вался беспечным. И это все, что я мог делать, чтобы как-то сдер­живать себя. На самом же деле я был испуган.

Порой мама разражалась тирадами. Обычно она начинала говорить спокойным тоном, и поначалу я был благодарен, что она, наконец, заговорила. Но вскоре, как только мама касалась в разговоре человека или события, якобы разрушившего ее жизнь, ее речь становилась грубой и резкой. Она угрожала покончить с собой. Иногда я был «причиной» ее проблем.

Эта нависшая тень отчаяния была непроницаема для любых протестов и доводов.

Мой отец искал, как ей помочь. Время от времени нас наве­щал семейный врач. Иногда мама положительно откликалась на эту заботу. Но порой после ухода врача она бранила нас, что мы ее смущаем и усугубляем ситуацию. Маме было стыдно, что врач

счел ее «сумасшедшей», и в результате она отказалась от любого лечения, за исключением обезболивающих таблеток. Она при­нимала целую кучу лекарств, прописанных от множества физи­ческих недугов, ставших средоточием ее проблем. После несколь­ких месяцев этого круговорота молчания, болтовни, жалоб на свое здоровье и полного отвержения папа отступил, да и мои уси­лия не увенчались успехом.

Мама все время пребывала в тревоге и беспокойстве.

Много лет спустя, изучая в аспирантуре образовательную пси­хологию, я решил попробовать себя в психотерапии и пройти практику в качестве консультанта на «горячей линии» лос-анд­желесского Центра предотвращения самоубийств. Во время ин­тервью один из директоров спросил: «Почему тебя так интере­сует предотвращение самоубийств?» Я запинался, покашливал и мямлил, пытаясь говорить о «помощи другим» и о том, что меня всегда «интересовала психология», и вскользь упомянул, что моя мама страдает депрессией.

В конце интервью директор сказал: «Самая главная причина, почему ты хочешь заняться этой практикой —состоит в том, что она может тебе помочь понять свою маму. Ее депрессия — весо­мый аргумент, чтобы заняться такой работой. И эта работа дей­ствительно сделает тебя хорошим специалистом. Это отличная практика!»

С этого удивительного вступления начался длинный путь к пониманию депрессии моей матери, и в итоге это помогло мне стать хорошим сыном, лучше чувствовать людей, нуждающихся в заботе, а также стать более чутким психологом. Я тогда не осоз­навал этого, но директор совершенно четко увидел во время ин­тервью, что мой интерес к психологии мотивирован необходи­мостью найти способ помочь маме, семье и самому себе.

Теперь мною движет желание поделиться с вами своим опы­том относительно того, как быть, если ваш любимый человек в депрессии. Из многолетней практики и рекомендаций, которые я дал сотням семей, поделившихся со мной своими печалями и радостями, я открыл для себя, что существуют способы помочь дорогому вам человеку, находящемуся в депрессии, так, чтобы этот процесс сблизил вас еще больше.