З з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ ъ ы ь э ю я а б в г д е ж 5 страница

Наряду с описанным шифром для переписки с иностранными агентами русский дипломат А. Вишняков употреблял и другие. Так, для переписки с молдавским агентом он прислал из Константинополя большую шифровальную таблицу, представляющую собой шифр простой замены, словарь которого состоял из греческих букв, слогов, слов, а шифробозначениями были буквы греческого же алфавита или идеограммы. Много пустышек, обозначений для точек и запятых.

Сохранилась также цифирь, которую А. Вешняков вручил в январе 1737 г. для переписки аббату Косу, бывшему агентом российского двора [16]. На шифре надпись: «Цифры с аббатом Косом, данная ему в Каменце от резидента Вешнякова при проезде его от Турской крепости в Россию». Этот шифр построен по принципу шифров 20-х годов: русский алфавит, каждой букве соответствуют одно-, двух и трехзначные цифры. Правда, дано много пустышек, их 85. Такой же шифр был вручен Вешняковым Косу и с латинским алфавитом.

Политическими агентами России были не только государственные иностранные деятели, но и иные лица. Например, в Турции политическими агентами России в этот период являлись иерусалимские патриархи Досифей, а позже Хрисанф. Через Досифея шла переписка России с молдавским господарем. Патриарх Хрисанф предложил Г. И. Головкину тайную азбуку для переписки, которая была принята русским двором с некоторыми поправками, по поводу чего Хрисанф писал Головкину: «Приняли мы цифирь, которая прислана в дополнку нашей, и зело изрядна». Кроме того Хрисанф предложил ввести в тайную переписку еще некоторые условности: «А чтоб нам чащей писать к Великому Государю и к Вашему Высочеству и безопасно, — писал он почтительно А. Г. Головкину, — сделали мы сию цифирь. Посылаем и образ печати. И как придет к вам какое письмо, в котором есть та печать, ведомо буди, что есть наше писание. А с лица печать какая-нибудь, только бы что была сия внутри. К тому же, которое письмо имеет с лица круг, тое к Великому Государю; а которое имеет треугольный знак, есть к Высочеству Вашему. И сие всегда до будет за подлинное» [17].

Развитие русской разведки повлекло за собой активное становление института агентуры как за пределами государства, так и внутри его. Выделяется целая группа крупных государственных деятелей России изучаемого периода, специально занимавшихся этим вопросом. Кроме того, некоторые из них, такие как уже названные нами А. Головкин и А. Вишняков, выполняли и роль резидентов, которые вербовали агентов, руководили их работой, получали от них информацию.

И здесь, в первую очередь, мы должны назвать Ивана Ивановича Неплюева (1693—1773), чье имя, почти не известное нашим современникам, между тем занимает достойное место в отечественной истории.

И. И. Неплюев был известным дипломатом и крупным государственным деятелем, одним из «птенцов гнезда Петрова», активным проводником реформ Петра I. Еще в 1721 г. он был назначен резидентом в Константинополь, где находился до 1734 г. В 1736—1742 гг. он работал в Коллегии иностранных дел и выполнял различные дипломатические поручения. В 1742—1758 гг. Неплюев был начальником Оренбургского края, где построил несколько укрепленных линий и более семидесяти крепостей. В 1760 г. И. И. Неплюев назначается сенатором.

Обнаруженные нами документы свидетельствуют о том, что И. И. Неплюев был одним из тех государственных деятелей России, кто стоял у истоков организации ее разведывательной и контрразведывательной службы. Именно Неплюеву удалось создать разветвленную агентурную сеть в некоторых регионах империи и за границей, «при иностранных дворах», в тех местах, которые представляли наибольший политический и, следовательно, разведывательный интерес для России.

В архивах сохранились некоторые шифры и письма И. Неплюева в Коллегию иностранных дел, к генерал-фельдмаршалу Г. Ф. Миниху, к другим корреспондентам. Эти письма проливают некоторый свет на деятельность русской разведки той поры. Вопросы, затрагиваемые Неплюевым, касаются агентов, которыми располагала Россия в том или ином регионе, задач, стоявших перед этими агентами и многого другого. Известно, что в этот период Россия вела войну с Турцией и поэтому для нее особый интерес представляли разведывательные данные о главном военном противнике, о его возможных союзниках, а также о положении дел в сопредельных государствах и на сопредельных территориях.

В октябре 1739 г. И. Неплюев пишет Г. Ф. Миниху: «В Польше находящиеся корреспонденты по обращению дел ни к чему не способны. А в Молдавии и никого нет. Лупполь ушел с Господарем. Александр Дука и Контакузин в Яссах. А от Немирова при Днестре не токмо корреспондентов, но и людей никаких нет». В этой связи тайный советник спрашивает генерал-фельдмаршала: «Не можно ли через знатных, обретающихся в Яссах, светских и духовных, внутри турецкого государства како надежно корреспонденции основать, к чему единый тот способ остается, что корреспондента из Каменца в Могилев перевести для того, что у поляков зимою с турками не без сношения будет, а через Хотин, когда он в наших руках, делать им того не можно...» На что Миних распорядился «поступать во всех случаях по благоизобретению» [18].

Чтобы поступать «по благоизобретению», очевидно, что Неплюев должен был подбирать агентов, причем тщательнейшим образом, внимательно изучая черты характера, биографии и т. д. всех возможных кандидатов на эти роли. Среди агентов Неплюева были: два брата Вуцино — «один в Яссах, другой при Гетмане коронном», Дыма, который находился в Каменце и, как писал в своем донесении Неплюев, выказывал «склонность вступить в службу российскую», а также другие. Наибольшим доверием со стороны Неплюева пользовался агент во Львове Юрья Томазин, по национальности грек.

В одном из писем Миниху Неплюев дает ему такую характеристику, раскрывая при этом и причины, побудившие Томазина стать агентом: «Юрья Томазин холостой, умом остр и из неубогих, на многих польских знатных вельможах долги имеет, но без протекции опасен, дабы его в Польше не погубили. Того ради желает быть в службе российской, дабы Ея Императорского Величества протекциею мог впредь те свои долги выбрать...» Юрья Томазин оказался очень ценным агентом. Он не только сам добывал разведывательные данные и передавал их Неплюеву, но поставлял Неплюеву лиц, которые также использовались как агенты, т. е. Томазин стал так называемым агентом-вербовщиком. При этом Неплюев поддерживал секретную связь только с самим Томазином, другими же агентами руководил через него.

Братьев Вуцино, по-видимому, завербовал также Томазин. Одного из них, Биажжио, Неплюев решил направить с заданием в Турцию. В письме к Томазину он пишет: «Присланного от Вас сюда... Биажжио Вуцино я такова нашел, как Ваше благородие об нем писали, то есть способна с плодом служить, и потому, обнадежа его о моем за его труды признании по представлению Вашему, послал его в Царьград и приказал тамо жить, донде же верховный визирь с войском не выступит, за которым ему следовать в лагере приказал».

Однако чтобы агент работал надежно и преданно, его подкупали не только деньгами, порой решающую роль играли какие-то иные факторы, и Неплюев это хорошо понимал. Томазин, очевидно, имел большой опыт в подобных делах, так как Неплюев полностью на него полагался. Так, относительно Б. Вуцино он писал Томазину: «Я хотя его и не знаю состояния и можно ль в таких нужных делах на него положиться, но имел Вашу об нем рекомендацию и, уповая на Вас, столько ему доверил в надежде, что Вы его наивяще в том его доброжелательстве утвердите, дабы как Вам вреда, так и все напрасно не пропало» [19].

Нам бы хотелось обратить внимание читателя на подчеркнуто-уважительный тон, в котором выдержаны все письма Неплюева к Томазину. Это также свидетельствует о том, что тайный советник прекрасно понимал, что не только деньги определяют надежность работы агента. Конечно, за такой подход к этой проблеме Неплюеву следует отдать должное, особенно, если задуматься о той пропасти в общественном положении, которая разделяла этих людей — генерала, тайного советника и простого агента.

Агенты Неплюева прекрасно работали не только за границей. Так, тайному советнику стало известно об измене киевского воеводы, которого подкупили турки. Секретарь же воеводы, некто Хелминский, был еще агентом князя В. Л. Долгорукого в бытность последнего киевским губернатором. Неплюев дает задание Томазину вновь использовать помощь Хелминского, при этом так инструктирует агента: «Секретарь Хелминский получал прежде сего от князя Долгорукого по сту по пятидесяти червонных и по одной паре соболей в год, что все я ему охотно дать готов, только б он так служил верно, как Вам обещался, и, ежели действительно ревность свою покажет, то можете его и большим награждением обнадежить, которое в действе скоро увидит. А ныне, ежели Вы то заблагорассудите, можно ему, Хелминскому, половину, то есть семьдесят червонных переслать». Помощь Хелминского была крайне необходима Неплюеву еще и потому, что ему стало известно о том, что кто-то из высших чинов русской армии также продался туркам и поставляет им секретные сведения. Об этом Неплюев писал Томазину: «Вашему благородию сообщаю, что есть у нас сумнение, что в минувшую кампанию некто из нашей армии чрез... воеводу киевского тайную корреспонденцию с секретарем бендерским продолжал, и понеже как сами рассудите, нам то весьма потребно и нужно открыть, того ради усильно Вас прошу чрез секретаря Хелминского, искусно и не давая о том ему знать, наведаться, ибо та корреспонденция необходимо на турецком языке продолжалась, следственно ему о том сведому быть надлежит. А что про сие секретное дело от него услышите, о том, уповаю, откровенное и ничего не опасаясь известие о том иметь».

Хелминский стал работать, и вскоре Неплюев получил от него «две польские копии с писем сераскера и салтана буджацкого к воеводе киевскому». С помощью Хелминского через переписку киевского воеводы Неплюев старался проследить за попытками Швеции и Польши вступить в союз с Турцией, и это с успехом удавалось сделать. Завербовал Неплюев и одного из шведских агентов — капитана Болгорда. Болгорд выдал еще четырех шведских агентов, действовавших на территории Малороссии, сообщив также о данных им заданиях и связях.

Для переписки Неплюев снабдил Вуцино шифром («италианскою цифрою»), но письма свои тот должен был переправлять с помощью специальных «искусных» людей не Неплюеву, а, с целью конспирации, Томазину. На оплату курьеров и другие расходы Неплюев дал Вуцино денег.

Подобных Томазину, крупных агентов у Неплюева было несколько. С некоторыми из них велась шифрованная переписка, хотя в целом значение шифров еще явно недооценивалось. Это, по-видимому, связано с тем, что сам процесс шифрования был весьма трудоемким, трудности приводили к ошибкам, что искажало текст. В одном из писем Неплюев прямо пишет агенту: «Сие мое дружеское пишу к Вам по-русски, опасаясь дабы по важности дел в цифрах не было ошибки... и Ваше благородие ответ на сие можете ко мне без цифры ж прислать, понеже я за тем нарочного курьера отправлю, чрез которого не так как эстафету верно дойти может...»

Как видим, для того, чтобы оценить значение шифров, нужен был исторический опыт, пока же его явно не хватало. Но пройдет совсем немного лет и взгляды на этот вопрос изменятся коренным образом. Во многом этому будет способствовать перлюстрация иностранной корреспонденции и деятельность дешифровальной службы России.

Глава пятая

ВЕЛИКИЙ КАНЦЛЕР

Чтобы тайное не стало явным

Перелистаем некоторые страницы политической истории Российского государства ХVIII в., связанные с добычей секретной переписки иностранных государств, и попытаемся проследить, какое значение имело знание ее содержания. Пусть нашим путеводителем будут только подлинные документы той далекой эпохи. Они сохранились в архивах, известные и малоизвестные, но крепко забытые. Проникнемся подлинным духом их текстов, стараясь не искажать их своими краткими пересказами. Подобные пересказы почти всегда обедняют содержание документов, а то и придают ему неправильный акцент.

1738 г. Россия ведет войну с Турцией. Русскими войсками в Крыму и Бессарабии командует Бурхард Христоф Миних (1683—1767) — генерал-фельдмаршал, немец по национальности, женившийся на графине Салтыковой и возвысившийся на русской службе в период кратковременного царствования юного самодержца Петра II. Императрица Анна Иоанновна в 1732 г. назначила его президентом Военной коллегии. Не обладавший особыми полководческими талантами, но преуспевший во многих политических интригах, Миних стремился добиваться государственных, да и личных целей любыми средствами и любой ценой.

В условиях войны, для России в тот период особую ценность имела информация о намечавшемся тайном союзе между Турцией и Швецией. Через секретную агентуру Ивана Неплюева Миниху стало известно, что в Турцию с важными документами направлен шведский гонец. Командующий принимает решение, перехватив гонца по дороге, добыть документы. Выполнить это задание поручается поручику Тверского драгунского полка Левицкому. Сохранилась подлинная инструкция Левицкому, написанная самим Минихом, датированная 23 сентября 1738 г.

Вот ее текст:

«Понеже из Швеции послан в Турецкую сторону с некоторой важной комиссией и с письмами майор Синклер, который едет не под своим, а под именем одного, называемого Гогберх, которого ради высочайших Ея Императорского величества интересов всемерно потребно зело тайным образом а Польше перенять и со всеми имеющимися при нем письмами. Для которого важного дела посылаетесь Вы и для того будете при сем поступать следующим образом:

1. При получении сего взять с собой унтер-офицеров или капралов человек трех, ехать в Польшу под претекстом (под предлогом — Т. С.) якобы вы отпущены в дом свой или к родственникам для свидания. И для того же тех унтер-офицеров иметь под видом своих служителей.

2. Понеже, без сомнения, тракт оного офицера будет или на Каменец-Подольский, или через Хотин, или через Сороку, того ради ездить Вам более по тем местам, кои по тракту к вышеописанным местам, и везде, будучи в разговорах, пристойным образом спрашивать об оном офицере тем именем, под которым он едет, объявляя, что он человек знакомый...

3. Ежели по вопросам о нем где уведаете, то тотчас ехать в то место и искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом его видеть. А потом наблюдать, не можно ли его на пути или в каком другом скрытом месте, где б поляков не было, постичь.

4. Ежели такова случая найдете, то стараться его умертвить или в воду утопить. А письма прежде без остатка отобрать, токмо при том таким образом поступать, чтобы никакого подозрения полякам не показать и ими то уведано не было.

5. И ежели оное благополучно исполнится, то тотчас ехать обратно. А письма, которые от него отобраны будут, везти во всяком бережении и сохранении. А по приезде обо всем подать ко мне обстоятельный рапорт.

В прочем, будучи при сем важном деле, поступать так, как надлежит Ея Императорского Величества верному рабу и искусному человеку, ожидая за исполнение того высочайшей Ея Императорского Величества милости и награждения, смотря при том, чтобы от подчиненных Ваших польским подданным никаких малейших обид, позлобления чинено не было... Миних» [1].

Поразительный документ, по сути своей приказ, подробный и четкий: добыть секретную информацию любой ценой, пускай даже ценой человеческой жизни. И все по пунктам и в деталях описано, как провести операцию по изъятию документов и скрыть все следы.

Перед отправлением в Польшу Левицкому от тайного советника Ивана Неплюева послали цифирную азбуку. Исполнил Левицкий все точно по приказу. А когда дело было сделано и Синклер убит, а почта, которую он вез, попала в руки Миниха, то и самого поручика Левицкого, и других, посвященных в эту тайну, да и не посвященных, а тех, кто лишь прикоснулся к ней, арестовали и сослали в Сибирь, в Тобольскую губернию. Там они благополучно провели пять лет. Чтобы тайна осталась тайной. Правда, за это время Левицкий получил следующий воинский чин и, вернувшись по отбытии срока ссылки, продолжил службу.

Интерес к секретной переписке противника стал проявляться постоянно, последовательным было стремление в любом удобном случае завладеть его шифрами и ключами. И всегда подобные действия, предпринимаемые по приказу высших лиц государства или с их ведома, держались в абсолютной тайне. Проникнуть в эти тайны удавалось порой спустя много лет, а некоторые из них так и затерялись в веках.

...В марте 1827 г. государственный канцлер Нессельроде предложил директору архива МИД России А. Ф. Малиновскому (брату В. Ф. Малиновского — директора Царскосельского лицея) разыскать во вверенном ему архиве документы, содержащие сведения о бывшем в 30-е годы ХVIII в. в плену в России некоем Дюке де Фаллари, лицо которого в тюрьме будто бы скрывала будто бы железная маска.

Ф. А. Малиновскому удалось обнаружить документы, рассказывающие историю французского генерал-майора Дюка де Фаллари, который был направлен в Россию в 1739 г. Меклебург-Шверинским герцогом Карлом Леопольдом [2] с секретным поручением. Но, как сказано в документах, «российское министерство заранее предуведомлено было о неблагоприятных предложениях, Фалларию вверенных, и давно знало сего постыдными поступками обезглавленного негоциатора, то и предписало по приезде его в Россию арестовать» [3].

Фаллари, прибывший в Ригу 15 мая 1739 г., на третий день был взят под стражу и в препровождении майора Астраханского полка Федора Воейкова отправлен в Санкт-Петербург. Среди бумаг Фаллари был найден шифр, представляющий собой многозначную замену букв латинского алфавита на двух- и трехзначные числа. Каждой букве алфавита соответствовало 3 шифробозначения — трехзначных числа из второй сотни. С помощью этого шифра были прочитаны секретные инструкции и бумаги, которые Фаллари вез с собой. В одной из зашифрованных инструкций посланнику герцога приказывалось заботиться: 1) о возобновлении союза, заключенного Карлом Леопольдом в 1716 г. с Петром Великим, 2) через посредничество русского двора и лично императрицы Анны Иоанновны ходатайствовать у германского цесаря, чтобы тот «уничтожил все изданные в предостережение герцогу декреты и ввел бы его опять во владение меклебург-шверинских земель» и, главное, 3) готовить почву для супружества дочери Карла Леопольда с сыном курляндского герцога Бирона. У российского двора на этот престол были, как известно, совершенно иные виды.

Императрица грамотой известила меклебургского герцога об аресте Фаллари. Однако Карл Леопольд решил отмежеваться от неудачливого посланника и в своем ответе Анне Иоанновне сообщил, что ничего общего с Фаллари не имеет и, напротив, «описав коварные замыслы сего аккредитованного им дипломата, назвал его злодеем и плутом, который старался у Папы обратить его в католическую веру», и даже просил императрицу, чтобы Фаллари был «предан по делам его наказанию».

Так оказался Фаллари в русской тюрьме, где провел много лет, а затем был сослан в Сибирь. Однако слухи о якобы надетой на него железной маске, что и вызвало интерес Нессельроде, документами не подтверждаются.

Добывали секретную информацию в то время и другими способами и путями. Нам, однако, важно отметить, что какой-либо системы в том не было, как не было и специального органа, который бы организовывал добычу и прочтение секретной переписки, в том числе и шифрованной.

«Черные кабинеты»

Среди специалистов бытует мнение, что, в отличие от стран Западной Европы, где служба перлюстрации — тайного вскрытия и копирования корреспонденции, в том числе и частной, существовала уже в ХVII в., таковая в России была организована лишь в самом конце ХVIII в. в период царствования императрицы Екатерины II [4]. Возможно, что эта неточность проникла в научные исследования из-за того, что еще в 1862 г. в «Чтениях Московского Общества истории и древностей Российских» были опубликованы записки личного секретаря Екатерины II Храповицкого, в которых он говорит об особом интересе императрицы к перлюстрации почты иностранных дипломатов. Кроме того, именно в царствование Екатерины II в 1796 г. в Петербурге, Москве и Одессе были созданы органы цензуры, а при них организованы «черные кабинеты», — т. е. служба перлюстрации. Подробно деятельность этой службы описал в своей работе в 1873 г. Брикнер. В частности, исследователь пишет: «Перлюстрацией называлось чтение чужих писем и депеш, нарушение тайны писем; ею заменялись отчасти газеты и телеграммы нынешнего времени, она была важным орудием при управлении делами, потому что при помощи ее правительство знало о положении дел и о настроении умов, сколько в провинции, сколько за границей, о расположении министров и государей европейских держав, о намерениях и действиях аккредитованных при русском дворе иностранных дипломатов» [5].

Действительно, в царствование Екатерины II служба перлюстрации работала активно, именно в этот период была учреждена цензура. Однако «черные кабинеты» появились в России значительно раньше, и притом на целых пятьдесят лет. Как следует из найденных нами архивных материалов, перлюстрация переписки иностранных дипломатов была организована в России в начале 40-х гг. ХVIII в. — в эпоху царствования дочери Петра I императрицы Елизаветы Петровны. Учреждение службы перлюстрации в первую очередь связано с именем Алексея Петровича Бестужева-Рюмина(1693—1766).

Об этом выдающемся государственном деятеле России ХVIII в., к сожалению, мало известно современному читателю. Между тем он относится к числу тех лиц, которые сыграли заметную роль в судьбе нашего Отечества. Родился А. П. Бестужев-Рюмин 22 мая 1693 г. В 1708 г. он был отправлен по приказу Петра I вместе с братом Михаилом за границу «для науки». В 1712 г. А. П. Бестужев становится дворянином посольства в Берлине, но год спустя поступает с разрешения Петра I на службу к Ганноверскому курфюрсту, впоследствии английскому королю Георгу I и в качестве его посланника приезжает в Петербург в 1714 г. В Англии Бестужев пробыл около четырех лет. В 1717 г. он возвращается на русскую службу, и в 1721 г. его назначают резидентом в Дании. Со вступлением на престол Анны Иоанновны Бестужева переводят резидентом в Гамбург, а через год он получает звание посланника в Нижнем Саксонском округе. В 1735 г. он был снова определен посланником в Данию, где оставался до 1740 г., когда был, наконец, вызван в Россию Бироном и 18 августа 1740 г. назначен кабинет-министром. Преданный Бирону, Бестужев принял деятельное участие в вопросе о назначении его регентом после смерти Анны Иоанновны. Вместе с Бироном он был арестован в ночь с 8 на 9 ноября 1740 г. и приговорен к четвертованию. Однако казнь его была заменена ссылкой в дальнюю деревню. В октябре 1741 г. Бестужев вновь был возвращен в Петербург и по вступлении на престол императрицы Елизаветы Петровны осыпан милостями. 12 декабря 1741 г. он был пожалован званием вице-канцлера, в марте 1742 г. назначен главным директором почт. 25 апреля 1742 г. вместе с отцом и братом А. П. Бестужев-Рюмин получил графское достоинство. Занимая при дворе все более влиятельное положение, он начинает активно проводить свою политику. Его система — это союз с Англией и Австрией против Франции и Пруссии. Французские дипломаты, аккредитованные в России, употребляли все старания к тому, чтобы свергнуть Бестужева, особую активность в этом вопросе проявлял французский посол маркиз Шетарди.

Как следует из найденных нами архивных материалов, перлюстрация переписки иностранных дипломатов была организована в России при деятельном участии А. П. Бестужева-Рюмина в начале 1742 г., т. е. как раз в тот период, когда он назначается главным директором почт.

Сохранились русские копии писем 1742 г.: от «голштинского в Швеции министра Пехлина к находящемуся в Санкт-Петербурге обер-маршалу голштинскому Бриммеру», «голландского в Санкт-Петербурге резидента Шварца к Генеральным штатам, к графине Фагель В Гаагу, к пансионерному советнику фон дер Гейму и пр.», «австро-венгерского в Санкт-Петербурге резидента Гогенгольца к великому канцлеру графу Ульфельду и к графу Естергазию, а также секретаря его Бослера к маркизу Вотте», «английского в Санкт-Петербурге министра Вейча к милорду Картерсту в Ганновер и к герцогу Ньюкастльскому», а также копии некоторых других документов [6].

От разных лет царствования Елизаветы Петровны сохранились копии писем иностранных дипломатов, снятые в черных кабинетах», все они сшиты в толстые дела и снабжены переводом. На некоторых, в том числе самых ранних, таких копиях есть пометы: «Ея Императорское Величество слушать изволила». Таким образом, содержание перлюстрированной переписки иностранных дипломатов докладывалось императрице уже в 1742—1743 гг.

Документально известно, что по установленному порядку канцлер или вице-канцлер делали доклады Елизавете Петровне о положении государственных дел несколько раз в месяц. Доклады эти, как правило, содержали сведения по двум-трем десяткам наиболее важных вопросов. При докладах обязательно присутствовал секретарь (в тот период им был Иван Пуговишников), который вел подробный протокол докладов-совещаний. Затем этот протокол переписывался набело, скреплялся в обязательном порядке подписями канцлера или вице-канцлера и подшивался в дела. Сейчас эти фолианты являются бесценным историческим источником, содержащим сведения о том, чем жило государство, какую политику проводило правительство в том или ином вопросе, а, в конечном итоге, по реакции императрицы на эти вопросы (а запротоколировано все, о чем она «изволила рассуждать») мы можем более четко представить себе ее облик, государственный и человеческий.

Изученные нами тома этих протоколов свидетельствуют о том, что императрица Елизавета Петровна отнюдь не была такой уж «неподготовленной к роли правительницы огромного государства» и «ленивой», как утверждают, например, Н. Б. Голиков и Л. Г. Кислягин в своей статье, помещенной в трехтомнике «Очерки русской культуры ХVIII века» [7]. Елизавета Петровна весьма активно участвовала в обсуждении буквально всех докладываемых вопросов и «рассуждала» по ним вполне самостоятельно и обоснованно. Это же относится и к вопросам, связанным с перлюстрацией и чтением дипломатической переписки, которые также обязательно регулярно докладывались императрице.

О том, как была организована и действовала служба перлюстрации, можно судить по сохранившейся обширной переписке А. П. Бестужева-Рюмина с Ф. Ашем, которого он назначил на должность почт-директора в Петербурге и кому непосредственно и поручил осуществление перлюстрации дипломатической корреспонденции.

Дело перлюстрации писем оказалось чрезвычайно сложным, требовавшим терпения, внимания и особых навыков, которые приобретались отнюдь не сразу. Конверты следовало вскрывать аккуратно, по возможности не нарушая их целостности. Дипломатическое письмо обычно помещали в конверт, который прошивали ниткой и опечатывали печатями. Так упакованное послание могло вкладываться еще в один конверт, также прошиваемый и опечатываемый.

Вот письмо Ф. Аша А. П. Бестужеву-Рюмину (одно из многих подобных), в котором он описывает трудности, с которыми встречались перлюстраторы:

«Высокородный государственный граф, высокоповелевающий господин государственный вице-канцлер.

Милостивый государь!

29-го числа прошлого месяца купно с приложенною депешею от г-на барона Мардефельда (министр прусского двора в Санкт-Петербурге — Т. С.), вчерась пополудни я со всяким респектом получил. И не приминул по силе данного мне милостивейшего приказа оную депешу распечатывать, а в ней нашлось три пакета, а именно первый в придворный почтовый амт в Берлин от г-на барона Мардефельда самого, второй к финанц-советнику Магирусу в Кенигсберг от секретаря Варендорфа, а третий от господина Латдорфа (работника прусской миссии в Санкт-Петербурге — Т. С.) к его брату в Ангальтбернбург. Последние два письма без трудности распечатать было можно, чего ради и копии с них при сем прилагаются. Тако ж де куверт в придворный почтовый амт в Берлин легко было распечатать, однако ж два в оном письма, то есть к королю и в кабинет, такого состояния были, что, хотя всякое удобовымышленное старание прилагалось, однако ж оных для следующих причин отворить невозможно было, а именно: куверты не токмо по углам, но и везде клеем заклеены, и тем клеем обвязанная под кувертом крестом на письмах нитка таким образом утверждена была, что оный клей от пара кипятка, над чем письма я несколько часов держал, никак распуститься и отстать не мог. Да и тот клей, который под печатями находился (кои я хотя искусно снял), однако ж не распустился. Следовательно же я к привеликому моему соболезнованию никакой возможности не нашел оных писем распечатать без совершенного разодрания кувертов. И тако я оные паки запечатал и стафету в ея дорогу отправить принужден был...» [8].

Если вскрывал и запечатывал письма лично почт-директор, то копировал их особый секретарь, переводил же особый переводчик. Так как письмам необходимо было придать их первоначальный вид, то есть заклеить, прошить ниткой и опечатать точно такими же печатями, какими они были опечатаны до вскрытия, то большое значение имело и мастерство человека, изготовлявшего печати. Этот мастер «печатнорезчик» также содержался в штате ведомства Аша. Работа его была тонкая и ответственная, ведь употреблялось великое множество печатей, личных и государственных, которыми дипломаты пользоались при опечатывании своих писем, направляемых в разные адреса. Оттиски таких печатей красного сургуча на старых конвертах от дипломатических писем сохранили тонкую, замысловатую резьбу с изображением фамильных и государственных гербов.

Аш лично проверял все изделия резчика печатей, делал замечания, а затем отправлял готовые образцы для оценки Бестужеву-Рюмину, который давал уже окончательное заключение. На этот предмет велась переписка.