Лжец на кушетке 4 страница

СЕЙМУР

Эрнест в очередной раз посмотрел на выцветшую фо­тографию. На усыпанной пальмами полянке в инвалидном кресле сидит Сеймур. Белль стоит сзади, несчастная и из-

огКденная, руки сжимают рукояти кресла. Голова опуще­на Позади нее — изящный колониальный домик, за кото­рым зеленеют сверкающие волны тропического моря. Сей­мур улыбается — широкой бестолковой кривой улыбкой. Одной рукой он держится за поручень кресла, а вторая, с костылем, победоносно указывает в небо.

Эта фотография всегда вызывала у него непонятное не­домогание. Он вглядывался в изображение, пытаясь про­никнуть внутрь, пытаясь найти подсказку, понять, что же действительно случилось с Сеймуром и Белль. Ключ к раз­гадке он искал в глазах Белль. Взгляд ее был грустным, даже подавленным. Почему? Она получила то, что хотела, так ведь? Он поднес фотографию к глазам и попытался поймать взгляд Белль. Но она всегда смотрела в сторону.

Глава 1

Последние пять лет три дня в неделю Джастин Астрид начинал свой день с визита к доктору Эрнесту Лэшу. Се­годняшнее утро началось точно так же, как и семьсот пре­дыдущих: в 7.50 утра он вошел в здание в викторианском стиле на Сакраменто-стрит, выкрашенное в приятные гла­зу розовато-лиловый и красновато-коричневый цвета, ми­новал вестибюль, поднялся на второй этаж, вошел в слабо освещенную приемную Эрнеста Лэша, пропитанную гус­тым, насыщенным ароматом жаркого по-итальянски. Джас­тин вдохнул аппетитный аромат, налил себе кофе в чашку японского фарфора, вручную расписанную орнаментом из плодов хурмы, сел на жесткий зеленый диван и открыл спор­тивный раздел «Сан-Франциско кроникл».

Но Джастин не мог читать о вчерашнем бейсбольном матче. Не сегодня. Произошло кое-что очень важное, так что и обстановка требовалась торжественная. Он закрыл газету и уставился на дверь кабинета Эрнеста.

Ровно в восемь утра Эрнест убрал папку Сеймура Трот-тера в картотеку, пролистал карту Джастина, прибрался на столе, сунул газету в ящик стола, спрятал кофейную чашку, встал и, перед тем как открыть дверь, обернулся и оглядел кабинет. Никаких следов обитания человека. Хорошо.

Он открыл дверь, и пару мгновений мужчины смотрели друг на друга. Лекарь и пациент. Джастин с «Кроникл» в руке, газета Эрнеста спрятана в глубине ящика стола. Джас­тин в темно-синем костюме и итальянском шелковом поло­сатом галстуке. Эрнест в темно-синем блейзере и цветас­том галстуке от Либерти. У обоих около пятнадцати фунтов лишнего веса, у Джастина они ушли в подбородки и щеки,

Эрнеста — в переваливающийся через брючный ремень а вот Джастин носил закрученные вверх, тянущиеся к су усы. Ухоженная борода Эрнеста была самой опрятной ртой его внешности. На живом, подвижном лице Джас-иНа выделялись тревожные, бегающие глазки. Эрнест но­сил тяжелые круглые очки и мог долгое время не моргать.

«Я ушел от жены, — сказал Джастин, устроившись на своем стуле. — Вчера вечером. Просто взял и ушел. Про­вел ночь с Лаурой». Он произнес все это спокойным, бес­страстным голосом, после чего замолчал и уставился на Эрнеста.

«Вот так простог» — тихо спросил с?рнест.

«Вот так просто, — улыбнулся Джастин. — Когда я понимаю, что нужно делать, я время зря не теряю».

Последние несколько месяцев юмор прочно обосновал­ся в их разговорах. Обычно Эрнест это только приветство­вал. Его супервизор, Маршал Стрейдер, говорил, что появ­ление в терапии шутливых эпизодов — хороший знак.

Но Эрнест не шутил, когда говорил «вот так просто». Заявление Джастина ввергло его в полное смятение. Он был взбешен! Пять лет он лечил Джастина — пять лет рвал жилы, пытаясь помочь ему бросить жену. А сегодня он меж­ду прочим сообщает ему, что ушел от нее.

Эрнест вспомнил первый сеанс Джастина и первые его слова: «Помогите мне развестись!» Несколько месяцев Эрнест тщательно исследовал ситуацию. И в конце концов пришел к выводу: Джастин должен развестись. Это был один из самых нездоровых браков, которые Эрнесту дово­дилось видеть. И потом, за пять лет Эрнест испробовал все известные ему психотерапевтические методики, чтобы по­мочь Джастину вырваться из этого ада. Ничего не получи­лось.

Эрнест был упрямым терапевтом. Никто никогда не мог упрекнуть его в том, что он работает вполсилы. Боль­шинство коллег считали его слишком активным, слишком амбициозным в терапии. Супервизор постоянно пытался осадить своего подопечного: «Тпру, ковбой, помедленнее

на поворотах! Подготовь почву. Ты не можешь заставить человека измениться». Но в конце концов даже Эрнесту пришлось признать свое поражение. Ему всегда нравился Джастин, он не переставал надеяться, что его жизнь когда-нибудь переменится к лучшему, но со временем Эрнест уверился в том, что он никогда не сможет бросить жену,

что ему так никогда и не удастся сдвинуть его с места, __

слишком глубоко разрослись корни, и Джастин так и будет мучаться с опостылевшей женой до конца дней своих.

Эрнест начал ставить перед Джастином более скром­ные терапевтические цели: по возможности усовершенст­вовать неудачный брак, достичь большей самостоятельнос­ти в профессиональной деятельности, развить лучшие ком­муникативные способности. Эрнест мог справиться с Этим не хуже, чем любой другой терапевт. Но ему было скучно. Терапия становилась все более предсказуемой; не происхо­дило ничего неожиданного. Эрнест скрипел зубами и ста­рался не уснуть, прячась за стеклами очков. Он перестал обсуждать Джастина со своим супервизором. Он уже по­думывал предложить Джастину перейти к другому тера­певту и представлял его реакцию.

И вот сегодня Джастин приходит и беспечно бросает, что бросил жену.

Эрнест, пытаясь скрыть бушующие эмоции, вытащил из коробки салфетку и начал протирать стекла очков.

«Расскажите мне об этом, Джастин».

Плохой ход. Он сразу это понял. Он надел очки и сде­лал в блокноте пометку: «Ошибка — попросил дать мне информацию — контрперенос?»

Потом он пройдется по этим пометкам с Маршалом, супервизором. Но Эрнест и сам понимал, что глупо вытя­гивать информацию из пациента. Почему он должен угова­ривать Джастина рассказывать дальше? Нельзя давать волю любопытству. Невоздержанный — вот как назвал его Маршал пару недель назад. «Тебе нужно научиться ждать, — сказал бы Маршал. — Джастину должно быть важнее рассказать тебе об этом, чем тебе это услышать.

ли он решит не говорить тебе ничего, ты должен под-е вопрос о том, почему он приходит к тебе, платит тебе, "^ б ф

вр

^утаивает от тебя информацию Эст знал что Маршал пр

ник

таивает о фрц

Эрнест знал, что Маршал прав. Но правильность тех-

„ pro не волновала — это был необычный сеанс. Спя-ник ti^ _

ий Джастин проснулся и ушел от жены! Эрнест посмотрел на своего пациента; ему показалось или Джастин и правда казался сегодня более сильным? Ни подобострастных кив­ков, ни сутулости, ни нерешительности, ни извинений за газету, которую он уронил на пол около своего стула. Он да­же не вертелся на стуле, пытаясь сделать так, чтобы белье не жало.

«Ну... хотелось бы, конечно, чтобы было о чем расска­зать, — все прошло так легко и просто. Словно на автопи­лоте. Я просто сделал это. Просто взял и ушел». Джастин замолчал.

И снова Эрнест не сдержался: «Что вы еще можете сказать, Джастин?»

«Это все из-за Лауры, моей юной подруги».

Джастин редко говорил о Лауре, но каждый раз, когда упоминал ее, он называл ее своей «юной подругой». Эрнес­та это раздражало. Но он не подал виду и промолчал.

«Знаете, я проводил с ней много времени. Наверное, я мало рассказывал вам об этом. Не знаю, почему я не гово­рил с вами о ней. Но я встречался с ней почти каждый день. Мы обедали вместе, или ходили гулять, или шли к ней домой, чтобы пошалить в постели. Наши отношения ста­новились все ближе, мне было так хорошо с ней. А потом, вчера, Лаура прямо сказала: «Джастин, пора тебе переби­раться ко мне».

И знаете что, — продолжал Джастин, поправляя кон­чик усов, щекочущий ему нос, — я подумал, что она права. Действительно пора».

Лаура говорит ему бросить жену, и он бросает жену. Эр­нест вдруг вспомнил статью о брачном поведении рыб, оби­тающих в коралловых рифах. Ихтиологи могут с легкостью определить доминирующего самца или самку: они просто

наблюдают за самкой в движении и видят, как она заметно нарушает плавательные паттерны большинства самцов —. всех, кроме доминирующего. Вот она, разрушительная си­ла женской красоты, — что у людей, что у рыб! Это ужас­но! Лаура, вчерашняя студентка, просто сказала Джастину, что пора уходить от жены, и он послушался ее. А он, Эр­нест Лэш, талантливый, исключительно талантливый пси­хотерапевт, убил пять лет, пытаясь выманить Джастина из-под крыла жены.

«А потом, — продолжал Джастин, — в мой послед­ний вечер дома, Кэрол только упростила мою задачу, пока­зав во всей красе свой несносный характер. Она начала на­падать на меня за то, что меня нет. «Тебя нет даже тогда, когда ты здесь, — говорила она. — Придвинь свой стул к столу. Почему ты всегда так далеко? Поговори с нами! Посмотри на нас! Когда ты последний раз заговаривал со мной или с детьми? Где ты? Твое тело здесь, а тебя самого здесь нет!» А потом, после ужина, когда она, гремя тарел­ками, убирала со стола, она сказала: «Я вообще не пони­маю, зачем ты утруждаешь себя и приводишь свое тело домой».

И тут, Эрнест, я вдруг все понял. Кэрол права. Она аб­солютно права. Зачем мне утруждать себя? Я сказал себе это еще раз: «Зачем я утруждаю себя?» А потом я просто сказал ей: «Кэрол, ты права. В этом, во всем остальном — ты совершенно права. Я и сам не знаю, зачем я утруждаю себя и прихожу домой. Ты абсолютно права».

И, не говоря ни слова больше, я пошел наверх, упако­вал все, что смог, в первый попавшийся чемодан и вышел из дома. Я хотел взять с собой больше вещей, вернуться за вторым чемоданом. Вы же знаете Кэрол — она раскром­сает и сожжет все, что осталось. Я хотел вернуться и за­брать компьютер; она разобьет его. Но я понимал: сейчас или никогда. Стоит мне вернуться в дом, сказал я себе, и я пропал. Я себя знаю. И я знаю Кэрол. Я не смотрел по сто­ронам. Я просто шел, только прежде чем захлопнуть за со­бой входную дверь, я крикнул через плечо — не знаю, где

была Кэрол с детьми: «Я тебе позвоню». А потом я уд­рал!»

Все это время Джастин сидел, сильно подавшись впе­ред. Он сделал глубокий вдох, в изнеможении откинулся на спинку стула и сказал: «Вот, собственно, и весь рассказ».

«Это произошло прошлым вечером?»

Джастин кивнул: «Я отправился прямиком к Лауре, и мы всю ночь не размыкали объятий. Боже, как трудно было оторваться от нее утром! Вы даже не представляете, чего это мне стоило!»

«Попытайтесь объяснить», — сказал Эрнест.

«Знаете, когда я начал пытаться оторваться от нее, у меня вдруг возник образ делящейся амебы. Я не думал об амебах с тех самых пор, как мы в школе проходили их на уроках биологии. Мы, словно две половинки амебы, мед­ленно разлеплялись, и вот между нами осталась лишь то­ненькая ниточка. А потом чпок — очень болезненный «чпок» — и мы разделились. Я встал, оделся, посмотрел на часы и подумал: «Через каких-то четырнадцать часов я снова буду лежать в постели в объятиях Лауры». Потом я пошел сюда».

«Эта сцена, которая произошла между вами и Кэрол прошлым вечером, — вы столько лет боялись этого. Но сей­час вы явно находитесь в прекрасном расположении духа».

«Я уже говорил, что мы с Лаурой прекрасно подходим друг другу, мы отличная пара. Она ангел, мне ее сам бог послал. Сегодня днем мы пойдем искать квартиру. У нее есть небольшая студия в Рашен-Хилл. Из окон открывает­ся восхитительный вид на Бей-Бридж. Но нам там слиш­ком тесно».

Бог послал! Эрнест едва сдержался, чтобы не съязвить.

«Вот если бы я встретил Лауру несколько лет назад! — продолжал Джастин. — Мы с ней обсуждали, сколько сможем позволить себе платить за квартиру. По дороге сюда я подсчитал, сколько я потратил на терапию. Три раза в неделю в течение пяти лет — сколько это получает­ся? Семьдесят, восемьдесят тысяч долларов? Не прини-

майте это на свой счет, Эрнест, но я не могу не думать о том, что было бы, если бы я познакомился с Лаурой пять лет назад. Может, я еще тогда расстался бы с Кэрол. И за­кончил терапию. Может, я сейчас искал бы квартиру с во­семьюдесятью тысячами долларов в кармане!»

Эрнест почувствовал, как лицо его заливает краской. Слова Джастина звенели в его ушах. Восемьдесят тысяч долларов! Не принимайте это на свой счет, не принимайте это на свой счет!

Но Эрнест ничем не выдал своих чувств. Он не отвел глаза, не сказал ни слова в свою защиту. Не стал говорить и о том, что пять лет назад Лауре было лет четырнадцать, а Джастин и подтереться не был способен, не спросив раз­решения у Кэрол, не мог прожить и полудня, не позвонив терапевту, не мог сделать заказ в ресторане, не посовето­вавшись с женой, не мог одеться утром, если она не выкла­дывала вещи, которые он должен надеть. Тем более его сче­та оплачивала жена, а не он сам — Кэрол зарабатывала в три раза больше мужа. Если бы не пять лет терапии, у него в кармане лежали бы восемьдесят тысяч долларов! Черт побери, пять лет назад Джастин даже не мог самостоятель­но решить, в какой карман положить деньги!

Но Эрнест оставил свои мысли при себе. Он гордился своей сдержанностью — это верный признак профессио­нальной терапевтической зрелости. Вместо этого он невин­но поинтересовался: «Вы постоянно пребываете в таком хорошем настроении?»

«Что вы имеете в виду?»

«Я хочу сказать, что это важное событие в вашей жиз­ни. И вы наверняка испытываете целую гамму чувств по этому поводу».

Но Джастин вел себя не так, как хотелось Эрнесту. Он с неохотой делился информацией, держался отстраненно, недоверчиво. Эрнест понял, что ему следует сфокусиро­ваться не на содержании, а на процессе — на отношениях между терапевтом и пациентом.

Процесс — чудодейственный амулет психотерапевта,

торый всегда помогает спасти зашедший в тупик сеанс. 9то самый действенный производственный секрет тера-евта, это то, что делает общение с терапевтом качественно ным и значительно более эффективным, чем разговор с близким другом. Умение сфокусироваться на процессе — на том, что происходит между терапевтом и пациентом, — это самое ценное, что Эрнест получил от Маршала, своего супервизора, и самое ценное, что он, в свою очередь, давал своим ученикам, когда сам выступал в качестве супервизо­ра для терапевтов-резидентов. С годами он пришел к пони­манию того, что процесс — это не только амулет, к кото­рому можно обратиться в критических ситуациях, но самое сердце терапии. Одно из самых действенных упражнений, которому научил его Маршал, заключалось в том, чтобы об­ращаться к анализу процесса, как минимум, три раза в те­чение сеанса.

«Джастин, можем мы посмотреть, что сегодня проис­ходит между нами?» — предложил Эрнест.

«Что? Что вы имеете в виду — «что происходит»?»

Опять сопротивление. Джастин прикидывается дурач­ком. Но, подумал Эрнест, возможно, бунт, пусть даже пас­сивный, — не такой уж плохой знак. Он вспомнил, сколь­ко времени они боролись с ужасающим подобострастием Джастина, все те сеансы, в течение которых они пытались справиться с привычкой Джастина извиняться за все и ни о чем не просить: он не жаловался даже на бьющие в глаза солнечные лучи и не мог поинтересоваться, нельзя ли опус­тить шторы. Памятуя все это, Эрнест должен был бы ап­лодировать Джастину, поддержать его решительность. Се­годня ему нужно было превратить твердолобое сопротив­ление Джастина в открытое выражение эмоций.

«Я хотел спросить, какие чувства вы испытываете, разго­варивая со мной сегодня? Что-то изменилось? Вам так не ка­жется?»

«А вы что чувствуете?» — вопросом на вопрос отве­тил Джастин.

Ага, еще один ответ не в духе Джастина. Декларация

независимости. Радуйся, подумал Эрнест. Помнишь, как ликовал Джузеппе, когда Буратино научился ходить?

«Справедливый вопрос, Джастин. Я чувствую себя от­страненным, забытым, словно у вас произошло что-то важ­ное... Нет, не так. Скажем иначе: словно вы позволили случиться чему-то важному, но вы не хотите делиться этим со мной, словно вы не хотите быть здесь сейчас, словно вы не хотите впускать меня».

Джастин кивнул: «Именно так, Эрнест. Совершенно верно. Я действительно чувствую именно это. Я действи­тельно избегаю вас. Я хочу чувствовать себя так же хоро­шо. Я не хочу, чтобы мне портили настроение».

«А я испорчу вам настроение? Я попытаюсь лишить

вас этого ощущения?»

«Вы уже пытались это сделать», — сказал Джастин, глядя Эрнесту прямо в глаза, чего никогда не делал.

Эрнест вопросительно поднял брови.

«А разве не этого вы добивались, когда спросили, всег­да ли у меня теперь хорошее настроение?»

У Эрнеста перехватило дыхание. Ого! Джастин броса­ет ему полноценный вызов! Может, терапия наконец-то все-таки пошла ему на пользу! Теперь пришла очередь Эр­неста строить из себя дурачка: «Что вы имеете в виду?»

«Разумеется, у меня не всегда хорошее настроение. Я бросил Кэрол, ушел из семьи, и у меня внутри бушует це­лая буря эмоций. Разве вы не понимаете? Как вы можете не знать этого? Я просто взял и оставил все: мой дом, мой лэптоп «Тошиба», моих детей, мою одежду, мой велосипед, мои ракетки для ракетбола, мои галстуки, мой телевизор «Мицубиси», мои видеокассеты, мои диски. Вы же знаете Кэрол: она ничего мне не отдаст, она все уничтожит. О-о-о-о... — Лицо Джастина исказилось, и он скорчился, при­жав руки к животу, словно от удара. — Я чувствую боль. Я даже могу потрогать ее — видите, как она близко. Но сегодня, хотя бы сегодня, я хочу позабыть обо всем, хоть на несколько часов. А вы не хотите этого. Создается впе-

чатление, что вы даже не рады, что я все-таки ушел от Кэ-

Эрнест был поражен. Неужели он так выдал себя? Как бы повел себя в такой ситуации Маршал? Черт, Маршал не оказался бы в такой ситуации!

«Так ведь?» — повторил Джастин.

«Вы полагаете, — елейным голосом произнес Эрнест, стараясь говорить спокойно, — что я не рад вашему про­грессу?»

«Рад? Я не вижу, чтобы вы были рады», — ответил Джастин.

«А вы? — так же ласково спросил Эрнест. — Вы рады?»

Джастин прекратил сопротивляться и оставил тон Эр­неста без комментариев. Все, хватит. Эрнест нужен ему. И Джастин капитулировал: «Рад? Да. И напуган. И на­строен весьма решительно. И не знаю, что делать дальше. Все смешалось. Теперь самое главное — не возвращаться. Я вырвался, и теперь самое главное — остаться на свобо­де. Навсегда».

Все оставшееся до конца сеанса время Эрнест пытался исправить свои ошибки, всячески подбадривая и поддер­живая своего пациента: «Стойте на своем... помните, как долго вы мечтали об этом, как долго вы шли к этому шагу... вы действовали в своих интересах... возможно, это самый важный поступок, который вы совершили в своей жизни».

«Должен ли я вернуться домой и обсудить все это с Кэ­рол? Мы прожили вместе девять лет, мне кажется, я обя­зан сделать это».

«Давайте представим себе эту ситуацию, — предло­жил Эрнест. — Что произойдет, если вы сейчас вернетесь, чтобы поговорить с Кэрол?»

«Бойня. Вы знаете, на что способна эта женщина. Что °на способна сделать со мной. И с собой».

Эрнесту не нужно было напоминать. Он прекрасно по­мнил случай, о котором Джастин рассказывал ему год назад. В воскресенье на завтрак должны были прийти кол-

леги Кэрол, и они с детьми поехали за покупками. Джас-тин, в чьи обязанности входила готовка, хотел приготовить копченую рыбу, рогалики и лео (копченая лососина, омлет и лук). Слишком вульгарно, сказала Кэрол. Она и слы­шать об этом не хотела, несмотря на то что, как напомнил ей Джастин, большинство ее коллег были евреями. Джас-тин решил не сдаваться и начал поворачивать к гастроно­мии. «Нет, не позволю, ты, сукин сын!» — закричала Кэ­рол и вцепилась в руль, пытаясь развернуть машину обрат­но. Сражение в потоке автомобилей закончилось тем, что они въехали в припаркованный мотоцикл. Кэрол вела себя словно дикая кошка, разъяренная росомаха. Эта неуравно­вешенная женщина тиранила мужа своей непредсказуемос­тью и иррациональностью. Эрнест помнил еще одно авто­мобильное приключение, о котором Джастин рассказывал пару лет назад. Теплым летним вечером они с Кэрол пош­ли в кинотеатр и поспорили, какой фильм смотреть. Она хотела «Иствикских ведьм», а он — «Терминатора-2». Она повысила голос, но Джастин, которого на той неделе Эрнест призывал отстаивать свои права, не хотел уступать. В конце концов Кэрол распахнула дверь — они снова ехали по оживленной трассе — и сказала: «Ты — жалкий недоносок, я не собираюсь и дальше терпеть твое общест­во». Джастин схватил ее, но она вцепилась ногтями в его предплечье и, выпрыгивая на дорогу, оставила на коже че­тыре глубокие алые бороздки.

Выскочив из машины, которая ехала со скоростью пять­десят миль в час, Кэрол пробежала, покачиваясь, метра два и наткнулась на припаркованный автомобиль, переле­тев через его крышу. Джастин остановил машину и побе­жал к ней, расталкивая толпу, которая уже успела собраться у места происшествия. Она лежала на асфальте, неподвиж­ная, но спокойная: чулки разорваны, коленки в крови, сса­дины на руках, локтях и щеках, явный перелом запястья. Ос­таток вечера был кошмаром: «Скорая помощь», приемное отделение, унизительные расспросы полицейских и врачей Это было сильнейшее потрясение для Джастина. Он

понимал, что даже с помощью Эрнеста ему не удастся справиться с Кэрол. Она ни перед чем не останавливалась. Этот прыжок на ходу из автомобиля сломил его. Он не мог противоречить жене, не мог бросить ее. Она тиранила его, но он нуждался в таком тиране. Даже если они расстава­лись хотя бы на одну ночь, он места себе не находил от бес­покойства. Каждый раз, когда Эрнест предлагал ему в ка­честве мысленного эксперимента представить себе, что он бросает жену, Джастина охватывал ужас. Разрыв с Кэрол, казалось, был невозможен, немыслим. До тех самых пор, пока не появилась Лаура — девятнадцатилетняя, краси­вая, наивная, искренняя, хрупкая, дерзкая и не боящаяся тиранов.

«Так как вы считаете, — повторил свой вопрос Джас-тин, — должен ли я вести себя как мужчина и обсудить все с Кэрол?»

Эрнест обдумал свой ответ. Джастину нужна женщи­на-лидер. Может, он просто сменил одну на другую? Не станет ли его новый роман через несколько лет напоминать прежний? Но как бы то ни было, жизнь с Кэрол превратила Джастина в мумию. Возможно, вырвавшись от нее, он, пусть даже короткое время, станет восприимчив к терапии.

«Мне действительно нужен ваш совет».

Эрнест, как и любой другой терапевт, не любил давать советы. Это был безвыигрышный вариант: если совет ока­зывался действенным, это инфантилизировало пациента; если нет, терапевт выглядел полным идиотом. Но на этот раз у Эрнеста не было выбора.

«Джастин, я думаю, что встречаться с ней сейчас — не самое удачное решение. Пусть пройдет время. Ей нужно взять себя в руки. Возможно, вам стоит встретиться в ка­бинете психотерапевта. Я могу помочь вам в этом, но, как мне кажется, лучше будет, если я порекомендую вам семей­ного терапевта. Я не имею в виду тех, с кем вы уже рабо­тали. Знаю, они не смогли вам помочь. Попробуем обра­титься к кому-нибудь еще».

Эрнест знал, что Джастин не воспользуется этим пред-

ложением: Кэрол всегда саботировала работу с семейными терапевтами. Но содержание — сам совет, который он дад Джастину, — значения не имело. Значимым на данном этапе был только процесс: отношения, читаемые между строк, поддержка, которую он оказывал Джастину, как он заглаживал вину за свои ошибки, как выравнивал сеанс и возвращал ему утраченную силу.

«Если вам будет плохо, если у вас появится необходи­мость поговорить со мной до следующего сеанса, звоните мне», — добавил Эрнест.

Хороший ход. Это успокоило Джастина. Эрнест вер­нул себе былой авторитет. Он спас сеанс. Он знал, что су­первизор одобрит его технику. Но сам он не был доволен. Это позор. Грязь. Он не был честен с Джастином. Они не были настоящими в общении друг с другом. А ведь имен­но это он ценил в Сеймуре Троттере. Можете говорить о нем все, что угодно, — и, видит бог, сказано было нема­ло, — но Сеймур знал, как быть настоящим. Он до сих пор не мог забыть, как спросил у Сеймура, какой методи­кой он пользуется, и услышал в ответ: «Моя методика со­стоит в том, чтобы не придерживаться ни одной методики! Я говорю правду».

Когда сеанс подошел к концу, случилось нечто необыч­ное. Эрнест всегда признавал необходимость физического контакта с пациентами в ходе каждого сеанса. Обычно они с Джастином обменивались рукопожатиями в конце сеанса. Но не сегодня: Эрнест открыл дверь и сухо кивнул Джас­тину на прощание.

Глава 2

Полночь. Джастин Астрид отсутствовал всего четыре часа, когда Кэрол Астрид начала вычеркивать его из своей жизни. Она начала с кладовой, со шнурков Джастина и пары фестонных ножниц, а закончила через четыре часа, на чердаке, вырезая большую букву «Р» из надписи «Руз-

екая средняя школа» на его тенниске. Все это время ВеЛЬпереходила из комнаты в комнату, методично кромсая °на.у Джастина, его фланелевые простыни, тапочки с ОАСовой отделкой, коллекцию жуков под стеклом, дипломы М едней школы и колледжа, его коллекцию порнофильмов, фотографии из летнего лагеря, где он и его коллега-кон-

тант СТОят в окружении своих подопечных восьмиле­ток фотографии школьной команды по теннису, фотогра­фия' с выпускного бала: Джастин и его подружка с лошади­ным лицом — все это было изрезано на куски. Потом она нашла альбом с их свадебными фотографиями. Благодаря острому как бритва ножу, который использовал их сын при сборке моделей самолетов, скоро ничто не напоминало о присутствии Джастина в Сент-Маркс, модном местечке в Чикаго, где проходили епископальные бракосочетания.

Она вырезала из свадебных фотографий и лица его ро­дителей. Если бы не они и не их пустые обещания боль­ших-больших денег, она бы, наверное, никогда не согласи­лась выйти замуж за Джастина. Не видать им внуков как собственных ушей. А вот и брат Джеб. Как попала сюда его фотография? Кэрол изрезала и ее. Не нужен он ей. И все фотографии родственников Джастина: кретины, облепив­шие столы, жирные, ухмыляющиеся, тянут бокалы со сво­ими идиотскими тостами, тычут в камеру своих недоумков-детей, ковыляют к танцплощадке. К черту их всех! Через несколько секунд все напоминания о Джастине и его семье полетели в камин. Теперь ее свадьба, как и ее супружеская жизнь, обратилась в прах.

В альбоме осталось только несколько ее фотографий, снимки ее матери и нескольких друзей, в том числе Нормы и Хитер, ее коллег-юристов, которым она собиралась по­звонить утром. Она долго смотрела на фотографию матери. Как ей нужна сейчас ее помощь! Но ее мать давно умерла, уже прошло пятнадцать лет с тех пор, как ее не стало. Ее не стало еще раньше. Рак легких постепенно запускал свои Щупальца в каждую клеточку ее тела, и Кэрол стала мате­рью для своей матери, охваченной смертельным ужасом.

Кэрол вырвала страницы с нужными ей фотографиями, ра­зорвала альбом и тоже бросила в камин. Но тут же пере­думала — если сгорит белая пластиковая обложка, ее вось­милетние близнецы могут наглотаться ядовитого дыма. Она выхватила остатки альбома из огня и отнесла в гараж. Поз­же она упакует весь мусор и вернет Джастину.

Продолжаем. Рабочий стол Джастина. Ей повезло: был конец месяца, и Джастин, который работал бухгалте­ром в принадлежащей его отцу сети обувных магазинов, принес бумаги домой. Все документы — гроссбухи и пла­тежные ведомости — пошли под нож. Кэрол знала, что самая важная информация хранится в его ноутбуке. Пер­вым желанием было разбить его молотком, но она одернула себя: компьютер стоимостью пять тысяч долларов может ей пригодиться. Можно же просто уничтожить все файлы. Она попыталась добраться до документов, но Джастин за­блокировал доступ к информации паролем. Этот ублюдок еще и параноик! Ладно, она спросит у кого-нибудь совета. А пока она заперла ноутбук в свой кедровый сундучок. «Не забыть поменять замки во всем доме», — подумала она.

На рассвете она в третий раз проведала близнецов и упала в постель. Детские кроватки были завалены куклами и мягкими игрушками. Глубокое, спокойное дыхание. Та­кой невинный, мирный сон Видит Бог, она завидовала им. После трех часов беспокойного сна она проснулась от боли в челюстях — так она скрежетала зубами. Сжав щеки ла­донями, она медленно открывала и закрывала рот. Слыша­лось похрустывание.

Она посмотрела на пустую половину кровати, где обыч­но спал Джастин, и прошептала' «Сукин ты сын. Ты не сто­ишь моих зубов!» Потом, дрожа от холода, она села в кро­вати, обхватив колени, и стала думать, где он теперь. Слезы, сбегавшие по щекам и капающие на подол ночной рубашки, испугали ее. Она вытерла залитое слезами лицо и устави­лась на свои мокрые пальцы. Кэрол была очень энергичной женщиной, способной на быстрые решения и решительные действия. Интроспекция никогда не приносила ей облегче-

ия, и тех, кто прибегал к ней, как, например, Джастин, на считала малодушными трусами.

Но делать больше было нечего: она привела в негод­ность все, что осталось от Джастина, и теперь на нее навали­лась такая тяжесть, что она не могла даже пошевельнуться. Но дышать она могла и, вспомнив некоторые дыхательные упражнения из занятий йогой, она сделала глубокий вдох и на выдохе медленно наполовину выпустила воздух. Потом она сделала еще неполный вдох, выдохнула половину — и так несколько раз. Стало легче. Она перешла к другому упражнению, которое рекомендовал ее инструктор по йоге. Она представила, что ее разум — это сцена, а она сидит в зрительном зале и отстраненно наблюдает за шествием своих мыслей. Никакого эффекта, только вереница неяс­ных болезненных ощущений. Их надо как-то уловить и ра­зобрать. Но как? Казалось, только все вместе они имеют какое-то значение.