Сергей Борисович Дашков 23 страница

Восточным врагам империи было пока не до нападений. Иконийский султанат погряз в распрях своих эмиров, а наиболее способному вождю мусульман, властителю Египта Салах-ад-Дину, хватало дел с крестоносцами. 5 июля 1187 г. в сражении у берегов Тивериадского озера практически полностью погибли войска иерусалимского короля. Спустя непродолжительное время Салах-ад-Дин овладел Иерусалимом. Европа спешно собирала волонтеров под знамена III крестового похода. Его возглавили французский (точнее, парижский) король Филипп II Август, король Англии, Анжу, Нормандии, Турени и Пуату Ричард I Плантагенет (Ричард Львиное Сердце) и германский император Фридрих I Барбаросса. Последний, враждебно относившийся к Византии, заключил договор с иконийским султаном. В ответ правительство Исаака II обеспечило себе расположение Салах-ад-Дина, чем привело крестоносцев в ярость. Продвигаясь на Восток, Барбаросса счел себя вправе с боем брать византийские города. Смерть Фридриха I (1190) нимало не улучшила положения. В 1192 г. Ричард I захватил о. Кипр, самозваного «императора» Исаака Ангела Кипрского заковал в серебряные цепи, а остров отдал Ги де Лузиньяну, титулярному королю Иерусалимскому[106].

Тем временем Исаак II продолжал воевать во Фракии. Потерпев сперва поражение при Веррии (1190), император к 1193 г. оттеснил болгар к северо-западу за Софию и разбил союзных им сербов. Однако год спустя под Аркадиополем болгары разгромили ромейские войска.

По обвинению в попытке захвата власти император приказал ослепить своего кузена, талантливого полководца Константина Ангела. Узнав об этом событии, болгары искренне обрадовались, считая, что лучшего благодеяния Исаак II не оказал бы им и при желании.

Неудачам военным сопутствовали внутренние неурядицы. Бушевали церковные распри, торговля, задушенная привилегиями итальянских купцов, замерла. Товары западных «варваров», бывшие в силу этих привилегий дешевле ромейских, с конца XII столетия стали превосходить их и по качеству. Всеобщим недовольством пользовалась знать, поднимая против Исаака Ангела частые мятежи[107].

Весной 1195 г. во главе сильной армии василевс отправился в очередную антиболгарскую экспедицию. Опередив войско на марше, Исаак II неожиданно получил тревожную весть: на стоянке в Кипселах его вельможи взбунтовали солдат и провозгласили императором старшего брата василевса, Алексея. В середине апреля Исаак II укрылся в одном из фракийских монастырей, но по распоряжению воцарившегося Алексея III был ослеплен, отправлен в Константинополь и заточен в башню.

18 июля 1203 г. Исаак Ангел вернулся на трон (см. «Алексей IV»). Больной и сломленный духовно, он уже не правил, а все время проводил с гадателями и астрологами, страсть к которым превратилась у царя в манию. Те же беззастенчиво обманывали несчастного слепца, обещая ему скорое прозрение и власть над всем миром.

Свергнутый Алексеем V, Исаак II не вынес своего вторичного падения и умер в конце января 1204 г. Современники и потомки удивлялись не столько тому, как такой кровожадный, ленивый и неспособный человек десять лет владел престолом, сколько тому, что среди императоров династии Ангелов Исаак II оказался не самым худшим.

Алексей III Ангел

(ок. 1153 — после 1211, имп. в 1195–1203)

Едва весть о низложении Исаака II Ангела достигла столицы, вельможи поспешили заочно выказать свою приверженность новому василевсу и отправились на поклон к супруге Алексея III Ефросинье. «Все, как рабы, побежали во дворец прямо к царице и прежде, чем увидели нового властителя, или узнали в точности, что сделалось с прежним… согнулись в три погибели перед женой человека, о котором им сказали, что он царь, подложили ей под ноги, как скамеечки, свои головы, бросились… подобно тявкающим собачонкам, лизать кожу ее башмаков», — негодуя, вспоминал Никита Хониат [59, т. II, с. 143, сл.].

В пору дворцовых переворотов Византия видела многое, но чтобы брат ослепил брата — такого не случалось уже несколько веков. Потому с самого начала правления Алексей III в глазах значительной части общества покрыл себя позором. С течением времени такое мнение лишь укрепилось, так как император оказался человеком слабым, беспринципным и бесстыжим. Клятвопреступления, тайные казни, откровенное вымогательство были для него в порядке вещей. Венцом таких деяний василевса стал пиратский рейд боевой эскадры флота ромеев, которую он послал для грабежа богатого торгового каравана, идущего в Амис. Навархи Ангела переусердствовали и обобрали все встретившиеся им корабли, в том числе и купцов иконийского султана. В результате между сельджуками и империей вспыхнула война. Не отставали от монарха его приближенные. Начальник тюрьмы Лагос по ночам выпускал на свободу наиболее дерзких воров «на промысел», а те, возвращаясь утром, делились с ним добычей. Состоятельных граждан он бросал в темницу и там занимался вымогательством. В конце концов, когда Лагос попытался проделать такую операцию с одним из богатейших ремесленников, горожане восстали и закидали камнями столичного эпарха. Муж одной из сестер императрицы, мегадука Михаил Стрифн по кличке «толстопузый», вкупе с друнгарием флота Стирионе открыто торговал имуществом из арсеналов военно-морского ведомства. В ход шло все — якоря, паруса, канаты, гвозди, весла. К моменту похода крестоносцев на

Константинополь (1204) в столичной гавани не нашлось ни одного крупного военного корабля, способного выйти в море!

Если верить Никите Хониату, Алексей III был в делах управления абсолютно бездарен. «Какую бумагу кто ни поднес бы царю, он тотчас подписывал, будь там бессмысленный набор слов, и [пусть] требуй посетитель, чтобы море пахали, по земле плавали, а горы поставить в середину моря» [59, т. II, с. 140]. Ответственные должности император раздавал родственникам — своим и супруги, развратной и умной Ефросиньи Дукены. Титулами торговали еще шире, чем ранее, и даже высшие из них за деньги доставались «скифам и сирийцам». Безумные налоги душили промышленность и торговлю, а жители сельских районов Малой Азии массами переходили в подданство иконийского султана, предпочитая власть ислама голодной смерти.

Внешнеполитическое положение империи оказалось не менее плачевным. Сын Барбароссы, Генрих VI Гогенштауфен, император германский и король сицилийский, потребовал в ультимативной форме вернуть норманнам земли от Диррахия до Фессалоники, угрожая войной. Обещанием дани ромеи умилостивили грозного врага, но денег на ее выплату в разоренной Ангелами казне не хватило. Попытка Алексея III ввести чрезвычайный налог — «аллеманикон» — вызвала беспорядки в столице, и от этой затеи пришлось отказаться. Средства изыскали, ограбив захоронения прежних императоров. Впрочем, собранное золото не успело покинуть Византии — осенью 1197 г. Генрих VI умер. На смену ему пришли другие шантажисты — дож Венецианской республики Энрико Дандоло и Лотарио Конти, граф Сеньи, которого мир больше знает под именем папы Иннокентия III. Оба они оказывали на василевса постоянное давление, грозя предоставить помощь Исааку II и его семье. Тем временем анкирский эмир Моэддин беспрепятственно разорял Пафлагонию. Огромную опасность представляла и Болгария, где с 1196 г. правил энергичный и чудовищно жестокий царь Калоян. Поклявшись отомстить за деяния Василия II, он, оправдывая прозвище «Ромеебойцы», наносил в 1199–1201 гг. ощутимые удары византийцам. Взяв в марте 1201 г. Варну, Калоян приказал живыми закопать в землю пленных греков. Напуганный его активностью, Алексей Ангел заключил с ним тягостный для империи мир.

В 1197–1198 гг. во Франции началась подготовка Четвертого крестового похода. Иннокентий III благословил его участников, среди которых оказались многие самые знатные рыцари Европы. В апреле 1201 г. послы крестоносцев заключили с Венецианской республикой договор о подготовке мощного флота для нужд «воинов Христа». Летом следующего года первые «пилигримы» начали прибывать в Венецию. Возглавил поход Бонифаций, маркиз Монферратский.

За перевозку морем в Египет рыцари обязались выплатить венецианцам восемьдесят пять тысяч марок серебром. Когда же участники собрались, выяснилось, что более пятидесяти тысяч марок собрать они не могут. Тогда венецианцы в качестве компенсации за недостающую сумму предложили Бонифацию покорить далматинский город Задар, отпавший из-под власти Республики к венгерскому королю и сделавшийся ее торговым конкурентом в Адриатике. Крестоносцы согласились, и тогда к ним присоединилось большое количество венецианцев во главе с престарелым Дандоло.

В ноябре 1202 г. союзный флот подошел к Задару. Горожане прибили на башнях кресты, папа проклял венецианцев, но город это не спасло — Задар был разгромлен. У здравомыслящих людей не оставалось сомнений в истинных мотивах похода на Восток, поэтому, когда флот рыцарей подошел к стенам византийской столицы[108], это казалось закономерным.

18 июля 1203 г., бросив окруженный крестоносцами город, Алексей III Ангел бежал в Адрианополь, прихватив с собой десять кентинариев золота, с одной только любимой дочерью. «Трусливейший из людей! Его не остановило нежное родительское чувство к [остальным его. — С.Д.] детям; его не удержала любовь к жене, его не тронула судьба великого города, и ничего подобного не пришло ему на ум; но в малодушии, в трусости он променял благо всех городов, областей и всего народа [империи] на свое личное спасение, да и то — сомнительное» (Хон., [59, т. II, с. 283, сл.]). В августе 1203 г. Бонифаций оттеснил экс-императора в Мосинополь. Через два года маркиз захватил не прекращавшего попыток вернуть престол Алексея и заточил в Монферрате. Выпущенный оттуда через несколько лет, неутомимый Ангел искал поддержки где только мог — у Льва Сгура (см. «Алексей IV»), в Эпире, Фессалии, а затем отправился в Иконий ко двору султана Кей-Хюсрева I, которому когда-то давно оказал важные услуги. Султан не забыл благодеяний и во главе сильной армии двинулся к Никее, на которую покушался теперь экс-государь. В бою с ничтожными (по сравнению с турецкими) силами никейского императора Феодора I Ласкариса султан погиб, а Алексей III попал в плен. Ласкарис распорядился постричь его и до самой смерти содержать в одном из малоазиатских монастырей.

Алексей IV Ангел

(ок. 1183–1204, имп. с 1203 г.)

Сын Исаака II Алексей после низложения отца находился в Константинополе фактически на положении узника, но весной 1202 г. сумел бежать из-под стражи на Запад к мужу своей сестры, Филиппу Швабскому, искать помощи против узурпировавшего трон Алексея III. По свидетельству рыцаря Робера де Клари, побег Алексея-младшего организовал его воспитатель, опасаясь козней императора. Русский летописец сохранил рассказ о подробностях этого бегства: «И приведен он был на корабль [который предоставили пизанцы. — С.Д.], и посажен в бочку, имевшую с одного конца три дна, там, где сидел Исаакович, а с другого конца, где затычка, была налита вода: ибо нельзя было иначе бежать из города. И так покинул он греческую землю. И, узнав об этом, цесарь [Алексей III. — С.Д.] послал искать его, и стали искать его повсюду, и пришли на тот корабль, где он был, и все на нем обыскали, и из бочек повыбивали затычки, но, видя, что течет вода, ушли, так и не найдя его» [37, с. 130].

Неразборчивый в средствах царевич с просьбой посодействовать в низложении царственного дяди обратился к участникам IV крестового похода. Можно представить себе радость алчных рыцарей и венецианских торгашей, когда Алексей Ангел дал им такой превосходный предлог для вмешательства в дела Империи ромеев! Сокровища «золотого моста между Востоком и Западом»[109] служили на протяжении столетий приманкой для разного рода захватчиков, и паладины Гроба Господня не составили исключения, заняв в этом ряду достойное место между Аттилой, мусульманскими халифами, турками и прочими «варварами».

Алексей пообещал за свое утверждение на троне выплатить крестоносцам колоссальную сумму в 200 000 марок, год содержать их флот, выставить десять тысяч воинов для участия в походе и на свои средства организовать полутысячный гарнизон в одном из городов Палестины. Блеск золота оказался сильнее сияния креста: весной 1203 г. католический флот от причалов разрушенного Задара вместо того, чтобы взять курс на холмы Земли Обетованной, отплыл к берегам Босфора. 9 июля западная эскадра появилась у стен византийской столицы. 17 июля начался штурм, и к утру следующего дня охваченный пожаром город сдался. 1 августа Алексей IV Ангел был коронован соправителем слепого отца, возвращенного на престол рыцарями. За короткий срок двадцатилетний василевс снискал всеобщее презрение. Греки всегда (и небезосновательно) считали католиков варварами, а он, лживый и трусливый, заискивал перед латинянами, пьянствовать в компании которых считал наилучшим развлечением. Найдя казну практически пустой, он для уплаты долга «еретикам» обложил экстраординарным налогом всех, в том числе и православный клир. Воины-крестоносцы безраздельно хозяйничали в окрестностях столицы, по настоянию императора патриарх Иоанн Каматир вынужден был пойти на ряд уступок папе. Все это до предела возмущало умы столичных жителей, не забывавших об исключительности Империи ромеев (во всяком случае, пока дело не дошло до отстаивания этого положения с оружием в руках).

22 августа пизанцы, обнаглев до крайности, средь бела дня принялись за грабеж мусульманского квартала столицы. Правительственным дружинам удалось прекратить разбой, и в ответ католики подожгли мечеть. Сильный ветер понес огонь в центр города. За два дня выгорело огромное пространство, пламя бушевало у стен ипподрома и Большого дворца. Огонь пожрал лучшие торгово-ремесленные кварталы, погибли сотни людей и неисчислимые ценности. Константинопольской торговле, и без того не блестящей, был нанесен удар, от которого она так и не смогла уже оправиться. Итальянские конкуренты греков торжествовали, глядя на пепелище.

Осенью, выплатив рыцарям не более половины требующейся по договору суммы, Алексей IV Ангел принялся хитрить и увиливать, видя, что заплатить остального не в состоянии. Назрел конфликт, а когда греки прямо объявили крестоносцам, что денег они в ближайшее время от императоров не дождутся, отношения обострились до предела. Рыцари были недовольны и отвратительным содержанием своего войска. Между латинянами и ромеями начались вооруженные стычки, греки даже пытались сжечь флот крестоносцев, пустив на него брандеры. В этой обстановке Ангелы очутились между молотом и наковальней — растущим народным гневом (горожане не могли забыть поведения Алексея) и раздражением своих вчерашних заступников. 25 января 1204 г. часть синклитиков, собравшихся в храме св. Софии, объявили двух «ангелов зла» низложенными. Страшась восстания, к которому, не таясь, призывали в Константинополе многие, Алексей IV снова решил пойти на поклон к Бонифацию Монферратскому, обещая отдать ему город. Миссию переговоров василевс опрометчиво поручил Алексею Дуке Мурзуфлу, а тот объявил о планах императора варяжской гвардии и взбунтовал ее. Возмущенные солдаты в ночь на 28 января окружили дворец. Насмерть перепуганный Алексей IV упросил Мурзуфла, лицемерно явившегося к василевсу с сообщением о мятеже, спасти его. Мурзуфл успокоил государя и повел, полуодетого, по коридорам дворца. В конце пути Алексей IV вместо спасения обрел оковы и камеру в подземельях, а в начале февраля по приказанию уже императора Алексея V Дуки Мурзуфла был убит.

Пользуясь слабостью центральной власти, поднял мятеж, отложился от империи и принялся захватывать ее территории в Греции архонт города Навплия Лев Сгур.

Никита Хониат назвал царствование Алексея IV «акробатическим».

Алексей V Дука Мурзуфл

(? — 1205, имп. в 1204)

После низложения Ангелов вокруг вакантного престола закипели страсти. 28 января часть жителей Константинополя провозгласила императором воина знатного рода Николая Канава. Знать не признала его и на следующий день выдвинула контркандидата — протовестиария Алексея Дуку, из-за густых сросшихся бровей носившего прозвище «Мурзуфл» («Мурчуфл») — насупленный. Алексей предложил Канаву титул проэдра синклита, тот дал согласие, но на переговорах воины Дуки схватили его, и больше о Канаве не слышали; в начале февраля Мурзуфл стал автократором ромеев.

Алексей V был человек решительный, жестокий и хитрый, убежденный противник «латинян». Он отказался выплачивать крестоносцам какие-либо суммы по обязательствам Ангелов и принялся укреплять город, готовясь к войне. Собирая средства для этой цели, он обложил налогами всех, включая высших титулованных особ — кесарей и севастократоров, не давая поблажки даже своим родственникам. Вскоре, посчитав, что у него достаточно сил для противостояния рыцарям, василевс предложил крестоносцам убираться восвояси. Получив отказ, император организовал нападение на отряды Генриха Фландрского, добывавшие во Фракии продовольствие католическому ополчению, но фуражиры Генриха разбили войско Мурзуфла наголову, греки и наемники бежали, в спешке оставив врагам палладиум Византии — древнее знамя с изображением Богоматери. Война стала открытой. В марте предводители крестового похода решили штурмовать Константинополь. Земли Византии и ее столицу католики заранее поделили: три восьмых должны были отойти к венецианцам, две восьмых — будущему королю, а оставшееся — крестоносному войску.

Формальным основанием для вмешательства рыцари объявили убийство Алексея IV (по западным меркам, умертвив сюзерена, Алексей Мурзуфл поставил себя вне закона). Каноны Нарбоннского собора (1054), согласно которым нападение на христианский Константинополь считалось тяжким грехом, не помешали.

Еще раз — и вновь неудачно — ромеи пытались сжечь латинский флот брандерами. Наступил апрель. Со стен города хорошо было видно, как в лагере крестоносцев готовились к штурму.

То, что двадцатитысячное европейское войско решилось брать прекрасно укрепленный город с огромным населением (одних только мужчин, способных носить оружие, было в столице не менее нескольких десятков тысяч, не считая наемников), свидетельствовало либо о безумии вождей похода, либо, наоборот, о точном расчете. Конечно, свою роль сыграли оба обстоятельства — и безрассудная смелость рыцарей, и верная оценка ими политической ситуации в империи и ее столице. Девяносточетырехлетний дож Энрико Дандоло, главный «советчик» Бонифация Монферратского и самый активный сторонник решительных мер по отношению к основному торговому конкуренту Венецианской республики, коим была в те поры Византия, понимал, что чувство патриотизма у измученных кризисом ромеев заметно притупилось, и навряд ли они поднялись бы на защиту обветшавших лозунгов, за которые упрямо цеплялась некогда великая империя. Василевс Мурзуфл мог рассчитывать только на укрепления и наемников. Что касается первого, то, несмотря на свою некультурность, воевать рыцари умели хорошо, и стены не являлись для них непреодолимым препятствием, а для наемников у императора греков не было денег, следовательно, и с этой стороны активного сопротивления Дандоло не ждал. Так и случилось.

9 апреля 1204 г. флот рыцарей под рев труб и барабанный бой, с распущенными по ветру знаменами помчался в атаку на Морскую стену. Первые приступы осажденные (немногочисленные добровольцы и отборная царская охрана) отбили с помощью артиллерии и «греческого огня», но это были последние их успехи. Днем 12 апреля штурм продолжился. В клубах дыма, окутавшего Золотой Рог, под ливнем стрел из луков и крепостных «скорпионов» корабли двинулись вперед. Два из них («Пилигрим» и «Парадиз», под началом епископов Суассона и Труа) ветром навалило на одну из башен стены в квартале св. Петра. Солдаты Мурзуфла не смогли противостоять закованным в сталь «латинянам» и бросили ее. Вскоре пала еще одна башня, а к вечеру сухопутный отряд «франков» выбил ворота в северо-восточной части города, и на улицах показались конные рыцари.

Укрепления столицы сдавались католикам одно за другим. Гвардия Алексея V стояла в боевом порядке в центре города и требовала от василевса денег. Однако их не было, а уговорить наемников сражаться даром Мурзуфл не смог. Город, без малого девятьсот лет выдерживавший нашествия варваров всех мастей, отдавал себя латинскому мечу. Крестоносцы зажгли город, сильный пожар вспыхнул за этот год в третий раз.

Отчаявшись, Алексей V вечером покинул столицу. В ночной суматохе знать отдала трон то ли Константину, то ли Феодору Ласкарисам. Но корону потребовал и Феодор Дука, родственник бежавшего Мурзуфла. Пока длились бессмысленные препирательства, драгоценное время ушло. С рассветом вторника 13 апреля наемная гвардия, не получив золота, сдалась. Византийская империя была разгромлена собратьями по вере на восемьсот девятом году своего существования с ничтожными потерями для захватчиков.

Три дня длился грабеж города. Даже после пожаров, уничтоживших две трети Константинополя, наживы хватало за глаза. Рыцари брали все, не щадя даже христианских святынь. В церковь св. Софии они ввели мулов, чтобы нагрузить их сокровищами, и животные пачкали древнюю мозаику пола своими испражнениями, драгоценные украшения храма, золотые и серебряные подсвечники и сосуды рубились мечами, чтобы после быть задешево проданными торговцам. «А прочие церкви в городе и вне города все разграбили, и не можем ни их перечесть, ни рассказать о красоте их» [37, с. 134]. На улицах лилась кровь, понравившихся женщин победители насиловали чуть ли не на мостовых.

Западных варваров не интересовали книги, и бесценные сокровища человеческой мысли гибли в огне или уличной грязи. Веками накопленное талантом, искусством и трудом византийцев исчезло в три дня…

Повальный грабеж прекратило лишь лунное затмение, которое суеверные рыцари сочли знаком свыше. Все ценности были собраны под надежной охраной и поделены. Три четверти получили венецианцы (в счет долга Алексея IV), остальное было поделено между участниками похода. «И истинно свидетельствует Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, что с тех пор, как стоит мир, не было столько захвачено ни в одном городе. Каждый выбрал себе жилище по вкусу, и было их там достаточно… тот, кто доселе был беден, стал богат и имущ» [34, с. 115]. Многие жители, изгнанные из своих домов, оставили город навсегда. После долгих споров на трон Византийской империи вступил Балдуин, граф Эно и Фландрии (16 мая 1204 г).

Не следует думать, будто леденящие душу описания грабежей — плод фантазий разъяренных православных хронистов. Сам Иннокентий III, узнав о подробностях взятия греческой столицы (особенно его обеспокоили, конечно же, святотатства рыцарей), обратился к Балдуину с гневным письмом: «Вы, не имея никакого права, ни власти над Грецией, безрассудно отклонились от вашего чистого намерения, устремились не на завоевания Иерусалима, а на завоевание Константинополя, предпочтя земные блага небесным… И недостаточно было вам исчерпать до дна богатства императора и обирать малых и великих, вы протянули руки к имуществу церквей и, что еще хуже, к святыне их, снося с алтарей серебряные доски, разбивая ризницы, присваивая себе иконы, кресты и реликвии, для того, чтобы греческая церковь отказалась возвратиться к апостольскому престолу, усматривая со стороны латинян лишь изуверства и дела диавольские, и была бы вправе относиться к ним с отвращением, как к собакам»[110].

Падение Константинополя наиболее искренне переживала греческая интеллигенция, для которой это событие было равносильно концу света. Крестьяне же его окрестностей, за бесценок обменивая вещи у вырвавшихся из трехдневного ада голодных горожан, злорадствуя, приговаривали: «Слава Богу, наконец-то и мы обогатились!»

Константинопольские античные медные, бронзовые и серебряные статуи пошли на переплавку в монету. Лишь четверка бронзовых коней (авторство их приписывалось Лисиппу), украшавшая ипподром, избежала этой участи и навеки успокоилась на кровле собора св. Марка в Венеции.

Император Алексей V не собирался складывать оружия. Зимой 1204/05 г. он явился к экс-императору Алексею III и предложил ему сотрудничество, надеясь, что два изгнанника, объединившись, сумеют вернуть престол. Ангел согласился и поначалу даже выдал дочь за убийцу племянника, но потом, видимо, передумал, пригласил Мурзуфла на пир и распорядился едва ли не за столом выколоть ему глаза (Акрополит пишет, что в бане — см. [26, с. 10]).

Ослепленный Алексей V пытался бежать в Малую Азию, был схвачен крестоносцами и за убийство Алексея IV осужден и казнен — слепца сбросили с высокой колонны.

Феодор I Ласкарис

(ок.1175–1221 или 1222, в 1204–1206 деспот, с 1205 или 1206 имп. Никейский[111])

После разгрома Константинополя — разгрома, по сути дела, навсегда прекратившего существование Византии как империи мирового масштаба, огромное количество греков потянулось прочь с оккупированной латинянами родной земли. Чиновники без постов, военные без армий, динаты без земель, крестьяне, священники, ремесленники — все кто мог, стали оседать в городах, не захваченных крестоносцами. Мощнейшим греческим центром стала Никея, отделенная от столицы Босфором и горным хребтом. Туда же явился и Феодор Ласкарис, носивший титул «деспота» — «владыки». Однако горожане Никеи, наученные горьким опытом общения с императорской властью Ангелов, не пустили Ласкариса в город, хотя и позволили после долгих препирательств укрыться его семье — жене (дочери Алексея III) и трем дочерям.

Итак, в 1204 г. «держава ромеев, как грузовое судно, подхваченное злыми ветрами и волнами, раскололась на множество мелких частей, и каждый, разделив ее как кому досталось, унаследовал: один — одну, другой — другую часть» (Григора, [63, с. 12, цит. по 121, т. 3, с. 29]). Наибольшему дроблению подверглась европейская часть бывшей Византии. Эпир захватили Ангелы, Фракию — латиняне, Лев Сгур взял Коринф (еще до захвата столицы крестоносцами) и держал в осаде Афины. В Константинополе, ставшем на долгие годы столицей Латинской империи, после пленения в апреле 1205 г. в битве с Калояном императора Балдуина I воцарился его брат Генрих, граф Геннегау — «второй Арес», как прозвали его за военные таланты греки. Бонифаций Монферратский основал в завоеванной Фессалонике вассальное Константинополю королевство (около 1206); побережье Мраморного и Эгейского морей, а также большинство островов прибрали к рукам венецианцы, основав свои порты и торговые фактории от Коринфа до Адрианополя. В Адрианополе же с 1206 г., по сути дела на правах короля, утвердился Феодор Врана — единственный крупный греческий аристократ, сохранивший влияние при латинянах. В Малой Азии, не считая мелких уделов, образовались четыре самостоятельных греческих владения: Родосом правил бывший критский архонт Лев Гавала, Филадельфией с окрестными городами — Феодор Манкафа, а наиболее значительными государствами стали Трапезундская и Никейская империи. Первую основали при поддержке знаменитой грузинской царицы Тамары внуки Андроника I Алексей и Давид, принявшие титул Великих Комнинов. События в Никее 1204–1206 гг. малоизвестны. Феодор Ласкарис, деятельно взявшийся за организацию отпора латинянам, опирался сперва на более гостеприимную Брусу. Однако за год-два энергичный деспот завоевал симпатии никейцев, и те согласились признать его своим государем. В марте 1205 или 1206 г. Феодор I Ласкарис был провозглашен императором ромеев в Никее. Так как патриарх Константинополя Иоанн X Каматир наотрез отказался покинуть приютившую его Дидимотику, а вскоре отрекся и умер (в Константинополе патриарший трон занимал не признанный православными наместник папы, кровожадный Томмазо Морозини), церковную коронацию не могли провести до Пасхи (8 апреля) 1208 г., когда избранный в той же Никее патриарх Михаил IV Авториан возложил на голову Ласкариса императорскую стемму.

Феодор I отличался многими достоинствами. Маленького роста, подвижный и удивительно работоспособный, этот человек снискал себе всеобщее уважение. Вступив на трон, деспот поклялся «выбить из восточных [византийских. — С.Д.] городов западную проклятую рать, безвозбранно вторгшуюся в ромейскую державу, истребившую ее и опустошившую, как тучи саранчи, отразить наступающее латинское войско, которое всегда захватывает ближайшее, как гангрена» (цит. по [231, т. III, с. 557]).

Слово свое василевс старался держать. Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, автор хроники о взятии Константинополя, указывал, что Феодор I вступал в схватки с католическим войском при всяком удобном случае. И, хотя реальные успехи Никейской империи в вооруженном противостоянии латинянам нужно назвать скромными, первому ее императору удалось отстоять ее самостоятельность и провести серьезные реформы, создав фундамент греческой Реконкисты.

«Что же касается царя Феодора… то был этот царь стремительный и неудержимый боец, он подвергал себя опасностям во многих битвах; этот царь поправил множество городов, не жалел издержек на прекраснейшие здания и укрепления, чтобы организовать и сдерживать движение латинян. Но нередко он помрачал свою славу, поступая неосмотрительно» (Григора, [63, с. 22]).

Георгий Акрополит охарактеризовал Ласкариса достаточно незамысловато: «Был отважен в бою, склонен к гневу и любовным наслаждениям и чрезвычайно щедр на дары» [26, с. 37].