Вводный курс 10 страница

Я могла бы напомнить тебе множество эпизодов из нашего детства и юности, называя одни лишь запахи. Знаешь ли ты, что у твоих рук пряный запах — смесь меди, мыла и табака?

Береги себя, Антон, надеюсь, ты по мне хоть немножко скучаешь.

На той неделе напишу еще.

Утром метель сменилась дождем, который шел не переставая, смывая снег. В последующие дни Джан показывал Алисе и Долдри разные достопримечательности города. Они посетили дворец Топкапы,[12] мечеть Сулеймание,[13] могилы Сулеймана и Роксоланы,[14] часами гуляли вдоль оживленных улиц у Галатского моста, бродили по рядам Египетского базара. Алиса останавливалась у каждого прилавка со специями и пряностями, нюхала порошки, настои из сухих цветов, духи во флаконах. Долдри впервые и совершенно искренне пришел в восторг при виде восхитительного изникского фаянса[15] в мечети Рустам-паши, потом долго не мог оторвать глаз от фресок в старинной церкви Христа Спасителя. Проходя по улочкам старинных кварталов, где деревянные дома уцелели во время больших пожаров, Алиса почувствовала себя нехорошо и предложила оттуда уйти. Она заставила Долдри подняться на Галатскую башню: сама она осмотрела ее раньше, когда гуляла одна. Но самым незабываемым стало посещение цветочных рядов, куда привел их Джан, — там ей захотелось провести целый день. Они пообедали в одном из многочисленных ресторанчиков на углу. В четверг они посетили район Долмабахче[16] в пятницу — Эйюп[17] в конце Золотого Рога. Полюбовавшись надгробием сподвижника пророка, они поднялись по ступенькам до кладбища и зашли передохнуть в кафе «Пьер Лоти».[18] В окне, у которого любил отдыхать писатель, над каменными оттоманскими надгробиями простирался широкий горизонт, очерченный берегами Босфора.

В этот вечер Алиса призналась Долдри, что пора подумать о возвращении в Лондон.

— Хотите все бросить?

— Дорогой Долдри, мы выбрали не то время. Сюда нужно ехать, когда все расцветает. Кроме того, если я хочу однажды возместить все расходы, которые вы понесли, мне лучше вернуться за рабочий стол. Благодаря вам я совершила незабываемое путешествие и вернусь домой полная идей, но сейчас мне нужно их воплотить.

— Вам прекрасно известно, что вовсе не ваши обожаемые ароматы привели нас сюда.

— Я не знаю, что меня сюда привело, Долдри. Предсказания гадалки? Мои кошмары? Ваша настойчивость и подаренная вами возможность на время убежать от прошлой жизни? Мне хотелось верить, что родители бывали в Стамбуле. Мысль о том, что я хожу по тем же улицам, что и они, словно приближала меня к ним. Но от консула никаких вестей. Пора мне повзрослеть, Долдри, как бы я ни старалась этому противиться, и к вам это тоже относится.

— Я не согласен. Признаю, что мы переоценили вариант с консулом, но подумайте о той жизни, которую обещала вам гадалка, и о том мужчине, который ждет вас в конце пути. А я ведь обещал привести вас к нему — по крайней мере ко второму звену цепи. Я человек чести и держу свои обещания. Ни в коем случае нельзя падать духом, когда не везет. Мы не потратили время впустую, напротив. У вас родились новые идеи и появятся другие, я уверен. Рано или поздно мы встретим этого второго человека, который поведет нас к третьему, и так далее…

— Долдри, давайте рассуждать здраво, я не требую от вас возвращаться завтра же, но об этом пора задуматься.

— Я уже все обдумал, но раз вы просите, подумаю еще.

Появление Джана положило конец беседе. Пора было ехать обратно в отель. Вечером гид собирался отвести их в театр на балет.

Так проходил день за днем — от церквей к синагогам, от синагог к мечетям, от старинных сонных кладбищ к оживленным улочкам, от чайных к ресторанам, где они ужинали каждый вечер и по очереди рассказывали что-нибудь о себе. Долдри наконец помирился с Джаном. Мужчины вступили в сговор, чтобы осуществить некий хитрый план: один был автором, а другой — отныне его сообщником.

Как-то в понедельник Алиса вернулась в отель после насыщенного дня, и ее окликнул администратор. В полдень из консульства передали телеграмму на ее имя.

Алиса взяла ее и с волнением взглянула на Долдри.

— Ну что же вы? Открывайте, — попросил тот.

— Не здесь, пойдемте в бар.

Они сели за столик в конце зала, и Долдри взмахом руки отослал официанта, направившегося было к ним, чтобы принять заказ.

— Что там? — спросил он, сгорая от нетерпения.

Алиса распечатала телеграмму и прочла ее, потом положила на стол.

Долдри поглядывал то на Алису, то на телеграмму.

— Если я прочту ее без вашего разрешения, это будет невоспитанностью с моей стороны, а если вы заставите меня ждать еще хоть минуту, я сочту, что вы со мной слишком жестоки.

— Который час? — спросила Алиса.

— Сейчас пять, — с досадой ответил Долдри. — А что?

— А то, что скоро здесь будет английский консул.

— Консул придет сюда?

— Так он пишет в своем послании, у него для меня новости.

— Раз он назначил встречу вам, — заметил Долдри, — мне остается только вас покинуть.

Он сделал вид, что встает, но Алиса удержала его, схватив за руку. Обошлось без уговоров.

Консул стоял в холле отеля. Увидев Алису, он направился к ней.

— Вы получили мое послание вовремя, — сказал он, снимая пальто.

Вручив пальто и шляпу официанту, консул опустился в клубное кресло между Алисой и Долдри.

— Что-нибудь выпьете? — спросил Долдри.

Консул взглянул на часы и охотно согласился на бурбон.

— У меня совсем рядом встреча через полчаса. Консульство не так далеко, а поскольку у меня для вас есть новости, я решил, что могу сообщить их лично.

— Я вам за это очень признательна, — сказала Алиса.

— Как я и предчувствовал, от наших турецких коллег я ничего не добился. Не примите это за противодействие с их стороны. Знакомый, работающий в Высокой Порте, — это то же самое, что наше Министерство иностранных дел, — звонил мне позавчера и сказал, что они искали где могли, но что касается запроса на получение въездной визы в те времена… словом, он сомневается, что в Османской империи они вообще регистрировались.

— Значит, тупик, — заключил Долдри.

— Вовсе нет, — возразил консул. — На всякий случай я попросил одного из своих служащих заняться вашим делом. Этот сотрудник хоть и молодой, но он редкий профессионал в своем деле, что еще раз и доказал. Он подумал, а вдруг нам повезет, вдруг один из ваших родителей во время своего пребывания здесь терял паспорт или его у него украли. Стамбул и сегодня не назовешь тихой гаванью, а в начале века здесь и вовсе было неспокойно. Короче, в случае утраты паспорта ваши родители наверняка обратились бы в посольство, а до революции оно занимало нынешнее здание консульства.

— Так у них украли паспорта? — спросил Долдри, не в силах побороть нетерпение.

— Ничего подобного, — ответил консул, помешивая лед в стакане. — Но они действительно побывали в посольстве за время своего пребывания, и причина на то была! Ваши родители ездили в Стамбул, но не между 1909 и 1910 годами, как вы предполагали, а в конце 1913 года. Ваш отец изучал фармакологию и приезжал сюда завершить исследования лекарственных растений, которые растут в Азии. Ваши родители жили в маленькой квартире в районе Бейоглу. Совсем недалеко отсюда.

— Откуда вы это узнали? — спросил Долдри.

— Нет нужды напоминать вам о том хаосе, в который был повергнут мир в 1914 году, и о пагубном решении Османской империи выступить против главных действующих сил той войны, а значит, стать верным союзником Германии. Таким образом, ваши родители, будучи подданными Его Величества, становились врагами империи. Предчувствуя, что жизнь его и его жены может подвергнуться опасности, ваш отец решил заявить о себе в английском посольстве, надеясь, что их с супругой отправят на родину. Увы, путешествовать в военное время было рискованно, и даже очень. Им пришлось ждать еще долго, пока они смогли вернуться в Англию. Но напасть на их след нам помогло то, что они попросили предоставить им убежище в посольстве в случае реальной опасности. Ведь, как известно, посольства при любых обстоятельствах остаются неприкосновенной территорией.

Слушая консула, Алиса постепенно бледнела. Ее лицо побелело так, что Долдри встревожился.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, взяв ее за руку.

— Может, позвать врача? — предложил консул.

— Нет, все в порядке, — пробормотала Алиса, — пожалуйста, продолжайте.

— Весной 1916 года английскому посольству удалось переправить на родину сотню британских подданных, тайно посадив их на борт грузового судна под испанским флагом. Испания сохраняла нейтралитет, корабль прошел через Дарданеллы и без происшествий достиг Гибралтара. Там след ваших родителей теряется, но ваше присутствие здесь подтверждает, что им удалось достичь родных берегов живыми и невредимыми. Таким образом, мисс, вам теперь известно об этом столько же, сколько и мне…

— Что случилось, Алиса? — спросил Долдри. — Судя по вашему виду, вы потрясены!

— Этого не может быть! — пролепетала она.

У нее задрожали руки.

— Мисс, прошу вас не подвергать сомнению достоверность сведений, которые я вам только что предоставил, — сурово произнес консул, раздосадованный ее недоверием.

— Я тогда уже родилась, — растерянно сказала Алиса. — Я наверняка была с ними.

— Возможно, раз вы настаиваете, — заметил консул сдержанно, — однако меня это удивляет. О вас нет ни единого упоминания в книгах учета и ведомостях, которые мы просмотрели. Возможно, ваш отец не сообщал о вас нашим службам.

— Ее отец пришел искать убежища в посольстве для себя и жены, но не упомянул о единственной дочери? В такое трудно поверить, — вмешался Долдри. — Господин консул, вы уверены, что в ваших реестрах записывали детей?

— В конце концов, мистер Долдри, за кого вы нас принимаете? У нас цивилизованная страна. Само собой разумеется, детей регистрировали вместе с родителями.

Долдри повернулся к Алисе.

— В таком случае, — заявил он, — ваш отец, наверное, умолчал о вас намеренно, опасаясь, как бы репатриацию такого маленького ребенка не сочли слишком опасной.

— Совершенно исключено! — живо возразил консул. — Женщины и дети прежде всего! В доказательство могу сказать, что на том корабле находилось много детей и о них заботились в первую очередь.

— В таком случае не будем портить важность момента, гадая о причинах, которые, вполне вероятно, не стоят нашего внимания. Господин консул, не знаю, как вас благодарить, сведения, которыми вы с нами поделились, превосходят все наши ожидания…

— Как же так? Получается, я ничего не помню? — пробормотала Алиса, перебив Долдри. — Абсолютно ничего?

— Не хочу проявить нескромность и тем более бестактность, но сколько вам было лет, мисс Пендлбери?

— Двадцать пятого марта пятнадцатого года мне исполнилось четыре.

— То есть в начале весны шестнадцатого года вам было пять. Хоть я и люблю своих родителей и буду всю жизнь благодарен им за их любовь и образование, которое они мне дали, но я не способен ничего вспомнить о себе в столь юном возрасте, — сказал консул, похлопывая Алису по руке. — Итак, я надеюсь, что выполнил свою миссию и удовлетворил вашу просьбу. Если могу быть вам чем-то полезен, не стесняйтесь, заходите. Где находится консульство, вам известно. А сейчас я должен вас оставить, иначе опоздаю.

— Вы помните их адрес?

— Я знал, что вы спросите, и записал адрес на бумажке. Погодите, — сказал консул и пошарил во внутреннем кармане пиджака, — вот она… Они жили совсем недалеко отсюда, на бывшей большой улице Перы, ныне это Истикляль. Точнее — на третьем этаже дома в квартале Румели, прямо напротив знаменитого цветочного пассажа.

Консул поцеловал руку Алисы.

— Не сочтите за труд, — обратился он к Долдри, — проводите меня до выхода, хочу кое-что вам сказать, ничего важного.

Долдри встал и последовал за консулом, который надевал пальто. Они миновали холл, консул остановился у стойки администратора и обратился к Долдри:

— Когда я занимался поисками для вашей подруги, я из чистого любопытства также справился о наличии в Министерстве иностранных дел человека по фамилии Финч.

— Да?

— Вот именно… и единственным с такой фамилией оказался стажер курьерской службы, а он никоим образом не может быть вашим дядей, не так ли?

— Действительно, не может, — ответил Долдри, разглядывая свои ботинки.

— Вот и я так подумал. Желаю вам приятного пребывания в Стамбуле, господин Финч-Долдри, — сказал консул и шагнул в вертящуюся дверь.

Долдри вернулся к Алисе в бар и сел рядом. Прошло полчаса, а она не произнесла ни слова, неподвижным взглядом уставившись на черное пианино в углу зала.

— Может, завтра прогуляемся в квартал Румели, к тому дому? — предложил Долдри.

— Почему они никогда не рассказывали мне о том времени?

— Понятия не имею, Алиса. Возможно, хотели вас защитить. Им наверняка довелось пережить здесь немало ужасов. Вполне вероятно, что им просто слишком тяжело было об этом вспоминать. Мой отец прошел Первую мировую и не любил об этом вспоминать.

— И почему они не зарегистрировали меня в посольстве?

— Почем знать, может, они это сделали, а чиновник, ответственный за регистрацию британских подданных, что-то перепутал или забыл. Тогда происходили такие события, что у кого угодно голова могла пойти кругом.

— Слишком много «может быть» и «вероятно», вам не кажется?

— Да, кажется. Но что я еще вам могу сказать? Нас же там не было.

— Как раз наоборот, я там была.

— Если хотите, наведем справки.

— Каким образом?

— Расспросим соседей. Кто знает, может, кто-нибудь их вспомнит.

— Почти сорок лет спустя?

— А если мы всего в двух шагах от разгадки? Мы же наняли лучшего гида в Стамбуле, попросим его нам помочь, нас ждут дни, полные приключений…

— Хотите привлечь к поискам Джана?

— Почему бы и нет? Тем более, он скоро придет, а после спектакля можно пригласить его на ужин.

— Я уже никуда не хочу, идите без меня.

— Сегодня вам нельзя оставаться одной. Начнете строить тысячи гипотез и не сумеете уснуть. Пойдемте смотреть балет, а за ужином поговорим с Джаном.

— Я не хочу есть, и из меня не выйдет хорошей попутчицы. Я вас уверяю, мне нужно немного побыть одной и все обдумать.

— Алиса, я ни в коем случае не сомневаюсь, что эти открытия стали для вас потрясением, но в корне это ничего не меняет. Ваши родители, насколько я понял из ваших слов, всегда вас очень любили. По каким-то своим соображениям они никогда не рассказывали вам о своей здешней жизни. У вас нет ни малейших причин так волноваться! А между тем вы расстроены и вид у вас такой удрученный, что вы на меня тоску нагоняете.

Алиса посмотрела на Долдри и улыбнулась.

— Вы правы, — сказала она, — но из меня сейчас не получится приятного собеседника. Сходите на спектакль с Джаном, потом поужинайте вдвоем. Обещаю, что не позволю бессоннице испортить мне ночь. Я немного отдохну, а утром решим, продолжать ли нашу игру в сыщиков.

В холле появился Джан. Он постучал по циферблату часов, напоминая Алисе и Долдри, что уже пора уходить.

— Бегите! — велела Алиса Долдри, который все еще колебался.

— Вы уверены?

Алиса дружески подтолкнула Долдри, он попрощался с ней и пошел к Джану.

— Мисс Алиса не соединяется с нами?

— Нет, не соединяется… Чувствую, этот вечер будет незабываемым, — вздохнул Долдри, возводя взор к потолку.

Долдри проспал весь второй акт. Всякий раз, когда он начинал храпеть слишком громко, Джан толкал его локтем. Долдри вздрагивал и вскоре снова начинал клевать носом.

Когда спектакль в старинном французском театре на улице Истикляль закончился, Джан повел Долдри ужинать в ресторан «Режанс» в пассаже Оливо. Долдри, как никогда, насладился изысканной кухней и после третьего бокала вина расслабился.

— И почему же мисс Алиса не соединилась с нами? — настойчиво спросил Джан.

— Потому что она устала, — ответил Долдри.

— Вы с ней поцарапались?

— Что, простите?

— Я спрашиваю, мисс Алиса с вами поссорилась?

— К вашему сведению, нужно говорить «поцапались», а не «поцарапались». Нет, мы с ней не ссорились.

— Что ж, тем лучше.

Однако по лицу Джана было видно, что он не поверил. Долдри наполнил бокалы и рассказал о том, что узнала Алиса незадолго до того, как Джан зашел за ними в отель.

— Какая история невероятная! — воскликнул Джан. — И это консул сказал собственными губами? Я понимаю, что мисс Алиса сделалась потрясенная. На ее месте я бы тоже был. И что вы намерены делать?

— Помочь ей во всем разобраться, если это возможно.

— С Джаном в Стамбуле нет ничего невозможного. Скажите мне, как просветить мисс?

— Для начала разыскать соседей или людей, живших в том квартале, которые могли знать ее родителей.

— Это осуществимо! — воскликнул Джан. — Я буду расследовать, и мы найдем кого-нибудь, кто вспомнит, или кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто помнит.

— Постарайтесь, но сообщайте ей только проверенные сведения, у нее и без того душа не на месте. Я надеюсь на вас.

— Это очень мудро, вы правы, не нужно затуманивать ее еще больше.

— Насчет гида ничего не скажу, но как переводчик вы себя слишком переоцениваете, приятель.

— Можно задать вам вопрос? — спросил Джан, опуская глаза.

— Задавайте, а там посмотрим.

— Между вами и мисс Алисой есть что-нибудь красочное?

— Вы не могли бы…

— Я хотел сказать, что-то особенное между вами.

— Какое вам до этого дело?

— Вот вы мне уже и ответили.

— Ничего я вам не ответил, господин всезнающий гид, который ничего не знает!

— Вот видите, я, вероятно, нажал какую-то чувствительную струну, поскольку вы меня зачитываете.

— Я вас не зачитываю хотя бы потому, что так не говорят! И я тем более вас не отчитываю, потому что на это нет никаких причин.

— В любом случае вы так и не ответили на мой вопрос.

Долдри налил им обоим вина и выпил свой бокал залпом. Джан последовал его примеру.

— Между мной и мисс Алисой только взаимная симпатия, дружба, если хотите.

— Интересный вы друг, если собираетесь с ней так поступить.

— Мы оказываем друг другу услугу: ей нужна перемена в жизни, а мне нужна удобная мастерская. Это взаимовыгодный обмен, у друзей такое бывает.

— Если оба знают про этот обмен…

— Джан, ваши поучения меня достали.

— Она вам не нравится?

— Она не в моем, а я не в ее вкусе. Вот видите, у нас вполне взвешенные, спокойные отношения.

— Что вам в ней не нравится?

— Послушайте, Джан, а вы, часом, не для себя почву прощупываете?

— Было бы нелепо и грязно делать такую вещь, — провозгласил явно захмелевший Джан.

— Да, с головой у него плохо, — пробурчал Долдри себе под нос. — Ладно, скажу яснее, чтобы вы поняли. Вы, случайно, не пытаетесь мне сказать, что вы к Алисе неровно дышите?

— Я еще не начал свое расследование, а вам уже не нравится, как я дышу! И что это вообще такое «неровно дышите»?

— Прекратите делать из меня дурака. Всякий раз, когда вам это выгодно, вы притворяетесь, будто не понимаете! Вам нравится Алиса? Да или нет?

— Ах так! Ну извините! — возмутился Джан. — Все-таки я первый задал вам этот вопрос!

— А я вам ответил.

— Вовсе нет! Вы увильнули свой ответ!

— Я даже не задумывался над этим. Как же я могу вам ответить?

— Обманщик!

— Не смейте так говорить. Я никогда не вру.

— А Алисе врете.

— Ну, вот вы себя и выдали. Вы назвали ее по имени.

— Я забыл сказать «мисс», это разве что-то доказывает? Это рассеянность с моей стороны, потому что я выпил немного лишнего.

— Только немного?

— Да вы не в лучшем виде, чем я!

— Согласен. Ладно, раз уж мы напились, может, совершим путешествие на край ночи?

— А где он находится, ваш край ночи?

— На дне следующей бутылки, которую я закажу, или на дне второй, это уж как пойдет.

Долдри заказал отличный старый коньяк.

— Если бы я влюбился в такую женщину, как она, — сказал он, поднимая бокал, — то единственное доказательство любви, которое я мог бы ей предоставить, — это убраться куда-нибудь подальше, хоть на край света.

— Я не понимаю, как это может быть доказательством любви.

— Просто ей не нужен тип вроде меня, ей от таких надо держаться подальше. Я одиночка, закоренелый холостяк со своими привычками и причудами. Ненавижу шум, а она очень шумная. Терпеть не могу, когда кто-то находится рядом со мной, а мы с ней живем дверь в дверь. К тому же самые лучшие чувства в конце концов тускнеют, все обесценивается. Нет, поверьте мне, в любви главное вовремя уйти, пока не поздно. А в моем случае «пока не поздно» означает «пока не признался». Чему вы улыбаетесь?

— Я наконец-то нашел общее между нами, мы оба, и вы и я, считаем вас неприятным типом.

— Я копия своего отца, хоть и притворяюсь другим. Поскольку я вырос с ним под одной крышей, я знаю, с кем имею дело, когда утром гляжусь в зеркало.

— Ваша мать никогда не была счастлива с вашим отцом?

— Чтобы ответить на этот вопрос, приятель, нам нужно снова промочить горло. Правда лежит на глубине, которой мы еще не достигли.

Три бутылки коньяка опустели, ресторан закрывался, и Долдри попросил Джана найти какой-нибудь приличный бар. Джан предложил отвести его в заведение, расположенное неподалеку, на той же улице: оно закрывалось только под утро.

— То, что нужно! — воскликнул Долдри.

Они прошли по улице, следуя строго вдоль трамвайных рельсов. Джан ковылял справа, а Долдри слева. Когда мимо ехал трамвай, оба отскакивали в сторону лишь в самый последний момент, несмотря на настойчивые сигналы.

— Если бы вы знали мою мать в Алисином возрасте, — сказал Долдри, — вы бы увидели самую счастливую женщину в мире. Моя мать настоящая мастерица притворяться, в ней погибла великая актриса. На сцене ей бы не было равных. Но по субботам она не притворялась. Да, думаю, по субботам она действительно была счастлива.

— Почему по субботам? — спросил Джан, опускаясь на лавочку.

— Потому что отец на нее смотрел, — ответил Долдри, усаживаясь рядом. — Он был внимателен по субботам, чтобы легче было уйти в понедельник. Чтобы заранее получить прощение за свое преступление, он был притворно внимателен к ней.

— Какое преступление?

— До этого мы скоро дойдем. И вы меня спросите, почему по субботам, а не в воскресенье, так было бы логичней? А потому, что по субботам мать была еще рассеянна и не думала про его уход. А в воскресенье, когда она выходила из церкви, ее сердце сжималось все сильней и сильней, по мере того как шло время. Воскресный вечер становился пыткой. Как подумаю, что у него хватало наглости сопровождать ее в церковь…

— Но что такого ужасного он делал по понедельникам?

— Умывшись, он надевал лучший костюм, жилет, бабочку, чистил до блеска карманные часы, причесывался, душился и приказывал готовить экипаж, чтобы ехать в город. Каждый понедельник после обеда у него была деловая встреча с партнером. Он оставался ночевать в городе, потому что по ночам ездить опасно, и возвращался только на следующий день к обеду.

— А на самом деле он ездил к любовнице, да?

— Нет, он действительно встречался со своим адвокатом, другом по колледжу, и они проводили ночь вместе, что, на мой взгляд, одно и то же.

— И ваша мать знала?

— Что муж изменяет ей с мужчиной? Да, она знала. Кучер тоже знал, горничная знала, кухарка, гувернантка, мажордом — все знали, кроме меня, потому что я долгое время думал, что у него просто есть любовница. Я слегка туповат от природы.

— Во времена султанов…

— Я знаю, что вы мне сейчас скажете, и это очень мило с вашей стороны, но в Англии у нас есть король и королева, есть дворец, но гаремов нет. Нет, я вовсе не собираюсь кого-то осуждать, тут все дело в обычаях. Впрочем, если говорить откровенно, на отцовские гнусности мне было плевать, но я не мог видеть страдания матери. А тут я не мог обмануться. Отец был не первым и не последним, кто изменял жене, но он обманывал мою мать и втаптывал в грязь ее любовь. Когда однажды я набрался смелости и заговорил с ней об этом, она улыбнулась, едва сдерживая слезы, но с таким достоинством, что у меня внутри все сжалось. Она стала выгораживать отца передо мной, говорить, что это в порядке вещей, что ему это необходимо и она не держит на него зла. В тот день она очень плохо играла свою роль.

— Но если вы ненавидите отца за то, что он причинил вашей матери, почему же вы ему подражаете?

— Потому что когда я увидел страдания матери, то понял, что для мужчины любить означает сорвать цветок женской красоты, поместить в оранжерею, где она будет чувствовать себя в безопасности, и бережно хранить ее… пока время не заставит ее поблекнуть. Тогда мужчины отправляются рвать другие цветы. Я дал себе слово, что, если однажды полюблю, полюблю по-настоящему, я сохраню цветок и не позволю себе его сорвать. Ну вот, приятель, с пьяных глаз наговорил вам всякого, завтра наверняка пожалею. Но если вы повторите хоть слово из моей исповеди, я утоплю вас собственными руками в вашем могучем Босфоре. А теперь главный вопрос: как вернуться в отель, потому что подняться на ноги я не способен, боюсь, я слегка перебрал!

Джан пребывал не в лучшем состоянии, чем Долдри. Поддерживая друг друга, они побрели по улице Истикляль, выписывая кренделя, как настоящие пьяницы.

Чтобы не мешать горничной убираться, Алиса устроилась в зале, примыкающем к бару. Она писала письмо, которое наверняка не смогла бы отправить. В настенном зеркале она увидела Долдри, который спускался по главной лестнице. Он подошел и рухнул в кресло рядом с ней.

— Если вы с утра в таком виде, то, наверное, выпили вчера весь Босфор? — спросила Алиса, не отрывая глаз от листка.

— Не понимаю, о чем вы.

— У вас пиджак криво застегнут, и побрились вы только с одной стороны…

— Скажем так: я вчера пропустил пару стаканчиков. Нам вас не хватало.

— Ни секунды не сомневаюсь.

— Кому вы пишете?

— Другу в Лондон, — сказала Алиса, сложила письмо и положила его в карман.

— У меня голова просто раскалывается, — пожаловался Долдри. — Вы не пойдете со мной воздухом подышать? Кто этот друг?

— Хорошая мысль, давайте пройдемся. Я все ждала, когда вы появитесь. Проснулась чуть свет, и мне уже стало скучно. Куда пойдем?

— Полюбуемся на Босфор, это освежит мои воспоминания…

По дороге Алиса остановилась у сапожной лавки и засмотрелась на ремешок точильного камня.

— У вас подметки прохудились? — спросил Долдри.

— Нет.

— Так что же вы уже добрых пять минут разглядываете этого человека в лавке и молчите?

— С вами бывает такое: вы смотрите на какую-нибудь пустяковую вещь и вдруг ощущаете умиротворение, покой в душе, а вы даже не знаете почему?

— Поскольку я пишу перекрестки, то не стану этого отрицать: бывает. Я мог бы целыми днями смотреть на проезжающие мимо двухэтажные автобусы. Люблю слушать урчание мотора, скрип тормозов, звон колокольчика, который машинист дергает перед отправлением.

— Чертовски поэтично у вас выходит, Долдри.

— Издеваетесь?

— Чуточку.

— Что? Лавка сапожника романтичнее?

— В движениях его рук есть какая-то поэзия. Мне всегда нравились сапожники, запах кожи и клея.

— Потому что вы любите обувь. А я мог бы часами стоять у витрины булочной, догадайтесь почему…

Чуть позже, когда они шли по набережной Босфора, Долдри присел на скамейку.

Куда вы смотрите? — спросила Алиса.

— На ту старую леди у парапета, которая беседует с хозяином рыжей собаки. Это завораживает.

— Она просто любит животных. Что в этом завораживающего?

— Вглядитесь как следует, и поймете.

Старушка перекинулась парой слов с хозяином рыжика и подошла к другой собаке. Она наклонилась и потянулась к ее морде.

— Видите? — прошептал Долдри, наклонившись к Алисе.

— Она гладит другую собаку?

— Вы не понимаете, что она делает. Ее интересует не собака, а поводок.

— Поводок?

— Вот именно, поводок, связывающий собаку с хозяином, который ловит рыбу. Поводок — путеводная нить, которая позволяет ей вступить в разговор. Эта старая леди страдает от одиночества. Она придумала эту хитрость, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов. Я уверен, она каждый день приходит сюда в один и тот же час за каплей человеческого тепла.

На этот раз Долдри оказался прав, старушке не удалось привлечь внимание рыбака, который следил за поплавком в волнах Босфора, она прошла дальше по набережной, достала из кармана хлебные крошки и бросила голубям, гулявшим по парапету, на который облокотились рыбаки. Минуту спустя она заговорила с одним из них.

— Странное одиночество, правда? — сказал Долдри.

Алиса повернулась и внимательно на него посмотрела.

— Зачем вы сюда приехали, Долдри? Зачем отправились в это путешествие?

— Вам это прекрасно известно. Из-за нашего соглашения: я помогаю вам найти мужчину вашей жизни, то есть направляю вас на нужный путь, а пока вы продолжаете поиски, я пользуюсь стеклянной крышей.

— Это действительно единственная причина?

Взгляд Долдри блуждал по Ускюдару,[19]казалось, он рассматривает минарет мечети Михримах[20] на другом берегу.

— Помните тот паб у нас в Лондоне, в конце улицы? — спросил Долдри.

— Конечно, помню, мы там завтракали.