На 22-е декабря 1970 года Якову Гордину от Иосифа Бродского

Сегодня масса разных знаков -- и в небесах, и на воде -- сказали мне, что быть беде: что я напьюсь сегодня, Яков. Затем, что день прохладный сей есть твоего рожденья дата (о чем, конечно, в курсе Тата и малолетний Алексей). И я схватил, мой друг, едва отбросив утром одеяло, газету "Правда". Там стояло под словом "Правда" -- Двадцать Два. Ура! -- воскликнул я. -- Ура! Я снова вижу цифры эти! И ведь не где-нибудь: в газете! Их не было еще вчера. Пусть нету в скромных цифрах сих торжественности (это ясно), но их тождественность прекрасна и нет соперничества в них! Их равнозначность хороша! И я скажу, друг Яков, смело, что первая есть как бы тело, вторая, следственно, душа. К чему бросать в былое взгляд и доверять слепым приметам? К тому же, это было летом и двадцать девять лет назад. А ты родился до войны. Зимой. Пускай твой день рожденья на это полусовпаденье глядит легко, со стороны. Не опускай, друг Яков, глаз! Ни в чем на свете нету смысла. И только наши, Яков, числа живут до нас и после нас. При нас -- отчасти... Жизнь сложна. Сложны в ней даже наслажденья. Затем она лишь и нужна, чтоб праздновать в ней день рожденья! Зачем еще? Один твердит: цель жизни -- слава и богатство. Но слава -- дым, богатство -- гадство. Твердящий так -- живым смердит. Другой мечтает жить в глуши, бродить в полях и все такое. Он утверждает: цель -- в покое и в равновесии души. А я скажу, что это -- вздор. Пошел он с этой целью к черту! Когда вблизи кровавят морду, куда девать спокойный взор? И даже если не вблизи, а вдалеке? И даже если сидишь в тепле в удобном кресле, а кто-нибудь сидит в грязи? Все это жвачка: смех и плач, "мы правы, ибо мы страдаем". И быть не меньшим негодяем бедняк способен, чем богач. И то, и это -- скверный бред: стяжанье злата, равновесья. Я -- homo sapiens, и весь я противоречий винегрет. Добро и Зло суть два кремня, и я себя подвергну риску, но я скажу: союз их искру рождает на предмет огня. Огонь же -- рвется от земли, от Зла, Добра и прочей швали, почти всегда по вертикали, как это мы узнать могли. Я не скажу, что это -- цель. Еще сравнят с воздушным шаром. Но нынче я охвачен жаром! Мне сильно хочется отсель! То свойства Якова во мне -- его душа и тело или две цифры -- все воспламенили! Боюсь, распространюсь вовне. Опасность эту четко зря, хочу иметь вино в бокале! Не то рванусь по вертикали Двадцать Второго декабря! Горю! Но трезво говорю: Твое здоровье, Яков! С Богом! Да-с, мы обязаны во многом Природе и календарю. Игра. Случайность. Может быть, слепой природы самовластье. Но разве мы такое счастье смогли бы логикой добыть? Жаме! Нас мало, господа, и меньше будет нас с годами. Но, дни влача в тюрьме, в бедламе, мы будем праздновать всегда сей праздник! Прочие -- мура. День этот нами изберется дним Добродушья, Благородства -- Днем Качеств Гордина -- Ура! 1970 --------

Дебют

1 Сдав все свои экзамены, она к себе в субботу пригласила друга, был вечер, и закупорена туго была бутылка красного вина. А воскресенье началось с дождя, и гость, на цыпочках прокравшись между скрипучих стульев, снял свою одежду с непрочно в стену вбитого гвоздя. Она достала чашку со стола и выплеснула в рот остатки чая. Квартира в этот час еще спала. Она лежала в ванне, ощущая всей кожей облупившееся дно, и пустота, благоухая мылом, ползла в нее через еще одно отверстие, знакомящее с миром. 2 Дверь тихо притворившая рука была -- он вздрогнул -- выпачкана; пряча ее в карман, он услыхал, как сдача с вина плеснула в недрах пиджака. Проспект был пуст. Из водосточных труб лилась вода, сметавшая окурки. Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки, и почему-то вдруг с набрякших губ сорвалось слово (Боже упаси¹ от всякого его запечатленья), и если б тут не подошло такси, остолбенел бы он от изумленья. Он раздевался в комнате своей, не глядя на припахивавший потом ключ, подходящий к множеству дверей, ошеломленный первым оборотом. 1970 ¹ Ранний вариант этой строфы по ЧР: -- С. В. слетела ругань. Глядя в пустоту, он покраснел и, осознав нелепость, так удивился собственному рту, что врос бы в грунт, не покажись троллейбус. --------

Дерево

Бессмысленное, злобное, зимой безлиственное, стадии угля достигнувшее колером, самой природой предназначенное для отчаянья, -- которого объем никак не калькулируется, -- но в слепом повиновении своем уже переборщившее, оно, ушедшее корнями в перегной из собственных же листьев и во тьму -- вершиною, стоит передо мной, как символ всепогодности, к чему никто не призывал нас, несмотря на то, что всем нам свойственна пора, когда различья делаются зря для солнца, для звезды, для топора. 1970 --------