Современный анализ текста и античная риторика

Rem dicendo subjiciet oculus Cicero

Речью поставить дело перед глазами Из «Оратора» Цицерона

1. Истоки современного анализа текста

Новые научные теории редко возникают на пустом месте. Как правило, возникновению новых научных направлений предшествуют многолетние разрозненные попытки отдельных ученых осмыслить и описать те или иные феномены, выхо­дящие за рамки привычных знаний о природе вещей. Иног­да, для того чтобы оценить масштаб научных достижений в той или иной области, необходимо заглянуть далеко в глубь веков и сопоставить давние представления с новейшими открытиями. Все эта справедливо и по отношению к лин­гвистическому анализу текста.

Современные теоретики лингвистики текста единодушно сходятся в том, что первые попытки научного подхода к анализу текста были предприняты античными риторами (см., напр. (Kalverkämper 1981: 5)). Именно поэтому знакомство с историей и идеями классической риторики позволяет про­следить истоки многих нынешних достижений лингвистики текста.

В современном языковедении риторика трактуется как «филологическая дисциплина, изучающая способы постро­ения художественно выразительной речи, прежде всего про­заической и устной» (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 416). В человеческом обиходе под риторикой (от греч. rhetorike 'ораторское искусство') понимается, во-первых, теория и искусство красноречия, а во-вторых, на­пыщенная, красивая, но малосодержательная речь (Словарь иностранных слов 1989: 446). Несомненно, данное понимание сложилось под влиянием целого ряда моментов, отражающих прежде всего последний этап развития риторики, однако у нас особый интерес вызывают те аспекты классической ри­торики, которые получили последующее научное осмысление в современном анализе текста. А для знакомства с этими аспектами нам необходимо глубже заглянуть в историю «искусства красноречия».

В науке родоначальниками риторики признаются софис­ты (от греч. sophistes 'искусник, мудрец'). Так называли риторов — платных учителей, которые не только обучали красноречию, но и составляли речи для нужд граждан (Кох-тев 1994: 6). Свою задачу софисты видели в том, чтобы научить граждан «хорошо и убедительно говорить о поли­тических и нравственных вопросах» (Тройский 1983: 174), При этом самым важным для оратора было не достижение истины, а убедительность. По мнению одного из самых известных софистов Горгия, убеждать может только искусно составленная речь, причем совершенно не важно, соответст­вует она истине или нет (цит. по (Кохтев 1994: 7)). Он говорил также: «Слово есть великий властелин, который, обладая весьма малым и совершенно незаметным телом, совершает чудеснейшие дела. Ибо оно может и страх нагнать и печаль уничтожить, и радость вселить и сострадание пробудить* (цит. по (Кохтев 1992:, 5)). Во времена Горгия риторика признавалась «царицей всех наук», а обучение красноречию было высшей степенью античного образования. В более чем 2500-летней истории риторики выделяются несколько этапов, во время которых заметен различный подход к пониманию самого предмета риторики.

Первый этап связан с расцветом греческой цивилизации. Основой риторики данного периода является концепт убеж­дения. Аристотель определяет риторику как «искусство на­ходить возможные способы убеждения относительно любого предмета* (Аристотель 2000: 8).

Второй этап в большей мере характерен для римской цивилизации. В этот период происходит переоценка концепта убеждения как основной цели оратора. Знаменитый римский ритор Квинтилиан, автор «Риторических наставлений» в двенадцати книгах, полемизируя с Аристотелем, предлагает иное определение риторики — ars Ъепе dicendi — «искусство говорить хорошо» (см. (Безменова 1991: 14; Кохтев 1992: 26)).

Третий этап в развитии риторики, расцвет которого приходится на средние века и начало эпохи Возрождения, характеризуется еще большим отходом от первоначального содержания. Для этого периода свойственна трактовка рито­рики как «искусства украшения речи» (ars ornandi). Непо­средственным предметом ведения риторики оказываются пре­имущественно письменные тексты. Такое понимание сохра­нилось вплоть до наших, дней и нашло свое отражение в словарных дефинициях многих справочников; ср., например, определение риторики в «Словаре иностранных слов» (1989: 446).

В настоящее время наблюдается новый этап развития риторики как филологической дисциплины. Становление ри­торики нового типа (ее иногда называют «неориторикой» или «неориторической теорией аргументации» или просто «теорией аргументации») связано' прежде всего с работами X. Перельмана, обратившегося в 50-60-х годах к изучению логики ценностных суждений в юриспруденции. Он решил возвратить риторике ее первоначальный смыал — быть ис­кусством убеждения. Тем самым он открыл для себя рито­рику как «логику неформального суждения». Новая ритори-ка, в основе которой лежит аристотелевский канон, должна заняться, по мнению X. Перельмана, изучением правил ар­гументации, во всех типах высказываний, при любом типе аудитории, для того чтобы убедить последнюю принять сто­рону оратора (цит. по (Безменова 1991: 16)).

Итак, в многовековой истории риторики сплелись воеди­но разные подходы к трактовке ее сути. Греческое «искусство убеждать* сменилось римским «искусством говорить хоро­шо», которое, в свою очередь, уступило место «искусству украшения речи». И вот на новом витке истории первона­чальные идеи античной риторики обретают силу на более высокой ступени развития.

В самом общем виде риторику можно определить как искусство (прежде всего словом) убедить собеседника (или собеседников) в собственной правоте. Другими словами, это искусство воздействовать на мысли, знания, позицию и дей­ствия собеседника определенным образом. В этом античная риторика (а вместе с ней и теория аргументации) причудливо перекликается с современной лингвистической прагматикой, отводящей целевой установке, интенции говорящего фунда­ментальную роль в объяснении механизма функционирова­ния языка, а также с теорией речевых актов, занимающейся созданием универсальной классификации речевых действий.

Содержание античной риторики

Согласно античному канону риторика включает в себя пять частей, соответствующих пяти необходимым (и обя­зательным) этапам работы оратора над речью: 1) нахожде­ние темы (inventio), 2) расположение материала (dispositio), 3) словесное выражение (elocutio), 4) запоминание (memoria), 5) произнесение (vox) (Лингвистический энциклопедический словарь 1990: 417; Coseriu 1981: 165). Другими словами, классическая схема риторики состоит в следующем: 1) най­ти, что сказать, 2) найденное расположить по порядку, 3) придать ему словесную форму, 4) утвердить все это в памяти, 5) произнести (Кохтев 1994: 13). Таким образом, риторический процесс охватывает весь путь от замысла ора­тора к звучащему слову.

Инвенция (inventio; invenire quid dicas букв, 'изобрести, что сказать')- Перед оратором прежде всего стоит выбор темы и цели выступления. Он должен отчетливо представлять себе,

о чем и для чего он будет говорить. Важно также, чтобы он помнил об этом в каждый момент речи.

Схема инвенции традиционно включает в себя три части: «нравы», «аргументы» и «отрасти*.

Под понятием «нравы» в риторике подразумеваются те качества, которые позволяют оратору установить контакт с аудиторией и утвердить свой авторитет. Аристотель называет три причины, вызывающие безоговорочное доверие к гово­рящему, — это рассудительность, добродетельность и добро­желательность. Если слушателям кажется, что оратор обла­дает всеми этими качествами, они непременно чувствуют к нему доверие (Аристотель 2000: 59).

Главная задача оратора — представить аудитории убе­дительные «аргументы» в доказательство своей правоты. Изучение различных способов доказательств включает в себя описание собственно аргументов и так называемых общих мест. Аргументом в риторике называется форма рассуж­дения, имеющая целью из известных положений вывести новое.

Основные виды аргументов следующие.¹

Силлогизм (две посылки, один вывод). Более всего этот вид аргумента свойствен научному доказательству, принято­му в логике. Например: (1) Следует любить то, что обла­гораживает. Изящные искусства облагораживают. Следова­тельно, надо любить изящные искусства.²

Энтимема — один из видов силлогизма, в котором одна из посылок остается неявной («в уме») и аргумент сводится к двум положениям (антецеденту и следствию). Этот вид силлогизма более подходит для использования в речи, где многие моменты остаются невыраженными. Приведенный выше пример собственно силлогизма в этом случае приобре­тает вид: (2) Следует любить то, что облагораживает. Значит, надо любить изящные искусства. Ср. пример эн-тимемы из «Риторики» Аристотеля: (3) Благоразумным кто рожден, тому не следует / Детей чрезмерно мудрыми вос­питывать. / Таким присуща праздность, кроме этого }

¹ Подробное описание видов аргументов ом. (Безменова 1991; 24-29).

² Примеры вояты у Н. А. Беаыоновой (там же).

Сограждан зависть возбуждают лютую (Аристотель 2000: 93).

Эпихерема — развернутый силлогизм. Так, приведенный выше собственно силлогизм можно развернуть в следующую цепочку умозаключений: (4) Кто может не любить изящные искусства? Они обогащают наш ум, смягчают наши нравы; именно они. совершенствуют род человеческий. Самолюбия и здравого смысла достаточно, чтобы понять их неоцени­мую пользу и необходимость развития.

Дилемма — разновидность сложного силлогизма (две противоположные посылки и одно умозаключение). В каче­стве примера можно привести реакцию римского сената на уговоры Тарквиниев возвратить им имущество, блага и пра­ва: (5) Не вернуть им их — дать предлог к войне; вер­нуть — представить им оружие и средства нападения.

Сорит — цепочка взаимосвязанных положений. Напри­мер: (6) Верующий человек почитает бога; тот, кто чтит бога, чтит его заветы; один из заветов — милосердие к ближнему; милосердие предупреждает преступление, облег­чая страдания и нищету; предупреждение преступлений служит интересам государства.

Кроме аргументов, различающихся по форме рассужде­ния, в риторике рассматривались также аргументы, учиты­вающие источник, происхождение. Таковыми признавались: пример — силлогизм, одной из посылок которого является исторический факт или интересное событие; индукция — общий вывод, проистекающий из различных частных при­меров; «личный» аргумент — вывод, проистекающий из посылок, действий или слов оппонента, противопоставлен­ных оратором своим собственным посылкам, действиям или словам.

Среди общих способов убеждения Аристотель уделяет основное внимание примеру и энтимеме. При этом предпо­чтение он оказывает энтимеме как собственно риторическому средству: «Примерами следует пользоваться в том случае, когда для доказательства нет энтимем, ибо убеждают с их помощью, когда же энтимемы есть, то примерами следует пользоваться как свидетельствами после энтимем в виде эпилога, тогда как в начале они похожи на индукцию, а

ораторским речам индукция не свойственна, за исключением немногих случаев, когда же они помещены в конце, то похожи на свидетельства, а свидетель всегда вызывает до­верие. Поэтому если поместить их в начале, необходимо говорить много, а в конце — достаточно одного примера, ибо свидетель, заслуживающий веры, полезен даже один* (Аристотель 2000: 93).

Правила применения аргументов: 1) доказательст­ва ■— основа ораторской речи; 2) доказательства следует не столько умножать, сколько взвешивать; 3) отбрасывать ар­гументы, которые могут быть отвергнуты.

В основе классического учения о «страстях» лежит пред­ставление о двух главных человеческих страстях — Любви и Ненависти. Именно они формируют все другие, второсте­пенные чувства. По определению Аристотеля, «страсти — это все то, под влиянием чего изменяется состояние людей и принимаются различные решения, а также то, с чем связано огорчение или удовольствие: например, гнев, со­страдание, страх и всем им подобные и противоположные им чувства* (там же: 60). Аристотель дает подробную ха­рактеристику чувству гнева, пренебрежения, милости, лю­бви, страха, стыда и другим человеческим свойствам, ис­пользуемым оратором в «искусстве убеждать* аудиторию. Он описывает также возможное воздействие речи на лю­дей различных возрастных и социальных групп (там же: 60-88).

Соотношение между «нравами», «аргументами» и «страс­тями», т. е. тремя основными разделами инвенции, можно выразить следующей формулой поведения оратора: привлечь нравом, убедить аргументом, тронуть чувством.

Общие правила инвенции, обязательные для любого оратора:

1) «нравы», «аргументы* и «страсти» должны взаимо­
действовать для достижения единой цели — убеждения;

2) один из трех подходов должен быть выбран в качестве
доминирующего;

3) «нравы* и «отраоти» более всего подходят для сочи­
нений, адресованных «слабым, чувственным людям и моло­
дежи»;

4) аргументы должны преобладать в речи, обращенной
к людям степенным и разумным;

5) злоупотребление нравами и страстями легко высмеи­
вается;

6) использование опыта предшествующих поколений ора­
торов (Безменова 1991: 26-27).

Кроме собственно доказательств к инвенции относятся также «общие места* аргументов. Античные риторы подчер­кивали, что все сюжеты, темы, объекты ораторского выступ­ления имеют определенное сходство и могут рассматриваться под общим углом зрения. Такое сходство может быть внут­ренним, исходящим из самого предмета — внутренние общие места (определение, или дефиниция, перечисление частей, сравнение, обстоятельство) и внешним, представляющим со­бой дополнительную аргументацию не обязательно логичес­кого характера — внешние общие места (постановления, законы, свидетельские показания и т. п.) (там же: 27-28).

Таким образом, инвенцию можно назвать этапом упоря­дочивания мысли о предмете речи. Она предполагает выбор определенной стратегии аргументации. Эта стратегия может быть обусловлена тем образом, который оратор предполагает создать у аудитории («нравы*), либо той реакцией слушате­лей, на которую рассчитывает оратор («страсти^), либо по­тенциальной возможностью раскрытия темы сообщения («ар­гументы»).

Классическая инвенция обращена к анализу трех сторон акта коммуникации, которые ныне принято называть: от­правитель речи (говорящий) — получатель речи (слуша­тель) — сама речь (текст). В современной лингвистической теории этим составляющим акта коммуникации уделяется значительное место (в том числе и в лингвистике текста).

Диспозиция (dispositio; inventa disponere букв, 'располо­жить изобретенное'). Основное назначение диспозиции — членение тематического материала, полученного в результате инвенции, и определение порядка следования частей.

Огромное внимание, с которым античные ораторы отно­сились к данному этапу работы над речью, нагляднее всего демонстрируют следующие слова Платона: «Всякая речь дол­жна быть составлена, словно живое существо, — у нее

должно быть тело с головой и ногами, причем туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому» (Платон 1970: 203) — цит. по (Кохтев 1992: 8). Оратор должен ясно представлять себе общий принцип и частные задачи речи и в соответствии с этим строить свою ар гументацию.

Согласно античному канону³ речь делится на шесть ча­стей: введение, предложение, повествование, подтверждение, опровержение и заключение. Для менее значительных тем диспозиция может быть ограничена тремя основными частя­ми: вступлением, подтверждением и заключением. (Нетрудно заметить, что в подавляющем большинстве современных об­щественно-политических и научных текстов наличествуют только три упомянутые выше части.)

Главным общим правилом диспозиции является следую­щее: оратор должен помнить о цельности сочинения и с этой целью кратко, в одной фразе, резюмировать и держать в уме свое мнение по поводу излагаемого сюжета. Я думаю, что это правило могло бы сослужить добрую службу многим современным публичным сочинителям.

Введение. Главная цель введения — расположить в свою пользу аудиторию. Для достижения этой цели применяются три типа введения: простое (введение в предмет согласно заявленной теме), косвенное (используется в сложных слу­чаях, когда оратор сталкивается с явно враждебной аудито­рией) и внезапное (ex abrupto 'сразу, внезапно') — резко эмоциональное начало, применяемое в редких случаях. Клас­сическим примером внезапного начала может служить одна из знаменитых речей Цицерона Катилине: "Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? Quam diu etiam furor iste tuus nos eludet? Quem ad finem sese effrenata jactabit auda-cia?" «Доколе же, наконец, Катилина, ты будешь злоупот­реблять нашим терпением? До каких пор твое бешенство будет ускользать от нас? Где предел твоей необузданной дерзости?»• (Бабичев, Боровский 1982: 676).

Античные риторы придавали вступлению исключительно важное значение. Аристотель учил: «Итак, вступление есть

Общую характеристику диспозиции ом, (Бозмоиова 1091: 29-34),

начало речи, то же, что в поэтическом произведении — пролог, а в игре на флейте ■— прелюдия. Все эти части — начало, они как бы прокладывают путь для последующего» (Аристотель 2000: 136).

Правила работы над введением:

1) обратить особое внимание на введение, от которого в
значительной мере зависит успех всего сочинения в целом;

2) во введении использовать «нравы»;

3) сочинять введение, исходя из существа рассматривае­
мой темы, не допуская «забегания» вперед;

4) писать введение последним (по совету Цицерона);

5) избегать как банального, так и излишне экстравагант­
ного введения;

6) стиль введения прежде всего должен быть доступным.

Предложение (теорема) — этап, в некотором смысле дуб­лирующий инвенцию. Предложение состоит из разложения темы на составные части и представления ее в резюмиро­ванном виде. Необходимость включения этого этапа в общий цикл обусловливается сложным и неочевидным характером темы.

Повествование (наррация) включает в себя прежде всего изложение основных фактов, составляющих композицию те­мы: описание предметов, мест, лиц.

Правила наррации:

1) повествование должно затрагивать только основные
факты, имеющие непосредственное отношение к теме;

2) факты должны находиться в соответствии с действу­
ющими лицами, т. е. должны быть правдоподобными;

3) повествование должно быть кратким и четким;

4) интерес ко всей речи в значительной мере зависит от
эффекта, вызванного изложением фактов;

5) наррация должна сопровождаться описанием, ожив­
ляющим сухие факты;

6) для описания следует выбрать наиболее выгодную
точку зрения;

7) при описании следует избегать расплывчатости и
излишних деталей;

8) место описания — в начале повествования.

Подтверждение (конфирмация) ■— основной этап диспо­зиции. Именно на этом этапе оратору предстоит развернуть аргументацию, от которой зависит успех речи. Основная задача подтверждения — доказательство истинности посы­лок, выдвинутых в предложении.

Правила конфирмации:

1) в подтверждении должны быть собраны воедино все за­
мечания касательно применения необходимых доказательств;

2) с этой целью необходимо осуществить ревизию всех
«общих мест*, рассмотренных в инвенции;

3) при выборе аргументов менее заботиться об их коли­
честве, нежели их качестве;

4) наилучшим признается так называемый Гомеров по­
рядок следования аргументов: вначале сильные аргументы,
затем несколько доказательств средней силы, в конце —
один наиболее мощный аргумент;

5) тщательно избегать нисходящего порядка аргументов;

6) сильные аргументы следует изолировать и преподно­
сить в самой простой форме, слабые — группировать но
нескольку, для того чтобы они поддерживали друг друга.

Заключение — последний этап диспозиции. По Аристо­телю, «заключение преследует четыре цели: расположить слушателя доброжелательно к себе и недоброжелательно к противнику; усилить или умалить значение дела; разжечь страсти у слушателя; напомнить, о чем шла речь» (Аристо­тель 2000: 147).

Правила работы над заключением:

1) заключение должно содержать резюме аргументации,
развернутой в подтверждении, и вызывать эмоции публики;

2) заключение требует точности изложения и разнообра­
зия в стиле;

3) из подтверждения отбираются наиболее сильные места;

4) при использовании «страстей«' следует помнить об
умеренности;

5) стиль заключения должен быть живым и эмоциональ­
но насыщенным.

Диспозиция является следующим (за инвенцией) этапом работы автора над речью, этапом, предшествующим непо­средственной вербализации замысла. Необходимость этого

этапа диктуется двумя фундаментальными свойствами ре­чи — линейностью и дискретностью (членимостью). В ре­зультате инвенции тема оказывается расчлененной на не­сколько частей (субконцептов), позволяющих наглядно пред­ставить себе («в уме») содержание речи. Таким образом, если инвенция является этапом конкретизации и упорядочивания мысли, то основное содержание диспозиции сводится к син­тагматической аранжировке темы. Но тема как набор суб­концептов не имеет линейной конфигурации, она не может быть сразу, единовременно обрушена на аудиторию. Дело в том, что если при зрительном восприятии пейзажа или картины, как отмечает Батте, «мысли входят в наше созна­ние толпой» ((Batteux 1793: 264) — цит. по (Безменова 1991: 33)), то при восприятии речи «мысли, привязанные к... словам, появляются друг за дружкой, достигая таким обра­зом сознания слушающего* (там же).

Таким образом, с одной стороны, линейность речи дик­тует необходимость линейного представления субконцептов, составляющих тему. С другой стороны, дискретность речи, возможность вычленения отдельных фрагментов сообщения облегчает автору концептуальное построение речи в соответ­ствии со своими коммуникативными намерениями.

Античные авторы обращали внимание на многие особен­ности речи, которые в современной науке являются предме­том специального изучения. Вспомним, например, известный в психологии «закон первого и последнего места* (или «эффект края»), согласно которому при прочих равных ус­ловиях лучше запоминается та информация, которая распо­ложена в начале и конце сообщения (Зимняя 1990: 168). Этот закон прекрасно согласуется с античным правилом расположения аргументов в речи, когда наилучшим призна­ется так называемый гомеров порядок. Располагая наиболее важные элементы доказательства в начале и конце речи, античные авторы добивались высшей убедительности своих выступлений.

Элокуция (elocutio; ornare verbis букв, 'украсить слова­ми') — это словесное выражение того, что уже содержатель­но определено и расчленено (на этапе инвенции), а также расположено в определенном порядке (на этане диспозиции).

Именно на этом этапе замысел автора получает свою кон­кретную словесную форму (Лингвистический энциклопеди­ческий словарь 1990: 493).⁴ Элокуция как центральная часть риторики, как учение о словесном выражении в дальнейшем стала основой для выделения стилистики в качестве само­стоятельной лингвистической дисциплины (там же).

Содержание элокуции составляют общие наблюдения над различными грамматическими формами и конструкциями (предложение, фраза, период), описание и классификация риторических фигур, учение о стиле и его разновидностях, учение о «формах» стиля и «формах» речи.

Еще Аристотелем были выделены три вида конструкций: предложение, или выражение простого суждения, фраза, или связка суждений, образующая умозаключение; период, или связка умозаключений, служащая полному раскрытию раз­вернутой концепции. По мнению Н. А. Безменовой, именно в риторике (Batteux 1793) была выдвинута гипотеза об уровневой организации текста: «Если природа создала опре­деленные законы для взаимной аранжировки слов (в пред­ложении), то они должны сохраняться и для частей в периоде, и для периодов в целой речи» (Безменова 1991: 35). Идея аналогии, касающаяся взаимного расположения и отношений между мелкими и крупными языковыми едини­цами, была, как известно, популярна в античные времена; популярна она и в наши дни (см., напр. (Лайонз 1978: 25-28)).

Предметом особой заботы риторов было описание раз­личных фигур речи. Согласно традиции, идущей от Ци­церона, фигуры делятся на два больших класса: фигуры мысли (figurae sententiarum schemata) и словесные фигуры (figurae verborum). Основное различие между этими двумя большими классами состоит в том, что фигуры мысли зави­сят исключительно от воображения или изменения мысли: фигура остается одной и той же, даже если в ней заменить все слова. Словесные фигуры зависят от выбора слова, они могут исчезнуть при замене слов. Например, при замене в фигуре «сто парусов» слова «парус* на «парусник» (сто

⁴ Общее описание элокуции дается по (Безмвнова 1991: 34-43).

парусников), мысль сохранится, но фигура исчезнет (Безме-нова 1991: 37).

Предметом риторики являются прежде всего словесные фигуры. Фигуры, дикции затрагивают звуковой состав слов: например, синкопа — это выпадение одного или нескольких звуков в середине слова (ср.: лат. discipline — discipulina). Фигуры- конструкции представляют собой структуры, выра­жение смысла которых происходит за счет грамматической конструкции: например, силлепс — это объединение в син­таксическом построении двух или более однородных членов, так или иначе различающихся в грамматическом отношении (большинство людей говорят вместо большинство людей говорит). Выделяются также фигуры, в рамках которых слова сохраняют свое прямое значение (например, при по­вторах), и фигуры с переносным значением слов — тропы.

Особое место в риторике отводится изучению фигур с переносным значением — тропов. Переносный смысл, созда­ющий троп (от греч. хрбпа; 'вертеть, поворачивать'), возни­кает в результате определенной модификации прямого смыс­ла. Квинтилиан дает следующее определение этому понятию: «Троп есть выразительная перемена или искусный перенос слова или речи от собственного значения на другое* (Квин­тилиан 18S4) — цит. по (Кохтев 1992: 28), Основными тропами в риторике признаются метафора, метонимия, си­некдоха, эпитет, антономаза, катахреза, ономатопея, пери­фраза, аллегория, ирония, гипербола. Самым красивым и наиболее употребительным тропом с давних пор считается метафора. По словам Квинтилиана, она «дарована нам самой природой» (Античные теории языка и стиля 1996: 232).

Античные авторы обращали внимание на то, что от выбора того или иного слова, того или иного образного выражения может зависеть весь смысл фразы. Аристотель, полемизируя с софистами, писал: «Неверно утверждение Брисояа, что сквернословия нет, поскольку одно слово можно сказать вместо другого, если они значат одно и то яее. Это ошибка, ибо одно слово более употребительно, более пригод­но, чем другое, чтобы представить дело наглядно. Кроме того, разные слова представляют предмет не в одном и том же свете, так что и с этой стороны следует предположить,

что одно слово прекраснее или безобразнее другого* (Арис­тотель 2000: 117). Далее: «То же и в области эпитетов, можно образовывать их от худшего или постыдного, напри­мер эпитет "матереубийца", но можно и от лучшего, напри­мер "мститель за отца". Точно так же и Симонид, когда победитель состязания в беге на колесницах, запряженных мулами, предложил ему незначительную плату, отказался написать стихотворение под тем предлогом, что он затруд­няется воспевать "полуослов"; когда же получил достаточное вознаграждение, написал: Привет вам, вихреногих кобылиц дщери, хотя эти мулы были по-прежнему дочерьми ослов» (там же).

Традиция уважительного отношения точному словесному воплощению авторского замысла передавалась античными риторами из поколения в поколение. Цицерон усматривал в выборе «точных и прекрасных слов» главную заботу всех ораторов и сочинителей, считая, что он «придает речи, как прекраснейшим статуям, величие и вместе с тем красоту, патину старины» значительность, силу и мощь и прочие качества, какие только возможны. Он как бы вкладывает в предмет некую говорящую душу» (Античные теории языка и стиля 1996: 223).

Завершающий этап элокуции — учение о стиле и о жанрах речи. По мнению Аристотеля, «недостаточно знать, что следует говорить, но нужно также знать, как следует говорить» (Аристотель 2000: 113). По Аристотелю, «речи написанные воздействуют более благодаря своему стилю, чем содержанию» (там же: 114). Основное достоинство стиля заключается в его ясности, потому что только ясная речь достигает своей цели. Кроме того, стиль должен соответст­вовать предмету речи (там же: 114-115). Уже более 2000 лет назад Аристотель говорил о различном впечатлении, оказываемом на аудиторию письменными и устными текс­тами, т. е. затрагивал вопросы, по сей день составляющие предмет острейших дискуссий в науке (подробнее см. главу 6). Он объяснял, почему «речи письменного стиля представ­ляются сухими, а речи ораторов, даже произнесенные с успехом, — неискусными, когда их берут в руки для чте­ния» (там же: 134).

Таким образом, триада «инвенция — диспозиция — эло-куция» оказывается взаимосвязанной риторической схемой, охватывающей подготовку и собственно процесс текстообра-зования. Каждая из этих частей имеет смысл только в качестве составной части единого речетворческого процесса, начиная от зарождения авторского замысла вплоть до его реализации в речи.

Запоминание (memoria) — совокупность мнемотехниче-ских приемов, используемых для облегчения запоминания текста.

Многие античные авторы достигли известности, кроме всего прочего, также благодаря своей удивительной способ­ности к запоминанию. Квинтилиан упоминает, например, о римлянине Гортезии, который однажды после завершения аукциона, длившегося целый день, сумел без ошибок и в правильной последовательности перечислить все выставлен­ные на продажу предметы, их цены и покупателей (Mne­motechniken... 1989: 14).

В древней Греции обязательным атрибутом любого су­дебного заседания были водяные часы. С последней каплей воды в часах заканчивалось выступление оратора. Часы ставили оратора в жесткие временные рамки, заставляли его заранее планировать содержание и произнесение своей речи. Вся эта подготовительная работа производилась на этапе запоминания речи.

В основе античной мнемотехники (от греч. ywrpx] * па­мять '+ т&%щ 'искусство, мастерство') лежит убежденность в том, что из всех органов чувств человека наиболее сильным и развитым является зрение. Поэтому искусство запоминания должно опираться на зрительную память. Аристотель пола­гал даже, что мышление невозможно без конкретных (об­разных) представлений, а сама память состоит из запечат­ленных образов (Ibid.).

Один из конкретных приемов, используемых при запо­минании речи, опирается на так называемый принцип ассо­циации. Он состоит в установлении связи между восприни­маемым сообщением и другой информацией, прочно утвер­дившейся в памяти на основе прошлого опыта. Эффективные ассоциативные связи между известной и неизвестной инфор-

мацией оставляют в памяти человека более заметные следы, нежели изолированное заучивание новой информации. Имен­но на этом принципе основано искусство запоминания от античного времени до наших дней.

Знаменитые античные ораторы с успехом пользовались ассоциативным методом, соотнося отдельные части (положе­ния) своих речей с известным зданием (например, своим домом) или известным предметом (например, кораблем). Речи Цицерона основывались, видимо, на мысленной прогулке по своему дому. Так, вступление- он связывал с входной дверью, первый тезис — с прихожей, дальнейшие части — с другими комнатами дома. Более мелкие положения могли ассоции­роваться с различными предметами мебели и т. п. Во время выступлений он никогда не испытывал затруднений с вос­произведением речи, потому что «прогулка по дому* позво­ляла ему заглянуть во все укромные уголки и тем самым последовательно коснуться всех необходимых разделов речи.⁵ После V в. н. э. античная мнемотехника одновременно с падением Римской империи почти полностью попадает в забвение.

Произнесение (vox, pronunciatio) — искусство произне­сения речи.⁶ Успехи в красноречии, как полагали анти­чные авторы, во многом связаны с огромной работой над техникой речи. Знаменитые ораторы древности работу над исполнением речи считали само собой разумеющимся де­лом. Ср. следующую мысль Цицерона: «Нужно ли мне еще распространяться о самом исполнении, которое требует сле­дить и за телодвижениями, и за жестикуляцией, и за выражением лица, и за звуками и оттенками голоса?..» (Цицерон 1972: 80).

В произнесении речи основное внимание ораторы уделя­ли голосу, мимике и жесту. Аристотель называет три фак­тора, определяющих искусство владения голосом: «Деклама-

Более подробно об античном искусстве запоминания см, (Mnemotechni­ken... 1989; 14-24).

⁶ При описании данной части риторического канона испояьаопалаоь, кроме воего прочего, краткая хрестоматия по истории французской риторики XVII-XIX вв.; см. (Безменова 1991: 146-207).

SS

ционное искусство предполагает в основном использование голоса: как его следует применять для выражения той или иной страсти, например, когда нужно говорить громким голосом, когда тихим, когда средним, и как выбирать ин­тонации, например пронзительную, глухую и среднюю, и какие ритмы употреблять для каждого данного случая. Ибо есть три вещи, на которые обращают внимание: сила, гар­мония и ритм» (Аристотель 2000: 113). По словам Цицерона, существуют «два элемента, украшающие прозаическую речь: приятность слова и приятность размеров. В словах заклю­чается как бы некий материал, а в ритме — его отделкам (Античные теории языка и стиля 1996: 264).

Древние ораторы овладели искусством фиксации голосо­вых тонов, своего рода нотной записи декламации с помощью диакритических знаков, служащих для отметки просодии. В те времена существовала мелопея, или искусство создания определенных модуляций голоса. Так, например, Исократ советовал не допускать столкновения гласных, а также по­вторения одинаковых слогов на стыке слов (Античные теории языка и стиля 1996: 181). Квинтилиан предупреждал о том, что согласные так же, как и гласные, могут «враждовать» между собой, например, если на стыке слов встречаются конечный s и начальный х, еще худшая картина наблюдается при столкновении двух s, в результате чего, по его словам, получается «шипение» (там же: 253).

В античной риторике важное место отводилось мимике и жестикуляции. Изучение правил владения мимикой и жестом, ио методу Демосфена, должно было сопровождаться комплексом упражнений перед зеркалом. Риторы полагали, что жест должен сопровождать мысль и голос шаг за шагом, не обгоняя их и не задерживаясь перед ними. По их мнению, жесты должны иметь между собой определенную связь: как не всякая мысль может находиться в непосредственной бли­зости с другой, так и не всякий жест приличествует другому.

Существовало несколько общих положений о жестику­ляции, например: жест правой руки должен идти с левой стороны и заканчиваться на правой; левая рука сопровождает правую; если левая рука идет одна, это означает, вместе с поворотом головы направо, презрение или отказ; кисти рук

не поднимаются выше линии плеч, или, в крайнем случае, глаз, а также не опускаются ниже пояса даже в том случае, когда оратор говорит стоя и т. п.

В завершение краткого обзора античной риторики обра­тим внимание читателя на взаимосвязанность и взаимообу­словленность всех пяти этапов работы ораторов древности над речью. В классическом каноне каждый из рассмотренных выше этапов признается обязательной и необходимой состав­ной частью работы любого оратора (и сочинителя) над речью. В ходе исторического развития эти пять операций значи­тельно видоизменились. Так, учение об элокуции стало ос­новой современной стилистики, учение о запоминании пре­бывало в забвении несколько веков и по-настоящему воз­рождается только в современную эпоху.

Диалогический характер античного выступления. Ис­ключительным предметом риторики был монологический текст. Однако из этого наблюдения не следует, что античные ораторы преуменьшали значение диалога с аудиторией. Они прекрасно умели устанавливать и поддерживать тесный кон­такт со слушателями. Многие выступления знаменитых ора­торов представляли собой «свернутый* диалог, в рамках которого можно было реализовать интеллектуальное и эмо­циональное воздействие на публику. Рассмотрим, например (вслед за Н. А. Безменовой (1991: 19-21)), одну из речей Цицерона. Цицерон, давно уже не державший речей в сенате, берет слово, чтобы поблагодарить Цезаря за прощение окле­ветанного и впавшего в немилость Марцеллия. Оратор пре­красно осведомлен о крайнем недоумении, царившем среди сенаторов из-за его длительного молчания. Ср.: (7) Долго я хранил молчание. Но не из-за страха. Мешала боль за друга. Пока существует сострадание, нет места клевете. Истина всегда торжествует.

Этот лаконичный текст вызвал овацию римских сенато­ров. Однако он оказывается почти непонятным читателю, если не восстановить внутренний диалог, который Цицерон ведет с аудиторией.

«Долго я хранил молчание*. Эта фраза звучит как вызов на диалог для объяснения своего молчания, которое молва приписывала опасению Цицерона оказаться неугодным Це-

зарю. Эта фраза с неизбежностью провоцирует молчаливый вопрос аудитории:

«Почему?» В самом деле, почему оратор хранил столь долгое молчание?

Ответ Цицерона скор и лаконичен:

■iHo не из-за страха». Оратор отвергает оскорбительное предположение публики о его страхе перед гневом Цезаря-Этот краткий ответ провоцирует новый, уточняющий вопрос аудитории:

«Почему же тогда?» Следующая фраза Цицерона ставит все на свои места:

«Мешала боль за другая. Это уже почти вызов Цезарю, личным врагом которого был Марцеллий. Предположитель­но, следующий вопрос аудитории мог быть таким:

«Почему же сегодня заговорил?» Цицерон отвечает на это:

«Пока существует сострадание, нет места клевете*. Сильное слово клевета, брошенное как обвинение Цезарю, снимает неоднозначность трактовки этой фразы: о чьем со­страдании идет речь — Цезаря, которого призван публично поблагодарить Цицерон, или самого Цицерона, страдавшего вместе с другом. Ответ прост: сострадание жертве собствен­ного злодеяния не может быть заслугой тирана.

«Истина всегда торжествует». Заключительная фра­за говорит о том, что не сенат, не Цезарь, а высшая спра­ведливость является подлинным мерилом человеческих по­ступков.

3. Риторика в России

Идеи риторики проникли в Россию в XVII в. и нашли здесь достаточный отклик. Самая ранняя из дошедших до нас отечественных риторик — это «Риторика» вологодского епископа Макария, написанная предположительно в 1617-1619 гг. В основу первой русской «Риторики» был положен учебник немецкого гуманиста Филиппа Меланхтона, напи­санный на латинском языке и изданный в 1677 г. во Франк-

фурте. При переводе на русский язык были сделаны неко­торые отступления от оригинала: снята фамилия автора, опущены некоторые примеры, латинские имена заменены русскими, в отдельных случаях введены новые примеры. Это рукописный учебник, до наших дней дошло 34 рукописи.

«Риторика» Макария состоит из двух частей. В первой части излагаются основы пяти основных этапов классичес­кого риторического канона. Риторика именуется в ней «крас-нословием или сладкогласием», а ее части соответственно называются: «изобретение дела» (инвенция), «чиновное раз­личие» (диспозиция), «соединение слов с пригодными словы» (олокуция), «память» (запоминание), «гласомерное и вежли­вое слово» (произнесение).

Во второй части «Риторики» Макарий выделяет три стиля, три «рода глаголания»: 1) «смиренный», относящийся к обиходной речи и не поднимающийся «над обычаем по­вседневного общения»; 2) «высокий», представляющий собой образную речь; 3) «мерный», характерный для письменной и деловой речи, — соединение «смиренного» и «высокого» стилей,

«Риторика» Макария переписывалась и изучалась в те­чение всего XVII в. До петровского времени она являлась основным учебником риторики в России (Кохтев 1992: S2).

Другими памятниками раннего периода развития рито­рики в России являются «Поэтика» и «Риторика» Феофана Прокоповича, написанные на латинском языке. В основе этих наставлений лежат курсы по риторике, которые Феофан Прокопович читал в Киево-Могилянской академии в 1705 и 1706-1707 гг. (там же).

Знаменательным этапом развития риторической науки в России было учение М. В. Ломоносова. Учебник риторики М. В. Ломоносова был напечатан в 1748 г. под названием «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в ко­торой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки». Однако это был уже второй вариант учебника, а первый вариант риторики (менее пространный) под названием «Краткое руководство к рито­рике на пользу любителей сладкоречия» был написан в

1744 г. и остался в рукописи. «Краткое руководство к крас­норечию* М. В. Ломоносова только при жизни ученого пере­издавалось трижды: в 1748, 1759 и 1765 гг. (там же).

М. В. Ломоносов дает следующее определение риторики: «Риторика есть наука о всякой предложенной материи крас­но говорить и писать, то - есть оную избранный речьми представлять и пристойными словами изображать на тот конец, чтобы слушателей и читателей о справедливости ее удовлетворить. Кто в сей науке искусен, называется ритор* (Ломоносов 1953: 23).

Уже в самом названии учебника М. В. Ломоносов раз­граничивает собственно риторику, т. е. учение о красноре­чии вообще, касающееся прозы и стихов; ораторию, т. е. наставление к сочинению речей в прозе; поэзию, т. е, на­ставление к сочинению поэтических произведений.

Риторика М. В. Ломоносова состоит из трех частей: «О изобретении*, «О украшении» и «О расположении». В § 2 книги первой «Краткого руководства к красноречию* он пишет: «В сей науке предлагаются правила трех родов. Первые показывают, как изобретать оное, что о предложен­ной материи говорить должно; другие учат, как изобретен­ное украшать; третьи наставляют, как оное располагать над­лежит, и посему разделяется Риторика на три части — на изобретение, украшение и расположение* (там же: 99). Очевидно, что эти три раздела соответствуют трем ча­стям классического риторического канона (с перестановкой двух последних компонентов), затрагивающих непосредст­венную работу по подготовке и формированию текста: ин­венции, элокуции и диспозиции. Правда, в первом (руко­писном) варианте «Руководства» М. В. Ломоносов упоминает также четвертую часть риторики — произношение и дает ей краткую характеристику (там же: 78-79), однако в окон­чательный (напечатанный) вариант книги этот раздел не включает.

Идеи М. В. Ломоносова на многие годы определили развитие риторики как науки в России. По мнению специ­алистов, все последующие русские риторики основывались на творчестве этого великого мыслителя (Кохтев 1992: 36; 1994: 28).

В начале XIX в. в России происходит разграничение понятий «общей риторики* и «частной риторики*. Автором двух наставлений под названием «Частная реторика» (1832) и «Общая реторика» (1854)⁷ был преподаватель русской и латинской словесности в Царскосельском лицее доктор фи­лософии Н. Ф. Кошанский. Каждая из этих риторик имеет свою цель, свой предмет и свои границы. Общая риторика содержит главные, общие правила всех прозаических произ­ведений. Частная риторика обращается к конкретному про­заическому произведению, к его основным достоинствам и недостаткам (Кохтев 1994: 32).

Похожие взгляды высказывает А. И. Галич в своей «Теории красноречия для всех родов прозаических произве­дений», изданной в 1830 г. «Теория красноречия» А. И. Га­лича состоит из «Части общей, или чистой* и «Части особенной, или прикладной». Он выделяет четыре главных момента, лежащих в основе искусства красноречия: счастли­вое изобретение мыслей, приличных предмету; благоразумное расположение мыслей и умение воздействовать на слушате­лей так, чтобы они могли легко воспринимать идею в целом и по частям; изложение или выражение мыслей словами; провозглашение, т. е. произнесение, ораторской речи (Кохтев 1992: 49-51; 1994: 31-32).

В этой связи интересно отметить, что аналогичный под­ход, только уже по отношению к определению направлений современной лингвистики текста, демонстрирует Т. М. Ни­колаева, выделяющая два возможных способа описания текс­тов — с акцентом на общие / более частные моменты текс­товой организации (подробнее см. гл. 5).

При характеристике риторического наследия XIX в. нельзя обойти своим вниманием также книгу М. М. Сперан­ского «Правила высшего красноречия» (1844), отражающую философское направление в риторике. М. М. Сперанский был преподавателем словесности в Санкт-Петербургской ду­ховной академии и читал в ней курс риторики. Книга

⁷ В XIX в. встречаются два варианта написания - риторика и реторика; в последнем случае русское написание почти полностью повторяет греческое rhStorike".

написана ярко и образно. Она обращена не только к разуму, но и к эмоциям читателя. Ср., например, правила располо­жения мыслей в интерпретации М. М. Сперанского:

«1. Все мысли в слове должны быть связаны между собой так, чтоб одна мысль содержала в себе, так сказать, семя другой.

Есть понятия, по естеству, своему тесно связанные между собой, но сия связь не для всех и не всегда бывает примет­на — надобно открыть, надобно указать путь вниманию, проводить его, иначе оно может заблудиться или прерваться.

В жару сочинения все кажется связано между собой; воображение все слепляет в одно. Приходит здравый холод­ный разум — и связь сия исчезает, все нити ее рвутся, сочинение распадается на части, и на месте стройного целого видна безобразная смесь красот разительных.

2. Второе правило в расположении мыслей состоит в том, чтоб все они подчинены были одной главной.

Во всяком сочинении есть известная царствующая мысль, к сей-то мысли должно всё относиться. Каждое понятие, каждое слово, каждая буква должны идти к самому кон­цу, иначе они будут введены без причины, а все излиш­нее несносно» (Сперанский 1844) — цит, по (Кохтев 1994: 33-34).

Книга М. М. Сперанского, несомненно, признается одной из самых ярких риторик в России XIX в.

Мы рассмотрели лишь несколько образцов риториче­ской мысли в России XVII-XIX вв. За рамками нашего рассказа остались другие опыты теоретического осмысления античной риторики. Кроме того, в истории России можно встретить настоящие шедевры практического применения искусства красноречия: замечательные образцы академиче­ского красноречия демонстрировали историки Т. Н. Гранов­ский, В. О. Ключевский, филолог Ф. И. Буслаев, физио­лог И. М. Сеченов, химик Д. И. Менделеев; блестящими су­дебными ораторами были В. Д. Спасович, Ф. Н. Плеваво, А. Ф. Кони и др.; замечательных высот в духовном крас­норечии достигли митрополиты московские Платон и Фила­рет и многие другие (подробнее см. (там же)).

В настоящее время во всем мире наблюдается значитель­ный рост научного интереса к риторическому наследию. Многие положения античной и более поздней риторики на­шли свое отражение в работах современных авторов, разра­батывающих актуальные вопросы построения текстов. Совре­менное направление риторики получило название неорито­рики или неориторической теории аргументации (или просто теории аргументации). Подробнее о современной теории ар­гументации см. гл. 16.

Глава 3