Литературные портреты

Рассмотрением темы обожения можно было бы закончить анализ богословия и мистицизма св. Григория.
Есть, однако, еще один пласт в его богословском творчестве, который заслуживает отдельного исследования: это Слова, посвященные тем, кого он счел необходимым увековечить - древним святым, родителям, родственникам, друзьям, врагам. У Григория был особый дар - изображать людей при помощи слов. Он написал несколько ярких словесных портретов как своих современников, так и святых предшествующего периода.
Мы сознательно оставили рассмотрение этих портретов до настоящего момента, так как их значение становится понятным только в свете всей системы богословских взглядов Григория. Среди сочинений Григория нет простых жизнеописаний, нет и чего-либо подобного житиям святых. Создавая образ того или иного человека, Григорий вкладывал в него те богословские и нравственные идеи, которые ему самому были дороги; портрет человека становился своего рода иллюстрацией к этим идеям, доказательством того, что они - не абстракция, но реальность, воплощенная в жизни конкретного индивидуума. Каждый из героев Григория - прежде всего олицетворение той или иной богословской концепции, развитию которой подчинен весь сюжет. Афанасий, например,- образец истинного епископа, борца за православие, исповедника никейской веры; Кесарий - образец государственного деятеля; Горгония - образец женщины-христианки; Ирон - образец христианского философа. Напротив, Юлиан олицетворяет идею отступничества и предательства, а Максим-циник являет собой образ лже-философа. От словесной иконы (Афанасий, Киприан) до карикатуры (Юлиан, Максим) - таков спектр портретного дарования Григория Богослова.
В настоящей главе мы рассмотрим похвальные, приветственные и надгробные Слова св. Григория. Будут рассмотрены также его обличительные сочинения. Мы завершим книгу подробным анализом Надгробного Слова Василию Великому, в котором сконцентрированы все главные богословские и нравственные идеи Григория Богослова.

СВЯТЫЕ

МАККАВЕИ

Сюжетом Слова 15-го¹ стал подвиг мучеников Маккавеев, память которых совершается в Восточной Церкви 1 августа. Слово произнесено, вероятно, 1 августа 362 г.,² когда Григорий только начинал свое священническое служение, а у власти в Восточно-Римской империи находился император-отступник Юлиан. За полтора месяца до этого, 17 июня 362 г., он опубликовал свой знаменитый Эдикт об учителях, запрещавший христианским профессорам преподавание в университетах. Возможно, Слово 15-е является прямой реакцией на начатую Юлианом кампанию по дискредитации христианства и дискриминации христиан.
О мучениках Маккавеях говорится в греческой Библии, а именно во 2-й Книге Маккавейской, однако Григорию было известно и отдельное сочинение Иосифа Флавия, посвященное Маккавеям.³ События, о которых идет речь в Книге Маккавейской и у Иосифа Флавия, относятся к периоду гонений сирийского царя Антиоха IV Епифана (176-164 до Р.Х.), который проводил политику интенсивной эллинизации Иудеи, сопровождавшуюся принуждением евреев к участию в языческих жертвоприношениях, нарушению субботы и других "законов отеческих".⁴ За отказ принять язычество тысячи евреев были казнены Антиохом.
Одной из его жертв стал пожилой книжник Елеазар со своей женой и семью детьми, которые за отказ вкушать свиное мясо были подвергнуты жестоким мучениям и смерти.⁵ Сначала был умерщвлен отец, потом его семь сыновей, которых мать увещала мужественно встретить смерть; после всех скончалась мать. Перед лицом смерти все - и отец, и мать, и сыновья - твердо исповедали веру в единого Бога, в загробное воздаяние и воскресение мертвых. Так один из сыновей, умирая, говорил исполнителю казни: "Ты, мучитель, лишаешь нас настоящей жизни, но Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной". Другой, протянув руки для отсечения, говорил: "От неба я получил их, и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их". Еще один из сыновей говорил: "Умирающему от людей вожделенно возлагать надежду на Бога, что Он опять оживит".⁶ Рассказ о мучениках свидетельствует не только о мужестве иудеев, которые были готовы умереть за свои отеческие традиции, но и о том, что вера в воскресение мертвых была широко распространена в еврейском народе задолго до пришествия Христа.
Начиная Слово, посвященное Маккавеям, Григорий говорит о том, что немногие христиане чествуют этих мучеников, так как они пострадали до Христа. По мнению Григория, однако, все ветхозаветные праведники достигали совершенства не иначе, как через веру во Христа:

...Ибо есть некое мистическое и сокровенное учение,- весьма убедительное для меня и для многих боголюбивых людей,- согласно которому никто из достигавших совершенства прежде пришествия Христа не мог достичь этого без веры во Христа. Ибо Слово, хотя явно открылось лишь в известные последние времена, было и прежде известно тем, кто чист разумом, как это явствует из (примера) многих, прославленных до Христа.7

Григорий ссылается на традиционное для восточной патристики учение о врожденном Логосе, которому причастен весь род человеческий, в том числе и те, кто жили до Христа.⁸ В соответствии с этим учением, все доброе и великое, что совершалось в дохристианском и языческом мире, тем или иным образом причастно Христу: ветхозаветные пророки действовали благодаря вдохновению, полученному от Божественного Логоса; древнегреческие философы, праведники еврейского народа - все те, кто жил "согласно Логосу", были христианами до Христа.⁹ Следовательно, и Маккавеев нельзя унижать за то, что пострадали до крестной смерти Христа: они пострадали "согласно Кресту" (kata ton stauron), а потому и заслуживают почитания со стороны христиан.¹⁰
В библейском рассказе о мучениках Маккавеях одним из главных персонажей является мать, которая не только стала свидетельницей смерти своих семи сыновей, но и сама вдохновляла их на мученический подвиг, говоря каждому из них: "Я не знаю, как вы явились во чреве моем; не я дала вам дыхание и жизнь; не мною образовался состав каждого. Итак, Творец мира, Который образовал природу человека и устроил происхождение всех, опять даст вам дыхание и жизнь с милостью, так как вы теперь не щадите самих себя за его законы".¹¹ Слова матери являют глубокую и благоговейную веру в таинство сотворения человека единым Богом и в воскресение мертвых. Благодаря этой вере она не пощадила ни своей жизни, ни жизни сыновей. Григорий сравнивает ее подвиг с подвигом Авраама, который был готов, из послушания Богу, принести в жертву своего сына Исаака:¹²

Мать.., мужественная и благородная, любящая и своих детей, и Бога, переносит в сердце своем сверхъестественные страдания. Не жалеет она стадающих детей, напротив, она боится, что они не пострадают. Она не столько скорбит об отшедших, сколько желает, чтобы присоединились к ним оставшиеся... О, мужественная душа в женском теле! О, чудная и великодушная жертва (epidōsis)! О, жертва (thysia) Авраамова и, если не дерзко сказать - б о льшая Авраамовой! Ибо он одного, хотя и единородного, приносит с готовностью.., она же посвятила Богу целый народ сыновей, превзойдя и матерей, и священников числом жертв... Она указывала на сосцы, напоминала о питании молоком, приводила в пример свою седину и старость для большей убедительности увещаний - и это не для того, чтобы спасти детей от смерти, но чтобы побудить их к страданиям...13

Описывая смерть Елеазара, семи сыновей и матери, Григорий влагает в уста своих героев продолжительные речи, темой которых служит исповедание единого Бога, готовность умереть за Него, радость от сознания важности и спасительности мученического подвига. Речи семи сыновей сведены Григорием в одно твердое исповедание веры, произнесенное перед лицом мучителя:

Антиох и все стоящие здесь! У нас один царь - Бог, от Которого мы получили бытие и к Которому возвратимся... Одна у нас безопасность - в соблюдении заповедей... Одно богатство - те (блага), на которые надеемся; и ничто для нас не страшно, кроме того, чтобы бояться чего-либо больше Бога... Наша родина - вышний Иерусалим, которого никакой Антиох не возьмет в осаду и не сможет взять... Наш храм - великолепнейшее небо, а праздник наш - ликование ангелов. У нас одно великое и величайшее таинство - Бог, на Которого указывают и все здешние таинства.14

Читая эти строки, нельзя не увидеть, что Григорий как бы проецирует ситуацию в Иудее времен Антиоха Епифана на ситуацию в Византийской империи времен Юлиана Отступника. И там и здесь - нечестивый царь, который принуждает подданных отречься от веры в единого Бога и принять язычество. И там и здесь - граждане, лояльные своему царю во всем, кроме того, что касается веры: когда есть выбор между царем земным и Царем небесным, они предпочитают последнего. В Слове 15-м много тем, которые прозвучат в Словах 4-м и 5-м - обличительных на царя Юлиана.¹⁵
Описав подвиг мучеников Маккавеев, Григорий подводит слушателя к своей главной идее: мученичество не есть лишь пример героизма отдельного человека или группы лиц; оно может быть вдохновляющим, очистительным и спасительным для целого народа. За полтора столетия до Григория Ориген писал: "Крещение исповедничества не точно ли так же служит во спасение и очищение многим, как крещение Спасителя сделалось очистительным средством для мира?"¹⁶ Иными словами, мученичество и исповедничество сопоставимо с искупительным подвигом Христа. Именно на подвиге исповедников веры и строится Церковь, именно кровью мучеников сохраняется и возрастает истинная вера:

Терпению (Маккавеев) удивлялась вся Иудея: она радовалась и торжествовала, будто сама была увенчана. Ибо предстояла ей борьба, труднейшая из всех видов борьбы, перед которыми когда-либо стоял город (Иерусалим) - или видеть в тот день попрание отеческого закона, или прославиться. Ибо (судьба) народа еврейского находилась как бы на острие меча и зависела от подвига (Маккавеев)... Будем подражать им - и священники, и матери, и дети... Ибо желаю, чтобы во все времена и при всех обстоятельствах были подвижники всякого рода и возраста...17

Итак, судьба целого народа при Антохе Епифане зависела от твердости каждого человека и всего народа в соблюдении "отеческих законов": именно благодаря таким людям, как Елеазар, его жена и сыновья, вера была сохранена. Точно так же во времена Юлиана будущее христианства зависело от того, насколько твердым окажется народ и каждый отдельный христианин в исповедании веры во Христа. Так же во времена императора-арианина Валента (164-178) от твердости защитников никейской веры зависела судьба Церкви - выстоит ли она под натиском арианства или, покорившись светским властям, встанет на сторону еретиков. В этой ситуации каждый христианин должен был найти в себе мужество стать, если понадобиться, исповедником и мучеником - свидетелем истинной веры.
В различные эпохи, в разных странах государство становилось враждебным Церкви, и Церковь превращалась в общину гонимых, обездоленных и отверженных. В такие времена от Церкви, ее руководителей и рядовых членов требовалось особое мужество. Миллионы людей в течение всей истории Церкви - начиная с апостолов Христа и кончая мучениками наших дней - отдавали свою жизнь за веру, тем самым становясь сотрудниками Христа в Его искупительном деле. Эти люди, кровью которых сохранилась Церковь, остаются в памяти верующих, и имена их окружены благоговейным почитанием.
Но почитания достойны и те люди, которые, не будучи христианами, отдавали жизнь за свой народ, за свою веру, за "законы отеческие". Многие народы в какие-то моменты оказывались на острие меча, и судьба их часто зависела от героев духа, которые жертвовали своей жизнью ради блага других и вдохновляли тысячи людей на подвиг. Именно эти герои духа, а не "народные массы", нередко становятся главной движущей силой истории.

1 В рус. пер. 16-го. ^

2 Ср. Bernardi. SC 309,13. ^

3 "О Маккавеях, или о самовластном разуме". О мучениках Маккавеях говорит также Ориген в Увещании к мученичеству 23-26. ^

4 См. 2 Мак.6:1-11. ^

5 Вкушение свинины было запрещено законом Моисеевым (Лев.11:7). ^

6 2 Мак.7:9-14. ^

7 Сл.16,1; PG 35,912-913 = 1.245. ^

8 Это учение развито, в частности, Иустином Философом в его 1-й Апологии. Ср. раздел "Ученость и философия" в гл. II нашей книги. ^

9 Ср. Иустин. Апология I,46. ^

10 Григорий. Сл.16,2; 913 = 1.245. ^

11 2 Мак.7:22-23. ^

12 См. Быт.22:1-13. ^

13 Сл.15,4; 916-917 = 1.246. ^

14 Сл.15,5; 920 = 1.247-248. ^

15 Слова 4-5 написаны после смерти Юлиана, то есть позже Слова 15-е, если верить предположению, что последнее произнесено 1 августа 362 г. ^

16 Увещание к мученичеству 30. ^

17 Сл.15,12; 932-933 = 1.253-254. ^

КИПРИАН

Священномученик Киприан Карфагенский жил в III в. Он воспитывался в знатной языческой семье, получил блестящее образование и в молодости был адвокатом. Приняв Крещение в зрелом возрасте, Киприан был около 248 г. избран епископом Карфагена (Африка). Во время гонения императора Декия он удалился из города, однако продолжал руководить церковью из изгнания при помощи многочисленных посланий и трактатов, из которых многие дошли до нас. В 258 г., при императоре Валериане, Киприан был казнен. Сохранились "Проконсульские акты Киприана" - протоколы его допросов у проконсула Африки Галерия Максима.
Григорий Богослов, по всей видимости, не был знаком ни с "Проконсульскими актами", ни с "Житием Киприана", составленным его диаконом Понтием, ни с многочисленными сочинениями самого Киприана, так как все они были написаны на латыни. Главным источником для Григория послужило житие другого Киприана, Антиохийского, который, по преданию, был языческим жрецом, обращенным в христианство некоей Иустиной: он пострадал в Никомидии в 304 г.¹ Спутать двух или нескольких святых с одинаковым именем - в этом не было ничего необычного для византийца. Необычным для Григория было то, что он говорил без достаточной подготовки, когда, вернувшись из деревни, обнаружил, что день памяти Киприана едва не оказался забыт его прихожанами.² Поскольку имя Киприана Карфагенского отсутствовало в греческих мартирологиях его времени, наиболее вероятной датой произнесения Слова следует считать 2 или 4 октября, когда совершалась память Киприана Антиохийского и Иустины.³ Каковы бы ни были причины смешения двух Киприанов Григорием Богословом,⁴ очевидно, что герой Слова 24-го имеет больше общего с Киприаном Антиохийским, чем с Киприаном Карфагенским. Отсутствие исторической достоверности, однако, не лишает Слово богословской значимости.
Одной из тем Слова является необходимость и важность почитания мучеников в христианской Церкви. Культ мучеников появился в христианстве на очень раннем этапе его развития - еще в апостольский период. Когда член той или иной общины умирал за христианскую веру, день его смерти становился праздником всей общины, отмечаемым ежегодно; на его гробе совершали Евхаристию; место смерти мученика становилось центром паломничества, а его останки, если сохранились, считались местной святыней. Почитание мучеников было неотделимо от почитания самого Христа, ставшего мучеником ради спасения человечества:

...Многое служит нам в качестве руководства к лучшему и многое служит назиданием в добродетели - разум, Закон, пророки, апостолы, да и сами страдания Христа, первого Мученика, Который взошел на Крест и меня возвел вместе с Собою, чтобы пригвоздить мой грех... и восстановить падший образ. При столь многих и столь превосходных наставниках, не меньшее (значение) для нашего руководства (в добродетели) имеют мученики - эти словесные всесожжения, совершенные жертвы, приятные (Богу) приношения, эта проповедь истины, это обличение лжи.., разрушение заблуждения.., очищение мира.5

Личность самого Киприана рассматривается в Слове прежде всего как пример "внезапной и необыкновенной перемены"⁶ - обращения от тьмы к свету, от язычества к христианству. Изложение строится по очень простой схеме: жизнь Киприана в язычестве описывается в негативных тонах, а его жизнь после обращения в христианство - как образец добродетели и святости. Впрочем, с самого начала Бог как бы готовил Киприана к будущему обращению в христианство - залогом этого обращения было его благородное происхождение и, главное, его ученость:

Таков Киприан.., знаменитый своим богатством и известный происхождением.., цветок юности, шедевр природы,7 верх учености во всем, что касается философии, и во всех других науках... Его эрудиция вызывает даже большее восхищение, чем высота, достигнутая им в каждой конкретной (науке), а опытность в каждой (науке) вызывает большее удивление, чем общая любовь к знаниям. О его учености свидетельствуют его сочинения, многочисленные и блестящие, которые он написал в нашу пользу после того, как... заменил (языческую) образованность (христианской) и неразумие подчинил Слову.8

Григорий далее пересказывает то, что было ему известно из жития Киприана Антиохийского, а именно - что его герой до своего обращения был служителем демонов, занимался колдовством и пытался соблазнить девушку-христианку. Именно твердость этой девушки, не поддавшейся соблазну, и стала причиной обращения Киприана в христианство.⁹ По поводу жизни Киприана в язычестве Григорий замечает: "Весьма неблагородно и малодушно - думать, что память подвижника можно оскорбить (напоминанием) о его дурных поступках".¹⁰ В сущности Григорий хочет сказать, что далеко не всякий святой является таковым от рождения: многие прошли через пороки и падения, прежде чем достигли святости. Григорий жил в эпоху, когда литературный жанр "жития святого" только складывался, однако уже "Житие преподобного Антония", написанное Афанасием Александрийским, являет нам не столько исторический образ Антония, сколько его идеализированный облик, больше похожий на словесную икону, чем на портрет. В византийской житийной литературе святой, как правило, представлен изначально лишенным недостатков, с самого раннего детства преуспевающим только в добродетелях. Из этого правила византийская традиция сделает одно исключение: житийный канон позволит говорить о пороках святого до его обращения в христианство, чтобы тем самым еще более оттенить его добродетели после обращения и показать, что на самые высокие вершины святости можно подняться из самой последней глубины падения.¹¹ Подобную же цель преследует Григорий, когда говорит о пороках Киприана-язычника: тем более убедительным становится рассказ об аскетических подвигах, добродетельной жизни и мученической кончине Киприана-христианина.
Кстати, о жизни и смерти Киприана по обращении в христианство Григорию известно очень мало: его рассказ об этом изобилует "общими местами" и лишен конкретных деталей. Киприан, которого описывает Григорий, презирает деньги, обуздывает чрево, спит на голой земле, мужественно отражает все искушения. Находясь в изгнании, Киприан продолжает оставаться руководителем своей паствы и "своими посланиями один производит едва ли не больше мучеников, чем все те, которые присутствовали при их страданиях".¹² Наконец, "после всех, кого он предпослал (к Богу), он и сам становится мучеником, ему отрубают голову мечом и ко многим страданиям прибавляет он и этот венец".¹³
В заключительной части Слова Григорий упоминает о чудесах, которые совершаются при мощах Киприана, а именно об изгнании бесов, исцелении болезней и предсказании будущего.¹⁴ Это упоминание не случайно. Культ мощей мучеников и святых, существовавший в христианской Церкви с самого раннего времени, был для Григория подтверждением его учения об обожении как всецелом преображении человеческого естества, включая ум, душу и тело. Если святой - это человек, достигший обожения, то его останки должны быть местом Божественного присутствия.¹⁵ Нетление мощей святого, итечение из них благоуханного мира, исцеления, происходящие при помощи их - все эти феномены, известные христианской Церкви до наших дней, красноречиво свидетельствуют о том, что тело человека является соучастником души в обожении.
Заканчивая Слово, Григорий обращается к своим любимым темам, говоря о христианской жизни как истинной философии и об озарении светом Пресвятой Троицы, которое ждет святых в будущем веке:

Подобает нам, оградившись щитом веры, стать против козней лукавого16 и, одержав победу вместе со Христом, совершив подвиг вместе с мучениками, услышать тот великий голос: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царство,17 где... совершеннейшее и чистейшее озарение Божества, которое ныне мы принимаем только в загадках и тенях. Этому чествуемый нами Киприан порадуется больше, чем всем другим вместе взятым. Этой философии учил он здесь на словах и на деле; это и по исходе своем заповедует всем через мой голос... Таковы начатки слов моих тебе, божественная и святая глава!.. Ты же милостиво взгляни на нас с высоты, управляй нашими словами и жизнью, паси это священное стадо и будь моим сопастырем.., подавая нам более совершенное и светлое озарение Святой Троицы, Которой ты предстоишь ныне...18

1 Сведения об этом Киприане сохранились в трех документах на греческом языке - "Обращении Иустины и Киприана", "Исповедании Киприана" и "Страдании Киприана и Иустины". Григорий Богослов мог знать о Киприане из этих сочинений, а также из устного предания (ср. его ремарку в Сл.24,12,18-19; SC 284,66 = 1.352: "как я слышал от кого-то"). ^

2 Ср. начало Слова (Сл.24,1,1; 40 = 1.346): "Чуть не забыт нами Киприан. Какая утрата!". ^

3 См. Bernardi. Predication, 161. По утверждению ученого, Слово произнесено Григорием в 379 г. в Константинополе. ^

4 Ж.Коман, например, считает, что Григорий сознательно смешал "латинского" Киприана Карфагенского с "греческим" Киприаном Антиохийским для того, чтобы продемонстрировать единство христианства на Западе и Востоке: см. Coman. 'Deux Cyprien', 369-370. Эта гипотеза не представляется нам сколько-нибудь заслуживающей доверия. ^

5 Сл.24,4,5-17; SC 284,46-48 = 1.348. ^

6 Сл.24,5,11-12; 48 = 1.348. ^

7 Букв. "статуей природы". ^

8 Сл.24,6,1-7,5; 48-52 = 1.348-349. ^

9 Сл.24,8,15-12,26; 54-66 = 1.350-352. ^

10 Сл.24,8,3-4; 52-54 = 1.349. ^

11 Классическим примером такого подхода является "Житие преподобной Марии Египетской", написанное св. Софронием Иерусалимским (VI в.), одно из самых популярных в Византии житий. ^

12 Сл.24,15,3-7; 72 = 1.354. ^

13 Сл.24,16,4-6; 76 = 1.355. ^

14 Сл.24,18,6-11; 78-80 = 1.356. ^

15 Ср. Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной веры 4,15. Св. Иоанн, в частности, говорит, что в ветхозаветные времена всякий, кто прикасался к мертвому телу, считался нечистым, однако останки мучеников не есть "мертвые" тела, но храмы Святого Духа. Выше (см. раздел "Обожение" в гл. IV) мы также упоминали о том, что идея обожения тела была чужда неоплатонической традиции. Естественно, что и культ мощей не вызывал у неоплатоников никакой симпатии. Юлиан Отступник, например, обрушивался на христиан за почитание мощей святых: "Вы все наполнили могилами, хотя нигде нет прямого повеления воздавать поклонение гробам... Если Иисус говорит, что гробы полны грязи (ср. Мф.23:27), как можно призывать на них Бога?" (цит. по Успенский. История, 88-89). ^

16 Ср. Еф.6:16; 6:11. ^

17 Мф. 25:34. ^

18 Сл.24,19,4-33; 80-84 = 1.356-357. ^

АФАНАСИЙ

Если Слово, посвященное Киприану, вряд ли можно считать особой удачей Григория как ритора и проповедника, то Похвальное Слово Афанасию Александрийскому, несомненно, является одним из лучших произведений этого жанра, написанных в Византии.¹ Жанр похвального слова был вполне традиционным для византийской риторики. Характеристиками этого жанра было упоминание автором лишь о добродетелях героя (всякое упоминание о недостатках исключалось) и использование различных "общих мест": герой любого похвального слова был, как правило, из благородной семьи, с детства отличался от своих сверстников, побеждал все искушения, совершал различные чудеса. Все эти особенности были у похвального слова общими с житием святого. Однако, в отличие от жития, похвальное слово не предполагало последовательное описание жизни героя: автор упоминал лишь о некоторых эпизодах, которые должны были свидетельствовать о достоинствах человека. Похвальное слово - это не "икона с житием", а скорее "материалы к житию", "штрихи к портрету" святого.
Григорий был знаком с "Житием Антония Великого", которое стало прототипом большинства последующих житий святых, однако он подчеркивает, что его собственное Слово, посвященное памяти Афанасия, не претендует на исчерпывающую полноту, характерную для жизнеописаний святых:

На то, чтобы сказать о нем все и выразить удивление по поводу (всех обстоятельств его жизни), потребовалось бы, может быть, больше времени, чем требуется для настоящего слова, и это было бы делом истории (historias), а не похвального слова (euthymias). Мне и хотелось бы в назидание и услаждение потомству описать его доблести в отдельном сочинении, как он написал житие (bion) божественного Антония, изложив монашеское законоположение в виде рассказа. Но сейчас мы расскажем лишь о немногом из многих его деяний, а именно лишь о том, что запечатлелось в нашей памяти2 как наиболее значительное,- расскажем, чтобы удовлетворить собственному желанию и воздать должное празднику; большее же предоставим знатокам.3

Разница в возрасте между Афанасием и Григорием составляла примерно тридцать пять лет. Афанасий был еще при жизни известен как твердый борец с арианством: после смерти он стал символом борьбы за Православие в среде защитников никейской веры. Так как защита никейской веры были главным делом Григория во время его служения в Константинополе, он считал себя прямым продолжателем дела Афанасия, а потому особенно уместно для него было произнести отдельную проповедь, посвященную этому исповеднику веры. Кроме того, для Григория была весьма немаловажной поддержка Петра Александрийского, который был племянником и преемником Афанасия. Вероятнее всего, Слово было произнесено в 379 г., то есть до того, как взаимоотношения между Григорием и Петром Александрийским были омрачены из-за участия последнего в рукоположении Максима-циника.⁴
Если о жизни Киприана Карфагенского Григорий не имел достоверных сведений, то о жизни Афанасия он знал достаточно хорошо. Афанасий родился около 295 г. К моменту созыва в 325 г. Вселенского Собора в Никее он был уже диаконом и сопровождал на Собор своего епископа Александра Александрийского: на Соборе молодой диакон проявил себя как ревностный противник арианства. В 328 г. он был избран епископом Александрии, однако семью годами позже был изгнан из города императором Константином, который в последние годы своей жизни активно поддерживал ариан. После смерти Константина в 337 г. Афанасий вернулся в Александрию, однако по проискам Евсевия Никомидийского,⁵ был вторично смещен со своего поста: на его место поставили Григория Каппадокийца. Афанасий отправился в Рим искать управы на своих собратьев и был полностью реабилитирован Сардикийским Собором 343 г. Он вернулся в Александрию через три года, после смерти Григория Каппадокийца. В 356 г. он был смещен императором Констанцием и отправился в третью ссылку, на этот раз в египетскую пустыню. После того, как назначенный на его место Георгий, тоже Каппадокиец, был убит, Афанасий в 362 г. вернулся к своей пастве. В четвертый раз он был изгнан из столицы Египта Юлианом Отступником, в пятый - Валентом. Вернувшись в Александрию в 366 г., он провел остаток дней в мире и скончался в 373 г.
В описании Григория Афанасий предстает перед нами прежде всего как человек, в котором созерцание гармонично сочеталось с деятельной жизнью:

Изучив все книги Ветхого и Нового Заветов, как другой не изучил и одной, он обогащается созерцанием, обогащается и светлостью жизни и удивительным образом сочетает из обеих эту подлинно золотую цепь.., сделав жизнь путеводителем к созерцанию, а созерцанием запечатлев жизнь. Ибо начало мудрости - страх Господень,6 который есть как бы первая пелена; мудрость же, которая превзошла страх и перешла в любовь, делает нас друзьями Божиими и из рабов сынами.7

Хотя в цитированном тексте theōria (созерцание) сопоставляется с bios (жизнью), речь, очевидно, идет о жизни в смысле практической деятельности, активного доброделания: в данном случае термин bios является синонимом слова praxis (букв. деятельность). Необходимость сочетания созерцания и деятельности как двух основных элементов мудрости - лейтмотив всей патристической традиции. Истинное знание-гнозис, свойственное христианскому мудрецу, заключает в себе, по Клименту Александрийскому, созерцание и деятельность.⁸ Согласно Григорию, "деятельность ведет к созерцанию".⁹ "Вся философия,- говорит он,- разделяется на две части - созерцание и деятельность... Созерцание является для нас средством достижения иного мира, а при помощи деятельности мы восходим к созерцанию, ибо невозможно достичь мудрости, не живя мудро".¹⁰ Именно таким истинным философом, христианским мудрецом, преуспевшим в созерцании и деятельности, был в глазах Григория Афанасий Александрийский.
Для Григория священство и епископство представлялись разновидностями деятельной жизни, тогда как монашество относилось к области созерцания. Как мы помним, сам Григорий долгое время раздумывал о том, какой образ жизни предпочесть, и отказывался от священства именно потому, что считал его несовместимым со стремлением к уединению. В лице Афанасия он видит монаха, который, однако, не ставил телесное удаление от мира и другие аскетические подвиги на первое место: монашество есть прежде всего внутреннее расположение и как таковое оно может сочетаться с активной деятельностью священника и епископа. Описывая жизнь Афанасия среди отшельников египетской пустыни, Григорий говорит:

Великий Афанасий, как для всех других был посредником и примирителем.., так примиряет пустынножительство с общежитием, показав, что и священство является философией11 и философия нуждается в тайноводстве. Ибо он сумел в такой степени сочетать одно с другим и сводить воедино безмолвную деятельность и деятельное безмолвие (kai praxin hēsyxion kai hēsyxian emprakton), что убедил считать характерной чертой монашества скорее постоянство в образе жизни,12 чем телесное удаление от мира...13

В Афанасии, кроме того, сочетается верность православной догматической традиции с высокой личной нравственностью: "его образ жизни служит правилом для епископов, а его догматы - закон для православия".¹⁴ В Восточной Церкви никогда не было споров о том, чт о важнее - вера или нравственность. Между словами апостола Павла о том, что "человек оправдывается только верою, а не делами закона",¹⁵ и словами апостола Иакова "вера без дел мертва"¹⁶ не видели противоречия: вера и дела воспринимались как две неотъемлемые части христианского образа жизни, точно так же как созерцание и деятельность - неотъемлемые части истинной философии.
Григорий умело пользуется традиционным для риторики приемом сопоставления положительного героя с отрицательными, на фоне которых его достоинства становятся еще более очевидными. Афанасий, как утверждает Григорий, не имел ни одного из недостатков, свойственных епископам его времени, которых Григорий резко критикует.¹⁷ Портрет Афанасия, написанный Григорием, есть ничто иное, как словесная икона:

...Он был высок делами, но смирен сердцем; в добродетели никому не доступен, в обращении же весьма доступен; кроток, несклонен к гневу, сострадателен; приятен в слове, еще приятнее нравом; ангелоподобен наружностью, еще более ангелоподобен сердцем; когда налагал взыскание, оставался спокоен, когда хвалил (кого-либо), был назидателен. Притом ни одного из этих (качеств) он не портил неумеренностью (ametria), но и выговоры делал он по-отечески и хвалил как подобает начальнику; и мягкость не была у него слабостью, и строгость не была жестокостью; напротив, первая была снисходительностью, а вторая - благоразумием, обе же вместе - философией. Он нуждался лишь в немногих словах, потому что достаточно было самой жизни его для назидания; еще реже нужен был жезл, так как достаточно было слова; и еще реже нужно было сечь, так как достаточно было жезла, ударяющего умеренно.18

Напротив, идейные противники Афанасия в описании Григория приобретают вполне карикатурный облик. Арий, например, характеризуется как "соименник безумия, который понес справедливое возмездие за необузданность языка, и умер в нечистом месте.., и расселось (чрево его), как у Иуды,¹⁹ за равное с ним предательство Слова".²⁰ Юлиан Отступник, по словам Григория, "вознеистовствовал против Христа и извергнул из себя василиска нечестия, которого с давних пор носил в себе".²¹ Однако больше всех достается Георгию Каппадокийцу, который, согласно Григорию, не обладал ни одним из свойств, характерных для положительных героев - ни благородным происхождением, ни образованностью, ни приятной внешностью, ни благочестием:

(Это было) какое-то каппадокийское чудище.., худое родом и еще худшее разумом, не вполне свободное, но смешанное, подобно тому, как мы знаем о мулах: он начал с того, что прислуживал за чужим столом как некий раб, продавшийся за кусок хлеба, наученный делать и говорить все ради (насыщения) чрева; наконец, он достиг общественной службы, но получил в ней самое последнее место хранителя свиного мяса, которым питается войско, но потом употребил доверие во зло и жил ради чрева; когда же не осталось у него ничего, кроме собственного тела, он замышляет бегство и, переходя из одной страны в другую, из одного города в другой, в конце концов, к общему вреду Церкви, подобно какой-то египетской язве, достигает Александрии. Здесь кончаются его скитания и начинается злодейство. И хотя он не имел никаких достоинств, был непричастен свободной словесности, не был приятен в общении, не имел даже вида или пустой личины благочестия, однако же был страшнее всех в злодействах и в том, чтобы приводить дела в смятение.22

Насколько достоверна информация о жизни Георгия Каппадокийца до его прибытия в Александрию, мы не беремся судить. Известно, что он был учителем Юлиана Отступника, который его не любил: когда Георгий был убит разъяренными александрийцами, разрубившими его тело на куски, Юлиан отметил, что, пожалуй, этот человек заслуживал даже худшей участи; впрочем, Юлиан подчеркнул, что ему стыдно за людей, решившихся на такое убийство.²³ Последующие историки возложат вину за убийство Георгия на язычников,²⁴ однако Григорий Богослов, как кажется, склонен был видеть в этом дело рук христиан:

...Александрийская чернь... не выдержала необузданности этого человека и предала его злобу необычной смерти, а смерть отметила необычным надругательством. Вам известны и этот верблюд, и необычный груз, и новое возвышение, и первое и, думаю, единственное шествие, грозные и теперь для наглецов...25 Этот тайфун неправды, растлитель благочестия, предтеча диавола получает наказание, по-моему, не заслуживаюшее похвалы, ибо надо было смотреть не на то, что он должен был претерпеть, но на то, что нам надлежало делать...26

Еще один прием, которым пользуется Григорий - сравнение Афанасия с его святыми предшественниками, занимавшими александрийский престол,²⁷ а также с ветхозаветными праведниками.²⁸ Григорий сравнивает Афанасия даже с самим Христом: "Для чего вам описывать этого человека? Павел... уже описал его, восхваляя Первосвященника великого, прошедшего небеса ²⁹- да дерзнет и на это мое слово, ведь он называет христами живущих во Христе!".³⁰ Торжественный въезд Афанасия в Александрию напоминает Григорию о входе Господнем в Иерусалим: Афанасий тоже въезжает в город на осленке, его тоже встречают дети и взрослые; только что не подстилают под ноги осла Афанасиева пальмовые ветви, во всем же остальном его вступление в город было "образом (eikōn) входа Христова".³¹
В Похвальном Слове Афанасию нет систематического изложения христианской триадологии; есть лишь отдельные выпады против арианства. Впрочем, Григорий не забывает упомянуть о том, что, когда в среде сторонников никейского исповедания начались споры по поводу Божества Святого Духа, Афанасий направил императору исповедание веры с изложением православного учения о равенстве и единосущии Лиц Святой Троицы.³²
С богословской точки зрения представляют особый интерес рассуждения Григория по поводу латинской триадологической терминологии, содержащиеся в конце Похвального Слова. В ходе этих рассуждений Григорий высказывает несколько драгоценных идей по поводу догматических споров и схизм между различными Церквами:

Ибо как от почерпнутой воды отделяется не только то, что отделилось от руки, ее почерпнувшей, но и то, что вытекает сквозь пальцы из остающегося в руке, так и от нас отделяются (sxizetai) не только нечестивые, но и самые благочестивые,33 причем не только из-за догматов незначительных (peri dogmatōn mikrōwn),34 которыми можно и пренебречь (parorasthai axiōn),- что было бы не так страшно,- но даже из-за выражений, имеющих один и тот же смысл. Когда мы благочестиво говорим об одной сущности и трех Ипостасях,- причем слово "сущность" указывает на природу Божества, а слово "ипостась" - на личные свойства Трех,- и когда итальянцы думают точно так же, но, по бедности своего языка и недостатку терминов, не могут отличить ипостаси от сущности и потому заменяют термин "ипостаси" термином "лица" (prosōpa), тогда что получается? Нечто весьма смешное, или скорее плачевное. Суетный спор о звуках (hē peri ton ēxon smikrologia) приняли за различие в вере! Потом уже у нас35 увидели в "трех Лицах" савеллианство, а в "трех Ипостасях" арианство. Вот до каких изобретений доводит любовь к спорам! Что же дальше? Все время прибавлялось что-нибудь огорчительное,- ведь любовь к спорам производит огорчения,- пока наконец не появилась опасность, что вместе со слогами разделятся концы вселенной.36 Итак, видя и слыша все это, тот блаженный (Афанасий).., кротко и человеколюбиво пригласив обе стороны и строго исследовав смысл выражений, поскольку нашел их единомысленными и ни в чем не отступающими от учения (Церкви), дозволил (употребление разных) терминов, соединив (обе стороны) в отношении к реальностям... Это (деяние) предпочтительнее многих бдений и возлежаний на голой земле, которые полезны только тем, кто их совершает.37

Речь здесь идет об Александрийском Соборе 362 г., на котором был поднят вопрос о значении терминов "ипостась" и "сущность". Собор не был попыткой примирить греческий Восток и латинский Запад: он состоял из восточных отцов, на нем обсуждались позиции греческих никейцев и греческих же омиусиан.³⁸ Строгие никейцы были склонны говорить о Троице как одной Ипостаси, тогда как среди омиусиан употреблялась терминология трех Ипостасей в одном Божестве: для первых "ипостась" была синонимом "сущности", для вторых - синонимом "лица" (prosōpon). Вследствие различия в понимании термина "ипостась" никейцы воспринимали выражение "три Ипостаси" как три Божества, отличающиеся одно от другого по сущности, что звучало как скрытое арианство; омиусиане, напротив, считали, что в выражении "одна Ипостась" таится опасность савеллианства, то есть отождествления Личности (prosōpon) Отца с Личностями Сына и Духа.³⁹ Еще до Александрийского Собора западный епископ Иларий Пиктавийский предпринял попытку примирить никейцев с омиусианами; Александрийский Собор стал следующим шагом на пути к этому примирению; полное восстановление церковного единства наступило уже благодаря Великим Каппадокийцам, которые окончательно определили значение термина "ипостась" как личностного существования и синонима термина "лицо".⁴⁰ Что же касается латинского Запада, то лишь немногие богословы, подобные Иларию, который был знаком с греческой терминологией, могли вникнуть в суть спора о значении термина "ипостась": поскольку и hypostasis, и prosōpon переводились на латынь как persona, действительный смысл разногласий между никейцами и омиусианами ускользал от большинства западных богословов.
В цитированном тексте Григорий выдвигает несколько весьма важных тезисов. Во-первых, он подчеркивает, что разница в догматической терминологии не всегда означает разногласия в понимании самих догматов, и далеко не все догматические споры, возникающие между Церквами, являются следствием различия в вере; многие из них - всего лишь "суетные состязания о звуках". История Церкви знает много случаев, когда исповедание веры одной Поместной Церкви, переведенное на другой язык или понятое в контексте иной богословской традиции, воспринималось как еретическое и отвергалось другой Церковью. На этой почве возникали расколы, прекращалось евхаристическое общение между Церквами, их главы предавали друг друга анафеме. Потом проходило время, и люди понимали, что говорили на разных языках, но исповедовали одну веру: тогда церковное общение восстанавливалось.⁴¹ Впрочем, расколоть Церкви оказывалось гораздо легче, чем потом воссоединить их. Многие разделения, возникшие в эпоху Вселенских Соборов и позднее, остаются неуврачеванными до сего дня.
Не менее важен другой тезис Григория: существуют "незначительные" ("малые") догматы, по поводу которых допустимы разногласия. Это те догматы, которыми можно "пренебречь" ради церковного единства.
Третий тезис Григория, содержащийся в цитированном тексте: от Церкви нередко отсекаются не только "нечестивые" (еретики), но и те "самые благочестивые" христиане, которые или отвергли какую-то догматическую формулировку, заподозрив в ней ересь, или уклонились в неправильное понимание одного из "малых догматов". Эти люди, очевидно, остаются верными Церкви, хотя и оказываются вне общения с ней. Таким образом, не все христиане, отделившиеся от Церкви, непременно являются еретиками. Современный богослов, сравнивающий догматические традиции двух Церквей, некогда отделившихся одна от другой, нередко оказывается в ситуации, когда от него требуется определить, является ли то или иное учение ересью, несовместимой с общецерковным учением, или разногласием по поводу "малого догмата", допустимым в рамках единой церковной традиции, или вообще "спором о звуках", возникшим в результате недоразумения и непонимания.
Наконец, четвертый тезис Григория, заслуживающий внимания: работа по сохранению единства Церкви, стремление привести разделившиеся церковные группировки к единомыслию в богословских вопросах важнее, чем аскетические подвиги, "полезные только тем, кто их совершает". Такая идея может показаться неожиданной для Отца Церкви IV века, но не этому ли посвятили жизнь и сам Григорий, и Афанасий - борьбе за восстановление церковного единства, разрушенного в результате разногласий между несколькими богословскими партиями? Именно из-за необходимости участвовать в этой борьбе Григорий не стал отшельником, но принял на себя епископский сан и не побоялся оказаться в эпицентре бури. Именно из-за необходимости восстановить Православие во "вселенной" Афанасий не пошел по стопам Антония Великого, но взвалил на свои плечи защиту Никейской веры. И Григорий, и Афанасий жертвовали своим личным спасением ради спасения Церкви, но именно за это Церковь и назвала одного "Богословом", другого "Великим", признав обоих "вселенскими учителями" и столпами православной веры.
Разница в триадологической терминологии между греческим Востоком и латинским Западом стала очевидной уже в IV веке. На рубеже IV и V веков блаженный Августин напишет трактат "О Троице", где отправным пунктом станет не "монархия" Бога Отца, как это было принято на Востоке, но единство Божественной Природы: три Лица (personae) Троицы обладают единым действием и единой волей, дествуя как "одно начало" (unum principium).⁴² По Августину, Они суть одно начало и по отношению к Святому Духу, Который является "общим даром" Отца и Сына, будучи общением между Отцом и Сыном и любовью, которую Они изливают в наши сердца.⁴³ Именно тринитарная доктрина Августина предопределила появление в латинском Символе веры утверждения об исхождении Духа от Отца и Сына (Filioque), ставшего одной из причин разрыва между Востоком и Западом. Хотя разрыв произойдет значительно позже, можно констатировать, что западная концептуальная модель Троицы, которая получила вполне законченный вид у Августина, уже в IV веке отличалась от восточной.
Святой Афанасий, который умел примирять созерцание с деятельностью и общежитие с пустынножительством, примирил, как утверждает Григорий, и Восток с Западом, когда дело коснулось важнейшего пункта христианской догматики - учения о Троице. Афанасий сумел показать, что вера у Востока и Запада одна, существуют лишь терминологические отличия. "Пусть это его деяние послужит назиданием и для наших современников, если только захотим взять Афанасия за образец",- замечает Григорий.⁴⁴ Скольких церковных расколов Древняя Церковь могла бы избежать, если бы в ней было достаточно людей, которые, подобно Афанасию и Григорию, были способны возвыситься над терминологическими спорами и увидеть, что во многих случаях один и тот же догмат выражается в различных богословских традициях при помощи различных формулировок! Сколько церковных разделений можно и в наши дни уврачевать, если богословы сумеют, пользуясь методологией, разработанной Григорием, четко определить, чт о есть ересь, чт о - незначительное догматическое разногласие, а чт о - лишь терминологический спор.

1 Григорий так начинает Слово: "Хваля Афанасия, буду хвалить добродетель... А хваля добродетель, буду хвалить самого Бога..." (Сл.21,1,1-7; SC 270,110 = 1.305). Глагол epainō (хвалить) четко определяет жанровую принадлежность Слова, которое написано в форме "похвалы" (epainos). ^

2 Надо отметить, что и сам Афанасий не считал свое "Житие преподобного Антония" исчерпывающим. См. его вступление к житию: "...Жизнь Антония для иноков достаточный образец подвижничества... Если же я, по убеждению вашему, опишу что-либо в этом послании, то сообщу вам лишь немногое - лишь то, что припомню об Антонии". ^

3 Сл.21,5,1-10; 118 = 1.307. ^

4 См. Sinko. De traditione, 78-80. ^

5 Арианина, который был одним из наиболее приближенных к Константину епископов и который крестил императора на смертном одре. ^

6 Пс.110:11. ^

7 Сл.21,6,8-15; 120-122 = 1.308. ^

8 Строматы 7,16. См. цитаты на ту же тему из Оригена, Григория Нисского и др. у Lampe. Lexicon, 649. ^

9 Сл.40,37,14; SC 358,284 = 1.568. ^

10 Сл.4,113,6-12; SC 309,270 = 1.116. О терминах "созерцание" и "деятельность" у Григория см. Špidlik. Grégoire, 113ff. ^

11 Т.е. монашеской жизнью. Об "истинной философии" в понимании Григория см. соответствующий раздел главы II нашей книги. ^

12 Т.е. напряженную внутреннюю духовную жизнь. ^

13 Сл.21,19,18-20,4; 148-150 = 1.315. ^

14 Сл.21,37,2-3; 190 = 1.327. ^

15 Гал.2:16. ^

16 Иак.2:26. ^

17 Сл.21,9,1-22; 126-128 = 1.309. О критике Григорием современного ему епископата см. главу II нашего исследования. ^

18 Сл.21,9,22-34; 128 = 1.310. Таким образом, Григорий считал достоинством не отсутствие телесных наказаний, но умеренность в них. ^

19 Ср. Деян.1:18. ^

20 Сл.21,13,1-5; 134-136 = 1.311-312. О смерти Ария см. Афанасий Александрийский. Послание к брату Серапиону. ^

21 Сл.21,32,4-8; 176 = 1.323. ^

22 Сл.21,16,1-18; 142-144 = 1.313-314. Ср. портрет Максима-циника в стихотворении Григория "О своей жизни" (см. цитаты в гл. I нашей работы). ^

23 Письмо 60 (379d-380b); цит. по: Athanassiadi-Fowden. Julian, 24. ^

24 См. Аммиан Марцеллин. Книги 22,11; Созомен. Церк. ист. 5,7,4; Епифаний Кипрский. Панарион 76,1. ^

25 По свидетельству Аммиана Марцеллина (Книги 22,11), тела Георгия Каппадокийца и двух убитых одновременно с ним чиновников после расчленения были сложены в мешки и провезены на верблюдах через весь город; затем они были выброшены в море. ^

26 Сл.21,26,26-27,4; 166 = 1.320. ^

27 См. Сл.21,8,1-9; 124 = 1.309: Афанасий как достойный преемник св. апостола Марка. ^

28 См. Сл.21,17,12-18,17 = 1.314-315: сравнение Афанасия с Иовом. ^

29 Евр.4:14. ^

30 Сл.21,10,1-5 = 1.310. Ср. 1 Кор.2:16; 3:23; 6:15; 12:27; 2 Кор.10:7; Гал.3:29 и др. ^

31 Сл.21,29,10-23; 170-172 = 1.322. ^

32 Сл.21,33,22-37; 182 = 1.325. Ссылка на "Послание к императору Иовиану" св. Афанасия, содержащее полный текст Никейского Символа веры. Отметим, что в послании нет прямого утверждения о том, что Святой Дух является Богом. ^

33 Вариант перевода: "наиблагочестивейшие". ^

34 Букв. "догматов малых". ^

35 Т.е. на греческом Востоке. ^

36 Т.е. греческий Восток и латинский Запад. ^

37 Сл.21,35,8-36,5; 184-188 = 1.325-326. ^

38 Встреча епископов Востока и Запада произошла на Сардикийском Соборе 343 г., на котором, однако, стороны не объединились, а разделились. ^

39 См. Kelly. Doctrines, 253-254. Grillmeier. Christ I, 318-326. ^

40 Об учении Илария см. Grillmeier. Christ I, 395-400. ^

41 Один из наиболее яркий примеров - разрыв между Александрийской и Антиохийской Церквами в 431 г. и последующее примирение между Кириллом Александрийским и Иоанном Антиохийским в 433 г. Причиной разрыва была разница между александрийцами и антиохийцами в христологической терминологии. ^

42 О Троице 2,9; 5,15. ^

43 О Троице 5,12; 5,15-17; 8,1. ^

44 Сл.21,35,6-7; 184 = 1.325. ^