ГЛАВА II 10 страница

Если один из посланных царем в сентябре 1664 г. для приглашения патриархов в Москву, Стефан грек, ездивший к патриархам Иерусалимскому (в Молдавию) и потом Константинопольскому, не достиг своей цели, то усилия другого посланца, иеродиакона Мелетия, отправившегося к патриархам Александрийскому и Антиохийскому, увенчались полным успехом. Мелетий сначала прибыл в Египет и после продолжительных собеседований с патриархом Александрийским Паисием убедил его ехать в Россию. Из Египта отправился на Синайскую гору для поклонения святыне и склонил тамошнего архиепископа Ананию области Иерусалимского патриарха явиться также в Москву на предполагаемый Собор. Антиохийский патриарх Макарий находился в Грузии для собирания милостыни (кстати, заметим, что вся богатая царская милостыня, какую он вывез в 1656 г. из России, была отобрана у него турками, укорявшими его в измене за долгое пребывание у московского государя). Мелетий переехал в Грузию и убедил здесь патриарха Макария снова посетить Москву, где оказано было ему прежде столько гостеприимства, а на пути склонил к такой же поездке и бывшего Трапезундского митрополита Филофея из церковной области Цареградского патриарха. Убедивши патриархов ехать в Москву, Мелетий сопровождал их на всем пути. Путь был весьма трудный и тяжелый, особенно для таких старцев, каковы были патриархи, совершался чрез крутые горы и по местам непроходимым. Когда Паисий Александрийский прибыл в Тифлис, то Макарий Антиохийский, странствовавший по Мингрелии, снесся с ним и просил его ехать в Шемаху и там пождать его, Макария. В 4-й день апреля 1666 г. Макарий отправился также в Шемаху и в самый праздник Воскресения Христова соединился здесь с Паисием, чтобы продолжать путь вместе Каспийским морем на Астрахань. С патриархами находились кроме их свит и два другие приглашенные Мелетием иерарха. Синайский и Трапезундский. В Шемахе они пробыли недолго, потому что в Москве давно уже знали о приближении их к границам России и оттуда заблаговременно сделаны были распоряжения как о приеме дорогих гостей, так и о путешествии их по самой России. Еще от 11 марта послана была из Москвы Собором русских святителей Астраханскому архиепископу Иосифу грамота, чтобы он встретил святейших патриархов в Астрахани и проводил в Москву с подобающею честию; если будут спрашивать, для каких дел зовут их, то отвечал бы, что по отдаленности Астрахани от Москвы не знает, но думает, что для дела по отшествию патриарха Никона с престола и для иных великих церковных дел, а о том, что сам был у Никона с князем Никитою Ивановичем Одоевским, отнюдь не сказывал бы, и во всем был бы как можно осторожен, и своим духовным и мирским людям приказал бы ничего не говорить о том с людьми патриаршими, а как придут в Москву, тогда и объявлено будет им все по делу Никона. В то же время и царь послал грамоту такого же содержания Астраханскому архиепископу и приказы астраханскому воеводе. Из Астрахани своевременно послан был корабль к Шемахе для приема патриархов. Выждав попутного ветра, они сели на корабль и поплыли Каспийским морем; на средине пути к ним подошел другой царский корабль, больший по размеру, и принял на себя значительную часть пассажиров с первого корабля. Чрез несколько дней патриархи вошли в реку Волгу и по ней прибыли в Астрахань. Здесь встретили их торжественно Астраханский архиепископ и все духовенство, в блестящих облачениях, с богато украшенными хоругвями и иконами, и астраханский воевода с свитою бояр при бесчисленном стечении народа и при звоне колоколов во всех церквах, как в светлый праздник, при громе пушек и мортир повели патриархов в приготовленное для них пристанище. Из Астрахани они отправились в Симбирск, а отсюда ехали уже сухим путем. Для подъема патриархов и всех их спутников выставлялось по 500 лошадей. Дороги были исправлены и по местам устроены новые мосты. Между тем патриархи, окруженные такими необычайными почестями, скоро позволили себе выйти из пределов принадлежащей им власти. Сопровождавшие их царские приставы доносили в Москву, что патриархи, подвигаясь вперед, принимают по городам и селам челобитные и даже творят суд и расправу: в Симбирске расстригли и засадили в тюрьму протопопа Никифора за то, что он не хотел креститься тремя перстами и употреблять новоисправленные Служебники, т. е. за приверженность к расколу, и там же расстригли дьякона женского монастыря за связь с монахинею, а в городке Черне расстригли попа по жалобе на него духовной дочери и по сыску нескольких священников и мирских людей. Этого мало. Государю было донесено, что патриархи взяли с собою из Астрахани бывшего наборщика Печатного двора Ивана Лаврентьева, сосланного по царскому указу на Терек за то, что завел в Москве латинское согласие к соблазну православных; везут также с собою слугу гостя Шорина, Ивана Туркина, сосланного за то, что извещал воровских казаков своими грамотками, по которым они грабили царский насад, торговые суда и многих людей убили. Государь счел нужным написать от 5 сентября иеродиакону Мелетию, сопровождавшему патриархов, называя его "многострадальным", чтобы он, соблюдая полное уважение к ним, вежливо объяснил им, пусть бы не огорчали великого государя и воров в Москву не привозили, а отдали воеводам.

Навстречу патриархам для приветствования их государь послал двух бояр с своими письмами к тому и другому от 14 сентября, где и как происходила эта встреча, неизвестно. Вторая почетная встреча патриархам сделана была от лица освященного Собора верст за пятьсот от Москвы. Архимандрит суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Павел встретил их 11 октября в арзамасском лесу за сорок верст, не доезжая до Арзамаса, и объявил, что прислан по указу государя от всего освященного Собора с грамотами, которые подписаны были архиереями 18 сентября. Оба патриарха вместе с Трапезундским митрополитом, Синайским архиепископом и иными властями вышли из экипажей. Тогда Павел сначала приветствовал Александрийского патриарха от имени русских владык, спросил о его здоровье, просил им его благословения и подал ему соборную грамоту; потом точно так же поступил по отношению к Антиохийскому патриарху. Патриархи спросили о здоровье государя, его семейства и всех русских архиереев и велели Павлу ехать с ними в Муром. Здесь, написав ответные грамоты, вручили их (13 октября) Павлу и послали с ним мир и благословение государю и всему освященному Собору. Затем для приветствования патриархов царь послал от себя своего ближнего боярина, сановитого мужа Артемона Сергеевича Матвеева, с царскими гостинцами и письмом от 15 октября. За сорок верст от Москвы, в селе Рогоже, 29 октября встретил патриархов от имени царя и всех архиереев архимандрит владимирского Рождественского монастыря Филарет и приветствовал подобно тому, как прежде приветствовал архимандрит Павел. Когда патриархи приблизились к столице, начался новый ряд встреч, гораздо более торжественных. Еще за городом встретил их архиепископ Рязанский Иларион, который как человек ученый сказал им речь. У земляной городской ограды, или вала, встретил митрополит Крутицкий Павел с крестами, иконами и многочисленным духовенством и также сказал речь, которую тут же переводил по статьям на греческий язык никольский архимандрит Дионисий святогорец. Патриархи были в омофорах, епитрахилях и митрах, с посохами в руках и, приложившись к святым иконам, благословив духовенство и весь народ на все четыре стороны осенением креста, отправились со всем крестным ходом в город. У каменной городской ограды встретил митрополит Ростовский Иона с несколькими архиереями и архимандритами, и затем на Лобном месте — митрополит Казанский Лаврентий, сказавший также речь, которую переводил для патриархов иеродиакон Мелетий. Наконец, пред вступлением их в Успенский собор встретил их митрополит Новгородский Питирим с знатнейшим духовенством и приветствовал речью, которая переводима была тем же иеродиаконом. Приложившись в церкви к святым иконам и выслушав краткое молебствие, утомленные патриархи отправились в приготовленное для них помещение на Кирилловском подворье. Через два дня, 4 ноября, в воскресенье, патриархи представлялись царю, поднесли ему свои дары и сказали речь, в которой, призывая на него Божие благословение, выражали желание, да "даст ему Царь Христос благоденственное житие на укрепление тверди церковной, на радость их (греческого) рода и на славу бессмертную русского народа". Царь отвечал также речью, в которой благодарил Бога, подвигшего их предпринять такое дальнее путешествие в Россию для избавления ее Церкви от бедствий, благодарил и их самих, перенесших все трудности пути, и пожелал им щедрого за то воздаяния в настоящей жизни и в будущей. В тот же день у государя для патриархов был стол. В понедельник присланы были царские дары патриархам, а в следующий день представлялись им все архиереи, кто с раззолоченными иконами, кто с серебряными чашами и кубками, затем архимандриты и игумены и после всех Паисий, Газский митрополит, приветствовавший патриархов витиеватою речью, за которую они выразили ему свою признательность. Когда все приветствия окончились и патриархи несколько освоились с новым своим положением, начались приготовления к Собору.

Но здесь мы должны на время остановиться. Нам нужно предварительно ознакомиться с тогдашним состоянием Киевской митрополии, начавшей воссоединяться со всею Русской Церковию, и с состоянием вновь возникшего тогда русского раскола, так как в этом Соборе принимали участие вместе с архиереями Московского патриархата и архиереи Киевской митрополии и Собор рассуждал и постановил свое решение не только о патриархе Никоне, но и о русском расколе.

II

Киевский митрополит Сильвестр Коссов скончался в такое время (13 апреля 1657 г.), когда Никон еще занимал Московскую кафедру и управлял Русскою Церковию. Но Никон, хотя назывался патриархом и Малой России и по известному царскому указу в статьях, данных малороссийскому народу, считал Киевскую митрополию под своим благословением, не мог вступаться в ее внутренние дела. Соответственно духу этого указа и происходило избрание нового Киевского митрополита.

В Малороссии избрание для себя архипастыря признавали своим как бы домашним делом и своим неотъемлемым правом, издавна избрание это совершалось там местным духовенством и мирянами в лице их представителей. И потому, как только скончался Сильвестр Коссов, гетман Малороссии Богдан Хмельницкий, во-первых, поручил на время заведовать митрополиею Черниговскому епископу Лазарю Барановичу, едва только рукоположенному (8 марта 1657 г.), который оставался тогда единственным архиереем во всей Малороссии, и, во-вторых, послал ко всем прочим епископам Киевской митрополии, Львовскому, Луцкому, Перемышльскому, находившимся с своими паствами под властию польского короля, приглашение приехать в Киев "на обранье митрополита по стародавним правам, как искони вечных лет бывало". А в Москву ни к царю, ни к патриарху не послал даже никакого известия. Чрез несколько дней по смерти Коссова Хмельницкий отправлял к царю грамоту (от 23 апреля) с Федором Коробкою, уведомлял в ней о враждебных замыслах соседних государей и о том, что сам с соизволения всех полковников вручил гетманство сыну своему Юрию, но ни о смерти Киевского митрополита, ни об избрании нового в грамоте вовсе не упомянул. Только посланец Хмельницкого Коробка на словах заявил в Посольском приказе: "Гетман и все войско запорожское от мала до велика желают того, чтобы изволил приехать в Киев великий государь святейший Никон патриарх и там бы митрополита на митрополию, а гетманского сына на гетманство благословил, а они-де его, государеву патриаршему, пришествию рады". Но и в этом заявлении, если допустить, что оно сделано Коробкою не лично от себя, выражается желание, чтобы Никон только благословил на митрополию митрополита, уже избранного, а о каком-либо участии Никона в самом избрании митрополита нет ни слова. Равно и в Москве отнеслись к этому избранию, по-видимому, совершенно безучастно. Правда, если верить словам Никона в оправдательном письме его к Цареградскому патриарху Дионисию, царь много раз говорил Никону, чтобы он хиротонисал в Киев митрополита, но Никон на то не согласился, уважая права Цареградского патриарха. И из Москвы не прислано было ни к гетману, ни к киевскому духовенству относительно выбора митрополита никаких приказаний.

Июля 27-го гетман Богдан Хмельницкий скончался, оставив начатое им весьма важное для всей Малороссии дело избрания Киевского митрополита неоконченным. В начале августа блюститель митрополии Лазарь Баранович явился к царскому воеводе в Киев Бутурлину с товарищи и сказал: епископы Львовский, Луцкий и Перемышльский, которых гетман приглашал в Киев на избрание митрополита, спрашивали польского короля Яна Казимира, ехать ли им в Киев или не ехать, и король позволил ехать, но велел им также, чтобы они подговаривали там гетмана и казаков снова отдаться под королевскую власть. А 4 августа тот же Баранович снова был у Бутурлина и заявил: ныне писал ко мне из Чигирина писарь Иван Выговский, чтобы мы сами выбирали митрополита промеж себя, кого излюбим, а им-де ныне, по смерти гетмановой, до того дела нет. Тогда Бутурлин начал говорить Барановичу и находившимся с ним духовным лицам, чтобы они поискали милости великого государя, показали ему прямую свою правду и были под послушанием и благословением Московского патриарха Никона, чтобы без указа государева по епископов не посылали и без благословения патриарха не избирали митрополита, а написали бы о том и послали к царю и патриарху кого-либо из своего духовного чина. Баранович отвечал, что он милости государя и благословению патриарха рад, но ему нужно подумать о том с архимандритами и игуменами, и, что придумают, он объявит. Через три дня он действительно, посетив Бутурлина, сказал ему, что он, епископ, и архимандриты с игуменами приговорили быть всем нам под послушанием и паствою Московского патриарха Никона, но что теперь они едут в Чигирин на погребение гетмана, а как возвратятся, то, договорясь между собою, пошлют из среды своей нарочного к государю. Достигнув такого ответа со стороны духовенства, воевода Бутурлин написал 12 августа к писарю Ивану Выговскому: "Нам сделалось известно, что по гетманскому письму в Киев едут для избрания митрополита епископы Перемышльский, Львовский и Луцкий, но о приезде их просил ли покойный гетман указа у великого государя? Если государева указа нет об избрании митрополита, то ты уведомил бы тех епископов, чтобы они сами писали о том к царю и патриарху Никону, а без государева указа и патриаршего благословения в Киев не ездили и митрополита не избирали". Выговский отвечал воеводе 23 августа, т. е. в самый день погребения Хмельницкого: "Славной памяти гетман писал к тем епископам, чтобы они приезжали для выбора митрополита по давним правам, как прежде искони бывало, о чем к царскому величеству еще не писал. Но по отправлении погребения мы тотчас будем держать совет и, что положено будет на совете, чрез послов наших известим его царское величество. Для епископов же ныне довольно и того, что права и давний обычай повелевают им приезжать по гетманскому письму на избрание митрополита, чтобы в духовном чине без пастыря не умножилось своеволия и беспорядка. А когда те епископы приедут на избрание митрополита, на которое посланы будут особы и от войска, то, думаю, о новоизбранном напишут и его царскому величеству". Этот ответ Выговского в подлиннике вместе с своими известиями об ответе киевского духовенства Бутурлин отправил к государю. В то же время находился в Чигирине по указу государеву стольник Василий Кикин, и он в своем статейном списке записал: "В 26-й день августа приходили к нему, стольнику, от Черниговского епископа архимандрит Овручского монастыря да игумен Киево-Михайловского Златоверхого монастыря и говорили, что епископ и все духовенство желают избрать митрополитом в Киев печерского архимандрита Иннокентия Гизеля, а о поставлении его в митрополита послать челобитную к царю государю и к патриарху Никону, но только не знаем, как похотят войском, изберут ли его, печерского архимандрита, или кого иного. Об этом у нас, духовных, скоро будет рада с гетманом и с начальными людьми". Гетманом здесь назван Выговский, который в этот самый день, 26 августа, избран был в гетманы впредь до возмужалости Юрия Хмельницкого, и в этот же день, принимая у себя сотника Кикина, также говорил ему, между прочим: "Будет у него, гетмана, в Киеве со всем народом и духовенством рада и избрание митрополита, и кого изберет Дух Святой и Церковь на Киевскую митрополию, мы о том известим царское величество немедленно". Все — обещания и обещания, но гетман обещал лишь известить государя о новоизбранном митрополите, а духовенство обещало не только известить о том государя, но и просить Никона о поставлении новоизбранного митрополита и потом быть под послушанием и паствою Московского патриарха.

Избрание митрополита последовало, однако ж, нескоро. Новый гетман поручил блюстителю митрополии Барановичу назначить для того удобное время и пригласить коронных епископов отнюдь не позже 1 октября. Это именно число Баранович и назначил последним сроком для съезда избирателей и приглашал в Киев к этому числу самого гетмана. Но съезд не состоялся. Действительная попытка к выбору митрополита произошла 18 октября, кажется, случайно. Гетман прибыл в Киев 13 октября собственно на погребение своей сестры, бывшей за полковником Павлом Тетерею, вместе с отцом своим и братьями, с несколькими полковниками и многими начальными людьми. Октября 17-го гетман приехал в Братский монастырь, куда епископ Лазарь Баранович пригласил на акафист и царских воевод. После акафиста отслужил он обедню и молебен, потом прочел молитвы над гетманскою булавою, саблею и бунчуком, которые пожалованы были царем Алексеем Михайловичем гетману Хмельницкому, окропил их святою водою, подал новому гетману и сказал ему речь, чтобы он служил верою и правдою великому государю. А на следующий день гетман пришел со всею своею свитою в Софийский собор для избрания митрополита. Приглашаемы были туда и царские воеводы, но они не осмелились ехать, не имея государева указа. Из духовных лиц тут были, по свидетельству воевод, епископ Лазарь Баранович, архимандриты: виленский Иосиф Тукальский и черниговский Иосиф Мещеринов (родственник гетмана Выговского), недавно прибывший из Львова и поставленный архимандритом, да наместники епископов Львовского и Перемышльского. А киевских архимандритов и игуменов, начиная с печерского архимандрита Иннокентия Гизеля, которых всего удобнее можно было пригласить, не было. Что бы это значило? Киевское духовенство, как мы видели, еще прежде заявило царским воеводам, что оно желало бы избрать на митрополию Иннокентия Гизеля, потом просить о рукоположении его Московским патриархом и состоять под властию последнего. Это желание, которого духовенство, вероятно, не скрывало и от других, вовсе не соответствовало намерениям Выговского. Он, едва сделался гетманом, начал замышлять, как бы удобнее изменить Москве и со всею Малороссиею вновь отдаться Польше, и для его цели было весьма важно, чтобы на Киевскую кафедру избран был не кто-либо из преданных Москве и желающих единения с нею, а человек, преданный Польше, который мог бы содействовать ему в его намерениях своим духовным влиянием на народ, т. е. кто-либо из духовных лиц, подданных польского короля. И вот для избрания митрополита не были приглашены главные представители киевского духовенства, и кандидатами на митрополию избирались все из коронного духовенства. Чрез три дня (21 октября) сам гетман сказывал киевским воеводам: "Мы выбирали на Киевскую митрополию Луцкого епископа Балабана или виленского архимандрита Иосифа Тукальского, а иные — Львовского епископа Арсения Желиборского, но ни на ком окончательно не остановились и отложили выборы до Николина дня осеннего (6 декабря)". Об этом известил Баранович епископа Львовского Желиборского и, называя его "первым сыном Церкви", разумеется Киевской, как старейшего епископа Киевской митрополии, усердно просил его прибыть в Киев к назначенному времени, а также известил, конечно, и прочих епископов и вообще духовенство. Теперь действительно съезд избирателей состоялся. Луцкий епископ Дионисий Балабан, как писали в Москву киевские воеводы (от 3 декабря), приехал в Киев еще 1 декабря и, "не обослався" с ними, остановился в Софийском монастыре, а два другие епископа, Львовский Арсений Желиборский и Перемышльский Антоний Винницкий, вскоре ожидались. Воеводы, не зная, как им поступить в настоящем случае и выговаривать ли тем епископам, что они без государева указа и без благословения Московского патриарха избирают митрополита, просили государя прислать им свой указ. Но указ к 6 декабря и не мог поспеть, и, без сомнения, не был прислан. Сколько собралось духовенства и мирских людей на выборы митрополита, был ли в собрании сам гетман и как происходило избрание, неизвестно. Известно только, что избран был один из тех кандидатов, которые намечены были еще 18 октября в присутствии гетмана Выговского, именно Дионисий Балабан, а не тот кандидат, которого желало киевское духовенство, что Дионисий Балабан давал тогда киевскому и всему малороссийскому духовенству обещание "великому государю яко природному своему царю всякого добра хотеть" и что вскоре затем Дионисий принял от Лазаря Барановича управление митрополией и поселился в киево-софийском митрополичьем доме. Таким образом, акт избрания Киевского митрополита совершился без всякого участия московского правительства, несмотря на все радение царских воевод в Киеве, может быть действовавших только от себя лично.

Оставался впереди еще акт поставления новоизбранного митрополита, и опять началось такое же радение. В Путивле был тогда воеводою известный нам своей приверженностию к патриарху Никону боярин Никита Алексеевич Зюзин. Он находился в дружеских сношениях с Выговским, вел с ним переписку и в генваре 1658 г., между прочим, написал гетману, чтобы избранный на Киевскую митрополию Дионисий Балабан не слал за посвящением к Константинопольскому патриарху, а поехал бы гетман в Москву к патриарху Никону и сам изустно говорил ему о том. Выговский от 25 генваря отвечал Зюзину: "По письму твоему братскому пишу к новоизбранному митрополиту, чтобы он не слал за благословением к Константинопольскому патриарху до тех пор, пока Московский патриарх Никон не сошлется о том с Константинопольским". Разумеется, Выговский обманывал своего мнимого друга, как обманывал тогда и все московское правительство, между тем как Зюзин по каким-то доносам и, всего вероятнее, за свои дружеские отношения к Выговскому вскоре лишился своего места и подвергся царской опале, сколько ни ходатайствовал за него Выговский пред царем и Никоном. В том же генваре прибыл из Москвы в Малороссию по просьбе войска запорожского полномочный посол, окольничий Богдан Матвеевич Хитрово, чтобы от имени государя торжественно утвердить Выговского в сане гетмана и принять от него присягу. В первой половине февраля собралась в Переяславе генеральная рада, и на нее съехалось множество духовенства с новоизбранным митрополитом во главе, который и приводил гетмана к присяге. Хитрово, хотя вовсе не ожидавший встретить здесь нового митрополита, отнесся к нему с должным вниманием и, раздавая гетману и другим особам, светским и духовным, царские подарки соболями, поднес и Дионисию Балабану сорок соболей во сто рублей — ту самую часть, которая в Москве назначена была блюстителю митрополии епископу Лазарю Барановичу, естественно теперь не прибывшему на раду. Но наедине Хитрово заметил Дионисию, что "он, когда был избран на Киевскую митрополию, не присылал бить челом великому государю и просить благословения у патриарха Никона". На это Дионисий отвечал окольничему Хитрово: "От начала св. Крещения Киевские митрополиты один по другом принимали благословение от святейших патриархов Константинопольских, и он, Дионисий, без повеления и благословения Константинопольского патриарха не смеет принять благословение и поставиться на Киевскую митрополию от святейшего Никона патриарха". Так объяснилось, что и поставление вновь избранного Киевского митрополита совершится без всякого участия московского правительства, гражданского и духовного, и это поставление действительно будто бы совершилось вскоре за тем, 28 февраля, разумеется, с благословения Цареградского патриарха. Одного только вправе был требовать царский посол от Дионисия Балабана, чтобы он как архипастырь Киева, находящегося под властию Москвы, вполне был верен московскому государю, и Дионисий пред Хитрово "с клятвою обещался быть под великого государя рукою и всякого добра ему хотеть и на то самого Выговского под клятвою утверждал, чтобы великому государю верно служил". Но в том же феврале месяце посланник польского короля Беневский, бывший у гетмана Выговского, доносил своему государю: "От Киевского митрополита, т. е. отца Балабана, который из Луцка поступил на Киевскую митрополию, имею послание, полное надежды. Этот человек, поступив на митрополию, может принести величайшую пользу, и я надеюсь, что он будет полезен отечеству. Я убедил его занять это место, а без того он не хотел и отказывался. Я видел, что он, сделавшись митрополитом в Киеве, может содействовать нам свободнее. Вообще, он обещает в письме своем самое скорое исполнение надежды на присоединение Малороссии к Польше". Балабан, значит, думал служить двум господам: по видимости — московскому государю, а искренне — польскому королю и вместе гетману Выговскому.

Случай к тому скоро представился. Во главе недовольных избранием Выговского в гетманы находился полтавский полковник Мартын Пушкарь. Он утверждал, что Выговский избран меньшинством, только людьми, к нему близкими и преданными, а не всею запорожскою чернью, не хотел ему повиноваться, доносил на него боярам и в Москву, что он сносится с крымцами и ляхами и замышляет измену. Не поехал Пушкарь и на переяславскую генеральную раду, хотя там его ожидали. Все усилия Выговского помириться с ним, подчинить его себе были напрасны. В Москве тогда еще не верили измене Выговского и также выразили желание, чтобы Пушкарь смирился, не затевал смуты. И вот новый Киевский митрополит вскоре после переяславской рады послал к Пушкарю свою грамоту с нежинским протопопом Максимом Филимоновым, в которой, извещая, что возложил на переяславской раде с согласия всего запорожского войска свое архипастырское благословение на Выговского как на гетмана в присутствии царского посла Хитрово, убеждал Пушкаря признать этого нового гетмана, покориться ему и не чинить бунтов, иначе угрожал своим "неблагословением" Пушкарю и всему его полтавскому полку. Пушкарь в своей ответной грамоте благодарил митрополита за присланное известие, усердно просил его святительского благословения себе, и своему полку, и всему запорожскому войску, но объявлял, что бунтов он никаких не чинит, а верно служит его царскому величеству и что тогда только покорится Выговскому, если он на новой генеральной раде избран будет в гетманы всею запорожскою чернию и войском. "А неблагословение ваше пастырское, — писал полковник, — налагайте, Ваша святительская милость, на кого-нибудь иного, кто неверных царей принимает, а мы одного православного царя за царя имеем... налагайте на тех, которые его царскому величеству и всему войску запорожскому не добре чинят" (намек на Выговского). Митрополит Дионисий в настоящем случае хотел послужить главным образом Выговскому, хотя это согласовалось и с желанием московского правительства, но не достиг никакого успеха. После того Выговский решился позвать к себе на помощь крымскую орду, чтобы вместе с нею поразить Пушкаря со всеми его единомышленниками, и начал ссылаться с поляками. Все в Малороссии испугались последствий от нашествия орды. В двадцатых числах мая киевские воеводы писали к государю: "Нам говорят беспрестанно Киевский митрополит Дионисий Балабан, и архимандриты, и игумены, и все духовенство, и мещане, и всяких чинов киевские и иных черкасских городов приезжие люди, что гетман призвал к себе крымцев и с ними соединился, а с поляками непрестанно ссылается, а твоих государевых бояр, и воевод, и ратных людей в черкасских городах и на Украине нет... почему и просят нас со слезами отписать тебе, великому государю, чтобы ты для защищения их и св. церквей вскоре прислал в украинские города ратных людей". Митрополит, как живший в Киеве, не мог, конечно, отделиться в этом случае от всех прочих жителей Киева и вопреки им говорить что-либо в защиту Выговского, не просить вместе со всеми о присылке против него ратных людей из Москвы. Этого мало: в июне, когда государь прислал в Киев новых воевод, боярина Василия Борисовича Шереметева и князя Юрия Никитича Барятинского, с ратными людьми митрополит Дионисий выезжал встретить их (17-го числа) за пять верст от города и сказывал им, что гетман Выговский с неделю уже в Чигирине, но отпустил ли татар или не отпустил, того не знает. Кажется, и в Москве считали Дионисия человеком верным и благонадежным: бывший царским послом в Переяславе на недавней раде окольничий Хитрово по приказанию самого государя написал от 30 июня к митрополиту Дионисию лист о государевых делах и поручил киевскому воеводе Шереметеву передать тот лист Дионисию секретно, хотя за отъездом его из Киева в деревню Шереметев не мог исполнить поручения. А между тем посланник польского короля Беневский, которого называли другом Выговского, недаром писал в том же июне в Варшаву: "Прошу предоставить место подсудка владимирского Адаму Белостоцкому, шурину отца митрополита Киевского". Управившись в июне месяце с своим домашним врагом, полковником Пушкарем, разбив его сторонников, причем сам Пушкарь погиб, Выговский смелее и смелее приступал к осуществлению своих замыслов изменить Москве и передаться Польше, а чрез несколько времени перестал двоедушничать и митрополит Дионисий и перешел на сторону гетмана. Киевские воеводы от 12 июля извещали государя, что гетман Выговский разослал универсал ко всем полковникам и велел им со всеми полками собираться к нему в Чигирин, что он послал звать к себе и крымского хана с татарами, что от такого сбора войск сами полковники не чают добра, и далее писали в своем донесении: "А митрополит Киевский, не сказався там, поехал в Чигирин к гетману Ивану Выговскому. Когда он поехал из Киева и мы, проведав, посылали спрашивать людей его, то люди его сказали, что он поехал в деревню. Но в деревне он был немного и ныне в Чигирине, а сказывают, будто поехал для рады". Странное совпадение! В том же самом месяце 1658 г. и даже почти в те же самые числа, когда Московский патриарх Никон самовольно оставил свою кафедру и удалился из Москвы, и Киевский митрополит Дионисий Балабан самовольно оставил свою кафедру и удалился из Киева, прожив в нем всего около полугода, и уже никогда более в него не возвращался.