Эрика Леонард Джеймс Пятьдесят оттенков свободы 25 страница

Но герой как орудие этой попытки компенсации отдаляется от нормальной человеческой обстановки и от коллектива. Эта деколлективизация влечет за собой страдание, и он все же страдает, потому что в своей борьбе за свободу является также жертвой и представителем устарелого, старого порядка и вынужден нести эту ношу в своей собственной душе.

Значение этого факта уже подчеркивалось Юнгом, ^[17] который говорил о роковом принуждении, которое влечет героя к жертвоприношению и страданию.

Представляются ли его свершения услужениями, как в случае Геракла, жизнь которого, подобно жизни большинства героев, представляет собой ряд напряженных усилий и задач, или этот символизм принимает форму жертвоприношения быка, как в случае Митры, или распятия на кресте, как в случае Христа, или приковывания цепью к скале, как в случае Прометея — всегда и повсюду мы встречаемся с темой жертвоприношения и страдания.

Необходимость жертвоприношения может означать жертвование старым матриархальным миром детства или реальным миром взрослого; иногда в жертву необходимо принести будущее ради настоящего, иногда настоящее, чтобы герой смог реализовать будущее. Сущность деяния героя так же разнообразна, как и мучительные ситуации реальной жизни. Но ему всегда приходится приносить в жертву нормальный образ жизни, в какой бы форме это его не затрагивало, будь то через отца, мать, ребенка, родину, любимую, брата или друга.

Юнг говорит, что опасность, которой подвергается герой, - это «изоляция в самом себе», ^[18] Страдание, обусловленное самим фактом существования Эго и индивида, для героя неизбежно – психологически он должен отделить себя от своих товарищей. Он видит то, чего не видят они, не увлекается тем, чем увлекаются они – но это означает, что он человек совершенно иного типа потому неизбежно одинок. Одиночество Прометея на скале или Христа на кресте - это жертва, которую они должны принести за подаренный огонь и спасение человечества.

В то время как у усреднённого индивида нет своей собственной души, потому что группа и ее канон велят ему, что он может или не может делать психически, герой является человеком который может назвать свою душу своей собственной, потому что он боролся за нее и заслужил ее. Поэтому без завоевания анимы не может быть никакой героической и творческой активности, и собственная жизнь героя в самом глубоком смысле связана с психической реальностью анимы. Творение всегда является индивидуальным достижением, ибо каждая творческая работа или свершение - это.нечто новое, чего не было ранее, уникальное и неповторимое. Таким образом, анима как компонент личности связана с "голосом", выражающим творческий элемент индивида, противостоящий рутинности отца, коллектива, сознания. Анима как пророчица и жрица является архетипом души, которая зачинает Логос, "семенной мир" Бога. Она — вдохновляет и вдохновляется, она — Непорочная София которая зачинает от Святого Духа и Непорочная Мать, которая рождает Логоса-духа-сына.

В ранней уроборической и матриархальной фазе существует только тип провидца, который, жертвуя своим Эго и, таким образом, становясь женоподобным вследствие отождествления с Великой Матерью, рождает свои откровения под подавляющим воздействием бессознательного. Такой тип провидца широко распространен. Наиболее известной формой этого является мантическая форма, в которой женщина играет пророческую роль провидца и жрицы, Сивиллы и Пифии. Позднее ее функцию берет на себя провидец-жрец, который отождествляется с ней. Это все еще можно видеть в отношении Вотана к Эрде. Он получает вековечную мудрость Великой Матери, дар пророчества, но взамен должен пожертвовать своим правым глазом. Таким образом, вотанизму с его экстатической развязностью и неистовым безумием страстей, как в оргиастической так и в мантической форме, не достает ясного видения высшего знания, которое было утеряно вследствие "верхней кастрации", осуществленной Эрдой.

Дикий охотник и Летучий Голландец, мрачные, как и Вотан, относятся к свите Великой Матери. За их духовным волнением скрывается старое стремление к уроборическому инцесту, желание смерти, которое кажется так глубоко укоренившимся в немецкой душе. ^[19]

Мы не случайно находим резкую противоположность этому одержимому матерью образу провидца в том типе пророка, который появился у древних иудеев. Его существенной характеристикой является близость к фигуре отца и сохранение и усиление сознания вследствие этой близости. Для него мантическое и сновидческое пророчество во многом уступают пророчеству в ясном сознании. Пророческая глубина зависит от глубины сознания, и Моисей считается величайшим пророком именно потому, что он созерцал Бога днем и лицом к лицу. Другими словами, глубокая проницательность активированного трансперсонального слоя и четкое видение высоко развитого сознания должны вступить во взаимосвязь, а не развиваться друг за счет друга.

Таким образом, герой, как Эго.стоит между двумя мирами: внутренним миром, который угрожает подавить его, и внешним миром который хочет уничтожить его за то, что он нарушил старые законы. Только герой может не отступить перед натиском этих коллективных сил, так как он является примером индивидуальности и обладает светом сознания.

Несмотря на свою первоначальную враждебность, позднее коллектив принимает героя в свой пантеон, и его творческое качество продолжает жить дальше — по крайней мере в западном каноне — как ценность. Тот парадокс, что нарушитель канона сам включается для творческого характера западного сознания, особое положение которого мы неоднократно подчёркивали. Традиция в которой воспитывается Эго, требует подражания герою, поскольку это он создал канон текущих ценностей. То есть высшим добром считается сознание, моральная ответственность, свобода и.т.д. Индивид воспитывается в их духе, но горе тому кто осмелится пренебречь культурными ценностями, ибо он мгновенно будет осуждён коллективом, как нарушитель древних заповедей.

Только герой может разрушить старое и вырваться из сетей своей культуры, творчески атакуя ее, но обычно ее компенсирующая структура оберегается коллективом любой ценой. Его противодействие герою и изгнание его оправданы как защита от надвигающегося краха. Ибо крах, который несут с собой нововведения Выдающейся Личности, представляет собой зловещее событие для миллионов людей. За крушением старого культурного канона следует период хаоса и разрушения, который может длиться столетия, и пока не устанавливается новый, стабильный канон с компенсирующей структурой, достаточно прочной, чтобы обеспечить некоторую безопасность для коллектива и индивида, приносятся в жертву множество людей.

Раскол систем: культура в состоянии кризиса

Теперь нам остается описать, как в ходе развития освобождение сознания приводит к кризису и как отделение сознания от бессознательного вызывает опасность раскола. В данный момент мы вступаем в культурный кризис нашего времени и Западного развития в целом. Мы можем только попытаться проследить уже описанные психологические тенденции и таким образом внести, в рамках нашей темы, посильный вклад в понимание проблем культуры. Искушение пойти дальше велико, так как затрагиваемые вопросы очень актуальны; но здесь, как и во множестве других случаев, нам придется удовлетвориться намеками и только указать на эти явления, не вдаваясь в обсуждение каузальных связей. ^[20]

Западная культура, кризис которой мы переживаем сегодня, отличается от всех остальных известных нам тем, что, хотя и представляет собой континуум, постоянно находится в процессе изменения, даже если степень изменения не всегда одинаково очевидна. Привычное разделение культуры на классическую, средневековую и современную совершенно неправильно. Любой более глубокий анализ обнаруживает западную личность в постоянном движении как вперед, так и назад, но с устойчивым продвижением в направлении, определенном в самом начале: к освобождению человека от природы и сознания от бессознательного. Культурный канон средневекового человека тоже входит в этот континуум, и не только в связи с акцентированием этим каноном индивидуальной души и ее спасения, но также вследствие духовного наследия, полученного им от классической античности, и не являющимся вопросом одной только внешней формы, как показывает вся история церкви.

Несмотря на тенденцию к центроверсии, присущую каждому канону, западный канон содержит также и революционный компонент, обусловленный принятием этим каноном архетипа героя. Само собой разумеется, что фигура героя не является центральным элементом канона, не очень легко распознать ее революционное влияние; но, если посмотреть, за какой короткий промежуток времени большинство революционных фигур церковной истории ассимилировались и привели к модификации канона, то сразу становится очевидным все значение принятия в канон архетипа героя. Священность индивидуальной души, которая заявляла о себе в эпоху Средневековья, несмотря на всю ее ортодоксальность и сожжения еретиков, была секуляризована, начиная с Возрождения, хотя и существовала задолго до него.

То же самое относится и к акцентуации индивидуального сознания. Реколлективизация, которая была такой заметной чертой Средних Веков по сравнению с античностью, в большей мере представляет собой социологическую, чем теологическую проблему. В последнее время — то есть в течение последних ста пятидесяти лет — мы являемся свидетелями аналогичного процесса в совершенно не теологической форме и поэтому с точки зрения понимания связи между ними находимся в лучшем положении. Мы говорим о проблеме масс, которая, вследствие христианизации отсталых народов Европы, привела к реколлективизации, очень сильно контрастирующей с высоким уровнем индивидуального сознания, достигнутого культурным человеком античности. Также и сегодня, когда в историю вступают попранные массы и азиатские народы, неизбежно возникает временное понижение уровня сознания и индивидуальной культуры в сравнении с отдельным индивидом как конечным продуктом западной цивилизации, начиная с эпохи Возрождения.

Четыре явления соединение масс, разложение старого канона, раскол между сознанием и бессознательным и разрыв между индивидом и коллективом — протекают параллельно. Насколько они связаны каузально, определить трудно. Во всяком случае, сегодня совершенно ясно, что в массовом коллективе формируется новый канон. Психологически преобладает состояние примитивного коллектива, и в этом новом коллективе старые законы participation mystique, выражены больше, чем когда-либо на протяжении последних нескольких столетий западного развития.

Это психологически реакционное объединение в массу современных людей совпадает с другим социологическим явлением, а именно со вступлением в историю новых первичных расовых групп. То есть мы не должны смешивать примитивное коллективное состояние вступающих теперь в историю азиатских масс с явлением реколлективизации, когда неисчислимые миллионы высоко индивидуализированных и чрезмерно специализированных городских жителей регрессируют в массовый коллектив (см. Приложение II). Смешение прогрессивных и регрессивных направлений развития является одной из сложностей современного коллектива и психологии культуры.

.Хотя Эго с самого начала выступает под девизом «Прочь от бессознательного», как орган центроверсии оно никогда не должно терять с ним контакта, ибо предоставлять надличностному миру положенное ему место — это неотъемлемо уравновешивающей функции

Развитие, приведшее к разделению двух систем, соответствует неизбежному процессу психической дифференциации, но, как и в любой дифференциации, в этом разделении присутствует риск стать чрезмерно расщепленным и извращенным. Точно так же, как специализация сознательных функций индивида таит в себе опасность чрезмерной дифференциации и односторонности, так и развитие западного сознания в целом не избежало этой опасности. Теперь встает вопрос, как далеко может заходить дифференциация сознания и где она начинает превращаться в свою противоположность; то есть, в какой момент развития героя возникает опасность изменения, которое, как показывает нам множество мифов, приведет к его краху.

Чрезмерная стабильность может ограничивать Эго, а слишком независимое Эго-сознание может стать изолированным от бессознательного, а чувства собственного достоинства и личной ответственности могут выродиться в высокомерие и мегаломанию. Другими словами, располагаясь на полюсе, противоположном бессознательному, и первоначально представляя стремление личности к целостности, сознание может потерять связь с целым и дегенерировать. ^[21] Опасность отчуждения от бессознательного проявляется в двух формах: склерозе сознания и одержимости. В склеротическом сознании - позднем продукте развития и, в связи с этим, неизвестном мифологии — автономия сознательной системы заходит так далеко, что живая связь с бессознательным становится атрофированной. Эта атрофия выражается в потере Эго-сознанием функции, стремящейся целостности, и в растущем невротизме личности.

Одержимость, вторая форма потери взаимосвязи с бессознательным, проявляется в иной форме. Здесь сознательная система подавляется духом, с помощью которого она боролась за освобождение от тирании бессознательного. Мы назвали это явление "патриархальной кастрацией", потому что творческая активность Эго сдерживается здесь отцом, как прежде матерью.

В противоположность затоплению Эго бессознательным, приводящему к расщеплению сознания, здесь основной особенностью является безграничное расширение Эго.

Матриархальная кастрация подразумевает потерю маскулинного сознания, дефляцию и деградацию Эго. Ее признаки — депрессия, утечка либидо в бессознательное, анемия сознательной системы и du niveau mental" При инфляции патриархальной кастрации, обусловленной отождествлением Эго с духом, процесс имеет обратное направление. Он ведет к мегаломании и чрезмерному расширению системы сознания. Последняя переполняется духовным содержимым, которое не может ассимилировать, и частями либидо, принадлежащими бессознательному. Господствующим символом этого состояния является "восхождение", а его признаками — "утрата опоры под ногами", потеря связи с телом, а не его расчленение, мания, а не депрессия.

Мания связана со всеми признаками чрезмерной акцентуации системы сознания, такими как неконтролируемый поток ассоциаций, иногда доходящий до ассоциативной "фуги", пароксизмы воли и действия, необоснованный оптимизм и так далее. Все они противостоят замедлению ассоциаций, ослаблению воли и действия и пессимизму, так явно выраженным в депрессивной фазе. Точно так же, как отождествление с Великой Матерью вызывает ослабление маскулинной стороны сознания, истощает активность воли и управляющие силы Эго, так и отождествление с духовным отцом ослабляет фемининную сторону. Сознанию не хватает бессознательного противовеса, который бы углублял и замедлял сознательные процессы. При обоих формах возникает нарушение равновесия, но в каждом случае оно различно.

Компенсация является первым необходимым условием продуктивной взаимосвязи между Эго и бессознательным. Это означает, что Принцесса, душа, оказывается настолько же потерянной для Эго при патриархальной форме кастрации, как и при матриархальной.

Но, как мы ясно показали в Части 1 нашей работы, за обеими этими формами просматривается первоначальная уроборическая кастрация, где тенденции к дифференциации прекращают существовать. Выражаясь психологически: точно также, как мания и меланхолия --- это всего лишь две формы безумия, поглощающего уроборического состояния, которое уничтожает все Эго-сознание, так и регресс к бессознательному, то есть поглощение Великой Матерью, и бегство "исключительно только" к сознанию, то есть поглощение духовным отцом, —- это две формы, в которых по-настоящему компенсированное сознание и стремление к целостности оказываются утерянными. Эффективность сознания уничтожается как при дефляции, так и при инфляции, и то и другое - поражение для Эго.

Духовная инфляция, прекрасным примером которой является безумие Заратустры Ницше, представляет собой типичное западное развитие, доведенное до крайности. За чрезмерной акцентуацией сознания, Эго и рассудка — которые сами по себе достаточно разумны как руководящие цели психического развития — стоит подавляющее могущество "неба" представляя собой опасность, выходящую за рамки героической борьбы с земной стороной дракона и заканчивающуюся духовностью, в которой утерян контакт с реальностью и инстинктами.

Формой, которую обычно принимает такого рода дегенерация на Западе, является не духовная инфляция, а склероз сознания, когда Эго отождествляется с сознанием как формой духа. В большинстве случаев это означает отождествление духа с интеллектом, а сознания — с мышлением. Такое ограничение совершенно неоправданно, но патриархальная тенденция "прочь от бессознательного" к сознанию и мышлению делает такое отождествление понятным.

Из-за подобного экстремизма система сознания теряет свое подлинное значение компенсаторного органа центроверсии, функция которого заключается в представлении и реализации целостности психики. Эго дегенерирует в психический комплекс, подобный любому другому, и в своем эгоцентризме проявляет характерную для каждого комплекса одержимость самим собой.

В этой ситуации все тенденции, которые вносили осмысленный вклад в формирование сознания, доходят до крайности и искажаются. Например, расщепление бессознательного содержимого на существенные и эмоциональные компоненты первоначально соответствовало интересам развития сознания, но теперь оно превратилось в одну из основных особенностей гипертрофированного сознания, отколовшегося от бессознательного. Изъятие эмоциональных компонентов и отчуждение Эго от мира архетипических образов приводит в результате к неспособности реагировать на чувственные образы вообще, что особенно характерно для современного человека. При встрече с образом бессознательного или даже с неожиданной ситуацией, он никак не реагирует. В противоположность мгновенному рефлекторному действию человека примитивной культуры, интервал между ситуацией и реакцией оказывается необыкновенно затянувшимся, если она вообще возникает.

Утрата аффективности и эмоциональности, усиленная еще более специализированной дифференциацией сознания на отдельные функции, конечно же, является непременным условием сознательной активности и, несомненно, помогла современному человеку в его научных занятиях, но она имеет и страшную теневую сторону. Настолько, насколько сознательное знание требует подавления эмоциональных компонентов, оно является типичным и полезным только для нетворческой работы. Творческие процессы, напротив, не должны исключать сильных эмоциональных и даже возбуждающих компонентов; на самом деле здесь они — необходимый компонент. Каждая новая концепция и каждая творческая идея содержат элементы, которые до этого момента были бессознательными, и возбуждение вызывают эмоциональные компоненты, связанные с бессознательным содержимым. Только связь сознательной системы с эмоционально окрашенным субстратом бессознательного делает возможной способность к творчеству. Поэтому доведенная до крайности дифференцирующая и подавляющая эмоции тенденция западного развития оказывает стерилизующее действие и препятствует расширению сознания. Это подтверждается тем, что творческие люди всегда несколько по-детски непосредственны и их сознание не полностью дифференцировалось; они являются плазматическими центрами творчества, и совершенно не к месту называть такие черты "инфантильными" и пытаться свести их к уровню семейного романа.

Эта тенденция свести все трансперсоналыюе содержимое к личностным отношениям является самой крайней формой вторичной персонализации. Исключение эмоциональных компонентов и вторичной персонализации должно выполнить важную историческую функцию, поскольку оно помогает высвободить Эго-сознание и индивида из тисков бессознательного. Это объясняет, почему такое исключение всегда возникает при переходе от доличностного и сверхличностного в личностное. Но, когда вторичная персонализация пытается утвердиться посредством обесценивания надличностных сил, она вызывает опасную переоценку Эго. Это — типичная ложная констелляция современного ума, который уже больше не может видеть ничего, что выходит за рамки личностной сферы Эго-сознания.

Теперь вторичная персонализация используется западным человеком для обесценивания бессознательных сил, которых он боится. Превосходство надличностного, а отсюда и бессознательного, которое, психически говоря, является местонахождением надличностного, очерняется и отрицается. Эта форма апотропеической защитной магии неизменно пытается объяснить и изгнать все опасное при помощи бойкого "просто-напросто" или "это совсем не так плохо, как вы думаете". Настолько, что бурное и вероломное Черное Море было эвфемистически названо "Эвкснским", "гостеприимным морем", Эринии были переименованы в Эвмениды, а полная непостижим ость Бога стала "Вселюбящим и Милосредным Отцом" и "эйяпопией детей", так что теперь мы ошибочно принимаем трансперсональное просто за личностное. Первобытная божественность Создателя и свирепое, бесконечно странное родовое животное-тотем, живущее в человеческой душе, были настолько искажены, что теперь предполагается, что они происходят от доисторического страшилища-отца или от наложения множества таких отцов, которые вели себя не лучшим образом по отношению к своим "детям".

Даже преувеличения вторичной персонализации представляют собой выражения усилий человека вернуть себе экстериоризированное психическое содержимое посредством его интроекции. Но неизбежное следствие этого процесса, в котором ранее казавшееся внешним содержимое распознается как внутреннее, заключается в том, что теперь надличностные силы появляются в человеческой психике и признаются как "психические факторы". Когда это происходит, отчасти в психологии инстинкта, и совершенно сознательно в теории архетипов Юнга, то означает, что произошла адекватная ассимиляция. Но, когда вторичная персонализация искажена, она ведет к чрезмерному расширению Эго, которое после этого пытается уничтожить надличностное, называя его чистой иллюзией и сводя его к личностным данным Эго.

В результате сводится на нет все значение вторичной персонализации как предпосылки сознательной ассимиляции, потому что теперь надличностное фактически подавлено. Оно больше не может быть сознательно ассимилировано и продолжает действовать отрицательно как неопределенный и сильнодействующий "бессознательный" фактор внутри психики, как прежде, в начале развития человека, он действовал снаружи. Проблема, которая возникает при таком повороте событий, заключается в том, что сам по себе он законен и необходим, и ведет к абсурду и опасности, только если выходит за рамки нормы.

Соответствующий процесс мы находим при рационализации, когда архетип развивается в концепцию. Как мы видели, развитие идет от архетипа как действенной надличностной фигуры к идее, а затем к "концепции", которую "формирует" человек. Хороший пример этого — концепция Бога, которая сейчас полностью исходит из сферы сознания — или считается исходящей из него, так как Эго слишком сильно обманывается, чтобы претендовать на это. Ничего надличностного больше нет, только личностное; нет больше архетипов, только концепции; нет больше символов, только знаки.

Это отщепление бессознательного с одной стороны приводит Эго к потере смысла жизни, а, с другой — к активизации глубоко лежащих слоев, которые теперь стали опасно разрушительными и опустошают самодержавный мир Эго надличностными вторжениями, коллективными эпидемиями и массовыми психозами. Ибо нарушение взаимно компенсирующих взаимоотношений между сознанием и бессознательным представляет собой явление, которым не стоит пренебрегать. Даже если оно не является настолько острым, чтобы вызвать психическое заболевание, утрата инстинкта и чрезмерная акцентуация Эго вызывают последствия, которые, увеличиваясь в миллионы раз, констеллируют кризис цивилизации.

Хотя мы не можем проследить здесь, как психологические и моральные последствия этой ситуации затрагивают отношение индивида к его группе, ^[22] тем не менее, мы все же должны несколько задержаться на том, что называют современным распадом ценностей и что мы предпочитаем описывать как крушение архетипического канона.

Культурный канон возникает путем проекции архетипических образов из бессознательного. Его эффективность может варьировать либо в связи с тем, что сознание группы претерпевает прогрессивное или регрессивное изменение, либо потому, что в коллективном бессознательном происходят модификации, то ли спонтанно, то ли в ответ на социальные и политические перемены. Нам придется оставить открытым вопрос о том, когда и при каких обстоятельствах изменения в реальном мире приводят к реакции коллективного бессознательного, и когда и при каких обстоятельствах модификации в коллективном бессознательном выражаются в социологических переворотах. То, что канон ценностей постоянно разлагался в течение последних нескольких сот лет западного развития, является трюизмом, что, однако, не мешает нам с ужасом и удивлением наблюдать мрачные последствия этого процесса в прошлом, настоящем и будущем.

Развал старой системы ценностей в полном разгаре. Бог, Царь, Родина стали сомнительными понятиями, так же, как Свобода, Равенство, Братство, любовь и порядочность, человеческий прогресс и смысл существования. Это не означает, что они перестали оказывать влияние на наши жизни как надличностные величины архетипического характера; но их действенность или, по крайней мере, их положение стало ненадежным, их отношение друг к другу неоднозначно, а их старый иерархический порядок разрушен.

Таким образом, индивид, которому не хватает поддержки компенсирующего внутреннего движения, выпадает из упорядоченной структуры цивилизации. Для него Эго символизирует развал восприятия трансперсональных сил, сужение мировых горизонтов и в целом потерю уверенности в жизни и ее смысла.

В этой ситуации можно наблюдать две общие реакции. Первая — это регресс к Великой Матери, в бессознательное, готовность собраться в массу и таким образом в качестве коллективного атома с новым надличностным восприятием обрести новую уверенность и занять новую выгодную позицию; вторая — это бегство к Великому Отцу, в уединение индивидуализма.

Когда индивид подобным образом выпадает из культурной структуры, он оказывается совершенно изолированным в эгоистически раздутом личном мире. Грустным результатом этого психологического отступничества — по сравнению с символической жизнью — являются беспокойство, неудовольствие, крайности, бесформенность и бессодержательность эгоцентричной жизни.

Вслед за крушением архетипического канона людьми овладевают и захватывают их, подобно злым демонам, одиночные архетипы. Типичным и симптоматичным для этого переходного явления является состояние дел в Америке, хотя то же самое свойственно практически всему западному полушарию. Личностью управляет любая доминанта, которую только можно вообразить, и личность является таковой только по названию. Нелепый факт, что под личиной, которая никого не вводит в заблуждение, власть над жизнью коллектива принадлежит убийцам, бандитам, гангстерам, ворам, лжецам, тиранам и мошенникам, представляет собой характерную черту нашего времени. Их беспринципность и лицемерие осознаются — и вызывают восхищение. Свою безжалостную энергию они черпают в лучшем случае из какого-то случайного архетипического содержимого, который держит их в своей власти. Соответственно, динамизм одержимой личности оказывается очень высоким, потому что в своей ограниченной примитивности она не переживает никаких изменений, которые делают людей человечными. Поклонение "зверю" никоим образом не ограничивается Германией; оно господствует везде, где приветствуются однобокость, давление и моральная слепота, то есть повсюду, где досадные осложнения цивилизованного поведения сметаются в пользу звериной ненасытности. Стоит только взглянуть на современные идеалы воспитания.

Одержимый характер наших финансовых и промышленных магнатов, например, психологически очевиден из того самого факта, что они находятся во власти надличностного фактора "работы", "власти", "денег" или как бы они ни предпочитали называть его — который, образно выражаясь, "поглощает" их и не оставляет или почти не оставляет им места как индивидуальным личностям. Вместе с нигилистической позицией по отношению к цивилизации и человечеству раздувается сфера Эго, что выражается в тупом эгоизме полного равнодушия к общему благу и в попытке существовать эгоцентрически, когда собственная власть, деньги и "впечатления" — невероятно пустые, но обильные — занимают каждый час дня.

Ранее стабильность культурного канона гарантировала индивиду ряд упорядоченных ценностей, в котором все занимало свое надлежащее место. Теперь все это утеряно, и распыленным индивидом овладевают и поглощают его случайные доминанты надличностного характера.

Не только власть, деньги и вожделение, но также религия, искусство и политика как особые детерминанты в форме партий, наций, сект, движений и всевозможных "измов" овладевают массами и уничтожают индивида. Мы далеки от сравнения хищного промышленного воротилы и стремящегося к власти политика с человеком, который предан идее, ибо последний одержим архетипами, которые формируют будущее человечества, и этому движущему его демону он жертвует свою жизнь. Тем не менее, задачей культурной психологии, основанной на глубинной психологии, является формирование нового этоса, который учтет коллективное действие этих демонических символов, а это означает также и принятие ответственности за них.