Университетская традиция 18 страница

Как условие возможности познания и опыта, "формы" априорны, то есть даны до опыта. Постижение этих форм, следовательно, осуществляется в рамках не отдельной эмпирической науки, например психологии, а философской рефлексии над эпистемологическими условиями эмпирических наук.

1 Эту оппозицию не следует преувеличивать: Юм также говорит, что мы обладаем "формами" внутри нас, благодаря которым мы "усматриваем причины" в той мере, в какой обладаем соответствующими ожиданиями. В этом смысле ожидания содержат нечто "трансцендентальное" - они являются формами нашего опыта. Но Юм интерпретирует эти ожидания как результат фактических (психологических) событий и не рассматривает их как нечто данное до опыта (как это делает Кант).

До сих пор мы пытались сделать понятной кантовскую философскую аргументацию и не выдвигали против нее возражений. Сейчас же остановимся на одном общем возражении. Кант полагает, что чувственные впечатления порождаются внешней реальностью (Ding an sich). Но в то же время он говорит, что мы можем постигать только чувственные впечатления, которые уже оформлены. Неоформленные воздействия и вещи в себе являются, следовательно, непостижимыми. Итак, понятие вещь в себе (Ding an sich) является проблематичным понятием, которое, с одной стороны, необходимо для объяснения происхождения опыта, но которое, с другой стороны, само по себе (без трансцендентальной обработки) не может быть предметом опыта.

Пока была рассмотрена только кантовская эпистемологическая модель. Охарактеризуем кратко типы познания, которыми оперирует Кант. Это:

1) аналитическое (априорное, a priori) познание, представленное, например, утверждением "все холостяки являются неженатыми мужчинами".

2) синтетическое (апостериорное, a posteriori) познание, представленное, например, утверждением "этот дом является белым".

3) синтетическое априорное познание, представленное, например, утверждением "все, что случается, имеет причину".

Первый тип познания относится к связям между понятиями. Второй - к оформленным чувственным впечатлениям, и третий - к постижению "форм".

Кант считает само собой разумеющимся, что существуют "синтетические априорные суждения". Вопрос заключается в том, как они возможны, а не в том, возможны ли они. Ответ состоит в

том, что "синтетические априорные суждения" возможны благодаря тому, что всем познающим субъектам присущи определенные формы, которые служат условиями упорядоченного опыта.

Что Кант подразумевает под "синтетическим a priori"? Он определяет термины следующим образом [1]:

A priori: независимое от опыта - примером служит суждение "все холостяки являются неженатыми мужчинами".

A posteriori: зависимое от опыта - примером служит суждение "этот дом является белым".

Аналитическое:

1) суждение, в котором логический предикат "содержится" в логическом субъекте,

2) суждение, в котором отрицание логического предиката ведет к логическому противоречию - например, "все холостяки являются неженатыми мужчинами" (или "все тела протяженны") [2].

Синтетическое:

1) суждение, в котором логический предикат не "содержится" в логическом субъекте.

2) суждение, в котором отрицание логического предиката не ведет к логическому противоречию - например, "этот дом является белым" (или "все тела имеют тяжесть") [3].

1 Напомним читателю, что обычно суждение А рассматривается как имеющее вид "S есть Р". Здесь S (логический субъект суждения А) обозначает предмет, о котором высказываются с помощью суждения А, а Р (логический предикат) обозначает то, что высказывается о логическом субъекте - В.К.

2 Критика чистого разума, А7/В11, с.112.

3 Критика чистого разума, А7/В11, с. 107.

Иными словами, аналитические априорные суждения соответствуют типу познания, возникающему в результате анализа связей между понятиями, как его трактовали рационалисты и эмпи-рицисты. Синтетические апостериорные суждения соответствуют опытному познанию, как его понимали рационалисты и эмпири-

цисты [1]. Щекотливым оказывается статус синтетических априорных суждений. Они являются утверждениями, которые не зависят от опыта (априорными). В то же самое время они являются и синтетическими, поскольку логический предикат "не содержится" в логическом субъекте. Кант убежден, что такие суждения (Urteile) существуют и что их примером будет утверждение "все, что происходит, имеет свою причину" [2]. Это утверждение явно противоречит точке зрения эмпирициста Юма, который интерпретировал бы его либо в качестве аналитического априорного суждения (мы можем так определить "все случающееся", что по определению оно будет считаться "имеющим причину"), либо в качестве синтетического апостериорного суждения (это утверждение является обобщением частных случаев, и, следовательно, мы не знаем, будет ли оно истинным в будущем).

1 См. Гл. 29

2 Критика чистого разума, А10/В13, с. 113.

Кант утверждает, что все происходящее имеет причину, и что нам нет необходимости обращаться к опыту, чтобы знать, что все происходящее имеет причину (так как причинность принадлежит к нашим формам мышления). Утверждение "все, что происходит, имеет свою причину" относится к фундаментальным принципам естествознания (= механике Ньютона), которые, по мнению Канта, общезначимы и необходимы.

Кант также полагает, что, в частности, утверждение "прямая линия является самым коротким расстоянием между двумя точками" может служить примером синтетического априорного математического суждения.

Согласно Канту, математика и естествознание являются хорошо обоснованными науками. Используемые ими упорядочивающие формы присущи всем субъектам.

Итак, Кант опровергает то, что называл эмпирицистским скептицизмом. Ведь рефлексивное постижение условий познания демонстрирует, что две вышеупомянутые науки опираются на надежное основание.

Но Кант опровергает и то, что он называл рационалистическим (спекулятивным) догматизмом. Спекулятивный рационализм (метафизика) не имеет твердого основания и, следовательно, не является наукой. Рациональная интуиция (например, по отношению к Богу), о которой говорят рационалисты, является всего лишь квазипостижением. С этого момента начинается кантовская

критика познания. Традиционный рационализм является псевдонаукой. Мы можем рефлексировать над условиями опыта. Именно это Кант и делает в своей философии. Но рационалисты пытаются выйти за границы опыта к "трансцендентному", к тому, что лежит за границами чувственного опыта. Но мы не можем ничего знать о "трансцендентном", которое превосходит условия (и границы) познания. Кант приводит два аргумента для обоснования своей точки зрения. С одной стороны, мы не можем чувственно воспринимать "трансцендентное" (которое выходит за границы нашего возможного опыта), так как то, что "трансцендентно", лежит вне чувственного опыта. С другой стороны, согласно Канту, когда рационалисты выдвигают теоретические аргументы - например, за или против существования Бога, то аргументы за и против являются одинаково весомыми. Этот априорный теоретический тупик (антиномия) также показывает, что невозможно знать что-нибудь о "трансцендентном".

При этом Кант не считает, как радикальные эмпирицисты, что он покончил с метафизикой. Напротив, Кант полагает, что метафизические вопросы являются неизбежными. Их постановка - часть человеческой натуры. Однако мы никогда не получим на них научного ответа.

Кант был протестантом. Его трансцендентальная философия, которая и опровергает спекулятивный рационализм и трактует метафизические вопросы как неизбежные, хорошо согласуется с основными положениями протестантизма. Мы не можем ни доказать, ни опровергнуть ответы на фундаментальные религиозные вопросы. А так как мы не способны освободиться от этих вопросов, то ответы на них должны основываться на вере.

Мы пришли к различению знания и веры, что было типично для протестантизма. Оно фактически освобождает место для религии. Мы не можем ни доказать, ни опровергнуть существование Бога, но мы можем верить либо в то, либо в другое.

Кант "спас" разум в сфере естествознания и математики от эмпирицизма Юма. Точно так же он сохранил место для простой веры в сфере религии.

Итак, мы видели, как трансцендентальная философия Канта, которая предполагает рефлексию над эпистемологическими границами познания, влечет за собой попытку синтеза рационализма и эмпирицизма.

Мы также показали, что кантовская философия, действительно затрагивает важные особенности нашего познания. В дополне-

ние к нашим высказываниям о состоянии дел, которые в зависимости от степени их соответствия объектам опыта являются истинными или ложными, мы можем размышлять и о различных условиях, которые делают возможными такие истинные или ложные высказывания.

В качестве одного из таких условий эмпирической истинности или ложности высказываний мы можем интерпретировать принцип противоречия: "одной и той же вещи не могут быть одновременно приписаны свойство А и свойство не-А (в одном и том же самом отношении)". При нормальном языковом употреблении высказывание "этот карандаш пишет одновременно и красным и синим цветом" будет нарушать принцип противоречия. Данное высказывание не является ни эмпирически истинным, ни эмпирически ложным, так как оно нарушает одно из условий, которые должны выполняться для высказываний, являющихся эмпирически истинными или ложными.

Аналогичным образом мы можем интерпретировать принцип причинности ("все события имеют причины") как условие осмысленности, например, естественно-научных утверждений. Допустим, что ученый-медик утверждает: "Дело не только в том, что нам неизвестны причины некоторых форм рака. Некоторые его формы вообще не имеют никаких причин". Этот исследователь совершает нечто иное и гораздо худшее, чем эмпирическую ошибку типа утверждения, что определенные формы рака имеют причины, каковыми эти последние на самом деле не являются. Это утверждение разрушает условие осмысленного исследования болезни. Другими словами, принцип причинности, можно сказать, функционирует как необходимый принцип, или необходимая предпосылка естественных наук. Если ученый нарушает этот принцип, он не совершает фактической ошибки, но ставит себя вне сферы научного исследования.

Критические аргументы были выдвинуты и против кантовской попытки найти раз и навсегда все базисные принципы познания и локализовать их в познающем субъекте. Одни критики указывают на то, что существует много различных принципов, часть из которых применима только в определенных, но не во всех областях. Так, принцип противоречия применяется в большем числе областей (например, и в физике, и при интерпретации текстов), чем принцип причинности (который применим в физике, но не при интерпретации текстов). Другие критики подчеркивают, что некоторые из этих принципов локализованы в языке, выступая в роли более или менее необходимых принципов лингвистический осмысленности, или в интерсубъективном "жизненном мире", в соглашениях и жизненных констатациях.

Независимо от того, как можно интерпретировать эти принципы, главное заключается в том, что в эпистемологическом смысле они предшествуют обыденному эмпирическому знанию. Эти принципы являются предпосылками эмпирического знания (эмпирически истинных высказываний) приблизительно в том же смысле, в каком шахматные правила предполагаются при игре в шахматы. Шахматные правила - это своего рода "схемы", которые делают возможными разные сильные и слабые ходы. Именно эти правила делают возможными ходы (или "конституируют" шахматные ходы).

Суть трансцендентальной философии состоит как раз в постулировании существования таких конститутивных условий, которые обладают более фундаментальным эпистемологическим статусом, чем эмпирически истинные или ложные суждения, то есть эмпирические высказывания.

Локк [см. Гл. 12] стремился выяснить эпистемологической различие между осмысленным (sense) и неосмысленным (non-sense), которое предшествует эмпирически истинным или ложным высказываниям. Точно так же трансцендентальная философия пытается выяснить условия (правила, предположения, принципы, схемы!), которые конституируют (делают возможными и формируют) эмпирически истинные и ложные суждения. В дальнейшем мы увидим, как Гегель [Гл. 20] модифицирует кантовские трансцендентальные условия с целью учета социальных факторов, в том числе и идеологических влияний.

Кантовская трансцендентальная философия - учение о морали

Как мы упоминали, Кант выступал против юмовского скептицизма как в отношении естествознания, так и морали. Во многом кантовская критика этического скептицизма перекликается с его критикой эпистемологического скептицизма.

В качестве данного Кант берет то, что существует норма "ты должен". Его вопрос состоит в том, как это возможно?

Поскольку, согласно Канту, "ты должен" является абсолютным обязательством, постольку это долженствование не может возникнуть из опыта. Ведь, во-первых, по Канту, опытное не включает в себя нормативное, и, во-вторых, опытное никогда не является полностью достоверным. Поэтому это "ты должен" заложено внутри нас.

Более того, это безусловное моральное обязательство ("ты должен") не может применяться к последствиям наших действий, потому что мы не имеем полного знания о последствиях и не контролируем их. Следовательно, это моральное обязательство должно быть обращено к нашей моральной воле.

Кантовское учение о морали является этикой моральной воли, а не консеквенциональной этикой. Главное, чтобы нравственно хорошей была воля, а не последствия действий. Здесь Кант отличается от утилитаристов, отстаивавших консеквенциональную этику. Они считали морально хорошими те действия, которые ведут к наибольшей "полезности" (счастью, удовольствию) для наибольшего числа людей.

Более того, кантовская этика моральной воли является этикой долга. Кант говорит, что реально мы можем проверить свои моральные убеждения соответственно нашей способности действовать вопреки удовольствию, из чувства долга. Это, конечно, не означает, что Кант ставит на первое место неудовольствие и боль! Но это показывает, насколько Кант далек от всех форм гедонизма (этики наслаждений).

Итак, это безусловное моральное обязательство "ты должен" укоренено в нас точно так же, как трансцендентальные формы: пространство, время, причинность и т.д. Это означает, что каждый человек подчинен данному моральному обязательству. Мораль, таким образом, имеет абсолютное и безусловное обоснование. Другими словами, Кант обосновывает абсолютную мораль путем ссылки на "субъект", тогда как Платон ссылается на "объективные" идеи.

В этой связи важно уяснить, как кантовская эпистемология проводит различие между трансцендентальным эго и эмпирическим эго. Его эпистемология устанавливает фундаментальное различие между тем, что мы воспринимаем, и вещью в себе. Воспринимаемое представляет сферу необходимости, потому что здесь все постигается в свете причинных отношений. Это же относится и к человеку. В той мере, в какой мы воспринимаем наше собственное эго, мы понимаем его как причинно обусловленное. Но сознание, которое осознает, не является сознанием, которое осознается (то есть самосознанием). В отношении самосознания, (то есть сознания, которое осознается), мы не можем сказать, что оно причин-

но обусловлено, так как причинная детерминация является результатом подведения явлений под наши трансцендентальные формы, и самосознание заведомо не воспринимается нами таким образом. Верно, что мы можем обратиться к предыдущему состоянию сознания, но только потому что мы сейчас, в текущем акте рефлексии, сами являемся сознанием, которое осознает, а не воспринимаемым сознанием. Итак, сознание, которое осознается, так называемое трансцендентальное эго, представляет собой вещь в себе. Следовательно, трансцендентальное эго относится к сфере свободы в противоположность эмпирическому эго, которое относится к сфере необходимости. (Использованные до сих пор аргументы основывались только на представлении о том, что сознание в качестве вещи в себе не может рассматриваться в качестве причинно определенного, так как само это осознающее сознание не дано в опыте. В дальнейшем мы приведем такие аргументы в пользу свободы трансцендентального эго, которые вытекают из так называемых практических постулатов).

Следовательно, согласно Канту, имеется различие между человеком как разумным существом и человеком как природным существом. Как разумное существо, человек подчиняется абсолютным моральным обязательствам в форме законов, которые он как автономное существо устанавливает для себя на основе разума. Как природное существо, человек подчиняется этим законам, хотя они и могут противоречить его естественным склонностям.

Резкое различие трансцендентального эго и эмпирического эго, человека как разумного существа и как природного существа, имеет следствием то, что этика становится независимой от эмпирических факторов. Этика имеет свое основание в человеке как разумном существе. Можно сказать, что данное обстоятельство защищает этику от любой критики, исходящей из эмпирических фактов. Но в то же самое время должна существовать определенная связь между этими сферами (трансцендентальным и эмпирическим). Как она реализуется? Кант полагал, что посредником между этими двумя сферами является воля. Дело в том, что на волю оказывают влияние наши естественные склонности и одновременно воля подчиняется закону, который мы устанавливаем нашим свободным разумом.

Кант говорит, что это безусловное моральное обязательство обладает статусом категорического императива. Этот императив имеет следующую форму: Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом.

Из этой формулировки следует, что Кант понимает моральное обязательство в качестве общезначимого. Мерилом моральности действия является то, что оно должно быть справедливым для каждого, находящегося в той же самой ситуации. Например, лгать аморально, так как мы не можем сделать ложь универсальной нормой.

Кант рассматривает следующий пример. Возникает своего рода самопротиворечие, когда мы пытаемся универсализировать максиму из того, что во избежание экономических затруднений было бы правильно давать обещания, которые мы не собираемся выполнять. Иначе говоря, не все максимы могут быть универсализированы. Например, мы не в состоянии универсализировать максиму о невыполнении обещаний. Если мы превращаем эту максиму в универсальный закон, то на практике возникает противоречие. Мы не можем последовательно желать такой максимы. Требование действовать на основе принципов, которые могут быть универсализированы, связано с требованием действовать по отношению к другим так, как они бы действовали по отношению к самим себе. Мы все этически обязаны не рассматривать других людей только в качестве средств достижения наших собственных целей. Ведь каждый человек является целью для себя самого. Верно, что часто мы вынуждены рассматривать других людей как средство, но мы не должны смотреть на них только как на средство.

Кантовский категорический императив является так называемой "метанормой", то есть нормой, которая устанавливается для других норм и фигурирует как идеальный стандарт для принятия решения о том, являются ли общезначимыми или нет конкретные нормы относительно действий. Но нормы для правильных действий не только легитимируются или оправдываются с помощью такой метанормы. Необходимо также, чтобы разные люди в различных ситуациях были в состоянии правильно применять нормы для правильных действий. Кроме того, для Канта существует напряженность между признанием категорического императива и применением этой метанормы в конкретных ситуациях. Ее применение требует постижения того, как лучше всего может быть понята конкретная ситуация. (Это поднимает вопрос о том, как мы, в качестве действующих лиц, можем убедиться, что обладаем адекватными понятиями для интерпретации ситуаций, в которых мы себя обнаруживаем).

Моральный закон в форме категорического императива имеет отношение к нам постольку, поскольку мы являемся разумными существами (Ding an sich). Категорический императив априорен, ибо не основан на опыте. Если он не аналитичен, то он синтетичен. Следовательно, категорический императив является синтетическим априорным суждением. Выразим это утверждение по-другому. Долг всех разумных существ действовать на основе универсальных законов является общезначимым и не зависит от того, что люди фактически делают и к чему они фактически стремятся. Поэтому категорический императив, выражающий этот долг, не зависит от эмпирических факторов и им предшествует - он априорен. Кроме того, концептуальный анализ не может вывести этот долг из понятия разумного существа или воли, основанной на разуме. Поэтому категорический императив, выражающий этот долг всех разумных существ, не аналитичен, а синтетичен. Итак, категорический императив является практическим, синтетическим априорным суждением.

В дополнение к безусловному категорическому императиву, Кант вводит различные гипотетические императивы. Они выражаются с помощью умозаключений следующеего вида: "если вы хотите достичь определенной цели, то вы должны действовать таким-то способом". Эти императивы не абсолютны, так как не предполагается, что здесь цель является благом в себе и для себя. Эти императивы телеологичны в том смысле, что они соединяют средства с целями. Приведем несколько примеров таких императивов. "Если ты хочешь получить лучшие оценки, то должен больше работать над домашними заданиями". "Если мы хотим победить нашего противника, то должны произвести много оружия". Гипотетический императив является выражением инструментально-целевой (means-to-an-end) рациональности. При этом цель гипотетически рассматривается в качестве обоснованной, и попыток ее рациональной легитимации не предпринимается. Рациональность заключается в том, чтобы найти наилучшие средства достижения этой цели. Иначе говоря, рациональность приобретает инструментальный характер: на основе подтвержденного эмпирического знания проводятся расчеты и разрабатывается конкретная стратегия действий. Действие является успешным, когда эта стратегия легко приводит нас к поставленной цели. Гипотетический императив имеет вид "если вы хотите достигнуть цели А, то должны использовать стратегию S". Таким образом, согласно Канту, формулирование гипотетических императивов означает не что иное, как постулирование причинных связей. При этом средства понимаются в качестве причин, приводящих к поставленной цели. Исходя из

этого, Кант полагает, что оправдание гипотетических императивов является фактически функцией "теоретического", а не подлинного "практического" использования разума.

Если целью являются дефицитные материальные блага: хлеб, земля, деньги, получение которых ограничено имеющимися ресурсами, и если каждый стремится к такой цели из-за эгоистических побуждений, то возникает ситуация, в которой каждый сражается против каждого (Гоббс). Требуя, чтобы мы рассматривали окружающих нас людей в качестве целей в себе, Кант дистанцируется от такой асоциальной ситуации. Окружающие меня люди в моих расчетах и действиях должны трактоваться не только в качестве средств или противников, препятствующих достижению целей, но и как партнеры, имеющие законные цели в себе и для себя. Требуя универсализации максим действия (Handlungsmaximen), Кант дистанцируется и от "макиавеллевской" стратегии. В ситуации, когда индивид манипулирует другими и внушает им определенные идеи, он вынужден скрывать от них свои собственные убеждения и цели. Универсализируя максимы действия, мы противодействуем манипуляционным методам достижения господства.

И требование смотреть на наших ближних как на цель в себе, и требование универсализации содержатся в кантовском категорическом императиве. Они являются своего рода гарантией для гражданского сообщества: техническая или инструментальная стратегия по достижению эгоистических целей никогда не должна быть абсолютной. Уважение к моральному закону, согласно Канту, должно пониматься как выражение взаимного признания, которое делает возможным формы жизни, регулируемые нормами, а не соображениями стратегии по достижению цели. Итак, моральный закон и уважение к нему делают возможным гражданское сообщество.

В своей аргументации Кант исходит прежде всего из внеисто-рических индивидов, а не социализированных личностей. Поэтому его позиция является несколько абстрактной. Например, на практике мы сталкиваемся со следующими вопросами. Должны ли мы рассматривать как цель в себе тех, кто не действуют по отношению к другому, как цели в себе? Как же мы должны практически рассматривать тех, кто угнетает других, в качестве цели в себе?

Ясно, что категорический императив формален. Он должен быть абсолютно обязательным всегда и для всех людей. Но в конкретных ситуациях непременно наличествуют эмпирические факторы, которые приводят к тому, что являющееся нравственно пра-

вильным для одного человека не всегда таково для другого. Например, в ситуации автомобильной аварии полицейский и врач должны действовать по-разному, основываясь на требовании универсальности. Полицейский не должен оперировать, а врач - регулировать движение транспорта. Для них универсальное требование будет иметь вид, соответственно, "выполняй долг врача в ситуации автомобильной аварии" и "будь полицейским в ситуации автомобильной аварии". (Но в чем заключается критерий того, что мы находимся в одной и той же ситуации?)

Кант полагал, что его категорический императив опровергает то, что он понимал под юмовским этическим скептицизмом. Но Юм также считал, что когда мы нейтральны и беспристрастны, то приходим к правильному моральному суждению. Таким образом, имеется определенная параллель между Юмом и Кантом, так как они утверждают, что практическим критерием для правильной морали является универсальность, то есть то, что нормы для действия могут быть универсальными. Но, согласно Юму, универсальность основывается на сходных чувствах всех беспристрастных наблюдателей, тогда как Кант полагает, что использует более надежное основание, чем чувства: категорический императив необходимо вложен во всех нас точно так же, как и трансцендентальные формы познания.

Здесь следует сделать уточнение. Верно, что моральные принципы, которые находятся в нас, "почти похожи" на трансцендентальные формы познания. Но мы можем нарушать моральные принципы, чего не в состоянии сделать с естественными (например, физическими) законами. Следовательно, утверждать, что категорический императив вложен в нас, означает не то, что все мы действительно являемся моральными, а то, что во всех нас наличествует требование обладать моральной волей.

Согласно кантовской теории познания, мы не можем обладать знанием о чем-либо другом, кроме как об оформленном опыте и о формах опыта. Но, основываясь на принципе долга "ты обязан", Кант полагает, что мы можем приходить к определенным предположениям, о которых мы ничего не можем знать, но которые тем не менее предъявляют себя нашей совести. Кант называет эти предположения "практическими постулатами":

1. Если все мы обладаем абсолютным требованием долженствования "ты должен", то допускается, что "мы можем" ("Должен влечет может"). Иначе это требование было бы бессмысленным. Итак, мы должны обладать свободной волей.

2. Абсолютный принцип долга влечет за собой то, что мы должны искать совершенство. Но оно невозможно в земной жизни. Значит, мы должны быть бессмертными для того, чтобы требование совершенства имело смысл.