Метафоричность, парадоксальность, ассоциативность

2. Метафоричность, парадоксальность, ассоциативность. Художе­ственный образ — это иносказательная, метафорическая мысль, раскры­вающая одно явление через другое. Художник как бы сталкивает явления друг с другом и высекает искры, освещающие жизнь новым светом.

В древнеиндийском искусстве, согласно Анандавардхане (IX в.), об­разная мысль (дхвани) имела три основных элемента: поэтическую фигу­ру (аламкара-дхвани), смысл (васт-дхвани), настроение (раса-дхвани). Эти элементы образной мысли сопрягаются. Поэт Калидаса выражает дхвани настроения в «Шакунтале». Обращаясь к пчеле, которая кружится у лица его любимой, царь Душьянта восклицает: «Ты то и дело касаешься ее трепещущих глаз с их подвижными уголками, ты нежно жужжишь над ее ухом, как бы рассказывая ей секрет, хотя она и отмахивается рукой, ты пьешь нектар ее губ — средоточия наслаждения. О пчела, поистине ты до­стигла цели, а я блуждаю в поисках истины». Поэт, прямо не называя чув­ство, овладевшее Душьянтой, передает читателю настроение любви, со­поставляя мечтающего о поцелуе влюбленного с пчелой, летающей вок­руг девушки.

В древнейших произведениях метафорическая природа художествен­ного мышления предстает особенно наглядно. Например, изделия скиф-

ских художников в «зверином стиле» причудливо сочетают реальные жи­вотные формы: хищные кошки с птичьими когтями и клювами, грифоны с туловищем рыбы, человеческим лицом и птичьими крыльями.

У племен Аляски были распространены изображения фантастического существа, обла­давшего туловищем выдры и головой человека. Изображения таких мифологических су­ществ, как дракон, богиня Нюй-ва — змея с головой женщины (Древний Китай), бог Анубис — человек с головой шакала (Древний Египет), кентавр — конь с торсом и головой мужчи­ны (Древняя Греция), человек с головой оленя (лопари), являют собой модель художествен­ного образа. Художественная мысль соединяет реальные явления, создавая невиданное существо, причудливо сочетающее в себе элементы своих прародителей. Древнеегипетский сфинкс — это не лев и не человек, а человек, представленный через льва, и лев, понятый че­рез человека. Причудливое сочетание человека и царя зверей позволяет человеку познать и природу, и самого себя — всю свою царственную мощь и господство над миром. Кентавр и сфинкс — зрительно воплощают модель художественного образа.

Логическое мышление устанавливает иерархию, соподчиненность яв­лений. В образе предметы раскрываются — один через другой. Художест­венная мысль не навязывается предметам мира извне, а органически вы­текает из их сопоставления, из их взаимодействия.

Эти особенности образа хорошо видны в миниатюре римского писа­теля Элиана: «...если тронуть свинью, она, естественно, начинает виз­жать. У свиньи ведь нету ни шерсти, ни молока, нет ничего, кроме мяса. При прикосновении она сейчас же угадывает грозящую ей опасность, зная, на что годится людям. Так же ведут себя тираны: они вечно исполне­ны подозрений и всего страшатся, ибо знают, что, подобно свинье, любо­му должны отдать свою жизнь» (Элиан. 1964. СЛ). Образ у Элиана по­строен по принципу развернутой метафоры: сфинкс — человеколев, а элиановский тиран — человекосвинья. Сопоставление далеких друг от друга существ неожиданно дает новое знание: тирания — свинство.

Структура художественного образа не всегда так наглядна, как в сфинксе или элианов­ской человекосвинье. Однако и в более сложных случаях в искусстве явления и раскрыва­ются одно через другое. Так, в романах Льва Толстого и Достоевского герои раскрываются через те отсветы и тени, которые они бросают друг на друга, на окружающий их мир. В «Войне и мире» Толстого характер Андрея Болконского раскрывается и через любовь к На­таше, и через отношения с отцом, и через небо Аустерлица, и через тысячи вещей и людей, которые, как этот герой осознает в смертельной муке, «сопряжены» с каждым человеком.

Ассоциативность как одна из особенностей психологического меха­низма художественного творчества (см. об этом выше) на гносеологиче­ском уровне проявляется в виде метафоричности. В известном смысле об­раз строится по парадоксальной и, казалось бы, нелепой формуле: «В ого­роде бузина, а в Киеве дядька». В образе через «сопряжение» далеко от­стоящих друг от друга явлений раскрываются неизвестные стороны и от­ношения реальности.