Text 23

Tired with all these, for restful death I cry,

As, to behold desert a beggar born,

And needy nothing trimm'd in jollity,

And purest faith unhappily forsworn,

And guilded honour shamefully misplaced,

And maiden virtue rudely strumpeted,

And right perfection wrongfully disgraced,

And strength by limping sway disabled,

And art made tongue-tied by authority,

And folly doctor-like controlling skill,

And simple truth miscall'd simplicity,

And captive good attending captain ill:

Tired with all these, from these would I be go

Save that, to die, I leave my love alone.

Томимый этим, к смерти я взываю;

Раз что живут заслуги в нищете,

Ничтожество ж − в веселье утопая,

Раз верность изменяет правоте,

Раз почести бесстыдство награждают,

Раз девственность вгоняется в разврат,

Раз совершенство злобно унижают,

Раз мощь хромые силы тормозят,

Раз произвол глумится над искусством,

Раз глупость знанья принимает вид,

Раз здравый смысл считается безумством,

Раз что добро в плену, а зло царит −

Я, утомленный, жаждал бы уйти,

Когда б тебя с собой мог унести!

Я жизнью утомлен, и смерть − моя мечта.

Что вижу я кругом? Насмешками покрыта,

Проголодалась честь, в изгнанье правота,

Корысть − прославлена, неправда − знаменита.

Где добродетели святая красота?

Пошла в распутный дом: ей нет иного сбыта!..

А сила где была последняя − и та

Среди слепой грозы параличом разбита.

Искусство сметено со сцены помелом:

Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!

Добро ограблено разбойническим злом;

На истину давно надет колпак дурацкий.

Хотел бы умереть; но друга моего

Мне в этом мире жаль оставить одного.

Я смерть зову, глядеть не в силах боле,

Как гибнет в нищете достойный муж,

А негодяй живет в красе и холе;

Как топчется доверье чистых душ,

Как целомудрию грозят позором,

Как почести мерзавцам воздают,

Как сила никнет перед наглым взором,

Как всюду в жизни торжествует плут,

Как над искусством произвол глумится,

Как правит недомыслий умом,

Как в лапах Зла мучительно томится

Все то, что называем мы добром

Когда б не ты, любовь моя, давно бы

Искал я отдыха под сенью гроба.

Тебя, о смерть, тебя зову я, утомленный.

Устал я видеть честь поверженной во прах,

Заслугу − в рубище, невинность − оскверненной,

И верность − преданной, и истину − в цепях.

Глупцов, гордящихся лавровыми венками,

И обесславленных, опальных мудрецов,

И дивный дар небес, осмеянный слепцами,

И злое торжество пустых клеветников.

Искусство − робкое пред деспотизмом власти,

Безумья жалкого надменное чело,

И силу золота, и гибельные страсти,

И Благо − пленником у властелина Зло.

Усталый, льнул бы я к блаженному покою,

Когда бы смертный час не разлучал с тобою.

Измучась всем, я умереть хочу.

Тоска смотреть, как мается бедняк,

И как шутя живется богачу,

И доверять, и попадать впросак,

И наблюдать, как наглость лезет в свет,

И честь девичья катится ко дну,

И знать, что ходу совершенствам нет,

И видеть мощь у немощи в плену,

И вспоминать, что мысли заткнут рот,

Разум сносит глупости хулу,

И прямодушье простотой слывет,

И доброта прислуживает злу.

Измучась всем, не стал бы жить и дня,

Да другу будет трудно без меня.

3.3 Scorn not the sonnet, Critic!

For a couple of centuries sonnet writing somewhat declined (though poets like John Donne and John Milton wrote some fine sonnets and other poets did). It was the Romantics who brought the sonnet back. For people like Wordsworth, poetry was already not a spare-time gentlemanly hobby; it was a vocation. Wordsworth himself certainly took it seriously: he had no other trade. In 1798, with the publication of his − and Coleridge's − manifesto, Lyrical Ballads, he knew that his poetic way lay not in rationalism, but in intuition. Wordsworth became an important figure in the revival of sonnet-writing. He was very good at getting great yield from the Sonnet's scanty plot; and he defended the form the unwise attacks (Text 24).