Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Дуглас Монро – 21 урок Мерлина 2 страница



[91] Учения стоиков и брентанистов - это крайние вехи на долгом пути номиналистического подхода к созданию теории суждений, усматривавшего в суждении прежде всего предмет, который судится. В Новое время предшественниками Брентано были Гоббс и Лейбниц.

[92] Воображения и понятия являются необходимым условием суждений на том основании, что прочие психические явления - суждения, чувства (к этому делению Брентано Твардовский добавляет волеизлияние) проявляют полярность, а названные выше - нет. Воображения и понятия, считает Твардовский [1898], "поставляют мышлению материал, снабжают его содержанием, тогда как суждение, чувства и волеизлияния представляют собой различный способ, каковым мышление манипулирует этим содержанием, принимая его или отбрасывая."(S.41).

[93] В трактовке значения знака как содержания Твардовский приближается к понятию идеального значения у Гуссерля, который, по свидетельству автора «Процессов и результатов», способствовал формированию апсихологической позиции при написании работы, в частности, в вопросе о значении знака. В подходе Твардовского к объективации значения отчетливо заметно также влияние больцановского «суждения-в-себе».

[94] Более подробно об этом пишут Dambska[1975] и Wolenski [1985],[1997].

[95] Эта аналитическая процедура представляет собой перефразирование и часто использовалась Твардовским и его учениками для прояснения исходной формулировки проблемы. Особенно часто методом парафразы пользовался К.Айдукевич. См. раздел, посвященный его творчеству.

[96] Воленский [1985] считает, что функция слова «ничто» схожа с ролью кванторов в логике. Он аргументирует свою позицию следующим образом: «Возьмем предложение «Ничто не вечно». Оно значит то же самое, что и предложение «Нет чего-то, что было бы вечным». «Ничто», используя современную терминологию, выражает отрицание экзистенциального квантификатора, а признание того, что «ничто» есть имя является смешением синтаксических категорий». (S.47) Отличное от приведенного мнение выражает Домбская [1969], считавшая «ничто» функтором отрицания, образующим предложение.

[97] В своей аргументации Твардовский [1900] указывает только модус времени, но не места, заменяя его, как кажется, термином сообщество. Воленский [1997], обсуждая работу Твардовского, уточняет условия выполнения законов, указывая оба модуса, а понятие сообщества использует в заключении вывода, подтверждающего позицию автора. Эту модификацию мы и заимствуем в настоящем изложении.

[98] Классическую и абсолютистскую теорию истинности в своей работе отождествила М.Кокошинская [1936].

[99] Воленский ([1997],S.27) полагает, что почти все представители Львовско-варшавской разделяли позицию абсолютизма в теории истинности и аргументы Твардовского против релятивизма. Он пишет: «Абсолютизм декларировал и Лукасевич, когда вводил третью логическую оценку, а также фалибилисты из Львовско-варшавской школы (ср. пр. Лукасевич и Айдукевич в период радикального конвенционализма)». Воленский справедливо считает, что позиция абсолютизма оправдывалась принятием «относительности в обосновании» (в отечественной литературе используется понятие закона достаточного основания), а не относительности логических оценок. При этом Воленский тут же замечает. что он «не рассматривает важного вопроса, находится ли многозначная логика в согласии с абсолютизмом в философии истинности». К сказанному можно добавить, что этот важный вопрос остается открытым, поскольку ни Лукасевич, ни Айдукевич никогда не использовали понятие метаязыка и не пробовали дать определение истины, а третье истинное значение, введенное Лукасевичем и интерпретируемое как возможность, выражает ту же окказиональность о которой писал выше Твардовский.

[100] Рукопись курса этики издана Р.Ядчаком в 1994 г. См. в этой связи K.Twardowski. Etyka. Torun. 1994.

[101] K.Twardowski. O zadaniach etyki naukowej// Etyka, nr.12, 1973. s.125.

[102] См. E.Paczkowska-Lagowska. Psychika i poznanie. Epistemologia K.Twardowskiego. Warszawa.1980.

[103] K.Twardowski. Psychologia wobec fizjologii i filozofii, op.cit.,S.106-107.

[104] См. прим. 25 к работе Ф.Брентано[1889] Vom Ursprung sittlicher Erkenntnis, Hamburg:Meiner.

[105] По вопросам морали Твардовский предпочитал публично не высказываться; проблемы этики обсуждались им преимущественно в курсах лекций. И лишь в последнее время стараниями исследователей творчества Твардовского были опубликованы находящиеся в архивах его курсы лекций по этике. В этой связи см. K.Twardowski. Glówne kierunki etyki naukowej. Wykladow z etyki czesc I.// Etyka, nr.13, 1974. s.199-225; K.Twardowski. O zadaniach etyki naukowej// Etyka, nr.12, 1973. s.125-152; K.Twardowski. Etyka, nr.9, 1971.; K.Twardowski. Etyka. Torun. 1994

[106] Эту позицию своего учителя восприняли и позже развили Тадеуш Котарбинский, Тадеуш Чежовский и Владислав Витвицкий.

[107] В этой связи см. Streszczenie odczytów Prof. K.Twardowskiego в Twardowski[1927], ту часть, которая названа «От чего зависит сила чувств.»(S.425).

[108] Изучением этих вопросов занимался Т.Котарбинский. Сегодня эти исследования продолжает первый послевоенный ассистент Котарбинского - А.Гжегорчик [1995].

[109] Проблема признания за кем-то права на поступок возникла перед Твардовским в обстоятельствах полемики о детерминизме и индетерминизме в вопросе о свободе воли. По мнению автора лекций по этике детерминизм является более правдоподобным, чем индетерминизм. Твардовский отрицал также взгляд, согласно которому детерминизм делает невозможной всякую этику.

[110] Эта работа благодаря своей простоте и прозрачности изложения получила признание почти у всех авторов учебников и преподавателей логики. Заметно модифицировал и расширил классификацию Лукасевича Т.Чежовский [1946].

[111] С критикой положений работы Лукасевича выступил К.Айдукевич [1955].

[112] Курсив автора.

[113] К объяснению Лукасевич относит неполную индукцию. Очевидно, что индукция и все ее виды относятся к редуктивному рассуждению.

[114] Два аспекта суждения - логический и онтологический - это идея Аристотеля, которая была заимствована Ф.Брентано и легла в основу его идиогенической теории суждения сущего как истинного.

[115] Говоря о суждении Аристотель использует две его формы: «А сказывается о всяком В» и «В есть А» [Anal.I,49a 25-30]. Если отношения изображать в виде упорядоченных пар <AB> и <BA>, то, очевидно, речь пойдет о двух различных отношениях. Какого-либо очевидного выделения или предпочтения одной из этих форм суждения Аристотель не высказывает и каждая из них представляется сегодня в виде <S есть P>.

[116] Очевидно, что здесь имеется в виду процесс суждения, а не результат, которым после работы Твардовского [1912] в Школе считали истинностную оценку.

[117] В отечественной литературе основание рассуждения называется посылкой (ми), а следствие - заключением или выводом.

[118] Поскольку целью процесса, именуемого суждением, в одном случае является истинностная оценка, а в другом - обозначение существующего предмета, то, наверное, было бы правильнее этот процесс назвать утверждением истинности или существования, а соответствующие выражения назвать собственно суждением и дескрипцией соответственно. Однако учитывая различие подходов к суждению в Школе как и сами разрабатываемые в то время теории суждений - аллогеническую и идиогеническую, мы сохраняем для различных процессов утверждения единое название суждения, единственно различая совпадение или несовпадение направлений процесса суждения и процесса выражения, называя в одном случае суждение реальным, а в другом - номинальным.

[119] Создавая идиогеническую теорию Брентано подметил эту особенность и для некоторых видов суждений утверждал их двойственный характер, считая, что в одном суждении сокрыто два суждения (Doppelurteil).

[120] Методология определения форм результатов для процессов суждения в общих чертах дается в работе Твардовского [1912]. Для номинального суждения результатом будет кванторное слово в сочетании с термином для субъекта, а для реального - истинностная оценка. Для такого нерегулярного образования, каким является естественный язык, предположения в форме результатов должны устанавливаться в каждом отдельном случае.

[121] Процесс деноминации, как кажется, имели в виду и в различной степени учитывали представители идиогенической линии в изучении суждения - В.Оккам, Т.Гоббс, Г.-В.Лейбниц, Ф.Брентано, редуцируя суждение к экзистенциальному высказыванию.

[122] Особенностью экзистенциального суждения <SP есть> было уравнивание в правах частей материи суждения S и P, вследствие которого они оказывались действительно однородными. Эта трактовка понятия была унаследована Брентано от схоластов. Для того, чтобы единственный предмет суждения <SP> был предметом, обозначаемым также как S и P, эти части должны были совпадать в целом <SP>. С этой целью в ХIX ст. многими авторами использовалась запись <S=P> или даже утверждалась коммутативность частей суждения: <SP=PS>.

[123] Примером удачного переименования суждения может служить истинностная оценка у Фреге [1977]. Его решение считать суждение имеющим денотат или предмет - это решение совершенно в духе идиогенических реформ традиционной логики. Предложенное им имя предмета суждения также упоминается, но также без ограничений какого-либо характера - то ли экстралингвистического, то ли интралингвистического. Эти ограничения образуют правила оперирования с такими именами, важнейшая особенность которых состоит в том, что все они упоминаются, т.е. относительно этой функции имен контекст замкнут. Замкнутость контекста создает иллюзию употребления имен, в действительности упоминаемых, превращая их в символы. Таким образом, путем удачного переименования предмета суждения Фреге создал символическую логику, выражающую формальные части содержания суждения [1987].

[124] Подобное отношение к связке было и у Фреге. В такой трактовке связки «есть» важным является отрицание ее экстралингвистической интерпретации в виде существования, равенства, тождества, включения и т.п.

[125] Приведенная здесь реконструкция метода парафраз принадлежит Я. Воленскому [1985].

[126] Заметим, что последняя книжка Айдукевича [1965] носит характерное название "Прагматическая логика".

[127] В более поздних работах Айдукевич использовал также термин "правила смысла."

[128] Воленский [1985] считает, что эта концепция является экстраполяцией свойств дискурсивных языков на языки эмпирические, подтверждением чего может служить релятивизация всех понятий, используемых для описания языка к этому же языку - прием, характерный для подобных исследований во Львовско-варшавской школе. Ведь Айдукевич говорит о директивах языка J, а не просто о директивах значения, о матрице языка J, а не просто о матрице. Это справедливое замечание историка Школы может быть дополнено следующим: "[...] создавая свою концепцию языка Айдукевич был подвержен двоякому влиянию: со стороны Брентано и Твардовского (различение процессов и результатов), а также со стороны варшавской школы (теория языков дедуктивных систем)" (S.191/192).

[129] Термин Айдукевича "образ мира" (obraz swiata) можно было бы передать выражением "взгляд на мир" и поставленный выше вопрос касался бы сравнения двух взглядов на мир и о истинности каждого из них. Однако согласно принятого различения процессов и результатов термин "образ мира" являет собой выражение результата процесса всматривания в мир, передаваемого термином "взгляд на мир", представляющего, говоря словами Брентано, интенциональное отношение, т.е. скорее процесс, акт. Поскольку Айдукевич разделял воззрения Твардовского на логическую природу суждения как результат процесса суждения, то в связи с вопросом о истинности суждения, представляющего видение мира, более допустима в переводе с польского, как кажется, несколько неуклюжая калька "образ мира", чем "взгляд на мир".

[130] В этой связи Воленский [1985] справедливо замечает, что "взгляд Айдукевича напоминает известное dictum Виттгенштейна: "Границы моего языка являются границами моего мира"(S.196).

[131] Воленский [1985] справедливо замечает, что сравнение с Кантом может оказаться недостаточным для разрешения вопроса о том, можно ли интерпретировать радикальный конвенционализм в духе умеренного априоризма.

[132] Я.Воленский [1985] считает, что Айдукевич всегда стремился к описанию т.н. эмпирического познания и радикальный конвенционализм был попыткой такого описания с учетом априорных факторов, влияющих на опыт, причем априорная составляющая сводилась к ангажированности субъекта познания существующим или создаваемым им понятийным аппаратом. С этой точки зрения Айдукевичу достаточно было обратить внимание на сходство и различие радикального конвенционализма со взглядами Канта без того, чтобы детально разбираться, подпадает ли его концепция под понятие умеренного априоризма, или нет.

[133] См., например, Buszkowski[1987].

[134] В этой связи исследователь школы Воленский [1985] замечает, что "Айдукевич, кажется, удовлетворился объяснением, что значения существуют в языке" (S.235). Несмотря на то, что Воленский решение Айдукевича считает чрезмерно общим и ведущим к постановке вопроса об онтологии языка, он не высказывает упреков в адрес автора "семантически необоснованной концепции, ибо подобная ситуация господствует в большинстве современных семантических конструкций за исключением тех, которые выразительно высказывают свою приверженность к номинализму, платонизму или какой иной онтологии языка"(S.235). Интересно отметить, что Айдукевич воздерживался от анализа вопросов семантики, связанных со значением выражений в интенсиональных контекстах и их денотацией, вопросов, которыми усиленно занимались Фреге и Рассел.

[135] Воленский [1985] справедливо считает, что это был редкий случай консерватизма мышления в школе, поскольку, как правило, она была открыта для новых идей.

[136] Если для частей суждения коденотация в соответствии с высказанным предположением имеет вид <S P>, то для пропозициональных функций иного вида, учитывающих кодификацию Айдукевичем синтаксических позиций составляющих частей выражения, понятие коденотации остается неясным.

[137] См. напр.Смирнов[1987].

[138] В письме к Твардовскому в марте 1919 г. Лесьневский сообщал об изменении своих взглядов во время написания «Основ общей теории множеств» следующим образом: «Всю жизнь я верил, что логика является дисциплиной, на которой покоятся все порядочные науки, что теория множеств также имеет логический фундамент, и я постоянно старался отыскать позицию, которую следует занять с тем, чтобы совершить безопасный прыжок на берег онтологии. Между тем однажды вечером я совершенно неожиданно оказался на берегу онтологии и все, чем я до сих пор занимался, дивным образом изменило свои формы и размеры под действием осмотра всего того, что открылось с места нового онтологического наблюдения. Я уверился, что следует изменить направление продвижения и ехать со станции онтология через теорию множеств до станции логика, а не via versa, как предполагал до сих пор. Я верил, что в действительности логику удасться построить на этом пути, если кто-нибудь и захочет доставить себе такое удовольствие, однако вся наука, включая математику, не требует для своего обоснования ни крохи того, чем является логика». (Архив К.Твардовского. К9.-178, S.104. Библиотека IFIS PAN.)

[139] Разногласия проявлялись в вопросе существования предметов общих представлений. Перед I мировой войной заинтересованность общей теорией предметов среди учеников Твардовского была обычным явлением. Она относилась не столько к онтологии, сколько возрождала в новой версии спор реализма с номинализмом в вопросе существования общих предметов (Лукасевич contra Лесьневский, взгляды которого в межвоенный период продолжал развивать Котарбинский).

[140] Вместе с тем габилитационные экзамены, т.н. ригорозум Лесьневский сдавал по двум предметам, основному - философии и дополнительному - математике, что частично объясняет его стремление воплотить свои экзистенциальные воззрения именно в математике.

[141] См., напр., Wolenski[1985],S.81.

[142] Обращение к ранним работам Лесьневского оправданно также двумя косвенными причинами: во-первых, две из них переведены автором на русский язык и изданы в одной книжке с названием "Логические рассуждения" (С.-Петербург,1913), а именно, докторская диссертация "К анализу экзистенциальных предложений" и "Опыт обоснования онтологического закона противоречия", что отнюдь немаловажно для уяснения интенций автора с учетом им же изложенных трудностей в объяснении главного понятия его семантики, ибо в данном случае можно надеяться, что изложение польского логика достаточно адекватно его намерениям, чему определенно способствовал аттестат зрелости, выданный классической гимназией в Иркутске, и, во-вторых, "ряд подготовительных семасиологических анализов", которые позже в разной степени воплотятся в системах Лесьневского.

[143] См. напр. Воленский ([1985],С.147]).

[144] Единственный докторант Лесьневского - А.Тарский из установок своего учителя на разделение языковых уровней извлек, как кажется, все возможные следствия, создав концепцию метаязыка по отношению к "овнешненному" предметному языку, но и этот последний метафизически нейтрален, т.к. из двух дефиниций - существования и предмета, дополняющих Онтологию и сформулированных неформально -

для каждого А, существует А =df для некоторого x, x есть А и

для каждого А, А есть предмет =df для некоторого x, А есть x

- не удается вывести, что нечто существует, ни то, что существует.

[145] В дальнейшем употребление термина в суждении будет обозначаться подчеркиванием, а упоминание - закавычиванием.

[146] Воленский ([1985],S.142).

[147] На некоторое сходство взглядов Лесьневского со средневековыми концепциями указано в литературе. Wolenski [1985], Henry [1969,1972].

[148] Эта цитата снабжена ссылкой на книгу Л. И. Петражицкого "Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология" (С.-Петербург, 1905), что позволяет косвенно ответить на вопрос проф. В.Смирнова [1987]: "Не оказало ли влияние на Ст.Лесьневского учение М.И.Каринского об агрегатах?" (С.170) Как кажется, не логическое, а этическое учение другого ученого с польской родословной оказалось решающим в вопросе формирования гносеологии Лесьневского.

[149] В формулировке этой схемы, возможно, сказывается влияние русского, и даже церковно-славянского языка, который Лесьневский мог изучать в российской классической гимназии. Так, в курсе грамматики периодом было принято называть сложное распространенное предложение, состоящее из двух частей: первая часть представляет собой выражение последовательного наращивания моментов какого-нибудь события или явления, вторая часть – заключение или вывод. Характерной же чертой церковно-славянского языка является то обстоятельство, что именная часть составного сказуемого может быть выражена всеми склоняемыми частями речи, стоящими всегда только в именительном падеже. Последнее замечание, конечно, относится и к древнегреческому (койне), откуда упомянутое свойство сказуемого и было заимствовано.

[150] Wolenski ([1985], S.133)

[151] Без учета модусов использования терминов мысль Лесьневского, возможно, удастся пояснить замечанием Твардовского, которое он сделал в своем Дневнике после встречи с автором Мереологии. Под датой 1 июля 1919 г. читаем: «Лесьневский развивал основы своей новой всеобъемлющей аксиоматики I, аксиома которой звучит так: «Если a есть b, то a есть a«». (Twardowski [1997a].

[152] В варшавской школе использовали язык, приближенный к языку конструктивного номинализма: говорилось о записях, их эквиморфности, способах употребления кавычек и т.д. Однако в 30-е годы появились сомнения, является ли номинализм (не только конструктивный) хорошим основанием для логики. Эти сомнения носили характер философский и практический; последние были связаны с метаматематическими исследованиями А.Тарского, который говорил о множестве логических следствий некоторого множества предложений X. Очевидно, что эти следствия нельзя ограничить до множества следствий где-то записанных - некоторые выводы существуют потенциально.

[153] Wolenski ([1985], S.147)

[154] Смирнов [1987]. На этом основании Воленский [1985] считает, что "вместо именных переменных в онтологии можно подставлять произвольные имена, в частности и пустые. Онтология является теорией истинной в произвольной области, в том числе и пустой." Таким образом, заключает польский исследователь, "онтология тем самым является системой "свободной логики" и первой системой этого вида." (S.147)

[155] Но поскольку выражения, понимаемые номиналистически, суть также и имена, то возможна их референциальная трактовка. Приняв во внимание концепцию синтаксических переменных как имен выражений (возможного метаязыка, отсутствующего у Лесьневского), прочтение аксиомы Онтологии, приведенное выше, может быть изменено следующим образом: "А" есть имя, "А" является единственным именем, что-либо не было бы именем "А", оно есть имя а. Следовательно, в аксиоме отражены те условия, которым должна удовлетворять инскрипция "А", находящаяся в функции упоминания с тем, что бы она могла также и употребляться, т.е. быть выражением а. Только в этом случае можно говорить о полноценном существовании предмета, обозначенного "а", тогда как предложение <A Î а >, представляющее процесс номинации, дает возможность это существование обосновать и поэтому вполне заслуженно является точкой приложения усилий Лесьневского в той области философского знания, которая называется онтологией.

[156] Каноническая нотация формул содержит только универсальный квантор и только в правой части от знака эквивалентности.

[157] Название "прототетика" означает теорию прото- т.е. первых тезисов.

[158] Цитируется по Воленский ([1985], S.145. Эта аксиома приводится в нотации, обычно используемой при обсуждении системы Лесьневского; опубликована Собоцинским в Roczniku Polskiego Towarzystwa Naukowego na Obczyznie, IV (1953).

[159] Wolenski [1985],S.145.

[160] Об этом выступлении Воленский ([1985],S.60) пишет, что текст этой речи никогда не был опубликован и вероятно не сохранился, но существует конспективное ее изложение в предисловии к «Философским фрагментам» 1934 г. [#]

[161] Критическая установка в анализе философских проблем была Котарбинским, несомненно, унаследована от Твардовского. Однако в отличие от своего учителя Котарбинский не использовал, подобно Айдукевичу, метод парафразы для сепарации научных проблем от псевдонаучных. Его решения, с одной стороны, были более радикальными, как в случае с термином «философия», с другой стороны, семантический анализ формулировок существующих проблем был ограничен установками реизма.

[162] В этом пункте сказываются традиции брентанизма. Номиналистически ориентированный философ вынужден явно или неявно в анализе использовать понятие интенции к предмету, который он усматривает чаще всего интуитивно. Исключением из этого правила был Лесьневский, аксиоматизировавший свою онтологию, а потому и не нуждавшийся в понятиях интенционального акта и предмета.

[163] В более широком контексте исследований конца XIX - первой трети XXст. онтология Котарбинского может быть отнесена к традициям брентанизма, в рамках которых была поставлена задача построения общей теории предметов.

[164] Термином конкретизм Котарбинский пользовался после II мировой войны, взаимозаменяя его с «реизмом».

[165] Смысл слова "есть" в Онтологии Лесьневского Котарбинский называл основным. Необходимость выделения смысла слова "есть" в том, что оно употребляется также и в других значениях, например, в таких контекстах, как "есть справедливость", где "есть" имеет значение "существует", или же "Ян III Собеский -[ есть]- освободитель Вены". В русском языке употребление слова "есть" в контекстах существования часто заменяется тире. В польском языке последний пример должен иметь следующий вид: Jan III Sobieski jest wybawicielem Wiednia.

[166] В школе Брентано интенсивно развивали теорию предметов. Онтология Лесьневского, о чем уже было сказано выше, является формальной теорией предметов и без сомнения принадлежит к традициям брентанизма. Подобным же образом и реизм относится к теориям предметов. Определенно известно, что ни Лесьневский, ни Котарбинский во время создания своих теорий не были знакомы с поздними взглядами Брентано. Вышло так, что ученики ученика Брентано пришли к конкретизму независимо от своего философского «прародителя». К конкретизму пришли также молодые брентанисты – Оскар Краус и Альфред Кастиль независимо от Лесьневского и Котарбинского. Таким образом, конкретизм оказался неким естественным результатом развития брентанизма. Вместе с тем нужно помнить, что в школе Брентано были созданы и такие теории предметов, которые признавали существование предметов общих (Мейнонг, Твардовский). Так Твардовский обозначил свое негативное отношение к реизму в Дневнике (от 25.IV.1932) следующими словами: «Это главный пункт, в котором не могу себя считать полноценным учеником Брентано». (Twardowski [1997b]).

[167] Необходимость упрочения позиции соматизма была вызвана тем обстоятельством, что имеются другие теории конкретизма. Так Лейбниц провозгласил существование только конкрет, назвав их духовными монадами. Его конкретизм был поэтому спиритуалистический. Другим конкретистом был Ф.Брентано, который в последней фазе своего творчества утверждал существование тел и душ; его конкретизм был дуалистическим.

[168] Для построения теории множеств этого недостаточно. В языке реизма можно выразить отношение включения одного множества в другое, а также отношение равномощности множеств и в результате получить только алгебру множеств. Но уже определить понятие конечного множества, а тем более бесконечного множества в реистическом языке не удается.

[169] Цит. по тексту J.Kotarbinska. Glos w dyskusji//Studia Filozoficzne 5(222),1984. Перепечатано в J.Kotarbinska. Z zagadnien teorii nauki i teorii jezyka.W-wa. PWN. S.390.

[170] С точки зрения неопозитивизма реизм в онтологической версии является типичной метафизикой и поэтому ненаучен.

[171] Тарский привел простое и красивое обобщение аргументации Котарбинского. Допустим, что X -–это множество истинных предложений. Истинными являются предложения множества Cn(X), т.е. множества всех логических следствий множества X. Получаем следующее утверждение: если X является множеством истинных предложений, то Cn(X)- также множество истинных предложений. С позиции нигилистического толкования истинности последнее утверждение вообще не удается сформулировать.

[172] В употребляемом сегодня смысле термин «праксеология» впервые применил Альфред Эспинас (Alfred Espinas) (1890). Следующий этап в развитии праксеологии отмечен работой Котарбинского «Практические очерки» (1913), в которых начертана программа «общей практики». В 1916-1922 гг. появился фундаментальный труд А.Богданова «Тектология», посвященный организации разнообразных структур. Четырьмя годами позже (1926) Евгений Слуцкий опубликовал работу о формально-праксеологических принципах экономии, в которой независимо от Эспинаса употреблял термин праксеология. Все эти проекты праксеологии были взаимно независимыми, что свидетельствует о необходимости появления науки об эффективных приемах деятельности.





Дата публикования: 2014-11-03; Прочитано: 302 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.015 с)...