Университетская традиция 39 страница

Этот атомистический тезис утверждает, что действительность (и язык) состоит из простых, отдельных фактов (и выражений) и что действительность и язык внешне соотносятся друг с другом. Опирающийся на него способ мышления противостоит диалектическому, согласно которому различные понятия и состояния дел отрицают друг друга и указывают на другие понятия и состояния дел. Диалектика обладает тенденцией к поиску целостностей, основанных на внутренних связях понятий, тогда как атомизм понимает мир и язык в качестве отдельных выражений и фактов, находящихся во внешних отношениях друг с другом. Говоря о "внутренней связи", мы подразумеваем, что отдельное понятие не может быть определено вне его отношений с другими понятиями. Другими словами, пол-

ное определение понятия зависит от других понятий. (Ср. с точкой зрения, согласно которой понятие действия должно быть определено с помощью таких понятий, как намерение, действующее лицо и объект, на который направлено действие).

Говоря о "внешнем отношении", мы подразумеваем, что понятие есть то, что оно есть, независимо от связей с другими понятиями. (Например, кот есть кот независимо от того, в какой связи он находится с циновкой).

Итак, мы имеем два условия, которые должны выполняться для того, чтобы утверждение было способным выражать знание.

1. Утверждение должно быть хорошо сформулированным, то есть грамматически правильным.

2. Утверждение должно быть верифицируемым, то есть мы должны, в принципе, быть способными подтвердить его с помощью наблюдений и гипотетико-дедуктивного метода.

Утверждения, которые не удовлетворяют этим условиям, не выражают знание. Они эпистемически бессмысленны. Их примерами будут такие этические, религиозные и метафизические утверждения, как "не убий", "Бог есть благо" и "субстанция едина". Согласно критериям эпистемической осмысленности, эти утверждения не выражают знание. Конечно, при этом не отрицается, что они могут быть эмоционально осмысленными. Например, утверждения о ценностях часто много значат как для индивида, так и для общества. Но, согласно этим двум критериям, они не являются утверждениями, которые представляют знание.

Имея в виду позицию Рассела (на некотором этапе его философского творчества), можно так кратко выразить точку зрения логического позитивизма. Существуют только два вида эпистемически осмысленных утверждений, а именно аналитические утверждения и хорошо сформулированные апостериорные синтетические утверждения.

Иначе говоря, единственными эпистемически осмысленными являются утверждения, которые мы находим в формальных науках (логика, математика) и науках, опирающихся на опыт и ги-потетико-дедуктивный метод.

Такой - в упрощенной форме - являлась в межвоенный период основная позиция логического позитивизма, представленного Венским кружком [1].

1 Краткое изложение основных идей логического позитивизма см. в кн.: АЛуег. Language, Truth and Logic. - London, 1936.

Различие между эпистемически осмысленными и эпистемически бессмысленными утверждениями - между подлинным знанием и псевдознанием - здесь определяется как различие между утверждениями, которые являются проверяемыми (верифицируемыми), и утверждениями, которые нельзя проверить. Это различие отождествляется с различием между наукой и псевдонаукой.

Подобно другим формам эмпирицизма, логический позитивизм выступает против гносеологического рационализма [1], то есть против утверждений, претендующих на истинность, но в то же время не удовлетворяющих требованиям проверки с помощью наблюдения и гипотетико-дедуктивного метода. Так, теология и классическая метафизика (например, онтология) отвергаются в силу их эпистемической бессмысленности.

Как мы уже отмечали, такое опровержение является проблематичным, поскольку возникает вопрос, не попадает ли сам эмпирицистский тезис в ту категорию, которую он объявляет эпистемически бессмысленной. Можно ли эмпирически проверить сам этот тезис? Мы упоминали об этом возражении, основанном на самоприменимости, в связи с Декартом и Локком.

Согласно эмпирицистскому тезису, ценностные суждения - этические и эстетические утверждения - следовало бы объявить эпистемически бессмысленными. Но в этом случае их отклонение имеет иной характер, чем для теологических и метафизических утверждений. Можно сказать, что этические и эстетические утверждения эпистемически бессмысленны, но в противоположность теологическим и метафизическим они и не претендуют на познавательную значимость. Они выражают установки и оценки, которые не могут быть обоснованы в терминах "истина" и "ложь", но все же играют важную роль в нашей жизни. Можно напомнить читателю о точке зрения Юма на связь познания ("разума") и эмоций ("чувств"), высказанной им при обсуждении этики [2].

1 Имеется в виду позиция рационализма в теории познания, исходящая из приоритета разума относительно опыта, а не сама концепция рациональности как логической размерности знания, опыта и деятельности. Иначе говоря, понятия "рационализм" и "рациональность" различаются. - С.К.

2 См. R.Camap. Values and Practical Decisions. In The Philosophy of Rudolf Carnap. Ed.by P.Schlipp.The Library of Living Philosophers, vol.XL- LaSalle/London, 1963.

Венский кружок ни в коей мере не был индифферентным в отношении политических вопросов. В период между мировыми войнами его члены занимали четкую антифашистскую позицию. Одним из следствий эмпирицистского тезиса было опровержение фашизма в качестве научно бессмысленного. Таким образом, логические позитивисты могли позволить себе занять определенные политические и этические позиции. Но при этом важно отметить, что они не считали, что могли бы обосновать посредством рациональных аргументов свой выбор занятой ими нормативной позиции. В конечном счете, когда дело касается этических и политических вопросов, каждый должен полагаться на дорациональные (рrе-rational) решения. Каждый делает выбор, который в принципе не может быть рационально легитимизирован.

Независимо от того, предоставлял ли позитивизм, основываясь на эмпирицистском определении неосмысленного (научно непроверяемого), защиту от фашистского вздора, он все же не мог бы опровергнуть базисные фашистские нормы. Иначе говоря, позитивисты могли бы отклонить то, что являлось эмпирически непроверенным и непроверяемым в фашистских положениях (например, расовую теорию и идею о тысячелетнем Третьем рейхе). Однако позитивисты явно отрицали возможность проведения аргументированной дискуссии о базисных нормах и принципах. По их мнению, дискуссия в этой области не могла бы привести к убедительным выводам.

Это мнение возвращает нас к дебатам рационализма и эмпирицизма, к вопросу о том, можем ли мы с помощью разума обосновать наши первые принципы, будь они нормативными или познавательными. Неэмпирицистские школы, например феноменология, утверждают, что мы не можем полностью лишить разум способности разъяснять и обосновывать первые принципы, хотя такая деятельность и является проблематичной. Ведь если мы полностью отвергаем эту способность, трудно избежать ситуации, в которой, образно говоря, мы выбиваем опору из-под своих ног. Эмпирицистский тезис о эпистемической осмысленности только научных утверждений и вытекающее из него разделение познания и эмоций (понимаемых в качестве нерациональных) должны быть легитимированы с помощью рационального обсуждения. В противном случае, мы легко приходим к выводу о произвольности нашего решения в пользу этого тезиса [1].

1 См., например, K-O.Apel. "Scientism or Transcendental Hermeneutics?" - In Towards a Transformation of Philosophy. - London, 1980. - P. 93 ff.

Поппер и "критический рационализм"

Мы уже говорили о невозможности полной верификации общих утверждений, полученных с помощью индукции (см. Гл. 7). Мы действительно никогда не сможем верифицировать общее ут-

верждение "все лебеди белые", так как новые наблюдения белых лебедей будут только добавляться к принципиально конечному числу подтвержденных наблюдений. Ведь общее утверждение относится к бесконечному числу случаев ("все лебеди..."). С другой стороны, единичное наблюдение черного (не белого) лебедя фальсифицирует это утверждение.

Такие же аргументы могут быть выдвинуты против научных утверждений вида "сила равна произведению массы на ускорение".

Подобные рассуждения привели к переформулировке критериев эпистемической осмысленности утверждений. Требование их верифицируемости было заменено на требование фальсифицируемости. Итак, чтобы утверждение было эпистемически осмысленным (= научным), оно должно быть принципиально фальсифицируемым.

Эта переформулировка заняла центральное место в концепции Карла Поппера (Karl Popper, 1902-1994). Важно подчеркнуть, что мы говорим о принципиальной фальсифицируемости утверждений. Вопрос об их действительной фальсификации зависит в любой данный момент времени от существующих технологических возможностей. Так, для фальсификации утверждения о температуре на обратной стороне Луны или в ее центре требуются определенные технические средства. В отличие от прошлого сегодня мы можем фальсифицировать утверждения о температуре на обратной стороне Луны. Но и сейчас мы не в состоянии (насколько нам известно) фальсифицировать утверждения о температуре в ее центре. Однако, в принципе, располагая в будущем более совершенными техническими средствами, мы сможем сделать это. Поэтому утверждение "температура в центре Луны равна х градусам по Цельсию" является познавательно осмысленным, так как оно принципиально фальсифицируемо.

Но что можно сказать об утверждении "температура на поверхности Земли после того как умрут все люди, будет в среднем равна у градусам по Цельсию"? Это утверждение, в принципе, не является фальсифицируемым, так как не будет ни одного живого человека, который бы его фальсифицировал (мы предполагаем здесь, что никакие другие существа не займут место человека). Является ли это утверждение эпистемически бессмысленным и, следовательно, ненаучным? Вероятнее всего, ученые противились бы такому выводу. Вряд ли они думают, что такие утверждения являются бессмысленными и ненаучными.

Все это показывает, насколько проблематично отождествлять различие между принципиально фальсифицируемыми и принципиально нефальсифицируемыми утверждениями с различиями как между познавательно значимыми и познавательно бессмысленными утверждениями, так и между наукой и ненаукой.

Работа Поппера Логика научного открытия (Logik der Forschung, 1934 - русский перевод этой работы за исключением 8 и 9 глав см. К.Поппер. Логика и рост научного знания. Избранные работы, - М, 1983 - В.К.) является классикой философии науки. Она находится в тесной, но критической связи с логическим эмпирицизмом и следует восходящей к Локку эмпирической установке. Согласно этой установке, для обеспечения роста знания требуются ясные формулировки и наилучшие из возможных эмпирические проверки наших утверждений [1]. Для обозначения своей теории Поппер использовал термин критический рационализм.

1 "Все сказанное можно суммировать в следующем утверждении: критерием научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость". КМоппер. Предположения и опровержения. Рост научного знания. Перевод Л.Блинникова, В.Брюшинкина, Э.Наппельбаума и А.Никифорова. - В кн. К.Поппер. Логика и рост научного знания. - М., 1983. - С. 245.

Поппер приводит следующий аргумент против индуктивного метода. У нас нет законных оснований для вывода общих утверждений (универсальных гипотез и теорий) о всех событиях из сингулярных утверждений, то есть из основанных на наблюдениях и экспериментах описаниях отдельных событий. Независимо от того, сколько белых лебедей мы наблюдали, у нас нет права на вывод, что все лебеди белые (ср. с точкой зрения Юма на индукцию).

В таком случае, как можно обосновать общие утверждения, подобные гипотезам и законам? Ответ Поппера таков: с помощью дедуктивного метода проверки, согласно которому после выдвижения гипотезы прежде всего проверяются эмпирически ее следствия. При этом вопрос о том, как мы формулируем универсальные утверждения, гипотезы, должен быть отделен от вопроса об их обосновании или проверке. Вопрос о том, как мы приходим к выдвижению гипотез, - это, психологический вопрос, который может быть исследован эмпирическим путем. Вопрос же о том, как мы обосновываем имеющуюся гипотезу, - это логический или методологический вопрос, на который нельзя ответить с помощью эмпирического исследования, поскольку оно уже предполагает свою обоснованность. Итак, мы приходим к фундаментальному различию между фактическими проблемами, решение которых относится к компетенции эмпирических наук, и проблемами обоснования или общезначимости (problems of justification or validity), которые должны быть разъяснены с помощью логики исследования.

Как же мы проверяем выдвинутые гипотезы? Мы выводим (дедуцируем) из гипотез сингулярные утверждения, которые затем с помощью эмпирической проверки верифицируем или фальсифицируем соответственно тому, отвечают они или нет утверждениям наблюдения и эксперимента. Дедуцированные сингулярные утверждения говорят, что должно случиться при заданных условиях. Утверждение будет истинным, если то, что оно говорит, имеет место. Если этого не происходит, утверждение оказывается ложным. В первом случае гипотеза выдержала конкретную проверку. Однако эта проверка связана только с одной из бесконечного числа возможных ситуаций, характеризующихся применяемыми процессами вывода и используемыми средствами и методами. Следовательно, мы не можем быть уверенными в универсальной истинности гипотезы, то есть в том, что ее подтвердит любая проверка. Но если результат конкретной проверки отрицателен, то доказано, что гипотеза является ложной.

Итак, между тем, что следует из эмпирически подтвержденной гипотезы, и тем, что следует из эмпирически не подтвержденной гипотезы, существует асимметричное отношение. Если одно из следствий гипотезы оказывается подтвержденным, то мы не знаем, является ли она истинной. Если же одно такое следствие оказывается не подтвержденным, то мы знаем, что гипотеза является ложной.

Следовательно, подлинная проверка гипотезы заключается в ее фальсификации, а не верификации, которая оказывается принципиально недостижимой. Из этого вытекает, что наилучший способ испытания гипотезы заключается не в проведении множества ее "тонких" проверок, а в том, чтобы найти проверки, которые гипотезе было бы труднее всего выдержать.

Когда гипотеза выдерживает такое испытание, мы можем временно рассматривать ее в качестве подтвержденной. Но этот результат всегда открыт для дальнейшей фальсификации.

Кроме того, чтобы другие ученые смогли без труда увидеть слабые места в нашей аргументации, очень важно ясно и доступно описывать и публиковать всю информацию, относящуюся к гипотезе и ее проверке.

Логические позитивисты придавали особое значение проблеме четкой демаркации науки и метафизики. Они определяли ее в плане различия между тем, что является верифицируемым, и тем, что не является таковым, то есть различия между эпистемически осмысленным и эпистемически бессмысленным. Характерным для Поп-пера было отрицание того, что научные гипотезы и теории являются верифицируемыми. По его мнению, критерием научности утверждений является их фальсифицируемость, а не верифицируемость.

Поппер также занимался различием науки и метафизики (см. историю дискуссий по поводу этого различия от Локка через Юма к Канту). Оно усматривалось им опять-таки в различии между эмпирически фальсифицируемым и нефальсифицируемым. В той мере, в какой теория не фальсифицируема, она не является научной. Вместе с тем Поппер не утверждает, что это различие является различием между эпистемически осмысленным и эпистемически бессмысленным. В этом моменте он не разделяет позитивистскую точку зрения.

Но каков логический статус его критерия демаркации? Откуда нам известна его истинность? Поппер отвечает, что этот критерий является в конечном счете конвенциональным предположением, которое мы решаем принять и которое не может быть рационально аргументировано. Итак, Поппер придерживается определенной формы децизионизма. Раз невозможно обязывающее рациональное рассмотрение критерия демаркации, то мы должны решить, принимать его или нет.

Но в то же самое время Поппер добавляет (в сноске), "что между сторонами, заинтересованными в обнаружении истины и готовыми прислушиваться к аргументам друг друга, всегда возможна рациональная дискуссия" [1].

1 К.Поппер. Логика научного открытия. Перевод Л.Блинникова, В.Брюшин-кина, Э.Наппельбаума и А.Никифорова. - В кн. К.Поппер. Логика и рост научного знания. - М., 1983. - С. 59.

С герменевтической точки зрения, можно возразить, что не имеет смысла говорить, будто мы в состоянии сделать выбор в пользу рациональности, понимаемой в качестве нашей заинтересованности в истине. Ведь сам акт выбора уже предполагает, что мы в этом смысле являемся рациональными.

Отметим некоторую неоднозначность позиции Поппера в отношении выбора. То, о чем он говорит в этой сноске (многие добавили бы: то, что он делает и на практике, и в своих страстных публикациях на социально-философские темы), свидетельствует о том, что сам он выходит за рамки децизионизма, который он приписывает себе.

Используя термин "критический рационализм" в отношении своей позиции, Поппер делает ударение на то, что он полагается на рациональное обсуждение, на разум в его научном и практическом измерении. Для него обсуждение - это открытая и свободная проверочная деятельность, в которой оппоненты принимают участие не для того, чтобы переубедить другого, а для того, чтобы научиться чему-нибудь. Принимая участие в обсуждении, оппоненты ищут возможную фальсификацию отстаиваемых ими утверждений. Каждый участник дискуссии должен быть готов к тому, что правильным может оказаться не его утверждение, а утверждение оппонента. Участники должны испытывать одинаковое доверие к совместному использованию разума как помощника всех сторон. Для Поппера это и есть рационализм, то есть убеждение в эффективности использования разума в открытых дискуссиях. Критический аспект этого рационализма связан с попытками участников фальсифицировать теории, а также с такой критикой ими правил метода, которая показывает, что они не содействуют получению знания. Итак, можно критиковать философскую позицию без того, чтобы быть способным эмпирически ее фальсифицировать. Поппер относит к подобного рода философским позициям и такой универсальный тезис, как детерминизм.

Но почему мы должны развивать (promote) знание? Этот вопрос также оказывается предметом обсуждения. Но здесь Поппер склонен к децизионизму: критический рационализм, основанный на открытом, совместном использовании разума, опирается на определенный выбор. Этот выбор сам не может быть обоснован с помощью аргументов, базирующихся на критическом использовании разума.

Если фальсифицируемость служит критерием демаркации для науки, то должны существовать сингулярные утверждения, которые могут выступать предпосылками для фальсифицирующих выводов. Дедуцированные сингулярные утверждения не проверяются путем непосредственного сопоставления с реальностью. Они сравниваются с утверждениями наблюдения, то есть с сингулярными утверждениями, говорящими, что дело обстоит так-то и так-то. Но откуда нам известно, что эти утверждения наблюдения (базисные утверждения) истинны? Когда мы имеем непосредственное чувственное переживание (опыт) и выражаем его с помощью сингулярного утверждения вида "сейчас этот дом является зеленым", то, по-видимому, не существует иного способа проверки этого утверждения, как только с помощью другого сингулярного утверждения такого же самого вида. Утверждения о состояниях дел контролируются с помощью новых наблюдений, которые опять формулируются как утверждения о состояниях дел. Каким образом мы можем быть уверены в том, что не ошибаемся по поводу этих новых утверждений?

Мы уже затрагивали эту проблему в связи с Декартом. Также было упомянуто в связи с Беркли, что некоторые философы склонны воздерживаться от каких-либо утверждений о внешней реальности и ограничиваться лишь утверждениями о непосредственных переживаниях. Но такое ограничение порождает проблему статуса наших чувственных переживаний, так называемых чувственных данных. Действительно, хотя индивид и может говорить, что он уверен в том, что его утверждения о переживаниях являются правильными, так как это его собственные переживания, а не только то, о чем он лишь говорит, цена такой уверенности за это очень велика: при таком ограничении мы лишаемся мира общих для нас объектов.

Как Поппер пытается разрешить эту проблему? Он придерживается прагматического подхода. Если многие люди воспринимают одну и ту же вещь и когда вещь воспроизводится в восприятии как одна и та же снова и снова, то мы получаем объективное основание, в котором нуждаемся. Гарантия, что наши сенсорные восприятия являются общезначимыми, заключается в их проверке на интерсубъективность. Отсюда следует, что воспроизводимое и интерсубъективно доступное - повторяющее себя и общее для нас - может быть содержанием науки в форме утверждений наблюдения.

Но в этом нет абсолютной гарантии. В связи с проверкой утверждений наблюдения возникает регресс ad infinitum (бесконечный переход от одного такого утверждения к другому), но на практике ни одна проверка не может продолжаться бесконечно. Однако Поппер не утверждает, что все научные утверждения должны быть проверены, он говорит, что все они могут быть проверены.

У Поппера взаимосвязаны не только его методология и его эпистемология. Они оказываются связанными с политической теорией. Чтобы выявить заблуждения, мы должны участвовать в свободных обсуждениях; чтобы участвовать в свободных обсуждениях, мы должны иметь учреждения и традиции, которые делают их возможными, то есть мы должны иметь общество, сформированное согласно научному этосу. Для Поппера это общество является открытым и либеральным. Опираясь на свои взгляды на знание и формирование открытого общества, Поппер принимал активное участие в политических дебатах. В книге Открытое общество и его враги (The Open Society and Its Enemies, 1945) он подвергает критике Платона, Гегеля и Маркса за отсутствие у них заботы об открытом и постепенном, идущим шаг за шагом совершенствовании знания и о либеральности, которую предполагает такое совершенствование.

Согласно Попперу, эти философы строили свои учения на непрочной основе и в духе своего догматизма выдвинули теорию общества, которое представляет опасность для рационального обсуждения и прогрессивного функционирования знания. Тем самым Поппер защищает требования толерантности и либеральности, а также выступает против идеологической обработки (индоктринации) и монополии на истину.

Книга Нищета историцизма (The Poverty of Historicism, 1957) посвящена "памяти бесчисленных жертв фашистской и коммунистической веры в Неумолимые Законы Исторической Судьбы". Аргументация в этой книге направлена против представлений о возможности предсказаний, относящихся к обществу в целом (холистические предсказания). Эту точку зрения он называет истори-цизмом и в предисловии сжато излагает основную линию аргументации против нее.

Она заключается в следующем.

"(1) Значительное воздействие на человеческую историю оказывает развитие человеческого знания. (Истинность этой посылки признают и те, кто видит в наших идеях, в том числе в научных, побочные продукты материального развития).

(2) Рациональные, или научные, способы не позволяют нам предсказать развитие научного знания. Это утверждение доказывается логическим путем (доводы в его пользу приводятся ниже).

(3) Таким образом, ход человеческой истории предсказать невозможно.

(4) Это означает, что теоретическая история невозможна; иначе говоря, невозможна историческая социальная наука, похожая на теоретическую физику. Невозможна теория исторического развития, основываясь на которой можно было бы заниматься историческим предсказанием.

(5) Таким образом, свою главную задачу историцизм формулирует неправильно (см. разделы с 11 по 16) и поэтому он несостоятелен". (К.Поппер. Нищета историцизма. Перевод С.Кудриной. - М., 1993. - С. 4-5.)

Эта линия аргументации, конечно, не отвергает возможности всех видов социальных предсказаний. Напротив, она полностью совместима с возможностью проверки социальных теорий, например экономических теорий, посредством предсказания того, что некоторые события будут иметь место при определенных условиях. Она опровергает только возможность предсказания исторического развития в той степени, в какой оно будет зависеть от роста нашего знания.

Итак, Поппер не отвергает возможности делать предсказания относительно отдельных частных процессов. Напротив, он считает, что мы должны выдвигать гипотезы о будущем, исследовать их следствия и сравнивать следствия с действительными событиями, корректировать на этой основе исходные гипотезы, снова исследовать следствия откорректированных гипотез и т.д. Другими словами, он переносит основные особенности своей философии науки на политическую философию. Результатом является экспериментирующая (tentative) политика постепенных шагов, своего рода научный реформизм.

Этот подход принципиально нейтрален по отношению к вопросу о том, используется ли он для блага той или иной общественной группы в обществе. Следование ему становится проблемой политического выбора. Для Поппера же существенным является то, что с помощью постепенной социальной инженерии политика становится научной. Он отвергает стремление планировать общественное устройство именно как целостность. Это невыполнимо. Мы не можем изменять все сразу. Те, кто тяготеют к глобальным переменам, становятся не только утопистами, но и обнаруживают склонность к авторитарной власти, так как хотят, чтобы все осуществлялось согласно их планам. Единственно возможный путь состоит в том, чтобы делать все постепенно, шаг за шагом. Причем крайне желательно поступать по-научному и открыто, а именно: мы должны реализовать поставленные цели с помощью проверенных средств и корректировать планы по мере нашего продвижения.

Поппер не отрицает отличия социальных явлений от естественных. Он говорит, что социальные явления в значительно меньшей степени, чем естественные, можно наблюдать будучи свободным от определенных идей о том, что мы наблюдаем. Для него объекты социальной науки являются в значительной степени теоретическими конструкциями. В этой связи он упоминает представления о войне и армии, которые рассматривает как абстрактные понятия. При этом Поппер отмечает, что люди (солдаты), которых убивают, являются конкретными. Наряду с этим Поппер формулирует принцип методологического индивидуализма: "...задача социальной теории состоит в том, чтобы строить социологические модели и анализировать их в дескриптивных или номиналистических терминах, иначе говоря, в терминах индивидов, их установок, ожиданий, отношений и т.д." [1].

1 К.Поппер. Нищета историцизма. Перевод С.Кудриной. - М., 1993. - С. 157.

Кун - смена парадигм в науке

Критика, направленная против позитивистской концепции верификации универсальных утверждений, кратко может быть сформулирована следующим образом. Пусть "Н" обозначает гипотезу (например, универсальное утверждение вида F = та или "все лебеди белые"). "I" обозначает следствие, то есть одно из утверждений об особом состоянии вещей, которое логически вытекает из гипотезы Я (например, "конкретный лебедь, которого мы будем наблюдать в определенном месте в определенное время, будет белым"). Это утверждение (предсказание, выведенное из гипотезы) может затем быть проверено с помощью наблюдения. Если это утверждение подтверждается, мы получаем в символической форме

H > I * I/H

(Я влечет I, имеет место I, следовательно Я). Но это не есть общезначимый вывод. Таким образом, Яне верифицируема. Если утверждение относительно наблюдаемого отдельного случая оказалось неправильным, мы получаем:

H>I * -I/-H